Текст книги "Я для тебя всегда онлайн (СИ)"

Автор книги: Юлия Гойгель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Глава 49. Запятая или точка?

Несколько минут он просто молчит. Затем на его губах появляется растерянная улыбка. Сейчас он так похож на мальчишку, которого впервые в жизни жестоко обманули. Он садится рядом со мной на диван в гостиной.

– Солнышко, что ты такое говоришь? Ты обиделась. Из-за мамы? Да мне всё равно о чём там она себе думает.

– Кирилл, твоя мама ни при чём. Это моё решение и возникло оно не вчера. Когда я ехала сюда с тобой, то речь шла вообще об одной неделе. Я провела здесь три. Мы знали, что рано или поздно мне придётся вернуться в Минск.

– Софи, но я сейчас не могу. Работа….

– Кирилл, работай. На тебе такая ответственность, а ты нянчишься со мной. И ты меня не услышал. В Минск я вернусь одна.

– Но, зачем? У тебя же больничный, который закончится в начале сентября. Затем тебе ещё предоставят отпуск.

– Я закрою больничный на следующей неделе и возьму отпуск. Так можно. Марк говорил. Правой рукой я могу работать, левая мне уже не болит. Значит, закрыть больничный можно. Когда снимут гипс, потребуется разработка, тогда откроют новый. На вступительной компании я присутствовать не смогу, но на работу выйду в конце сентября и быстро нагоню свои часы.

– Софи, весь вопрос в деньгах? – хватается Кирилл за соломинку.

– Конечно, нет. Вопрос в моей дальнейшей жизни. Мне нравится и моя работа, и репетиторство. Понятно, что это и мой основной источник дохода. Мне пора возвращаться к моей прежней жизни. Понимаешь, Кирилл. Пять лет назад умер мой отец. Два года назад моя мама вышла замуж за гражданина Германии. Он приезжал в нашу страну по работе и познакомился с мамой. Целый год они ездили друг к другу в гости, а затем поженились. У Фридриха это тоже второй брак, но в первом детей у него не было. Он обеспечен, у него собственный дом, но богатым его назвать нельзя. Всю свою жизнь он проработал на большом концерне. Последнее время работает в должности главного инженера. А мама так и не смогла устроиться на работу в чужой стране. Она тоже учительница, только младших классов. Фридрих не гонит её на работу. Его денег хватает на достойную жизнь, но мама часто подрабатывает гувернанткой в русскоязычных семьях. Я ещё ни разу к ним не ездила. Вот слетаю, пока время есть. Тебя, понятно, я брать с собой не буду. Мама не поймёт наших отношений. Также у меня есть друзья. Я с ними не так близка, как, например, с Алиной, но мы периодически встречаемся. Да и с Алиной я не помню, когда мы в последний раз куда-то выбирались. Кирилл, дело не в твоей маме и не в Ираиде Петровне, и не в твоей работе. Дело в моей личной жизни. И я не имею в виду секс. Её просто нет. Да, я могу остаться ещё на неделю, но это ничего не изменит. История повторяется. Когда-то я полностью потеряла себя, выйдя замуж и став тенью мужа. Теперь я становлюсь твоей тенью, Кирилл. Разве ты сам этого не замечаешь?

Он молчит. Анализирует, просчитывает, продумывает. Молча кивает головой. Но меня такой ответ не устраивает.

– Кирилл, поговори со мной. Скажи, в чём я не права?

– Ты во всём права, Софи. Умом я понимаю, но…. Я не хочу, чтобы ты уезжала, солнышко. Хорошо, мы закажем билет на завтра. Ты побудешь дома, решишь, куда и когда поедешь, а когда точно останешься дома. Тогда я прилечу. Если смогу, то не только на выходные.

– Кирилл, я не хочу, чтобы ты прилетал. Совсем. Я не могу так, у меня не получается. Я не умею, – сбивчиво шепчу я. Голос сел от подступивших к горлу слёз. Внутренне я рыдаю, но не хочу, чтобы он видел это.

– Почему? Что изменится между нами за эти две или три недели? – вопрошает упрямый математик. – Почему мы не можем встретиться?

– Потому что эти три или две недели я буду жить не собой, а тобой. Я живу тобой, Кирилл. Как Анжелика. Но я не хочу так! Я свободная. Верни мне мою свободу!

