Текст книги "Гринвичский меридиан"
Автор книги: Юлия Лавряшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
– А вы ему кто? Здесь же была другая женщина.
Ее нахальство отразилось во мне, опустошенной, и я ответила:
– Я его жена. А это была моя родственница.
– Понятно, – протянула она. – Состояние средней тяжести. Вам лучше поговорить с врачом… миссис Бартон.
Как я не ослабела, борясь с недомоганием, а все же ее последние слова заставили меня поднять голову. Я горделиво повторила их про себя: "Миссис Бартон. Как звучит!"
– Никогда тебе не стать миссис Бартон…
Я быстро оглянулась и увидела свою Ланю. Она примостилась на том самом месте, где только что сидела я, и, подперев маленький подбородок, печально смотрела своими темными глазищами. Не решившись заговорить с ней при медсестре, которая вполне могла ее и не видеть, я отвернулась, но дверь реанимации уже закрылась.
– Зачем ты так говоришь? – спросила я Ланю. – Хочешь расстроить меня еще больше? Я и так себе места не нахожу!
– Сама виновата, – безразлично отозвалась она и отвернулась к окну.
Я растерялась:
– Что с тобой, Ланя? Ты же всегда поддерживала меня!
– Ты была маленькой. И ты любила меня. А сейчас ты любишь этого мужчину. Ты его называешь своим другом. Вот пусть он тебя и поддерживает!
Не удержав вздоха, я сказала:
– Как раз сейчас он и не может меня поддержать. Ланя, почему ты говоришь о нем в таком тоне? Он тебе не нравится? Со Славой ты хорошо уживалась. А за этот месяц даже ни разу не появилась.
– Я все время была рядом, – ответила она с упреком. – Только ты никого не замечала, кроме этого англичанина. Слава не отвлекал твоего внимания…
– Наверное, я его попросту не любила…
Ланя ничего не успела ответить, потому что с улицы, как смерч, ворвался мой отец. Чуть не пролетев мимо, он ухватился за мое плечо и, не здороваясь, забросал вопросами, совсем как его сестра:
– Что с ним? Живой? Рита мне сообщила… Инфаркт? А точнее? Что стряслось-то? Такой здоровенный мужичина!
– Папа! – взмолилась я. – Не называй его так!
– Да какая разница? – удивился отец. – Он же не слышит! Где он? В реанимации?
Я совсем обессилела под его натиском. Мои родители всегда были настолько энергичными людьми, что я просто меркла в лучах их жизнелюбия.
– Эй, ты что? – испугался отец и, как в детстве, прижался губами к моему лбу. – Да у тебя температура… Что ты изводишь себя, дурочка? Все равно к нему сейчас не пустят. Пойдем, я отвезу тебя домой, а сам буду звонить и сюда, и тебе. Пойдем, пойдем.
Я оглянулась на запертую дверь, Пол скрывался там от меня. Он не хотел меня видеть.
"Может, и нет никакого инфаркта, – с сомнением подумала я. – Ведь он и правда казался таким здоровым… Может, он просто заплатил кому следует и прячется там?"
Это была совершенно идиотская мысль, но у меня так шумело в голове, что она показалась вполне правдоподобной. Пока отец тащил меня к машине, я высказала это ему. Он посмотрел на меня с недоверием:
– Рехнулась, что ли? Твой Бартон, в отличие от тебя, в своем уме, чтобы такие номера выкидывать. Хотя закрутить роман с девчонкой в его возрасте тоже не очень-то благоразумно. Вот чем обычно такое кончается…
Старый папин "жигуленок" ни в какую не желал увозить меня от Пола. Я даже почувствовала нежность к этой развалине, которую столько раз проклинала вместе с отцом. Он и сейчас колотил свободной рукой по рулю и матерился во весь голос, не стесняясь меня. Наконец машина все же завелась, и у меня упало сердце, будто вернуться сюда я уже не могла.
– Давай, я отвезу тебя к матери? – предложил он. – Хоть будет кому присмотреть. Отлежишься.
– А вдруг Пол позвонит? – встрепенулась я. – А меня не окажется дома….
Отец скептически щелкнул языком:
– Как же, позвонит! Ты представляешь, что такое инфаркт? Да еще если реанимировать пришлось… Нет, уж сегодня твой Бартон точно с койки не поднимется.
