Текст книги "Дом Мэлори. "Мама, ты справишься!" (СИ)"

Автор книги: Юлия Ханевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Она кивнула. Я поднесла чашу с зельем – запах был терпким, чуть вяжущим. Девушка поморщилась, но выпила почти до дна.

Я взяла остаток и аккуратно вылила на чистый лист пергамента. Разровняла каплю пальцем и прошептала нужные слова.

Пергамент оставался пустым.

Ни символа, ни намека, даже тени.

Я сидела молча, глядя на лист с мокрым пятном по центру. Диагностическое зелье должно было показать название заболевания или направление, в котором следовать при лечении.

Может, я ошиблась в чем-то? Поменяла порядок? Перегрела отвар?

Нет, а значит…

…болезнь не телесная.

– Аманда, у тебя были враги? Может, кто-то завидовал или… желал тебе плохого?

Она нахмурилась.

– Не знаю… В лицо мне никто не говорил такого. Да и кто мог… Я никому не делала зла.

Если бы все было так просто, и люди не носили масок…

Я открыла баночку с мазью. Запах был резкий, травяной, с еле уловимой горечью золы. Маслянистая темная масса густо легла на палец.

– Еще один шаг, – сказала я, скорее себе, чем ей. – Это мазь. Она проявит… С ее помощью мы узнаем, если кто-то применил темную магию.

– Проклятье? Как в страшных легендах.

– Или старых сказках. Готова?

Аманда молча кивнула, и я увидела в ее глазах – она понимает. Не боится. Просто ждет.

Я наклонилась, приложила пальцы к ее лбу. Намазала полоску чуть выше бровей, шепча слова заклинания. На вдохе задержала дыхание – и…

Мазь потемнела. Стремительно, как остывшие угли в печи. Еще миг – и полоса стала беспросветно-черной, потрескивающей под моими пальцами. Будто пламя костра, хотя тепла я не чувствовала.

– О, нет… – вырвалось у меня.

В ту же секунду Аманда выгнулась в постели, будто невидимая сила сжала ее изнутри. Руки конвульсивно дернулись, глаза распахнулись, дыхание сбилось и...

– Не дышит! – я вскрикнула и метнулась к ней. – Аманда?!

Ее рот судорожно открылся, как будто она пыталась вдохнуть, но не могла. Лицо посерело, тело напряглось в жутком, болезненном изгибе.

Я распахнула ее платье на груди, и с ужасом увидела, как на белой коже проявляются иссиня-черные вены.

– Нет, нет… Солнышко, дыши… Пожалуйста, дыши!

Комната сжалась, дневной свет потускнел – осталось только искаженное в немом крике лицо Аманды.

А еще – тишина, пронзительная и страшная.

Глава 25

Аманда задыхалась.

Грудная клетка девочки ходила ходуном, будто невидимая рука сжимала ее с каждой секундой все крепче. Тонкая кожа на груди натянулась, а под ней – черные, мерзкие вены пульсировали, расползаясь по телу, как щупальца яда.

Я стояла рядом с кроватью, хватая ртом воздух и не зная, что делать, чем помочь. Зелье оказалось бесполезно. Мазь – не просто указала на наличие темных чар, она активировала их, будто палка, сунутая в осиное гнездо.

Неужели все, на что я сейчас способна – просто быть рядом и наблюдать все это?

Если Аманда умрет практически на моих руках…

– Нет... нет, только не это... – прошептала я, не узнавая собственного голоса.

Он дрожал, ломался от страха.

Я подалась вперед, ладони сами легли на ее грудь, туда, где билось слабое сердце.

Кожа оказалась горячей, покрытой испариной, а вот черные вены – холодными. Я прижалась ладонями к груди Аманды – просто чтобы... быть рядом, остановить, удержать, молить, если нужно. Мир вокруг будто замер, время превратилось в вязкую жижу.

И вдруг – вспышка.

