Текст книги "Зеркало за стеклом (СИ)"

Автор книги: Юлия Кайто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Я представляла. На сельских кухнях свадебный переполох обычно начинался за день, а то и за два до дня торжества. Готовили много, на всё село. Чтобы любой заглянувший гость не ушёл с пустым желудком. «Сытый гость – несчастью в горле кость», бытовала присказка, которую свято чтили семьи жениха и невесты. Следование обычаю, конечно, способствовало значительному отощанию мошны, так что для поправки благосостояния существовало другое присловье: «Угощенье уварилось – монетка покатилась». А чтобы она не укатилась в неизвестном направлении, несколько человек ходило между гостями с берестяными коробочками ярко-красного цвета – да не промахнётся нетрезвый гость, и да не станет увиливать от благодарности за вкусное угощение, ссылаясь на то, что не разобрал, куда класть нужно было. Деньги, разумеется, собирали самые трезвые – несовершеннолетние дети. Они единственные, кому не наливали ничего, крепче травяного чаю в то время, как все вокруг пили хмельное и особо хмельное – такое, что горит синим пламенем, если зажжённую лучину поднести.

Случались, правда, и конфузы. Так на свадьбе сына одного из пахарей младшая ребятня попутала кувшин берёзового сока с кувшином увалихи. А может, и специально попробовать взяли. Интересно же – выглядит, как вода, а батька, как перепьёт накануне вечером, домой ползком возвращается, а утром только и делает, что из-под мокрой тряпицы на лице кадку огурцов требует да на всех домашних покрикивает, чтоб глотки рядом с ним не драли. Проще говоря, с той свадьбы денежного прибытку было только реке. Враз повеселевшие дети успели кто дальше выкидать все собранные монетки в воду, следом притопить коробочки и попытаться научить случайно проходившую мимо кошку нырять. И только потом уже поняли, в чём подвох «сока для взрослых». А уж щедрые утренние подзатыльники похмельный пахарь раздавал долго и от души…

– Турасья сказала, что здесь самим готовить не принято. Если нужно много угощений, их заказывают в харчевнях и доставляют прямо к нужному времени. – Ответила я, пытаясь расчесать неизвестно откуда взявшийся на затылке колтун. Мои волосы, хоть и вились сильно, но расчёсывались обычно легко. Что, впрочем, ни в коей мере не делало их прямее. Зато только что высушенные после мытья, они делали меня похожей на одуванчик.

– Ааа… вон оно как, – протянула девочка, похоже, уже забыв, о чём мы говорим, и, вытерев немытую ладошку о пыльный сарафан, всё-таки цапнула белоснежное платье. – А оно из чего?

Я пожала плечами.

– На паутину похоже. – Огорошила меня девочка, осторожно ощупывая краешек подола. – Видишь, как тоненькие-тоненькие ниточки, только очень много. И на свету поблёскивают. У нас на сарае под потолком паучий кокон висит, только из него сор торчит всякий. Паук туда, наверное, и сено пихает, и листики…

– Выдумщица ты маленькая. – Хмыкнула я, забрала у неё платье и начала складывать на груди, прижав ворот подбородком. – Где это видано, чтобы пауки людям платья шили?

– А деда сказывал, что и не такое бывает. – Обиженно засопела внучка покойного сельского баюна.

Дед и впрямь был мастер рассказывать волшебные сказки. Я так пару раз мимо его подворья прошла – не заметила, как остановилась, да так до конца сказа и простояла, заслушалась. Опоздала с делом и получила от бабки суровый нагоняй.

– В сказках чего только не бывает. – Согласилась я, вставая на коленки и заглядывая под кровать прежде, чем сунуть туда руку. Где-то же Саёма нашла то восьмилапое чудовище. А ну как ещё одно такое же по дому ползает, в тёмных углах прячется?! – Если уж в них звери разговаривают, так почему бы и паукам за портняжное дело не взяться. – Платье отправилось в вытащенную без неприятных сюрпризов котомку, а та – обратно под кровать. Я разогнулась с нарочитым кряхтением и громко чихнула. Наверное, вдохнула труху от сушёных трав. На прислугу, наверняка ежедневно драившую весь дом от пола до чердака, решила не наговаривать. В ладном хозяйстве такие раскормленные пауки не водятся. Я надеюсь. – Мне вот интересно, где платье, в котором я на свадьбу пойти должна. Венчанье через два часа, а мне до сих пор даже примерить нечего.

