Текст книги "Охотники за магией"

Автор книги: Юлия Галанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава двадцатая
РЯХА ВСЁ ПОНЯЛ

Ряха всё понял как надо. Особо и объяснять не пришлось.

Спросил лишь:

– В седле как держишься?

– Нужда приспичит, – удержусь, – угрюмо сказала я, пытаясь выжать мокрую одежду.

– Ну и чудно, – никак не отреагировал на мою угрюмость Ряха. – Значит, едем.

– А у меня все мокрое…

– На теле высохнет.

– А я заболею.

– Слёзки глотнешь. Когда хвост горит, болезни не пристают.

И мы поехали.

Двух коней Ряха позаимствовал на конюшне гостеприимной усадьбы. Чёрные псы проводили нас.

Первым делом мы осторожно подъехали к кабачку Ряхиной грудастой зазнобы.

– Подожди здесь, – вручил мне повод своего коня Ряха и вразвалочку пошёл к открытой настежь двери кабачка.

Я осталась в седле, в тени забора.

Ряхин конь тихо всхрапывал и мотал головой, мой, хвала Сестре-Хозяйке, стоял смирно, лишь подрагивал ушами.

Ряха недолго пробыл в кабачке. Привычный гул, царящий в таких заведениях, сначала перекрыл радостный визг, потом, после недолгой паузы, вдруг раздался не менее громкий возмущенный вопль и Ряха так же вразвалочку вышел, задумчиво держась за челюсть.

– Здесь еды не дали, – сказал он невозмутимо, вскакивая в седло. – Ладно. Попросим в другом месте. Время, жаль, уходит. Плохо это.

И мы поехали в другое место.

Вторая Ряхина подружка жила на противоположном конце Огрызка. Ряха поменял тактику и пошёл к ней через зады: перемахнул забор, протопал по крышам курятников и коровников и исчез в доме. Там его встретили явно теплее, потому что задержался он надолго. Я ждала в проулке, где он оставил меня при конях, мёрзла и злилась: ведь сам же сказал, что времени терять нельзя, а что получается? Разъезжаем по Огрызку, маячим в разных подозрительных местах, нарываемся на неприятности. Давно бы уже за городом были.

Приподнявшись на стременах, я до рези в глазах вглядывалась в сторону Огрызка: пламени там давно не было видно, контуры башен в небе виднелись такими же, как обычно. Сотни вопросов роились в голове. Живы ли наши? Что там было? Захватили ли их? Или нужна только я? Профессор серьёзно послал ребят ужинать или это была особо тонкая шутка?

В тупичке воняло отходами куриного содержания. Хорошо хоть не свиного: свиной помёт благоухал бы вообще невыносимо. Ряха отсутствовал.

Наконец он появился с туго набитым мешком на спине и начищенным медным чайником в руке. Явно накормленный и обласканный.

– А что делать? – спросил он меня риторически, приторачивая мешок к седлу.

Хотя не уверена, что Ряха знал о существовании такой штуки – риторики.

– Надо уважить было…

– А вот мне интересно, – возмутилась я, глядя на него сверху, с высоты своего скакуна. – Почему так получается, что у тебя две настоящих зазнобы, а фонарь мне поставили? Почему я пострадала? Почему они друг с другом не сцепились? А?!

– Ну так я же аккуратно всё делаю, – развел руками Ряха. – По умному. Чтобы всем хорошо.

– Ага-ага, – подтвердила я. – Особенно мне.

– Пора бы нам мотать… – сказал Ряха, глядя на светлеющее небо.

И снял повод с забора с таким видом, словно и не из-за него мы рассвета дождались.

Но тут чувство справедливости в нем победило, и он с тревогой спросил:

– Ты как? Со своим этим (он мотнул головой в сторону Горы) попрощаться не хочешь?

Мне представилась чудная картинка, как в Отстойнике пытают наших, узнавая, куда я скрылась, закованный в цепи от пяток до шеи Профессор спокоен, потому что думает, что мы уже далеко-далеко отсюда, а мы, как ни в чём не бывало, шарахаемся по городку в компании с медным чайником: то Ряха свои любовные дела утрясает, то я с Янтарным прощаюсь горячо и страстно.

– Нет. Я с ним поссорилась, – объяснила я. – Не стоит напрягаться. Поехали быстрее. У меня от этой куриной вони в носу щиплет.

Ряха с облегчением хмыкнул и вскочил на коня.

– Двадцать Вторая, а какой сегодня день? – спросил он меня. – День Красной железной Собаки ведь прошёл?

– День Белой горной Курицы, четыре зеленых мэнгэ, – равнодушно откликнулась я.

– Зачем же ты в её день куриный помёт хаешь? Знаешь, что сегодня можно, а что нельзя?