Внутри меня что-то дрогнуло.

Как будто сорвался замок на давно закрытой двери.

Я не звала, магия откликнулась сама. Из-под моих пальцев вырвался мягкий золотой свет – не ослепительный, не жаркий, а теплый, живой. Я почувствовала, как магия – моя магия – сама находит путь. Она струилась сквозь меня, будто давно знала дорогу, и проникала в кожу Аманды, вытесняя черноту.

Жуткие черные вены под моими руками начали тускнеть, исчезать. Грудь девочки поднялась, воздух наконец вернулся в ее легкие. Она судорожно вдохнула, вздрогнула и бессильно опустилась на подушку.

Живая.

Я отняла руки. Посмотрела на них, как на чужие. Они еще слегка светились – теплым, зыбким светом, словно внутри меня остался уголек, пульсирующий под кожей.

Невероятно. Это было во мне. Дар матери… он действительно передался.

Я медленно протянула руку и положила ладонь на лоб Аманды. Внутри меня еще пульсировало это тепло – не пламя, а ровное, надежное свечение. Я сосредоточилась и позвала его снова.

Магия отозвалась.

Золотой свет мягко сошел с моей ладони, осветив ее лицо. Оно разгладилось. Боль ушла, как и страх. Она ровно задышала, губы чуть дрогнули, ресницы затрепетали. Аманда заснула – по-настоящему, без мучений.

Я стояла рядом и не могла оторвать взгляда от своих рук.

Что сейчас произошло?

Сама не зная как, я остановила колдовство, раздирающее девушку изнутри. Оно затихло, уползло, но не ушло окончательно – лишь затаилось. Но это уже был какой-то результат!

Я медленно провела пальцами по лбу Аманды, стирая черную мазь. Руки дрожали – будто не мои вовсе. Затем аккуратно собрала все: тарелку с остывшей кашей, пузырьки с остатками снадобий, пергамент с пятном от диагностического зелья.

Делала это словно во сне, будто видела себя со стороны, не контролируя движения. Руками, которые только что светились золотым светом – светом, что исходил из меня и спас Аманду.

На кухне я разложила все по местам, вымыла посуду и убрала все следы, указывающие на то, что здесь варились зелья. Вытерла руки полотенцем, не глядя на них.

Но взгляд все же невольно упал на ладони.

– Это не я... – прошептала сама себе. – Или все-таки я?

Радостный лай прорезал тишину двора, и тут же раздался громкий детский голос. Я вздрогнула, возвращаясь в реальность, и пошла к двери.

– Мама! – Итан выбежал вперед, смеясь и не умолкая ни на секунду. – Буран влез в самые дебри, ну просто в кусты эти лопушастые! И теперь на нем столько репейника, что он чуть не превратился в ежика!

Мэтти подошел тихо, приник ко мне сбоку и крепко обхватил руку своей маленькой ладошкой. Его теплота успокаивала.

Я улыбнулась, гладя их по головам.

– Вот придется нам теперь вычесывать этого проказника, – сказала я, глядя на Бурана, который радостно прыгал у ног. – В его густой шерсти столько этих колючек, что мы с ними теперь на целый день – это точно.

Сердце наполнилось теплом. В этих простых радостях растворялись все тревожные мысли. И хоть впереди было много неизвестного, сейчас я могла просто быть здесь, с ними, в этом моменте.

В дом возвращаться не хотелось – там было слишком много вопросов, которые глухо гудели в голове. Вместо этого я позвала детей на грядки, и мы медленно пошли туда, где уже вполне себе буйные кустики клубники начал атаковать бурьян.

Я показала Мэтти первые завязи ягод, которые скоро начнут краснеть, и его глаза заблестели от любопытства. Мальчики с усердием принялись выдергивать сорняки, которые росли слишком близко к корешкам клубники, а я взялась рыхлить землю в междурядьях.

Солнце мягко согревало плечи, птицы щебетали, и мир казался удивительно спокойным.