– Так пойди в паучьем. – Непонимающе вскинула бровки Алишка. – Ты его зачем несла-то, если не для свадьбы?

– Нельзя в пауч… Слушай, давай не будем его так называть, а? Не хочу думать, что буду в нём похожа на кокон в твоём сарае.

– А мне нравится! Звучит по-сказочному! – девочка зажмурила глаза. – Только представь, ты – Паучья Принцесса, а твой жених…

– Самый большой паук в паучьем королевстве. Толстый, мохнатый и с огромными жвалами. – Я покосилась на бадью, таящую в своих недрах расчленённое страшилище. – Нет уж, спасибо.

– Так он же заколдованный! – Попыталась втолковать мне девочка. – Он и его подданные стали пауками и сплели тебе на свадьбу платье. Ты его наденешь, поцелуешь своего жениха, и он снова станет прекрасным принцем! А вместе с ним расколдуются и все подданные!

– А они превратились только для этого? Какое-то странное королевство. Неужели в казне не было денег на портного?

– Были, но казну захватил злой колдун, и всех превратил в пауков!

– Совсем всех?

– Да, всё королевство!

– Зачем?

– Нуу… – девочка растерялась, пытаясь придумать достойный повод. В сказках злодеи всегда делали очень большие гадости. Зачем – не всегда понятно. Какие именно – по ситуации. Главное – угнести как можно больше народу. – Он хотел жениться на тебе. А принц не хотел, чтобы он женился. Он сам хотел жениться. И люди в королевстве тебя очень любили.

– За что? – живо полюбопытствовала я.

– Не знаю. Принцесс всегда любят. Так вот колдун заколдовал всех, чтобы ему никто не мешал жениться, сказал, что завтра будет свадьба, и запер тебя в самой высокой башне замка.

– Ух ты как. Коварен, подлец. – Подыгрывая вдохновенному рассказу, я поцокала языком, одновременно представляя изумление жителей отдалённых селений, которые про королевскую власть только от пришлых торговцев и слышали. Последнее, что пришло бы им в головы (да и то во хмелю) – это мешать чьей-то свадьбе, происходящей за сотни вёрст от дома. Но от произвола злого колдуна не спрячешься – доить коров теперь приходилось или жвалами, или лапами попарно.

– А принц не сдался! Он собрал армию, и весь народ королевства пошёл на приступ башни, чтобы тебя освободить!

Я представила полчища огромных пауков, целеустремлённо лезущих на стену моего узилища, и решила, что, по сравнению с этим, даже злой колдун в женихах не так уж плох.

– А колдун тебя ещё зельем опоил, чтобы ты ничего не помнила, а его любила!

Я хмыкнула.

– Когда принц долез до твоего окна и спрыгнул на пол, он позвал тебя по имени и…

– И сразу огрёб чем-нибудь тяжёлым по мохнатой спине.

– Почему?!

– А почему нет? Я сижу себе спокойно в башне, жду свадьбы с любимым злым колдуном, и вдруг ко мне в окно лезет говорящее чудовище! Ты бы на моём месте что сделала?

– Но он же твой принц!

– А как я его узнаю? Тело паучье – голова человечья? Или корона на спине верёвкой примотана, чтобы ни с кем не перепутали?

– Ты его любишь, а сердце колдовством не обмануть!

– Меня же только что опоили чем-то, чтобы я без памяти в колдуна влюбилась.

– Значит, ещё не до конца подействовало, – подумав, решила Алишка. – Так вот он тебе всё рассказал, и велел ждать до рассвета. Всю ночь пауки плели паутину, а на утро сладили из неё подвенечное платье такой красоты, что и слов нет, как описать. – Последнюю фразу часто использовал старый баюн, когда и сам не представлял, как выглядит невероятный предмет его повествования, оставляя тем самым свободу полёту фантазии заинтригованных слушателей.

– А я так и ждала, как было велено? – уточнила я.

– Конечно.

– А как же зелье приворотное? Неужели так и не подействовало?