– Не говори о нем "твой Бартон"!
Он покосился на меня и добродушно буркнул:
– Ладно, угомонись.
Спустя какое-то время отец спросил:
– Вы поссорились?
– Пап, я не могу об этом…
– Ладно. Хотя странно в его возрасте ссориться с девчонкой.
– Он и не ссорился.
– Ну отмалчивайся, отмалчивайся, – оскорбленно кивнул отец. – Кто еще тебе поможет, кроме нас с матерью?
Стараясь смягчить свои слова, я погладила его твердое плечо с выпирающей косточкой:
– Мне не надо помогать. Пол вернется.
Отец ничего не сказал и только возле моего подъезда, не выключая зажигания, спросил:
– Что ты с ним сделала, дочь?
– Папа!
Он заговорил непривычно серьезно, и мне сразу стало не по себе:
– Я вот представил себя на его месте… Ты сама мне это однажды предлагала. Что такого могла бы мне сделать женщина, чтобы меня с такими деньгами и опытом инфаркт скрутил? Это должно быть что-то гораздо большее, чем открытка с объяснением в любви…
– Я не могу…
– Стыдно? – спросил отец почти шепотом. – Ну, не реви только. Температуру наплачешь. Пойдем, я тебя провожу.
Выключив мотор, он закрыл дверцы и взял меня под руку. Когда мне было лет шестнадцать, папа любил проделывать это на людной улице и озорно нашептывал мне на ухо: "Пусть думают, что ты моя юная любовница!"
Мы поднялись ко мне, и отец по-хозяйски прошел на кухню. Я слышала, как он наливает в чайник воды, хлопает дверцей холодильника. Когда он крикнул: "А где малина? Мы же тебе давали!", я подумала, что голос у Пола куда моложе. Я легла на спину и шепнула зависшему надо мной карлику: "Он вернется, вот увидишь. И я снова не буду тебя бояться".
Неслышно подкравшаяся Ланя ревниво заметила:
– Я тоже умею отгонять страхи.
– С тобой холодно, – ответила я ей. – Ты извини, конечно, но ты ведь не живая.
Она с отвращением передернула плечиками:
– Ты превращаешься в похотливую кошку! Тебе непременно нужно с ним обниматься?
– Да. Непременно нужно…
– Что ты там бормочешь? – спросил отец, присаживаясь с краю. – Сейчас чай будет готов. Зачем ты засунула варенье в посудный шкаф? Еле нашел. Может, все-таки отвезти тебя к матери? Мне пора ехать.
Вместо ответа, который он и сам знал, я спросила:
– Ты позвонишь в больницу?
– Да хоть сейчас…
Он вышел в переднюю, где стоял телефон, и повернулся ко мне спиной. Наверное, опасался, что на его лице может отразиться услышанное. Но ничего конкретного ему не сказали.
– Нормально, – скупо отозвался отец, вернувшись ко мне.
– Ему лучше?
– Лучше.
– Папа!
– Откуда я знаю? Говорят, что опасности нет. Бедный парень…
Он впервые так назвал "моего Бартона", и его сочувствие горячо растеклось во мне.
– Ну, чего ты опять ревешь?! – рассердился отец. – Лежи спокойно, сейчас чай принесу.
Он напоил меня, укрыл и, пометавшись по комнате, наконец сел рядом.
– Допивай, – буркнул он, потом заговорил, разглядывая ковер на полу. – Сегодня у нас в отделении был праздник. Американцы усыновили одного мальчика с церебральным параличом. Ты представляешь, что такое церебральный паралич? А он еще и ногу ухитрился сломать, пока они документы оформляли… Никто из наших не верил, что они на самом деле его заберут. А утром пришли два таких жизнерадостных толстячка, типичные американцы, интеллект, наверное, куриный, а вот поди ж ты… Мы столько носимся со своей великой русской душой, а американцы усыновляют наших инвалидов. И ведь лечат их там, деньги тратят! Как это объяснить, дочь? Что с нами происходит?
– Я не знаю, пап, – меня всю трясло и без этого разговора, но отец никак не желал оставлять меня в покое.
– Значит, не скажешь, что с ним сделала, – произнес он, не спрашивая, а раздумывая. – Ладно, сердобольная русская женщина, поправляйся! Мне пора.