Но мысли постоянно возвращались к тому, что произошло с Амандой. Магия внутри меня… это было как что-то родное, но вместе с тем чуждое. Я раз за разом проматывала в памяти, как свет зажегся на ладонях, как тепло растеклось по рукам, как темные вены на груди Аманды медленно исчезли.

Жаль, что это только начало. Проклятье не было полностью снято, я лишь приглушила его.

Что же за чары на несчастной девочке? Откуда они взялись? И как мне управлять собственной магией так, чтобы изгнать тьму навсегда?

Вопросы крутились в голове, не давая покоя. Я должна была найти ответы. Книга с древними ведьмовскими тайнами лежала в кухне на столе, и я понимала, что должна искать дальше, чтобы понять, как применить свой дар для полного исцеления Аманды.

Внезапно услышала голос Итана, который подошел ко мне с любопытным взглядом.

– Мама, а когда мы сможем есть эти ягоды? – спросил он, показывая на кустики с зелеными завязями. – Они будут сладкими? Или их сушить надо?

Я улыбнулась и приобняла его за плечи.

– Скоро, Итан. Когда ягоды покраснеют, можно будет их есть свежими. А еще из них делают варенье.

Мне вдруг подумалось о том, что раньше они, наверное, никогда не пробовали настоящей клубники – свежей, сочной и сладкой. Как много еще им предстояло узнать о простых радостях жизни…

После прополки Итан сам вызвался принести воды с колодца, а Мэтти взялся за Бурана – расположился на крыльце и принялся осторожно вычесывать репьи из его густой шерсти.

Вернувшись в дом, я поставила на огонь котел с водой – чтобы сварить на обед суп с клецками.

Зажарка из моркови и лука наполняла дом ароматом, от которого текли слюнки.

Тесто месилось в руках, густое и мягкое, пахло яйцами и мукой. Я аккуратно формировала маленькие шарики, опускала их в кипящую воду – и уже через минуту они всплывали.

Когда все ингредиенты были заложены, и супу оставалось вариться не более пяти минут, я пошла проверить Аманду. Она все еще спала, и ровное, спокойное дыхание успокаивало меня больше, чем любые слова. Я смотрела на ее лицо – белоснежное, словно фарфоровое, без темных вен и искажений. Ее щеки медленно розовели, и это вселяло надежду на лучшее.

Но в душе знала – это только временное затишье. Проклятье не исчезло, оно еще живо где-то внутри. Я мысленно готовилась к долгой борьбе.

Вернувшись на кухню, я села за стол, открыла книгу, из которой брала рецепты, и углубилась в чтение.

Страницы шуршали под пальцами – я искала любую информацию о темном колдовстве, его природе, признаках, способах борьбы. Мне нужно было понять, как выжечь этот мрак силой собственной магии.

Свет должен быть сильнее тьмы, ведь так? И я должна найти способ это использовать.

Когда подошло время обеда, я поставила на стол миски и разлила по ним горячий суп с клецками – он получился наваристым, ароматным, с золотистым бульоном. Нарезала хлеб, вдохнув полной грудью его аромат. На мгновение показалось, что сегодня самый обычный день и ничего невероятного не произошло.

Почти... если не помнить, что в детской комнате боролась с тьмой хрупкая девочка.

– А клецки из чего? – спросил Итан, глядя в тарелку с легкой настороженностью.

– Из муки и яиц. Очень вкусные. Попробуй, – улыбнулась я и протянула ему ложку.

Мэтти уже ел, уплетая за обе щеки. Закончил первым, потом постучал ложкой по пустой миске и показал пальцем: «Еще».

– Ну надо же, – фыркнула я с мягкой улыбкой. – Не зря старалась.

Я взяла его миску и налила добавку, бросая косые взгляды в сторону коридора. В комнате мальчиков все еще тишина. Она спит… или?..