– Не-а, не подействовало! – с торжеством во взгляде разулыбалась рассказчица.

– Это ещё почему?

– А колдун что-то напутал, когда его варил!

– В пауков превращать не напутал, а тут умудрился?

– Так он же злой колдун, а не травник, куда ему хорошие зелья варить.

– И то правда.

– Так вот наступило утро, а принца-паука всё нет. Пришёл за тобой колдун, повёл в храм.

– И я с ним так просто пошла?

– Да. Он тебя зельем, убивающим волю, напоил.

– Да сколько ж можно? С его-то талантами к зельеварению! – возмутилась я, зная, что смешивать сильнодействующие отвары нельзя даже в реальной жизни. Точнее в ней – особенно. – Я же так там по дороге и помру! Какой уж тут свадебный алтарь, прямиком на погост…

– Не бойся, не помрёшь, – успокоила меня Алишка, прислушалась к возне в коридоре, спрыгнула с кровати и выбежала на порог комнаты. Повисла боком, упираясь в пол одной ногой, и рукой держась за косяк, кому-то кивнула и радостно запрыгала на месте. – Госпожа ведьма, Густя какие-то мешки принёс! Наверное, ленты праздничные. Краешки пёстрые торчат. Пошли выберем себе, пока другие не набежали!

– А как же сказку дорассказать? – Ленты мне были не интересны совершенно, а вот задавать Алишке каверзные вопросы понравилось.

– Потом! – Махнула мне рукой маленькая непоседа и, стуча босыми пятками, побежала к двери.

– Во даёт девчонка! Такие глупости и площадный враль за деньги не всегда придумает! – раздался от окна приглушённый голос, и штору приподняла на себе взлохмаченная голова Кина. – Здорова, сестрёнка.

– Как ты на двор вошёл? Там же сейчас целая толпа! – изумлённо подалась я к названому брату.

– Вот именно, что толпа. Одним мальчиком на побегушках больше, одним меньше… – Он широко улыбнулся.

– А где зуб?

– Да так, – щербатая улыбка оползла и приняла кислый вид, – какой-то тип на площади локтем со всей дури заехал.

– Что, просто взял и ударил? – не поверила я. На селе, конечно, время от времени бывали драки, после которых враждующие стороны ползали на месте побоища в поисках выбитых зубов, чтобы не оставлять их на осмеяние противнику и поживу ночным нечистикам. Но чтобы просто так без повода…

– Ага. – Вздохнул Кин. – Я до его кошеля ещё даже дотронуться не успел, только руку протянул. А он мне, не оборачиваясь, ррраз! Не иначе как глаза на затылке отрастил, паскуда. Или просто сдал кто. – Мальчишка досадливо умолк и пихнул кончик языка в образовавшуюся между зубами дырку.

– Так ты ограбить его хотел?

– Хотел. Но не ограбил, так что это не считается! Зато я вот тебе тут…

По коридору снова застучали пятки, и я с придушенным шёпотом «быстро вниз!» выпихнула голову Кина с подоконника, едва успев сделать вид, что просто оправляю занавеску на окне.

Алишка влетела в комнату шальным зайцем, плюхнула на кровать какую-то топорщащуюся мешанину из кричаще яркого разноцветья и принялась переминаться с ноги на ногу.

– Это что? – я наугад потянула за красную полосу. Та оказалась пришита к зелёной, зелёная – к синей, которая крепилась к жёлтой. В общем и целом, ком разноцветных полосок был довольно внушительного размера и походил на клубок для котёнка-великана.

– Праздничные ленты, только все сшитые зачем-то. – Растерянно теребила в руках какой-то клочок бумаги Алишка. – Может, это для лошадок?

– Каких лошадок?

– Ну, молодые же в храм на телеге поедут. Там уже в конюшне трём лошадкам корма задали.

Я взяла разноцветный ком, ухватилась за первые попавшиеся концы, и встряхнула.

– Маловато на троих-то… – С моих поднятых рук до пола обвисли многоцветные полосы, сшитые по окружности сверху и свободно болтающиеся внизу. Кроме того, на паре полос посередине болтались две криво пришитые тесёмки. – Может, у Гудора спросить, для чего это… не знаю что. Или вон на бумажке нарисовано, нет?