Он поднялся, но я успела схватить его за руку.
– Не надо так, пап! Мне и без того плохо.
– Вижу, что плохо, – спокойно подтвердил отец. – Но тебе станет легче, когда спадет температура. А ему?
Стоило отцу уйти, как Ланя улеглась рядом, и я не смогла прогнать ее, несмотря на то, что она мне жутко мешала, хотя и не занимала много места. От нее веяло холодом, и меня колотил озноб. Я куталась и шептала в складки пододеяльника, пропитавшегося любимым запахом: "Пол… Мой Пол… Увидимся…" Засыпая, я услышала, как кто-то говорит: "Дикая скачка и безумство на крыше – разве в этом счастье? Что ты, девочка! Вот засыпать и просыпаться, всей кожей ощущая тепло именно того человека, которого ты хочешь…"
Я уснула, так и не дослушав фразу, но бой часов разбудил меня. Торжественный и оглушительный, как набат. Еще не открыв глаза, я сосчитала удары – ровно двенадцать. И только тогда вспомнила, что в моем доме никогда не было часов с боем. Что же тогда возвестило о приходе полночи?
"Все чудеса кончаются в полночь…"
Свет фонаря под окном окрасил часть потолка голубоватым светом. Свесив с дивана голову, я смотрела на это мертвенное сияние и понимала, что опять очутилась в другом мире. Здесь не могло быть того седого джентльмена, что померещился мне среди сосен… Игра теней? Обман зрения? Здесь не могло быть голубого платья – с последним ударом часов оно наверняка превратилось в лохмотья. Здесь не могло быть счастья…
Здесь я чувствовала себя совершенно здоровой.
Глава 23
Пол Бартон лежал, пригвожденный к постели капельницей, и думал о себе: «Живучий же он, этот Пол Бартон. Ничто его не берет…» Он больше не мог думать о себе в первом лице, потому что его "я" умерло сегодня ночью в пустой квартире. Умерло, как то чудище, уже из русской сказки про аленький цветочек, от того, что его возлюбленная так и не вернулась ни на закате солнца, ни на восходе…
Вчера был день его Большого Поражения. Сначала разогнали их митинг. Он не верил, что на детей могут замахиваться резиновыми дубинками, однако это произошло. Их не били, просто замахивались, пытаясь загнать в школу, но Пол все равно старался закрыть каждого. И один раз ему прилетело по ключице, как раз по левой, она болела до сих пор, и эта боль сливалась с той, что жила чуть пониже. Его ударили случайно, просто Пол оказался намного выше милиционера, и тот не рассчитал. Все были слишком разгорячены: школьники откровенной несправедливостью, а власти разраставшейся митинговой эпидемией. В области бастовали шахтеры, учителя, врачи… Никто и не думал возиться с их проблемами, наверху занимались тайными переводами денег на собственные счета в швейцарские банки, но у людей все еще хватало сил требовать своего.
До приезда в Россию Бартон и не представлял, что можно, оказывается, месяцами не выплачивать зарплату целой стране, и та ухитряется как-то существовать. Россия не поддавалась пониманию. Об этом писал один их поэт еще в девятнадцатом веке и призывал просто верить в свою страну. С тех пор ничего не изменилось: этот народ до сих пор был жив только своей верой в лучшее будущее, которое и представлял-то смутно. К тому же, эти представления периодически менялись… Пола мучило, что он никак не может вспомнить фамилию того мудрого поэта. Он вообще с трудом запоминал русские имена.
Когда Пол впервые услышал об этом митинге, то обрадовался. Само собой нашлось то, в чем он опять сможет проявить себя. Хоть не героем, но мужчиной. И потом расскажет об этом ей… И она будет им гордиться… И Режиссер навсегда уйдет с его пути.
Но их победили. Пригрозили вообще закрыть лицей и рассовать учеников по обычным школам. "Этого не может быть! – кричал Пол, оглядывая вытянувшиеся лица ребят. – Никто не имеет права!" Кто-то ответил ему так уныло, что Пол сразу поверил: "Да что вы, мистер Бартон! У нас может быть что угодно…"
Все разошлись по классам, а Пол не смог вернуться в свой. Девушки с микрофонами хватали его за руки и напористо допытывались: "Мистер Бартон, какова ваша личная заинтересованность в этом митинге?" Он хотел было ответить и вдруг понял, что не сможет ни слова вымолвить по-русски. Кое-как отбившись от журналистов, он пошел домой, сжимаясь от разочарования и обиды. Хвастаться теперь было нечем, но ему так хотелось вжаться лицом в ее мягкие коленки. И пусть она видит его поредевшие волосы… Пусть седина слепит ей глаза… Но ее пальцы будут поглаживать его, утешая и заряжая жизнью. "Я так люблю тебя, что у меня в голове мутится…" Разве женщины любят только героев?