До вечерних сумерек я еще несколько раз проверяла Аманду. Она все это время спала, и у меня в груди уже начала скручиваться тревога. Переделав в огороде кучу дел, я объявила время купания намного раньше, чем обычно. Наскоро помылась, приготовила два ведра теплой воды для мальчишек и позвала их в баню. Наказала хорошенько намылиться, а не просто облиться.

Сама же вернулась в дом и остановилась у дверей в детскую. Моя ладонь легла на гладкую прохладную поверхность – сердце стучало часто, как будто предупреждало: «Будь готова ко всему». Но когда я вошла, Аманда сидела на кровати, укрытая пледом по грудь. Бледная, с потемневшими от усталости глазами – но ясными. Живыми.

– Ты проснулась, – прошептала я.

Она молча кивнула.

– Сейчас принесу поесть, хорошо?

Сбегала на кухню, набрала миску супа из чугунка, нарезала хлеб и пошла обратно.

Аманда взяла тарелку из моих рук, осторожно, как будто боялась, что еда исчезнет. Ела молча, сосредоточенно. Только под конец, оставив ложку, тихо спросила:

– Ты... светилась?.. Или мне показалось?

Я замерла.

– Не знаю, – прошептала. – Может, и светилась.

Она слегка улыбнулась и добавила:

– Суп вкусный. Давно такого не ела.

Я кивнула и улыбнулась.

– Ну, что, теперь купаться? Я принесу сюда таз с водой и помогу тебе. Скоро приедет твой брат, чтобы проверить, как ты.

Она прикрыла глаза и откинулась на подушку.

– Знаешь, мне кажется, я вполне смогу дойти до купальни. Или, где у вас тут моются. Не хочу причинять еще больше неудобств.

– Все в порядке, Аманда.

– Нет, я правда постараюсь! – она села и свесила ноги с кровати. – Не представляешь, как это ужасно – чувствовать себя такой беспомощной!

Послышался шум открывшейся двери и по полу прошлепали влажные детские ноги. Я выглянула в коридор, замечая спину Итана – мальчики поднимались по лестнице. Еще рано, чтобы ложиться спать, но они понимали, что мне нужно заняться нашей гостьей.

Взглянув на Аманду, вздохнула.

– Хорошо, только не волнуйся. Сейчас я подготовлю теплую воду и приду за тобой.

Я чувствовала – проклятье не ушло. Оно просто затаилось, свернулось в глубине ее тела, как змей в тени.

И я знала: мне придется найти, как выжечь его полностью.

Вдруг, со двора донесся странный шум, а следом – рык Бурана. Резкий, злой, какого я еще ни разу от него не слышала. Практически сразу он сорвался на лай

Я замерла, в груди что-то оборвалось.

Потом – глухой удар. Прямо над головой. И сразу второй.

Сердце рухнуло в пятки, меня обдало жаром.

– Итан! Мэтти! – крикнула я. – Останьтесь в доме! Не выходите!

Выбежала босиком – земля обжигала ступни, будто уже пылала. Огляделась – никого. Буран метался вдоль забора, рыча и заливаясь лаем. Потом резко сорвался к дому и залаял вверх, в сторону крыши.

Я подняла голову – и увидела огонь.

Огромный, пышущий, обжигающий. Горящие факелы лежали прямо на деревянной кровле, жадные языки уже хватались за доски. Пламя разрасталось мгновенно, как будто кто-то вылил масло. Я не успела подумать – только закричала:

– На улицу! Быстро! Итан, хватай Мэтти и выбегайте!

Слезы обожгли глаза.

– Мама! – голос Итана. – Он плачет, он не идет!

– Тащи его, Итан! Тащи! Слышишь меня?!

Я уже в панике неслась к крыльцу. Огонь распространялся невероятно быстро, внутрь уже поступал дым. Дети выбежали навстречу – Итан тащил испуганного, всхлипывающего Мэтти. У того дрожали губы, он вцепился в брата мертвой хваткой.