– Отправляться в дорогу, давать наставления и принимать их, – вспомнила я кое-что из гороскопа на щите. А вот мыть волосы не советуют, вступать в должность и устраивать пиры – тоже. А если подстрижешься сегодня, твой внешний вид ухудшится. Понял?

– Не понял, – честно сказал Ряха.

– Это ещё что, – хмыкнула я, покачиваясь в седле. – Завтра стрижка волос может привести к тому, что будешь голодать.

– Какой ужас! – сказал Ряха и погладил тугой мешок.

Мы проехали по улочкам Отстойника и выбрались на окраину. Попали на пустырь, куда жители беспечно скидывали всякие отбросы, не утруждая себя особо вывозом их на специально отведенное Горой для этих целей место.

– Спешиваемся, – велел Ряха.

Спрыгнул с коня и повел его в поводу. Я сделала то же самое и пошла за ним.

Ряха вел коня через пустырь, покрытый сейчас молодой весенней травой. Груды всякого старья возвышались здесь, как небольшие курганы. Тут же белели костяки коров и лошадей, начисто обглоданные собаками. По пустырю бродили козы.

– В этом весёлом Отстойнике всё хорошо, – объяснил Ряха. – Да дорог плюнь, – и обчёлся. На выходах из городка они нас ждут, если поняли, что уходим. Поэтому придётся кружным путём выбираться.

– Ряха, а ты знаешь, куда нам бежать? – спросила я безнадёжно.

– Война план покажет, – отозвался Ряха.

– А я есть хочу… – сказала я тоскливо. – Я даже не ужинала.

– Ну давай поедим. Вон в том леске – показал Ряха на клочок смешанного леса на краю пустыря. – Не вешай хвост.

– Хорошо тебе говорить, у тебя его практически нет… – вздохнула я.

Когда мы добрались до леска и укрылись там, Ряха вынул из мешка и вручил мне пирог с мясом, уложенный заботливой зазнобой номер два, а сам занялся своим луком, стал подтягивать тетиву.

– А почему не арбалет? – спросила я с набитым ртом.

– Больше люблю, – объяснил Ряха. – Это твои друзья хилые, все им пружинки подавай. А у меня руки есть.

– Ты почему из кабака так быстро вышел? – поинтересовалась я, съев пирог и обнаружив, что на сытый желудок всё выглядит немного веселее. – Тебя же так тепло встретили поначалу?

– Вот потому и вышел, что отпускать не хотели, – буркнул Ряха. – Совсем озверела.

– Так тебе и надо, – злорадно сказала я. – Хорошо слишком устроился, решил, что со всех сторон тепло будет. Куда мы сейчас?

– Краем, краем, да на дорогу надо выходить.

От Гадючки расползался во все стороны холодный предутренний туман, ложился росой на траву и листву. Скоро все вокруг было покрыто каплями росы, они осыпались при малейшем прикосновении. Я развлекалась тем, что тихонько толкала кончиком хвоста стебли трав, чтобы роса посыпалась на землю.

Вроде бы и времени немного прошло, а мы просто утонули в тумане. Снова стало холодно во влажном костюме, который подсох, как и обещал Ряха, но не совсем. Я ежилась, с тоской вспоминая теплый очаг на уютной кухне представительства.

– Надо было, конечно, ночью уходить… – вздохнул Ряха. – По росе идти – все равно что тропу метить. Но с другой стороны, без еды куда попрёшься? Я-то еще ладно, привычный, а вот ты… Было бы здесь место нормальное, а не это безлюдье…

– Может быть, на скважины солевые уйдем? – спросила я.

– Нельзя, – сказал Ряха, перебирая стрелы и оглаживая каждую чуть ли не нежнее, чем своих подружек. – В Отстойнике нам больше делать нечего. Мы теперь вне закона. Это не контрабанда, от которой тут все живут. Если тебя в Хвосте Коровы приговорили, и Отстойник про это узнал, то чем быстрее нас здесь не будет, тем лучше. Ну что вот раньше не сказала?

– Ага, – кивнула я. – Ты чуть в отряд не пристроился, который за мной охотится, и я должна была тебе сообщить, что это меня ищут, да?

– Ну, вообще-то, я бы тебе, конечно, не поверил, – хмыкнул Ряха. – Кому ты нужна? Да-а, ну и времена пошли… Магия, магия. А где она, эта магия? Ты вот сколько заклинаний знаешь?

– Немного, – вздохнула я. – Но Ветер и с одним заклинанием развернулся вон как. А ведь и правда из-за меня магия в мир вернулась. Не был бы ты моим другом, как бы ты ко мне относился?

– Да так же бы и относился, – хмыкнул Ряха. – Что тебе, шею теперь свернуть?