"А что я знаю о женщинах? – размышлял Пол, шагая к дому. – Кроме нее, у меня и не было женщин. Я был близок, наверное, с целым миллионом, но разве они были в моей жизни? О нет, нет! Она – единственная женщина, как Ева в Эдеме".
А когда вернулся домой, понял, что, может, женщина-то в Эдеме и была одна, да вот мужчин оказалось двое. И она ушла с тем, другим, не разглядев, что он даже не человек…
Нет, сначала Бартон не осознал этого. Ему просто стало досадно от того, что не застал ее дома. Что он промок, а заварить чаю было некому. Что не удалось прижаться к ее коленям.
Пол завернулся в теплый халат и лег на диван. "Я так люблю тебя, – бормотал он, пытаясь найти ее запах, – что у меня в голове мутится…" Он произносил это на двух языках, и на каждом эти слова звучали лучше всех остальных. Наконец Пол затих, забравшись под одеяло, и улыбнулся сну, который уже подкрадывался…
Он проснулся, когда комната наполнилась красноватым отсветом заката. Окна выходили на запад, и Пол часто глядел в ту сторону, где была его Британия, и пытался притянуть ее взглядом. Он не особенно тосковал по родине, зная, что вернется туда. Но ему многого не хватало в плане удобств. Русские легко обходились без тысячи тех мелочей, отсутствие которых делают жизнь европейца невыносимой. Пол не очень страдал, потому что был готов к худшему. Ему рассказывали, что русские до сих пор справляют нужду в земляные ямы. Но Пола так неумолимо тянуло в эту страну, что он и на это был согласен. К счастью, все оказалось не так.
Очнувшись ото сна, он сел и вдруг понял, что она все еще не вернулась. Пол без боязни смотрел на расплывчатое солнце и думал, что она подарила другому тот аленький цветочек, который он ей преподнес. Ей было виднее, кто оказался лучшим садовником. "Ты такой, Пол! – Какой? – Такой…" Может быть, если б она все же сказала – какой, Пол яснее мог бы представить, чего в нем не хватает. Но ее признания были смутны, как те самые русские мечты, о которых она говорила.
"Нет, еще не все кончено, – рассердился он на себя. – Что ты, старик? Совсем ты сдал в последнее время… Она придет еще вон и солнце не зашло. Ей двадцать лет, у нее могут быть какие-то подружки… Если за месяц она ни разу о них не обмолвилась, то это не значит, что их нет. Она обязательно придет".
Но солнце все опускалось, расплющивая эти слова, и в конце концов они превратились в острый ослепительный кинжал, который вонзился в его сердце. Пол задохнулся от боли и мелко-мелко задышал: "Нет, еще не наступила ночь!"
Придумав это новое утешение, он стал ждать, стараясь не шевелиться, чтобы не бередить застрявший в сердце клинок. "Я так люблю тебя, что у меня в голове мутится…" Теперь это на самом деле было так. Он обливался потом и осторожно отирал пелену с глаз правой рукой. Губы его пересохли и болели, но Пол даже подумать не мог о том, чтобы дойти до кухни и напиться. Он знал, что тут же упадет и умрет прежде, чем она вернется домой. Она вернется… Конечно, она вернется…
Пол твердил это так долго, что успела пройти вечность, и солнце снова взошло над землей. На миг он вынырнул из ночного бреда и убедился, что кинжал по-прежнему на месте. Все тело его затекло, и нестерпимо хотелось в туалет, но Пол все еще надеялся увидеть ее до того, как сделает первое движение, и боль, стронувшись с места, пронзит его насквозь.
Много раз звонил телефон, и Пол взглядом молил его: "Ответь сам. Скажи ей, что я жду. Но я могу и не дождаться… Нет, не говори! Не пугай ее. Она вернется и вытащит этот клятый кинжал. Кроме нее, этого никто не сделает".