– К соседям! Живо! Бегите! – я подтолкнула их к выходу. – И распахните ворота!

С улицы доносились крики:

– Мэлори! – это Люсинда.

– Господи, крыша горит! – ее муж.

– Я за Амандой! – только и выкрикнула я, рванувшись по коридору.

Дым застилал все вокруг. Лестницу наверх уже было не видно. Стук сердца заглушал внешние звуки.

Аманду я нашла на полу. Видимо она попыталась встать, но не смогла удержаться на ногах. Я сорвала с кровати покрывало, накрыла им девушку с головой и подняла ее на руки вместе с этой тканью.

Глаза слезились от дыма, дышать было трудно, и я закашлялась. В голове билась одна мысль: только бы не опоздать. Только бы успеть.

Доски над головой жалобно затрещали.

А ведь на кухне еще оставалась книга. Та самая.

Вытащив Аманду на улицу, оставила ее на земле у забора, и побежала обратно. Нельзя было допустить, чтобы фолиант, полный древних тайн, пропал в огне пожара.

Внутри уже ничего не было видно. Я рванулась на кухню – благо расстояние было маленьким. Нащупала на подоконнике книгу и схватила ее. Больше ничего не успевала.

На улицу я еле выползла.

Легкие горели, глаза почти ничего не видели.

– Я тут, Мэлори… – донесся слабый голос, и только благодаря ему я добралась до ворот.

Второй этаж уже полыхал. Огонь ревел и рвался из окна, будто был живым. Клубы дыма вырывались из дверного проема. Буран носился кругами, лаял прерывисто и отчаянно.

Мэтти плакал где-то вдалеке – спасибо Люсинде, она утащила мальчишек к себе.

Я подняла Аманду с земли, и мы вместе выбрались за ворота. Там нас подхватил дед Жерар, волоча прочь от дыма и жара.

Это был кошмар. Настоящий.

Кто-то хотел нас сжечь.

– Горе-то какое! Какое горе! – бежала нам навстречу Люсинда. – Ты как, Мэлори?

– Жива… – прохрипела я.

И тут живот прострелило болью. Я вскрикнула, согнувшись пополам.

В глазах резко потемнело.

Глава 26

Дом полыхал, как костер в ночь жертвоприношения. Пламя ревело, взмывая к небу огненными языками, и небо, казалось, сгорбилось от жара. Треск ломающихся балок раздавался, как крики обреченных, густой дым жег глаза и горло, а я стояла, пошатываясь, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Живот пронзила жгучая боль – будто острый нож воткнулся в самое нутро. Я инстинктивно обхватила себя руками, вжалась ладонями в кожу, как будто могла удержать то, что уже едва держалось.

Нет... нет, только не это.

Срок еще мал. Я знаю. Но если сейчас не станет лучше… если сейчас не спасу себя – потеряю ребенка.

Голова кружилась, а сердце колотилось в груди, будто хотело вырваться наружу. Где-то за дымом, среди толпы и огня, плакал Мэтти – тот самый, кто всегда был тихим, даже когда терпел боль. А теперь всхлипывал так, будто его маленькое сердце вот-вот лопнет от страха. Итан стоял рядом, стиснув челюсть, прижимая к себе младшего брата. Глаза у него были взрослые, слишком взрослые для его возраста.

Аманда… стояла белая, как мел, будто из нее выжгли всю кровь. Дед Жерар обнимал ее за плечи, поддерживал, пока она глядела на дом, в котором чуть не погибла. Я ведь должна была ее спасти. А теперь она стоит, как привидение, и в ее глазах – ужас.

Голос Люсинды прорезал как крик из другого мира:

– Тащите воду! Кто ведро видел? Быстрее, горим же!