– А вдруг и правда без меня не будет магии?

– Ага, магическая ось мира сыскалась, – Ряха помотал головой, – Плюнь ты на это всё. Не забивай голову. Вернулась магия, – будем жить с магией. Исчезнет магия, – будем жить без магии. Всегда найдется сволочь, которая что угодно для своих целей приспособит, самое хорошее опоганит. Людей не поменяешь. Я пока до этого дошёл, хвоста лишился. А ты, если начнешь это заново проверять, – голову потеряешь.

– Но… – начала я.

– Двадцать Вторая, – рявкнул Ряха. – Съешь еще один пирог, вдруг поумнеешь! А я подумаю, куда нам двигать. Море закрыто. Остались перевалы.

– Ряха, но там же караулы стоят? – жалобно спросила я.

– Может быть пробьёмся, – щелкнул по загудевшей тетиве Ряха. – Не бойся раньше времени. Смысла нет.

Выкатилось солнце.

Роса загорела, заблестела мириадами искорок. Стало видно, что молодые сосны на старой гари, где мы остановились, заплетены паутиной. Роса села и на паутинные тенёта, теперь нити горели, как алмазные подзоры. Мы оказались окружены сетями.

– Эх, было бы дело в Чреве Мира… – вздохнул Ряха.

– А мы где? – удивилась я.

– А мы – не разбери поймешь, в каком-то Шестом Углу… – хмыкнул Ряха. – Там бы я ни мгновения не ждал, мы бы уже в надежном месте сидели, да чаи гоняли. А здесь никак решить не могу, что же делать. Куда ни сунься – везде плохо. Котёл каменный.

– Ряха, – начала я.

Но он вдруг резко поднял руку, и я испуганно замерла.

Ряха мягкими, ласковыми движениями наложил стрелу, держа лук наготове, приподнялся и выглянул из-за куста. Ну и я не утерпела, высунула нос с другой стороны.

Лавируя между курганами мусора, по нашему следу шёл человек. Шёл, как по ниточке.

Я даже удивилась: а чего это он не таится? Потом поняла: по любым здравым меркам мы сейчас далеко отсюда должны быть. А мы сидим за кустами, пироги едим.

Я скосила глаза, наблюдая за тем, что делается по правую руку от меня: Ряха оттянул тугую тетиву уже до уха. На лице его ничего не отражалось, оно было равнодушным и безразличным. Отпустил. Наложил новую стрелу.

Я снова перевела взгляд на мусорный пустырь. Человек уже не шёл. Он лежал на нашем следе. Застреленный насмерть.

Меня поразило, что утреннюю прозрачную тишину ничто не нарушило. Так же щебетали ранние птахи, солнце поднялось над землей на полхвоста, не больше, и золотило косыми лучами капли росы на подрагивающих травинках. Тонко пахли влажные от тумана белоголовые ветренницы. Запах цветов смешивался с запахом наших лошадей и кожаных сёдел. А еще одной жизни не стало.

– Ряха, – шепнула я, глядя на пустырь.

– Что? – так же шепотом отозвался Ряха.

– Как хорошо, что ты не вступил в этот отряд.

– Почему?

– В меня так же стреляли из-за кустов. В Ракушке. Был бы ты там стрелком, – убил.

– Это точно, – согласился Ряха. – Не шевелись, вдруг он не один.

Мы подождали, но никто не появился.

– А теперь уходим, – снял стрелу с лука Ряха. – И быстро.

Я думала «быстро» – это мы поедем. Но нет, опять пошли пешком, ведя лошадей.

– Еще наскачешься, – посулил Ряха. – Сидеть больно будет.

Стоило с таким трудом сохнуть, чтобы снова вымокнуть почти по пояс, пробираясь в росистых зарослях.

Солнце поднималось, пекло спину и плечи. Хорошо хоть комаров и прочих кровососов было мало, не успели пока вывестись, иначе было бы весело. Лёд говорил, он тут летом восемнадцать разных тварей поймал, и все не прочь человеческой кровушки отведать.

Наконец Ряха решил, что можно выйти на дорогу и ехать верхом. Мы пробрались через колючие заросли дикой малины, заполонившие промежуток между лесом и обочиной, скатились в канаву и выбрались, наконец, на полотно дороги.

Ряха помог мне сесть в седло. Сел сам. Уже не вскакивал легко, тоже устал.

– Попробуем добраться до гор, – сказал он.

* * *

А всё-таки Ряха был прав: пешком по зарослям – оно надежнее.

На дороге нас засекли. И часа в одиночестве не проехали – услышали топот копыт позади. Конный разъезд. Четыре человека.

– Хвост Медбрата! – выругался Ряха. – Говорю же – дурацкое место. Три дороги на всю округу.