В следующий раз он пришел в себя, когда защелкал дверной замок. И тут Пол не выдержал. Он начал подниматься ей навстречу. Пол всегда приветствовал дам стоя. А ведь она была не просто дамой. Она была Дамой Его Сердца.
Но это оказалась не она. И когда Пол увидел это, то сам протолкнул кинжал поглубже в рану. Чтобы больше не видеть других лиц. Никогда.
«Зачем понадобилось меня спасать? – с досадой думал он, лежа в реанимации. – Какая же дура эта прилипчивая баба… Она не смела даже прикасаться к этому кинжалу. Я не хочу ее видеть. Я никого не хочу видеть».
Когда к нему заглянул дежурный врач, Пол спросил по-русски:
– Мой портмоне привезли? Где он?
– Не волнуйтесь, мистер Бартон, все в целости и сохранности, – несколько оскорбленным тоном ответил тот.
– Вы можете его дать?
– Естественно, – процедил врач и ушел.
А когда вернулся, Пол вытащил десять фунтов и протянул ему:
– Пожалуйста. Я не хочу видеть женщин. Скажите: нельзя. Всем.
– И той, что вас сюда доставила? – равнодушно спросил врач. – Это она позаботилась, чтобы деньги были при вас. Ведь вас в халате привезли, мистер Бартон. Ее тоже не пускать?
Пол слегка кивнул и отдал портмоне. Не сказав больше ни слова, врач ушел, а Пол закрыл глаза и с безразличием подумал: "Вот и конец". Он действительно не хотел ее видеть. Не ту, что спасла его, хотя и ее тоже, но больше всего ту, что пыталась его убить.
"Должен был выжить только один из нас, – думал он о Режиссере. – Ей хотелось, чтоб это был он, а вышло по-другому. Что же теперь с ним? Я его не чувствую. Но это еще ничего не значит. Он всегда умел меня обхитрить. Иногда годами не появлялся…"
Часы текли белой рекой, что была перед глазами. Бесконечная белая река забвенья, в которую Пол смотрелся и не видел своего отражения. Он ни разу не спросил ни у врача, ни у сестер, приходил ли к нему кто-нибудь. И они сами тоже хранили молчание, оберегая его сердце, которое только училось жить в нормальном ритме. К старушке за стеклянной стеной тоже никто не приходил, и даже, когда она тоненько кричала, няньки редко отзывались. К Полу же они то и дело заглядывали и спрашивали, не нужно ли чего.
– Почему вы не спрашиваете у нее? – не выдержал Пол, когда врач обратился к нему с тем же вопросом. – Я не зову вас.
Доктор ответил тоном гордого нищего:
– Вам и не требуется звать нас, мистер Бартон. Вы платите за уход. А ее мы лечим бесплатно. Ну, а за бесплатно, сами понимаете… Нам даже лекарств на нее не хватает.
– Запишите их в мой счет, – сказал Пол. – Лечите ее.
– Вы – миллионер, мистер Бартон? – без особого любопытства поинтересовался врач.
– Нет, – с удивлением ответил Пол и добавил, как было принято говорить в Англии: – Но мне хватает.
– Если вам не терпится избавиться от лишних денег, помогите лучше девочке из второго бокса. Она почти сирота – отец сидит в тюрьме за убийство матери. В детдоме она заболела гриппом, потом воспалением легких. В районной больнице чуть не умерла… Кто-то сжалился, ее перевели в нашу. Хотя у нас тоже… Реанимация одна на все отделения… Вы понимаете, мистер Бартон? Я не быстро говорю?
– Это я понимаю, – нетерпеливо ответил Пол. – Как зовут девочку?
– Алена Брусова. Что с вами, мистер Бартон? Вам нельзя вставать!
Пол оттолкнул его руку:
– Я знаю эту девочку. Я ее друг.
– Друг?! – недоверчиво протянул доктор. – Почему ж вы не проследили, чтоб ее лечили как следует?
– Да. Да-да. Я виноват. Я немного… забыл о ней.
Врач понимающе кивнул:
– Ну, это бывает с иностранцами. Да, мистер Бартон? Называются друзьями, а потом бросают в беде.
– Помогите, – попросил Пол.