Плач, крики, лай собак – все смешалось в гул, будто деревня проснулась от самого страшного кошмара. Люди сбегались. Некоторые – те, кого я помнила разве что с похорон Ромула. Кто-то раздавал указания:

– Низ тушим! Крышу уже не спасти!

– Дети где?! Всех ли вывели?!

Ведрами… они пытались затушить это все ведрами. Бессмысленно. Но продолжали. Ставили цепочку от колодца, передавали посудины с водой из рук в руки, пока в грохоте не рухнул второй этаж. Крыша прогнулась и с хриплым скрежетом обвалилась вниз, выпуская столб искр и дыма, как дыхание чудовища.

Я не выдержала.

Колени подогнулись. Боль стала сильнее, тупая, давящая, будто чья-то тяжелая ладонь легла на живот изнутри. Я застонала и упала, почти не ощущая траву под пальцами.

– Мэлори! – Люсинда подхватила меня, одной рукой удерживая мою талию, другой нащупывая опору. – Детка, держись! Потерпи, пойдем, пойдем!

Я слышала, как шипит огонь, чувствовала запах жженой соломы и старого дерева, в носу жгло, но хуже всего было то, что я не могла дышать от страха. Не за себя – за ребенка. За мальчиков. За Аманду.

Только бы успеть. Только бы не потерять.

Люсинда повела меня прочь от пожара – к себе домой. Я шла, стиснув зубы, а внутри все клокотало от боли и вины.

У соседки дома было тихо, полутемно и пахло сушеными травами. Воздух стоял тяжелый, будто сама хата, старая и натруженная, вздыхала под грузом всех горестей, что ей довелось видеть. Люсинда помогла мне дойти до кушетки и аккуратно опустила на нее.

Но стоило моей спине коснуться плоской соломенной подушки, как я вздрогнула.

Эта кушетка. Именно эта.

Перед глазами всплыла картина – все до мельчайших деталей: глухой стон, запах железа и гнили, крики. Ромул лежал здесь, когда его кишки уже начали подгнивать изнутри. Я помню, как выглядела та рана… будто внутри него кто-то копался грязными руками. Он кричал, потом уже только стонал. А в конце – тишина. Такая страшная, что я тогда вышла вон и меня тошнило у ствола яблони. Я думала тогда – это самое ужасное, что мне довелось увидеть в своей жизни.

Теперь я лежала на том же месте.

Мой живот пронзила новая волна боли – сильнее прежней. Я застонала и, сжав зубы, скатилась на пол, цепляясь за край кушетки.

– Не… не могу тут, – прошептала я, будто извиняясь. – Я не… не лягу туда, где уже кто-то умер.

– Да чтоб тебя леший забрал, упрямица! – проворчала Люсинда, но в голосе ее больше тревоги, чем злости. – Погоди, давай, вот сюда, держись.

Она помогла мне встать, крепко обняв, как будто боялась, что я распадусь прямо в ее руках. Мы медленно прошли в соседнюю комнату. Там стояла кровать – простая, узкая, застеленная чистым покрывалом. Я рухнула на нее с благодарностью, хоть и чувствовала, как все внутри горит.

Где-то на кухне хлопнула дверь. Послышался робкий голос Итана – и я увидела их. В проеме, тени на фоне света из кухни – мои дети. Итан сидел, обняв Мэтти, прижав его голову к своему плечу. Аманда, бледная, будто вырезанная из мрамора, сидела рядом, укутанная в какой-то шерстяной платок. Она смотрела прямо перед собой, не мигая. Жива. В безопасности.

И вдруг меня сжало изнутри – не болью, а чем-то сильнее.

Если я сейчас умру…

Если не выживу… Кто будет рядом с ними? Кто положит ладонь на лоб, когда поднимется жар? Кто поможет Мэтти вырастить новый язык? Кто будет любить их просто за то, что они есть?

Слезы подступили, и я откинулась на подушку, зажмурив глаза.