– Ой, точно! – Алишка расправила скомканный листок и протянула мне. – Это из мешка. Тут закорючки какие-то, я не умею, а ты учёная.

Я перекинула ленточное безобразие через согнутую руку и взяла записку. Почерк оказался вычурный настолько, что я не сразу разобрала. Точно – сплошные закорючки даже для грамотной.

Простая сельская девушка!

Если умеешь читать, знай: для настоящего таланта даже отсутствие времени не преграда. Посылаю тебе плод своего чистейшего вдохновения. Ходи в нём, бегай, прыгай, летай и ешь, сколько захочешь! В этом платье ты будешь прекрасна неземной красотой. Эфирное создание, сотканное из всех природных стихий, ступившее на грешную землю в праздничный день. Подвяжись тесьмой, если чрезмерно стыдлива, или беги так, являя миру тело между волнами красок!

Восславь мой талант, и да будет тебе счастье!

P.S. Если не умеешь читать – просто надень!

Я зашипела. Лучше бы это было для лошадок.

Плод нездорового творческого подхода к пошиву праздничной одежды я сунула Алишке, непререкаемым тоном велев делать с ним всё, что угодно. Сельской травнице не пристало появляться в таком виде на людях. И чужие засмеют, и свои уважать перестанут.

– А другой мешок? – Вспомнила девочка, уже стоя одной ногой в коридоре. По радостному блеску и моментальной хватке на отданном наряде я поняла, что планов на этот ленточный ворох у неё больше, чем у меня на предстоящую осень по хозяйству. Я выглянула и смерила мешок взглядом. – Там внутри что-то белое, и палки какие-то с махрой натыканы. Может, по соседству похороны у кого? Нам же савана с лучинами не надо вроде…

В ответ на её вопрос уличная дверь распахнулась, впуская в дом сперва разноголосый гомон, а следом его источник – толпу распаренных, красных тяжело дышащих женщин. Процессию возглавляла Турасья собственной персоной, поэтому и возможность первой споткнуться о мешок на входе тоже выпала ей.

– Ой! Мамонька, тётушки, глядите! Вот и моё свадебное платье приспело!

Под любопытное аханье и недоумённое перешёптывание (кое-кто тоже успел заметить странный цвет платья и прилагающиеся к нему «символы стройности») невеста легко вскинула объёмистый мешок на широкое плечо, и толпа шумно двинулась наверх – наряжать девицу в комнате за закрытыми дверями. Жениху до самого выезда в храм платья видеть не полагалось. Я от всего сердца ему посочувствовала. Первое впечатление будет незабываемым.

Алишка увязалась вместе со всеми и меня тоже попыталась утащить за подол. Мы его даже немножко поперетягивали, пока девочка заводила старую песню о помощи лучшей подруге, а я убеждала, что там и без меня не продохнуть будет. И вообще, мне тоже надо успеть привести себя в порядок, ведь в моём распоряжении нет десятка решительно настроенных родственниц, которые и причёску поправят, и щёки нарумянят, и складочки, где не нужно – разгладят, а где нет – заломят.

В общем, кое-как я всё-таки добилась уединения и закрыла дверь, для верности накинув на ручку полотенце, чтобы закрывало собой замочную скважину. Закончив с маскировкой, подскочила к окну и отдёрнула занавеску. Снаружи было солнечно, тихо и безлюдно. Над безмолвствующим малиновым кустом неторопливо кружил басовито гудящий шмель. Я высунулась в окно и громким шёпотом позвала.

– Кин!

Хрупнула ветка, мальчишеская голова высунулась у самого подоконника, чуть не треснув меня макушкой по подбородку.

– Ну и тряпки ты тут трясёшь, сестра! Видел я, как здешний лоб пёр два мешка из лавки этого дурноголового Вургока. Это ж его мотня была?

Я обречённо кивнула и даже пояснила, для кого «мотня» предназначалась. Воришка посмотрел на меня недоверчиво, удостоверился, что не вру и заржал так, что из-за угла дома, отдуваясь, вывернул Густя в рубахе с большими кругами пота подмышками и лавкой наперевес. Мальчишка юркнул обратно в куст и затаился там. Мне сверху была хорошо видна взъерошенная макушка, а вот от сторожа маленького нахала скрывала густая лиственная зелень.