Протянув руку, тот строго сказал:
– Туда и обратно, о'кей? И там не больше минуты. Не хватало вам еще чем-нибудь заразиться.
Пол обнял его правой рукой за плечи и, преодолевая головокружение, пошел по коридору по направлению к выходу. Он еще ничего здесь не видел, кроме своего бокса, ведь его привезли без сознания. Но и глядеть-то особенно было не на что. Добравшись до нужной двери, Пол остановился и несколько секунд смотрел на девочку сквозь стекло.
– Она? – спросил врач.
Вместо ответа Пол попросил его открыть дверь. Алена не спала, и когда они вошли, повернула похудевшее воспаленное лицо.
– Прости меня, – сказал Пол по-английски, уверенный, что она по-прежнему его понимает. – Прости, пожалуйста, я ни разу не проведал тебя.
– Что? – она вздохнула так громко, будто всхлипнула. Он присел рядом и перешел на русский:
– Ты не понимаешь?
– Нет.
– Ты помнишь, кто я?
– Нет, – повторила она и с беспокойством посмотрела на врача, потом опять на Пола. – А кто?
Он взял ее горячую руку и прижал к сухим губам. Врач тронул его за плечо и с подозрением спросил:
– Вы ничего не путаете, мистер Бартон?
– Нет! – ответил Пол так резко, что он отшатнулся. – Ваши детские дома… Что там делают? Она все забыла. Месяц не прошел…
Алена вдруг неразборчиво произнесла:
– Pussy-Cat, Pussy-Cat…
– Can you catch that big, fat rat? – с надеждой подхватил Пол.
– Что она говорит?
– Это детские стихи, – Пол дважды быстро поцеловал маленькую ладошку и повернулся к врачу. – Простите, вы…
Он не дал Полу договорить.
– Конечно, выйду. Только недолго, мистер Бартон.
Когда дверь закрылась, Пол снова прижался к ее руке:
– Ты помнишь, да? Теперь помнишь?
– Тебя зовут Пол, – неуверенно ответила девочка.
– Да, малышка. Пол Бартон. Помнишь, мы играли с тобой…
– В замке! В большом Красном замке! Там столько автоматов! Мы пойдем туда еще?
– Пойдем. Не туда. Я знаю, где лучше. В Лондоне. Ты хочешь жить в Лондоне?
– Что такое Лондон?
– Это… самый красивый город. Там живет королева.
У девочки восхищенно расширились глаза:
– Настоящая?! А у нее есть корона?
– Есть. Ты увидишь королеву.
– Честно-пречестно? – она требовательно сжала его палец.
Пол уверенно пообещал:
– Мы будем здоровы и поедем в Лондон. Я все… придумаю. Ты хочешь?
У нее жалобно задрожали губы:
– Ты не отдашь меня в детский дом?
– Нет, – он виновато сморщился и ощутил острый укол в груди.
Осторожно продохнув, Пол выпрямился. Теперь он не собирался умирать. Он не мог подвести ребенка во второй раз.
Через неделю их обоих перевели в отделения. Правда, в разные. Пол оплатил отдельную палату для себя, Алена же захотела в общую. В одиночестве ей было скучно. Теперь им разрешили гулять по коридорам, и они устраивали частые свидания в большом теплом холле под пальмой, что росла в огромном деревянном ящике. Пол сдвигал кресла и усаживал девочку рядом. С каждым днем она запоминала все больше английских слов, и порой он с завистью думал: «Вот мне бы так… Тогда я не чувствовал бы себя немым…» Дела у обоих шли на поправку, и теперь Пол опасался только, как бы их не выписали в разное время.
Подкараулив, когда в реанимации дежурил знакомый врач, Пол спустился к нему и вызвал в коридорчик, который все почему-то называли "предбанником". Стараясь не опуститься до заискивания, Пол сказал:
– Я хочу увезти девочку в Лондон. Но я не женат. Мне не разрешат. Сколько стоят документы о рождении и смерти?
– Свидетельства? – даже не удивившись, врач назвал примерную сумму.
В уме переведя в фунты, Пол ответил:
– Хорошо. Вы можете это сделать?
– Почему бы и нет? – пожал тот плечами и со злостью добавил: – Третий месяц без зарплаты.
Желая ободрить его, Пол сказал:
– Это доброе дело. Ей будет там лучше. У меня большой дом.