Я всё же срываюсь. Молочу сжатой в кулак рукой по его груди. Всё, что мне удаётся – это сдержать рвущие грудь рыдания. Он не увидит моих слёз. Никто не увидит. Успокаиваю себя тем, что дома смогу наплакаться вволю. Там я буду сама. С собой. Даже, если этого уже недостаточно.

Воронцов не выносит истерики. Ведь истерика – это проявление чувств, которые не нужны. Я не могу позволить себе опуститься до этого уровня. Прикусываю язык до появления солоноватого вкуса крови, чтобы взять себя в руки. Кирилл пересаживает меня к себе на колени и гладит по спине. Я снова вдыхаю его запах, как успокоительное, как обезболивающий наркотик. Я люблю его. Но моя любовь ему не нужна. Говорят, что любовь дарит нам свободу. Возможно. Но эта свобода наполнена болью. Пусть. Я найду общий язык и с одиночеством, и с тоской, и с болью свободы без него. Лишь бы не знать сколько граней в его сердце отведено мне. Я не хочу быть гранью, я хочу быть с ним одним целым.

– Солнышко, – я чувствую, что мужчина целует меня в волосы. – Ты мне нужна. Не для секса. Гораздо больше. Я не представляю, как завтра вернусь в эту квартиру, а здесь не будет тебя.

– Заведи кота. Хотя, нет. Я тоже тебя с котом не представляю. Лучше большую собаку. Например, овчарку. Ираида Петровна будет выгуливать. Уверена, они быстро найдут общий язык, – советую я.

– Софи, я понимаю всё, что ты мне сказала. Я тебя услышал. Дай нам время. Обязательно найдётся какое-нибудь решение. Мы что-нибудь придумаем.

«Я не хочу никаких решений, я просто, банально тебя люблю», – вертится в моей голове. Но этого вслух я произнести не могу. Мою любовь нельзя разложить по полочкам, разобрать на грани, установить правила. Я люблю. Этим всё сказано. Это уже правило, в котором не может быть исключений. Хочется вновь молотить руками по его телу, смотреть в глаза и кричать: «Кирилл, неужели ты не видишь, не чувствуешь, не замечаешь, как безумно я тебя люблю! Нет, не существует, не бывает решений в любви. Только ответная любовь».

– Давай закажем билет. На завтрашнее утро. Ты поедешь на работу, а я – на самолёт. Так будет лучше. Ты сам потом поймёшь.

– Хорошо, Софи. Сделаем так, как ты решила. Но это не означает, что мы поставили точку. Так, обычная запятая.

Когда он смотрит мне в глаза, я не могу возражать ему. Растекаюсь водой, превращаюсь в мягкое тесто. Бери меня голыми руками, лепи, что хочешь.

– Хорошо, Кирилл, – никогда никого не обманывала. Даже в детстве родителей. Любимые конфеты всегда были в свободном доступе в вазочке на столе. И я пила с ними чай в обед. Теперь я вру. Лгу самому любимому на свете человеку. – Люби меня, Кирилл, пока есть время. Пожалуйста, люби меня.

– Береги руку, – просит он. И, когда я придерживаю перевязь, подхватывает на руки и несёт в спальню, по ступенькам, на второй этаж. Меня никто никогда не носил на руках, даже бывший муж. Даже из Загса. Боялся наступить на платье и упасть. Я прижимаюсь щекой к плечу мужчины. Мне хорошо в его руках и упасть я не боюсь. Вижу, как внизу нерешительно топчется одиночество. Я ещё в одном соврала Кириллу. Завтра в Минск я полечу не одна, а с долговязой тенью, пока нерешительно застывшей внизу. Моё персональное одиночество. Которому не требуется дополнительный билет. И который с готовностью будет держать меня на руках.

Кирилл медленно опускает меня на кровать и освобождает от одежды. Затем раздевается сам. Но не спешит накрыть меня своим телом, а продолжает стоять и смотреть. Чтобы запомнить? На месяц? Два? Полгода? Пока очередная понравившаяся женщина не сотрёт воспоминания всего одной ночью, не заменит меня собой. Чувствую, как к горлу подступают слёзы, сглатываю и закрываю глаза.