– Ктой-то тут так бесовски хохочет? – подозрительно сдвинул брови детинушка. Я широко развела руками, демонстрируя свою полную непричастность. Взгляд, украдкой брошенный вниз, наткнулся на беззвучно трясущегося от хохота мальчишку. Лишь бы всхлипывать от избытка чувств не начал, или не хрюкнул ненароком.

– По-моему, это из-за забора, – неуверенно предположила я, кивая на высокую ограду напротив.

– Так это ж… – Густя недоверчиво оглядел забор, уперев лавку одним концом в землю, чтобы свободной рукой почесать в затылке. – Кому там хохотать-то? Приличные ж люди живут. Почтенные старики.

Я молча пожала плечами и облокотилась на подоконник. Врать что-то несусветное о незнакомых соседях преклонного возраста, которых парень наверняка видит каждый день, было бы, по меньшей мере, странно. Кин, наконец, отсмеялся и замер в кусте, так ничем и не выдав своего присутствия.

Повисла неловкая пауза. Вечернее солнце светило по-летнему щедро, припекая не меньше, чем в полдень. Густя растерянно мялся, перебирая руками по краю лавки. Я с рассеянным видом прихлопывала жаждущих девичьей крови комаров. Воришка мужественно безмолвствовал. Не знаю, сколько бы мы так ещё играли в молчанку, если бы Кин вдруг не издал самый трудный для убедительного лже-объяснения звук – громкий смачный чих.

Густя вскинулся с готовностью сторожевого кобеля, которому за усердный лай хозяин обязательно отжалеет мозговую косточку, и вперил взгляд в подоконник, над которым, моментально представив себе последующую сцену и невольно дёрнувшись ладонью к губам, застыла я. Если парень сейчас полезет в малиновые заросли, Кину несдобровать. И мне вместе с ним. Все здравые мысли как ветром сдуло. Но ведь надо что-то придумать, что-то сказать!.. Быстро, быстро, думай, травница!

– Спасибо. – Неосознанно вырвалось у меня сначала, и только секундой позже я поняла, что мне пожелали быть здоровой. – Большое спасибо!

– Нешто простудилась, госпожа ведьма? – обеспокоенно пробасил Густя. – Вона как колотит всю!

– Да нет, нет, что ты! – от облегчения я почувствовала не только тот самый колотун, но и возрождающуюся способность мыслить и излагать. – Это просто солнце такое яркое. Если долго на него смотреть, обязательно чихнёшь.

– А на кой на него смотреть-то? Оно ж слепится!

– Это хорошая свадебная примета! – Я постаралась сказать это как можно убедительнее, потом спохватилась и добавила. – Только не больше одного раза! Иначе спугнёшь удачу, вместо неё накличешь несчастье. Ну, и глаза испортишь, чего уж там…

Густя зажмурился, громогласно чихнул и опустил голову.

– Ух ты, и правда работает! Благодарствуй, госпожа ведьма, пойду барину с мужиками скажу. – Щурясь и часто моргая, сторож подхватил свою лавку и быстро скрылся за углом дома.

– По одному разу, слышишь?! – крикнула я вдогонку, перевешиваясь через подоконник. Донёсшееся в ответ «Ага!» обнадёживало. Вероятность того, что предостережение госпожи ведьмы возымеет некоторое действие на особо рьяных суеверных, существовала.

– Я тебе уши надеру, – осипшим голосом пообещала я Кину, щербато улыбавшемуся поперёк себя шире из малинового куста. Из-за дома один за другим начали доноситься громогласные мужские чихи и одобрительный гомон.

– Сестрёнка, ты умница! Наплела, так наплела! – к моему лицу, полным «ковшичком» спелой малины, поднялась худая ладошка с грязными ногтями. – Я сам перетрухнул так, что чуть дёру не дал! Мошка, тварь такая, в ноздрю влетела, вот я от неожиданности и того. – Воришка сердито насупился и яростно поскрёб согнутым указательным пальцем переносицу.

– Вот-вот, в следующий раз так и делай, – сказала я, выбрала самую большую ягоду и закинула её в рот. Малина оказалась так себе. Хоть и крупная, спелая, но ни в какое сравнение с лесной не идёт. – Только двумя пальцами вдоль переносицы три. Самое верное средство, когда хочется чихнуть, а надо сдержаться.