– Почему всем иностранцам так хочется заполучить русских сирот? Объясните мне, мистер Бартон! Русских жен и русских детей. Что вы там с ними делаете? Одни только русские мужчины никому не нужны. Может, сами виноваты? Как вы думаете?
Полу не хотелось обсуждать эту тему. Ни мужчины, ни женщины из России его больше не интересовали. Только один ребенок.
– И еще, – сказал он, – вы можете узнать, когда… как это? Выписывают. Чтобы вместе. Я закрою счет и приду взять документы.
Врач насмешливо сообщил:
– Я уже знаю, когда вас выписывают, мистер Бартон. Сегодня на "пятиминутке" говорили… Этот счастливый для вас день наступит послезавтра. Я попрошу, чтобы девочку тоже выписали… На какое имя оформить свидетельство о рождении?
– Элен Бартон, – не раздумывая, ответил Пол.
В день выписки он вызвал такси и первым делом поехал за своими вещами. В больницу его доставили в одном халате, но позднее кто-то передал одежду. Пол не спросил – она это была или Рита. Всю дорогу до дома, который Пол короткое время считал своим, он молился о том, чтобы не встретиться с ней. Его беспокоило собственное сердце, которое могло подвести оставшуюся в больнице девочку.
Но его молитвы не были услышаны уже в который раз. Не доставая ключи, Пол позвонил, и она открыла. И вскрикнула так тоненько, что он едва удержался, чтобы не броситься и не прижать ее к себе. Он перевел дыхание и спросил:
– Я могу взять вещи?
– Пол, – умоляюще произнесла она, не отступая. Отодвинув ее, Пол прошел в комнату и стал собирать чемодан. Потом достал деньги и, отсчитав, протянул ей:
– За аренду. И за питание. Все было замечательно.
Теперь он легко выговаривал это слово. Она взяла деньги и тут же отложила на книжную полку. Краем глаза Пол отметил, как она похудела, и даже родинки на щеке побледнели. Сердце его сжалось так сильно, что он испугался: "Нет, нельзя жалеть! У меня опять случится приступ… Девочка ждет".
– Пол, ты что, уезжаешь?
– Да, – сухо ответил он.
– Ты прервал свой контракт?
"О! – спохватился он. – Я и забыл о нем".
Она опять позвала:
– Пол! Ты ведь хотел узнать, что такое сибирские морозы.
Вдохнув поглубже, Пол повернулся к ней и ответил:
– Я узнал. У меня вот здесь холод, – он приложил руку к груди. – Зачем еще больше?
– Не уезжай, Пол.
Он засмеялся, откинув голову:
– Тебе не будет кого мучить?
– Прости меня…
– О! – Пол сжал виски, пытаясь сохранить самообладание. – Как ты можешь?! Ты – русская женщина. Ты должна быть доброй! Почему ты так? Зачем – "прости"? Что я должен простить? Что надоел тебе? Что ты не любишь меня? Что я не буду иметь ребенка?
– Я люблю тебя, Пол, – жалобно вскрикнула она. – Я так люблю тебя! Мне больше ничего не надо в жизни… Я это поняла, когда ты… когда тебя…
Она подалась к нему, не страстно, как бывало, а точно ища защиты от него же самого. Пол отшатнулся и, наткнувшись на стул, сел. Чтобы не видеть ее, он впился в лицо руками.
– Почему я не умер? – пробормотал он.
Ее пальцы осторожно отцепляли его руки, одновременно поглаживая, и Пол опустил их. Он хотел ее с такой силой, что у него шумело в ушах. Сердце сжималось и сжималось, но Пол не чувствовал боли, потому что это была пульсация любви.
"Умереть бы… сейчас… глядя в ее глаза…" – мелькало у него в мыслях. Она гладила его лицо так робко, что в пору было заплакать от жалости к ней. Оцепенев, он понял, что не знал ничего лучше этих легких прикосновений.
– Пожалуйста, Пол! Пожалуйста…
Но в этот момент в комнату вошло солнце. Оно ударило Полу в глаза и поразило его так, будто он находился в гробнице Нью-Грендж, куда солнце заглядывает лишь однажды – в день зимнего солнцестояния – и высвечивает единственный покрытый орнаментом камень. Почти с ужасом Пол смотрел на дорожку, полную колыхания воздуха, которая пролегла между ним и ею, чтобы напомнить, каким был закат в тот день, когда она не вернула ему драгоценный цветок…
– Пожалуйста? – выдохнул он и с силой опустил ее руки. – Я тоже говорил: пожалуйста. Ты не услышала. Я не… виню тебя. Я уезжаю.