Не могу… не сейчас…

Люсинда тем временем зажгла лампу, поставила на печку котелок с водой, достала сушеные корешки, шепча себе под нос молитву. Слишком торопливо, слишком беспокойно – я видела в ее движениях страх. Может, она и не показывала, но чувствовала: со мной все плохо.

Я не могла больше говорить. Даже дышать толком не могла. Боль в животе клокотала, добавилась тяжесть в голове – все плыло, пульс стучал в висках.

Люсинда подсунула мне кружку с отваром. Горький, пряный запах ударил в нос.

– Пей. Медленно. Не глотай жадно, – приказала она и придержала мне голову.

Я пила. Не чувствуя вкуса. Не различая слов. Только дыхание свое слышала и далекие голоса за стеной. Мир сузился до этой кровати, до моего живота, до слабого огонька внутри – того, кто все еще боролся за жизнь вместе со мной.

Дверь с грохотом распахнулась, словно ее выбили ветром, и в избу ворвался Теодор.

Он был запыхавшийся, с лицом, искаженным тревогой. Его глаза метались, перескакивая с одного силуэта на другой, пока, наконец, он не крикнул:

– Аманда?!

– Здесь, – отозвался тихий, испуганный голос из кухни.

Он сорвался с места, бросился к ней, и я слышала, как заскрипели половицы под его шагами. Услышала его выдох – облегченный, и полный волнения одновременно.

– Ты как? Все хорошо?

– Да… я… жива, – прошептала Аманда.

Я не могла видеть их лиц, но слышала, как она всхлипнула. Представила, как он сжал ее в объятиях, прижал к груди, будто боялся, что она растает или исчезнет.

Следом – короткий, напряженный обмен взглядами между ним и Люсиндой. Она даже не возмутилась, что он ворвался в дом без стука. Только кивнула ему: мол, не до того.

Он шагнул в другую комнату. И замер на пороге.

Я лежала, сжавшись в комок, лицо горело от слез и боли. Воздух будто выжигал легкие. Живот тянуло все сильнее, внутри пульсировала тошнотворная тревога.

– Что с ней? – хрипло спросил он, шагнув ближе. – Огонь ее задел?

Я попыталась открыть рот, что-то сказать, но тут же согнулась – новая вспышка боли прокатилась по животу, и из груди вырвался сдавленный крик. Мне показалось, что что-то внутри вот-вот оборвется.

– Да не мешай ты, – рявкнула Люсинда, даже не обернувшись. Она перемешивала в кружке новый отвар, руки у нее дрожали. – Не видишь, дитя потерять может! А может и сама… Господи, Матерь Милосердная, спаси и сохрани…

Я увидела, как у Теодора изменилось лицо. Вся тревога в нем сжалась в точку – в осознание. Он замер. Потом взгляд его метнулся к моему животу… и я поняла: он только сейчас узнал. Неужели в нашу встречу не заметил округлившихся форм?

Он не сказал ни слова. Не отпрянул, не нахмурился. Наоборот – черты его заострились, стали строже, тяжелее. Как у воина, когда тот внезапно осознает, что перед ним не тренировка, а настоящая битва.

И в этот момент – в самый разгар боли и страха – я увидела ее.

Сквозь мутное стекло окна, за пологом дыма и сумерек, прямо на меня смотрела старуха.

Это была она – та самая, Знающая. Высокая, худая, в темном плаще и с глубоко посаженными глазами, от взгляда которых становилось холодно до костей. Как тогда, в самом начале, когда я только пришла в это тело.

Ты сможешь спасти три души… – звучало у меня в голове ее шептание. Я тогда думала, что речь о моих мальчиках и этом крохотном существе под сердцем. Но теперь…

Аманда.

Аманда тоже была в огне. И могла погибнуть. Да и вообще, ее жизнь все еще в моих руках – избавить ее от проклятья смогу только я.

Меня охватила паника.

Три души. А нас теперь четыре. Кто? Кто из них… кого я не смогу?