Как и Густя, на слово мне мальчишка не поверил. Ссыпал ягоды на подоконник, вытер заляпанную соком ладонь о штаны и воззрился на слепящий солнечный диск. Спустя несколько секунд скорчил гримасу, предшествующую чиху, и остервенело затёр переносицу. Чиха не последовало, а на детской физиономии отразилось изумление пополам с чрезвычайным удовлетворением.

– Ух ты, работает… – пробормотал Кин, зачем-то скашивая глаза на кончик носа.

– Угу. Пойди ещё барину с мужиками расскажи. – Отозвалась я, ногтем мизинца украдкой выковыривая застрявшую между зубами крохотную ягодную косточку. Что садовая, что дикая – одна малина.

– Не, им без надобности, а мне пригодится! – Снова заулыбался воришка, и я не стала спрашивать, в какие моменты ему мой совет будет полезен. И так всё понятно.

– Чего пришёл-то? Под сестринским окном почихать? – Беззлобно поддела я, наконец, успокоившись и поборов желание исполнить угрозу относительно ушей. Малина на подоконнике закончилась, липкие руки надо было где-то ополоснуть. Взгляд наткнулся на злосчастную бадью, и я, разумеется, обошлась без омовения, по-простому слизнув с пальцев сладкие капельки.

– Не, я тебе подарок принёс! – Кин мигом нырнул под окно и тут же показался обратно с объёмным матерчатым свёртком в руках. Свёрток был неаккуратно крест-накрест перевязан размахрившейся видавшей виды верёвкой и первым делом напомнил мне петуха в мешке, которого односельчане единодушно опознали вертлявой нечистью. Но этот хотя бы не шевелился, не покрывался «кровавыми» пятнами, и вообще выглядел неживым.

– Что там? – Я аккуратно взялась за свёрток обеими руками и покрутила, не поднимая с подоконника. На ощупь подарок оказался плотным, но мягким.

– А ты погляди. – Кин даже приосанился, делая высокомерный жест рукой в сторону двери. – Если кому охота, пускай всякие уродливые тряпки носят. А моя сестра не будет выглядеть на празднике, как какое-то пугало в ленточках. – И тут же нетерпеливо вцепился в подоконник. – Ну, давай, разворачивай!

– Откуда? Откуда ты узнал, что мне нечего надеть? – Я рывками пыталась развязать тугой узел верёвки, но он не поддавался даже на поддевание ногтем. – Я же вот только что получила этот жуткий наряд, который ни один нормальный человек не наденет!

Кин прекратил мои мучения, вытащив из какого-то внутреннего кармана своей драной курточки маленький складной нож, и одним взмахом перерезав верёвку.

– Я же видел тебя вчера, Гордана. У твоей рубашки нет воротника! А юбка – ты только не обижайся – как кусок дерюги. Разве можно так на свадьбу богатых шишек ходить? Тебя местные засмеют! Не посмотрят, что сельская травница. Знаешь, как тут модники пыжатся? Ого-го! А ещё вы утром с этой квашнёй-невестой попёрлись за каким-то хреном к этому придурку Вургоку. Кто вас надоумил, он же больной на всю голову! Его шмотьё не то, что на себя надеть, на него смотреть без слёзного гогота нельзя! В этом году распорядитель Праздника Коронации у Вургока наряд заказал. Это же позорище! Штаны на всех местах натягиваются, и весь в каких-то перьях, бусах, кружавчиках! Не мужик, а баба с кадыком и членом!

– Ну, Турасья у Вургока свадебное платье заказывала. – Тихо призналась я, стыдясь за свою наивную односельчанку. Надо её уговорить хотя бы эти палки с «эльфами и дриадами» в подол не втыкать, а то как из дома в этом выйдет, так потом вовек и не отмоется от того, что злые языки наговорят. – Ты только не смейся над ней, она просто в вашей городской моде не понимает. Как и я. Она мне подарок захотела сделать – платье на торжество, а дарёному коню, сам понимаешь, в зубы не смотрят…

– Правильно. Ему, как и любому другому, смотрят на бока – не надули ли через соломинку. – Всё-таки ухмыльнулся Кин, за что получил от меня сердитый взгляд и красноречивый замах. – Не кипятись, сестра. Турасья твоя – та ещё девка. Может, и простая, как лапоть, зато уже с барским гонором.