– Кирилл, пожалуйста, я очень тебя хочу.

На этот раз я не вру. Мы занимались любовью вчера вечером, а я хочу его, как в первый раз. Не надышаться, не напиться, не насытиться до конца. Мужчина накрывает моё тело своим, и я тут же оплетаю его ногами. Цепляюсь за плечи свободной рукой.

– Кира, Кирочка, целуй же меня. Сильнее…

Он целует. Жёстко, сминая своим ртом мои губы, глубоко проникая языком. И я также жадно отвечаю, призывно выгибаюсь навстречу, принимая, наполняясь. Его губы скользят по груди, язык ласкает чувствительные соски. Долго, до пожара внизу живота, до дрожи в моём теле, до громких страстных стонов. Затем они опускаются ещё ниже, проходятся по влажным складочкам и берут в плен чувствительный бугорок. Ребро сильной ладони давит на горячее лоно и мой стон переходит в крик. Хочу его до спазмов в животе, до хрипов в горле, до капель крови на искусанных губах. Я не смогу без него! Но и с ним, без его любви я тоже не смогу.

Твёрдая плоть давит на жаждущее лоно, которое тут же обхватывает его. Сжимает внутренними мышцами. Один, два, три, пять… Мне нужно всего пять толчков, чтобы увидеть звёзды и вобрать его каждой частицей собственного тела. Всего пятью толчками измеряется моя дорога в рай.

Утро начинается в шесть, когда я просыпаюсь от сильного болезненного спазма внизу живота. Чувствую, что между бёдрами мокро. Мы занимались любовью почти до трёх утра, и Кирилл всё время кончал в меня, ещё и мои бёдра приподнимал, чтобы ни капельки не вытекло. Но его усилия прошли зря. Я чувствую, что начались месячные. И до ванны я уже не добегу.

– Что, солнышко, животик?

– Да, принеси мне трусики, и прокладку, и влажные салфетки.

Он приносит требуемое, но мне с одной рукой очень трудно извернуться, чтобы всё сделать аккуратно и не испачкать простыни.

– Я сам, лежи, – Кирилл забирает у меня влажные салфетки.

– Нет, не смотри туда!

– Не дёргайся, руку потревожишь. Просто лежи.

Когда первая помощь оказана, я умываюсь над биде.

– Ванну набрать? Хочешь искупаться? Время ещё есть, – спрашивает Воронцов.

– Нет, умоюсь над умывальником. Иди в душ.

Я хочу сохранить его запах, невидимые следы нашей близости как можно дольше. Как я выживу без него!

Есть совершенно не хочется. Запиваю таблетку спазмолитика кружкой кофе. И запрещаю Кириллу провожать меня в аэропорт. Если он будет там держать меня за руку я останусь. Я не смогу забрать у него свою руку. Это будет выше моих сил.

Он долго целует меня во дворе многоэтажки.

– Солнышко, напиши, когда доберёшься до квартиры. Я буду волноваться.

– Я напишу, Кирилл, – обещаю ему и себе. «Напишу в последний раз».

Мужчина сам открывает дверь джипа и помогает мне сесть в салон.

– Софи, – берёт меня за правую руку и сжимает в своих ладонях. – Это всего лишь запятая. Ты сделаешь всё, что хотела, и мы продолжим.

– Кирилл Олегович, время, – вежливо напоминает Костя, садясь рядом со мной.

– Дождётесь вылета самолёта, лишь затем покинете аэропорт, – даёт распоряжение Воронцов. Наклоняется, чтобы поцеловать меня в волосы и уходит. Его машина уезжает первой. Наша – следом.

В свою квартиру я возвращаюсь к обеду. Пишу Кириллу на мессенджер, что уже дома и долетела хорошо. Не прощаюсь. Несколько минут смотрю в яркий экран. Вижу, как внизу моего сообщения загораются две синие галочки. Затем мне начинают писать ответ. Но это уже лишние. Нахожу в телефоне функцию которой ещё не приходилось пользоваться и заношу номер Кирилла в чёрный список. Вот и всё. Достаточно. Я снова сама у себя. И лишь на пороге моей покрывшейся пылью спальни нерешительно топчется долговязое одиночество.

– Давно не виделись, – приветствую его и делаю рукой широкий приглашающий жест. – Проходи, располагайся. Ты ко мне, мой дорогой, на очень долгое время.