Пол поднялся и, захлопнув чемодан, потащил его к двери, ничего не видя перед собой. В его словах не было лжи, он действительно не винил ее. Ведь он сам ввел ее в искушение. Если кого и винить, так свою глупую, звериную жадность, которая потребовала, чтобы другое существо было отдано ей целиком.
– Пол! Скажи: "Увидимся"!
На лестничной площадке он прислушался, ожидая, что она еще раз позовет его по имени. Но за спиной была тишина, и Пол вдруг испугался. Он решил позвонить Рите и попросить ее проведывать племянницу, хотя понимал, сколь бестактна эта просьба.
Рита далеко ушла вперед от того интереса, который он вызывал у нее, как человек из другого мира. Пол это понял, когда в больнице ему передали от нее короткую записку на английском языке: "Пол Бартон, вам нужна моя жизнь?" Он только усмехнулся и ничего не ответил, ведь ей и самой был известен ответ. Ему не хотелось лишний раз обижать эту женщину, потому что Алена уже вернула его к жизни, и теперь он радовался, что Рита оказалась рядом в тот день. Он сделал все, чтобы ее оттолкнуть, даже показал свои фильмы. Но Риту они ничуть не испугали. Она принимала его целиком.
Не дождавшись оклика, он защелкнул замок и присел на чемодан, как было принято делать в России перед дорогой. Он долго сидел так, съежившись на неудобном чемодане, как провинившийся пес, которого выставили за дверь. Никто так и не позвал его домой, и Полу пришлось встать и вынудить себя действовать. Он отвез чемодан в аэропорт, чтобы не таскаться с ним по городу, и сдал в камеру хранения. Потом вернулся в центр, закрыл свой валютный счет и отправился в лицей. Все в нем противилось этому визиту, но Пол понимал, что это необходимо.
Ему еще повезло – он пришел во время урока, и коридоры были пусты. Только двое дежурных поздоровались с ним внизу. Он ответил и прошел мимо, потом спохватился и вернулся.
– Как зовут нового директора? – спросил Пол, ни секунды не сомневаясь, что старого давно уже нет.
Так и оказалось. Пол повторил про себя трудное имя – Анастасия Геннадьевна – и через силу поднялся на второй этаж. Узнав его, секретарь поспешно вскочила: "Сейчас я спрошу, мистер Бартон". Он остался ждать в приемной, как занудный проситель, от которого не знают, как избавиться. "Она придумывает предлог, чтобы не принять меня", – подумал Пол, хотя это предположение не имело под собой никаких оснований.
Он ошибся. Распахнув дверь, секретарь мило улыбнулась:
– Прошу вас, мистер Бартон!
Пол прошел в кабинет и в замешательстве остановился. Меньше месяца минуло с тех пор, как он заходил сюда в последний раз, а все изменилось до неузнаваемости: новая мебель, новый линолеум, новые обои… "Лицеисты обучаются на компьютерах позапрошлого поколения, а она всаживает деньги черт знает во что!" – вскипел он, забыв, что это уже не его дело.
Поздоровавшись сквозь зубы, он холодно сказал, глядя в круглое, курносое лицо директора:
– Я вынужден прервать контракт.
Пол не стал лезть на рожон и сослался на свое здоровье. Ему просто некогда было заниматься морализаторством в стране, в которой даже слово "мораль" вызывало недоумение.
– Очень жаль, мистер Бартон, – ответила она, демонстрируя хорошее знание английского языка. – Нашему лицею нужны специалисты вашего уровня.
– Вашему лицею? – не сдержав презрения, переспросил Пол. Не моргнув глазом, директор с нажимом ответила:
– Вот именно. Нашему лицею.
Пол не собирался меряться с этой женщиной взглядом. Он знал, что она победит, ведь Пол Бартон просто обречен на проигрыш. В этой стране, в этом мире, в этой жизни…
– Вы не хотите проститься с учениками? – вежливо осведомилась Анастасия Геннадьевна.