– Ты-то откуда знаешь?

– Доводилось на улице разминуться. – Последовал туманный ответ и требовательное «разворачивай уже, ну!»

Я не стала больше тянуть, тем более, что самой было страсть как интересно, и размотала холстину. Конечно, это оказался не алашанский шёлк, за покупку которого Кину пришлось бы самому продаться в пожизненное рабство. Но платье, которое я достала и отвела перед собой на вытянутых руках, чтобы как следует рассмотреть, было прекрасно. Непривычно короткое – до середины икры – из лёгкой и мягкой на ощупь светло-красной материи, вышитое по подолу кремовой цветочной лозой. Такая же лоза вилась по краям рукавов, узких до локтя и расширяющихся к запястьям, и обрамляла скромный квадратный вырез, ассиметрично разрастаясь на левое плечо.

– Дорогое? – выдохнула я, разрываясь между «какая красота, огромное спасибо!» и «забери сейчас же, я не могу его взять!»

– Ерунда. – Отмахнулся Кин. – Главное, иметь нужные связи.

– Ты его украл?!

– Сестра! – убедительно оскорбился воришка. – Я честно купил его на базаре за кровно заработанные монетки! И вообще, кто там говорил про дарёного коня? Или тебе не нравится?

– Что ты! Нравится, очень, нравится! – Я прижала к себе платье и истово замотала головой. «Кровно заработанные» деньги наверняка были крадеными, но с этим я ничего не могла сделать. – Я никогда в жизни не носила ничего подобного! Боюсь, как бы Турасья меня в этом платье со двора не выгнала!

– Почему?

– Потому что ей красивого свадебного наряда никто не дарил, зато мастер Вургок расстарался.

Кин хохотнул и тут же, наученный горьким опытом, зажал рот ладонью. Я шутливо погрозила ему кулаком, но и сама не сумела удержаться. В коридоре за дверью послышались шаги и голоса.

– Это Турасью уже одели! – засуетилась я, бросая взгляды на полотенце, прикрывающее замочную скважину. – Сейчас за мной придут, а я ещё не готова!

– Тогда я побёг. – Кин быстро скомкал пустую холстину, сунул её под мышку и смахнул себе под ноги обрезки верёвки. – Я за тобой ближе к полуночи зайду. Тут как раз все перепьются, никому до меня дела не будет. Пойдём на праздник смотреть. Я по площади проходил – ух чего там наворочено! Козырное должно быть зрелище! Ну, всё, сестричка, повеселись, как следует, только не пей много, а то по темноте на кружную голову ходить плохо.

Я хотела спросить, куда это мы собрались идти по темноте – неужели в праздник гасится магическое освещение улиц? – но воришка уже испарился, потрещав напоследок кустом. А ведь как подкрался – не услышала…

* * *

Я только-только успела одёрнуть на бёдрах платье, как в комнату, по-хозяйски без стука, ввалилась одетая и причёсанная невеста. Немая сцена взаимного рассматривания, когда Турасья оглядывала мой «подозрительно традиционный» наряд, а я мысленно определялась, как относиться к тому, кто старательно навтыкал в её подол «эльфов с дриадами», но, судя по всему, утихарил-таки шляпу с «птицами и стрекозами», прервалась донёсшимся из коридора громким алишкиным:

– Ну, где вы там, а?! Турашка, шевелись давай! Уже повозку запрягли, пора в храм ехать! – Хлопнула входная дверь, отрезав разноголосый женский гомон, и мы остались вдвоём.

– Это что? – вопрос был задан таким тоном, будто я плюнула ей в свадебную чарку, смачно облобызала жениха и станцевала в грязных лаптях на праздничном столе.

– Платье. – Осторожно ответила я, готовясь, сама не зная к чему. Если девице взбредёт в голову снова устраивать погоню с истошными воплями, мне одна дорога – в куст под окном, а оттуда напролом через полный двор гостей. Вот позору-то будет.

– Это не от Вургока! – Уверенно топнула ногой вспыльчивая невеста.