На пыльном паркете отчётливо видны его следы. Подходит, садиться, даёт свою руку. И я утыкаюсь в невидимое плечо, чтобы наконец-то забыться в рыданиях. Пиликает сообщениями и звонит мой телефон. Всё завтра. Нет, чуть позже. Сейчас только я и бесконечное одиночество. Мы вдвоём в таком же одиноком и залитом слезами мире. Так оберегаемый мною сосуд треснул, мёд вытек и разлился по венам отравляющим ядом. Розы завяли, шипы царапают и сердце, и душу. Мир рухнул, но завтра я соберу осколки и начну строить новый. Для себя, сидящего рядом одиночества и моей ненужной любви.

Глава 50. Кирилл. Прозрение

Она не захотела, чтобы я её провожал. Может, и к лучшему. Не уверен, что сдержал бы себя, не подхватил бы на руки и не отнёс в машину. И не запер бы в собственной квартире. Конечно, слова Софи о том, что она уезжает прозвучали для меня, как гром среди ясного неба. Теперь я понял смысл этого выражения. Безусловно, девочка во многом права. Я буквально запер её в квартире, отрезав от целого мира. Но у неё была своя жизнь до меня. Другая жизнь. Отличная от моей. Мы действительно словно жители разных планет, случайно столкнувшиеся на нейтральной орбите. И лучшее, что мы можем сделать – это вернуться каждый на свою планету. Каждый в свою жизнь.

Неожиданно звонит телефон. С удивлением узнаю номер Алины. Неужели у блондинки неприятности? Отвечаю. Алина здоровается.

– Кирилл, ты ещё дома? Софи рядом? Можешь позвать её к телефону? Почему-то её не отвечает, а я хочу быть первой.

– В чём первой? – удивляюсь я.

– Ну, сиятельство, ты даёшь. Пей таблетки для памяти. У Софи же сегодня день рождения. Восьмого июля. Шесть часов утра. Двадцать восемь лет. Только не говори, что ты её ещё не поздравил? В шесть, конечно, я звонить не стала. Дотерпела до десяти. Так где Софи? Зови скорее. Здесь Владик стишок выучил. Мы уже три раза повторили.

– Алина, Софи улетела в Минск. Ты не можешь дозвониться потому, что она сейчас в самолёте.

На другом телефоне повисает молчание.

– Ну, Воронцов, даже я от тебя такого не ожидала. Отправить Софи в Минск на её день рождения?

– Она сама решила улететь, – признаюсь. – И о том, что у неё день рождения, я не знал. Можешь смеяться. Разрешаю.

– Она решила улететь в Минск в свой день рождения, а не провести его с тобой? – как попугай повторяет блондинка. – Софи так решила? Софи – это само терпение, спокойствие и благоразумие. Кирилл, ты ей изменил?

– Нет, конечно.

– Напился и ударил?

– Я не напиваюсь, Алина. И, тем более, не бью женщин.

– Значит, ты её всё – таки, бросил или собирался бросить?

– Алина никто никого не бросал. Софи вернулась домой. У неё есть личная жизнь, и она не обязана всё время сидеть со мной.

– Это ты сейчас сам себе говоришь, Кирилл? – в тоне Алине неожиданно появляется лёд. Даже не подозревал, что она может так разговаривать. – Ты так и не узнал Софи. Ни на грамм. Она улетела от тебя на свой день рождения. Думай, что хочешь. Это твоё право. Но она улетела, чтобы не вернуться.

Не могу заставить себя работать. Смотрю на монитор компьютера, но вижу только электронное время. Самолёт Софии должен приземлится в минском аэропорту. Закрываю глаза, чтобы сосредоточиться, но вижу солнышко. Её горящие от страсти глаза, обнажённое, жаждущее меня тело, чувствую прикосновение ставших родными рук. Как же мне её не хватает. Ещё вчера я знал, что она встретит меня на пороге, прижмётся, поцелует. Я вдохну её запах, я пойму, что наконец вернулся домой, где меня ждут. Как же она мне нужна.