Я задохнулась от ужаса, от бессилия. Пот, слезы, боль – все смешалось. Я дрожала, не в силах пошевелиться.

Нет. Только не это. Я должна. Я обязана. Всех.

Я сжала простыню и попыталась сосредоточиться на дыхании. Вдох. Выдох. Живи. Ты еще нужна.

На лице Теодора на миг мелькнуло удивление – будто в его стройную картину мира вдруг вбили ржавый гвоздь. Но всего через секунду это выражение сменилось. Исчезло, словно его и не было.

Осталась только жесткая решимость.

Он опустился рядом, скрипнула кровать под тяжестью двух тел. Его рука – теплая, сильная – накрыла мою, дрожащую. Пальцы чуть сжались, и я с трудом сфокусировалась на нем. На его лице, стиснутой челюсти, на глазах, в которых теперь полыхало то же пламя, что только что сожрало мой дом.

– Это несчастный случай? – спросил он негромко, почти шепотом, но напряжение в его голосе звенело, как туго натянутая струна. – Или поджог?

Я сглотнула. Во рту было горько, пересохло. Руки ныли, тело ломило, живот… Я едва выдавила из себя:

– Я… видела… два факела… на крыше…

Люсинда, стоявшая у печи, ахнула – глухо, будто ударили в медный таз.

– Господи… кому же такая черная душа досталась? Кто ж на такое пошел?..

Но Теодор уже вставал. В его движении не было ни колебаний, ни сомнений – только сосредоточенность и ярость, хладнокровная, как у охотника, идущего на волка, загрызшего стадо.

– Сделай все, что можешь, – бросил он Люсинде, и голос его не допускал возражений. – Чтобы она и ребенок выжили.

Он развернулся и шагнул к кухне. Аманда, все еще сидевшая на табуретке, подняла к нему бледное лицо. Он присел склонился перед ней и поцеловал в макушку.

– Как ты, родная? – спросил тихо.

– Я сама смогла встать с постели сегодня… – прошептала она. – И сама дошла сюда. Мне только помогали… Но я еще… не здорова. Я это чувствую.

Он обнял ее – осторожно, будто боялся сломать, – а потом бросил взгляд на мальчиков. Мэтти все еще цеплялся за брата, Итан обнимал его за плечи и смотрел на Теодора.

– Все будет хорошо, – сказал мужчина. – Я скоро вернусь.

Он выпрямился, вышел за дверь, и последним, что я увидела, был его профиль – твердый, как высеченный из камня. Такой человек остановит бурю, если нужно.

Я закрыла глаза – от усталости и боли. А когда открыла снова, дыхание у меня перехватило.

За стеклом больше не было Знающей.

Потому что она шла по комнате.

Вошла прямо в дом, не постучав. Не спросив разрешения. Люсинда застыла, глиняный кувшин с горячей водой задрожал у нее в руках. Значит, соседка тоже ее видела, мне не мерещилось. Она всхлипнула, глядя на странную гостью, и перекрестилась, шепча молитву себе под нос.

– Матерь Милосердная… она… что она тут делает?..

Но та не произнесла ни слова.

Старуха шла неторопливо, по-царски, будто это ее дом, ее мир, а мы тут – временные, не более чем тени. Ее взгляд был не добрым и не злым – вечным. В нем не было ни жалости, ни жестокости, только знание.

Она остановилась передо мной.

И, медленно наклонившись, прошептала прямо в лицо, так тихо, что губы ее почти не двигались:

– У всего есть цена.

Внутри меня что-то вспыхнуло. Острая, рвущая боль, будто кто-то вогнал нож в самое нутро. Я вскрикнула – или хотела вскрикнуть, но из горла вырвался только сиплый стон. Все вокруг поплыло, закружилось, и я провалилась в темноту, где не было ни звука, ни боли.

Только один холодный голос звучал где-то издалека, словно из самого моего сознания:

Цена… цена… цена…