– От него, от кого же ещё?! – Шумно возмутилась я, моментально входя в привычную роль резковатой в общении сельской травницы, упёрла руки в бока и сделала шаг навстречу недовольной. С Турасьей, как с рычащей собакой – если покажешь страх, тут же набросится. Проходили, знаем. – Прислал он мешок с теми лентами – и что? Я в них за здорово живёшь позориться, по-твоему, должна?! Он их, между прочим, для украшения лошадиной упряжи нашил. Попробуй теперь разбери, как это правильно одевается! Пусть уж лучше Алишка позабавится, как-нибудь к своему сарафану прицепит. Или тебе для любимой сестры жалко?!

– Для сестры не жалко, а токмо ты вот всё равно в каком-то левом платье, госпожа ведьма! – заголосила в ответ Турасья, тоже подбочениваясь и наступая на меня.

– Хорошее платье, чем не нравится?!

– Тем и не нравится, что больно хорошее! Тьфу ты, леший, больно обычное! Это не мастер Вургок кроил, он такого не делает!

– А я тебе говорю, что он!

– А чем докажешь, а? А?!

– Стоп! – Рявкнула я уже в самое Турасьино лицо, потому что мы едва ли не упирались друг в дружку лбами, для чего ей пришлось ссутулиться, а мне наоборот встать на цыпочки. – Доказательство тебе подавай? На! – И сунула ей под нос смятую записку.

Турасья пару раз яростно раздула ноздри, потом отступила и недовольно буркнула:

– Читай, чего написано, я ж не разумею.

Я кашлянула и зачитала с выражением.

– Подруга нашей очаровательной милочки!

Посылаю тебе это омерзительно простое платье с тем, чтобы ты ни на секунду не могла затмить собой гениальное творение моих рук, делающее из девицы на выданье прекраснейшую невесту! И хотя моей тонкой творческой натуре претит такая грубая скука, я принял твёрдое решение пожертвовать своим душевным покоем ради того, чтобы эта грубая красная рубаха вместе с лентами для лошадок в свадебной телеге оттеняла настоящее искусство!

Тысяча поздравлений и пожеланий нашей стройной красавице!

P.S. Никому не говори, что платье моё – разрушишь репутацию!

Закончив и подняв решительный взгляд на Турасью, я почувствовала облегчение и даже некоторую гордость. «Читать» пришлось медленно, на ходу придумывая текст, какой мог бы написать сам Вургок, если бы действительно сшил платье, от которого избавлялся с величайшим стыдом. И, кажется, мне удалось соответствовать. Поначалу хмурившаяся, к середине Турасья заулыбалась, а к концу и вовсе хихикнула и зарделась.

– Ты чего это? – намеренно небрежно спросила я, сминая и пряча в кулаке от греха подальше записку с настоящим текстом.

– Вишь ты, чудак, а внимательный какой. И поздравил, и слов хороших не пожалел. Смотри уж там, госпожа ведьма, не рушь, чего просил. А платьице-то не плохое даже, хотя мастеру оно, конечно, видней. Но тут всё честь по чести – негоже, чтобы гости будущую супружницу в её праздник за её же счёт перещеголять пытались!

Успокоившаяся Турасья расползлась в счастливой улыбке от уха до уха, а я почувствовала стыдливую злость. Стыд от того, что к концу праздника все приглашённые наверняка будут знать, на какие деньги одета травница из невестиного села, а злость – потому что это бессовестная ложь, в которой нельзя признаться, иначе хай поднимется такой, что в столице услышат. И так плохо, и этак нехорошо, и никуда не деться. Я сделала глубокий вдох и твёрдо решила стойко переносить всё, что готовит мне предстоящий вечер.

– Душа человек! – Заявила Турасья, размазав по щекам выступившие слёзы умиления вместе с румянами. – Надо будет как-нибудь потом зайти, поблагодарить его за эту мыслишку с платьем.

– Не надо. Он же попросил никому не говорить, что платье от него. Я уже и так тебе проболталась, а если ещё и ты не удержишься и кому-нибудь расскажешь, слух тут же по всему городу разлетится. Представляешь, что будет? Нет уж, послушай доброго совета: никому не говори, и ему не напоминай. Человек пытается забыть, не надо ему мешать.