Обратно смотрю на часы. Софи уже должна быть дома. Ещё пять минут и от неё приходит сообщение. Пишу ответ. Пишу о том, что уже скучаю, что позвоню вечером. Отправляю. Но галочка остаётся серой и одинокой. Она не читает. Ладно, наверное, много дел. Кое-как заставляю и себя вернуться к работе. Но галочка остаётся серой и через час, и через два. Уже дома набираю её номер, но вежливый компьютерный голос мне отвечает, что абонент вне зоны действия сети. Отключила телефон в свой день рождения? Совсем не похоже на Софи.

Всю ночь ворочаюсь на кровати, где ещё сегодня рядом со мной лежала она. И дело совсем не в сексе. Я привык чутко спать, чтобы не навалиться и не потревожить её руку. Может, всё дело в этом?

Рано не звоню, пусть девочка поспит. Наверное, тоже разнервничалась. Всё же она не любит самолёты. Но телефон остаётся недоступным и завтра, и через три дня. В выходной открываю приложение «Мамба». Но её страничка удалена. На этот раз окончательно.

В понедельник вызываю своего компьютерного гения и прошу посмотреть, что с моим телефоном. Через минуту парень, глядя на стену мимо меня сообщает, что с телефоном никаких проблем нет. Мой номер банально занесён в чёрный список. Мелкая, маленькая …. нет, не дрянь. Всё равно солнышко. Ладно, попробую позвонить через неделю. Остынет, соскучится. Вряд ли позвонит первой, но пусть, для начала, включит телефон. Вредная, гордая девочка.

На душе скребут кошки. Да, я затупил. Знать о ней почти всё, кроме даты рождения. И она сама ни разу не обмолвилась. Не хотела, чтобы я снова купил ей дорогой подарок? А я бы купил. Но ей не нужны подарки. Что же нужно моему недоступному солнышку?

Неожиданно звонит Катерина Савельева.

– Да, Катя, доброе утро, – отвечаю я. – Хочешь пригласить меня на очередное мероприятие? Явиться одному или со спутницей? Лучше, конечно, одному.

– Доброе утро, – лениво молвит моя собеседница. – Чего такой нервный? Всё же хорошо. Мне ласточка на хвосте каждый день приносит. Но, ты прав, приглашение послала, отказа не приемлю. Приходить можешь один, можешь с Софи. Гипс ещё не сняли?

– Ещё только конец июля, а должны снять вначале сентября. Но я не знаю. Софи вернулась в Минск.

– Надолго?

– Я не знаю, Катя. Она отправила меня в чёрный список.

– Поругались? Бывает, – смеётся Савельева. – Софи такая же упрямая, как ты. Даже не знаю, кто из вас придёт мириться первым. Надо с Антоном на вас поспорить. Я здесь машинку поменять решила. Кто проиграет, тот и оплачивает.

– Понятно, что Антон, – невольно смеюсь я. – Он хоть раз у тебя выигрывал?

– Конечно. Один раз. Когда я сказала ему: «Да».

– Мы не ругались, Катя, – честно признаюсь я. – Она решила и уехала, без объяснений.

– В смысле, без объяснений? – удивляется Савельева. – Пока ты был на работе?

– Нет. Я сам отправил её в аэропорт. Мы поговорили. Но… Катя, я не знаю. Я что-то упустил…

– Она любит тебя, Кирилл. Это ты упустил, – вздыхает Савельева.

– Как любит?

– Трудный вопрос. Как все люди: ногами, руками, головой, всем сердцем, – пытается объяснить моя собеседница. – Душой, у кого она есть.

– С чего ты это взяла? – невольно вырывается у меня. – Софи этого никогда не говорила.

– А ты сам говорил? И чувства не берут. Они сами появляются. Их либо нет, либо они есть. У тебя они есть?

– Я не знаю, Катя.

– А у Софи они были. Но она решила тебе их не навязывать. Это очень больно, Кирилл, когда твои чувства не находят ответа. Если у тебя их нет, просто отпусти Софи. Так действительно будет правильно. Она сильная. Она справится. Сейчас ей, конечно, очень больно. И если ты будешь пробовать связаться с нею, это, как продлить и без того мучительную агонию. Как соль на открытую рану. Тебе это трудно понять. Поэтому, просто отпусти, – я понимаю, что Катерина не шутит. Она серьёзна, как никогда. И в её голосе я слышу сочувствие, не ко мне, к Софии.

– Кать, спасибо за разговор.

– Не за что, Кирилл. Что поделаешь, что вы, мужчины, не видите дальше собственного носа. Кирилл, не мучай девочку. Она этого не заслужила.

Несколько дней этот телефонный разговор не выходит у меня из головы. Возвращаюсь в квартиру, но не могу заставить себя ни работать, ни лечь спать. Везде, даже в самом тёмном уголке, я вижу Софи. Её смех звучит в пустоте комнат, её страстный шёпот заполняет спальню, её запах пробивается через аромат кондиционера на простынях. Они тоже смяты, как в те ночи, когда мы спали здесь вдвоём. От страсти. Теперь они смяты потому, что я не могу найти себе места в собственной кровати. Вспоминаю тот момент, когда просматривал записи с камер видеонаблюдения и подумал о самом страшном. Я боялся никогда больше не увидеть Софи. Но ведь я и так её больше не увижу. Катя права в одном: девочка не заслужила, чтобы её мучали.

Алине решаю не звонить. Блондинка либо наязвит, либо не снимет трубку. Отыскиваю в недрах телефона номер Марка. Скорее всего он присматривает за рукой Софии и что-то должен знать. Набираю и вскоре слышу слегка раздражённое:

– Алё!

Ого! Улыбчивый доктор не в духе.

– Марк, добрый день. Это Кирилл Воронцов…

– Да, Кирилл Олегович, я вас узнал.

– Зачем так официально, – удивляюсь я. – Мы же вроде на «ты».

– Ну, тогда вы вроде парнем Софи были…

– Как она?

– В Германии у матери. Уже две недели. Но завтра должна вернуться. Думаю, что в пятницу сделаем контрольный снимок. Уже середина августа, через две недели нужно снимать гипс, если всё идёт по норме. Подробнее о состоянии здоровья могу рассказать в пятницу вечером. Хотя я не должен давать посторонним людям информацию о пациентах. Это запрещено законом.

– Марк, я не посторонний, и мы не расстались. Немного недопоняли друг друга, но это временно. Как она?

– Я же сказал, о состоянии её руки ничего не могу сказать раньше пятницы.

– Марк, я не о руке. Как вообще её состояние?

– Нормальное состояние. Она общается со мной, Алиной, кажется с кем-то с работы. Поехала к матери. Больничный у неё закрыт. Насколько мне известно, с десятого сентября она планирует выйти на работу, – Марк берёт паузу и добавляет. – Кирилл, я не знаю ваших отношений, да и София не тот человек, которого можно узнать за десяток встреч. Мне кажется, что она закрылась от всех. Снаружи всё хорошо, а что там внутри…. Никому не известно. Алина очень эмоциональна, София совсем другая. Её не предсказать.

– Марк, спасибо за разговор. Я позвоню в пятницу вечером, и ты мне расскажешь о её руке. Но у меня к тебе ещё одна просьба: узнай планы Софии на ближайшее время, может, она ещё планирует какую-нибудь поездку. Поверь, этим ты ей не навредишь.

– Хорошо, Кирилл. Но это всё, что я могу для тебя сделать.

Сегодня вторник и у меня есть время до пятницы. В субботу я могу увидеть свою девочку. От этой мысли у меня за спиной вырастают крылья. Катерина очень верно сказала о чувствах: они либо есть, либо их нет. Без граней. Целиком.

В пятницу вечером звоню Марку. Тот сообщает, что снимок хороший, и гипс снимут через две недели, в первых числах сентября. Но на разработку может уйти месяц. И на эти две недели, Софи взяла путёвку в санаторий. Я спрашиваю, и Марк даёт данные. Название кажется мне знакомым, завтра дам задание Денису узнать все подробности. После разговора с Катериной, я стал внимательнее, что ли и сейчас в разговоре с Марком мне чудится какая-то отдалённость.

– Марк, у тебя проблемы? Может, я могу помочь?

– Нет, Кирилл, тут не поможешь. Да это и не проблемы. Но, спасибо, что спросил.

Зато у меня, похоже, проблемы. И как их решить, спросить не у кого. Я сам их создал, самому и разгребать. Я причинил боль любимому человеку. И это уже не исправить, не отмотать назад. Мои собственные правила, совсем неожиданно, сыграли против меня.