И началась игра в кошки-мышки. Разъезд позади особо нас не нагонял, видно знал, что уйти с дороги некуда. Просто не давал ни остановиться, ни скорость сбавить, брал на измор, не собираясь подставляться под стрелы Ряхи.

Дорога, как назло, была прямая и ровная, просматривалась, словно на ладони.

Лес остался позади, начались странные предгорные равнины, каменные поля, усеянные разнообразными, но одинаково острыми обломками скал, через которые не было хода ни пешему, ни конному. Только дорога пересекала их, давая возможность миновать это крошево.

Мы влетели на каменные поля, сначала даже не сообразив, в какую пакость попались, больше озабоченные тем, что позади.

Миновали один пригорок, увидели неглубокую каменную ложбинку, обрадовались, что быстро её пересечём, и пересекли – но со следующего бугра открылась точно такая же, за ней еще… Как будто Сестра-Хозяйка обронила тут на землю волнистую стиральную доску, которую щедро засыпало раздробленными костями гор. А сверху на эти обломки легла светлая полоска дороги, словно лента, выскользнувшая из косы Сестры-Хозяйки.

А разъезд уже запер нам обратный путь из каменных полей, оставляя одну дорогу – вперёд.

Ряха долго и витиевато ругался. Не очень громко, чтобы до меня не долетело, но зато с глубоким чувством. И я всё равно всё-всё услышала.

Потом, придерживая своего коня так, что наши стремена соприкасались, сказал:

– С той стороны этой каменной тёрки нас ждет такая же конная братия. Эти загнали, те встретят.

– Откуда знаешь? – спросила, оглядываясь, я.

Мы были на очередном взлобье, – четверо конных виднелись на таком же с другой стороны впадины, которую мы только что миновали.

– Оттуда, – подробно объяснил Ряха.

– Ну всё-таки… – попросила я.

– В Отстойнике разъезды по пять человек, – вздохнул он. – Четыре за нами, один вернулся в городок. Дальше по дороге, у начала подъема на перевал, стоит постоянный пункт дозора. Там свои разъезды. Огрызок с перевалом дымовыми сигналами сообщается. День сегодня, Медбрат его побери, ясный. Уже просигналили, – это ты не заметила. Они с той стороны нас ждут, знают, что никуда не денемся.

Хотелось, ой хотелось мне сказать, как тогда в экипаже, когда после пожара на складах Профессору: «Если мы такие умные, то почему так славно попались?» Но промолчала. И так ясно, почему.

Потому что знать, как надо – это одно, а делать, как надо – совсем другое. Со стороны очень легко замечать чужие ошибки.

Ни я, ни Ряха именно на этой дороге и не бывали никогда. А никто из бывавших не говорил, что каменные поля так обширны и непроходимы.

– Что делать будем? – спросила лишь я.

– Тянуть время. Раз уж мы сюда влетели, нельзя теперь поля до темноты проскакивать. Поэтому коня придерживай, не вырывайся вперёд меня. До ночи дотянем, а там посмотрим.

Это оказалось труднее, чем удирать во весь мах. Чуть мы сбавили скорость, – четвёрка стала подбираться к нам ближе.

Ряха пуганул их, резко остановившись и несколько раз выстрелив. Одна из стрел – на излёте – всё-таки кого-то зацепила. Без особого урона, но расстояние между нами и разъездом увеличилось. Принимать открытый бой с Ряхой они не рискнули.

Ныряя то вниз, то вверх по каменистой пустоши, мы незаметно приблизились к горам. Теперь они не просто были рядом, но словно давили на всё окружающее своей огромной массой.

У меня внутри что-то ёкало, когда я смотрела в их сторону, – склоны, гребни, пики загораживали теперь полнеба. Лишь в одном месте, впереди, туда, куда бежала дорога, горный монолит проседал, образуя единственно проходимый перевал в этой части Шестого Угла Чрева Мира.

Второй перевал был далеко на северо-востоке, дорога, которая вела к нему, огибала Гору над городком не слева, как наша, а справа, потом через мост уходила на ту сторону Гадючки. Там она раздваивалась, кому нужен был перевал, сворачивали направо, кому солевые скважины – налево. Но эта дорога, по которой мы сейчас тянулись, считалась удобнее, да и перевал тут был ниже.

Я уже не раз и не два вспомнила слова Ряхи «ещё наскачешься»: с каждым часом ехать было всё неудобнее и неудобнее. Натёрла-таки с непривычки определенные части тела. Ряха, к моей жгучей зависти, сидел в седле, как влитой.

Наконец стало темнеть.

Четверо оживились. Словно волки, почуявшие, что загнанная добыча начинает сдавать, они стали сокращать расстояние.

Ряха сделал ещё несколько выстрелов, предупреждая, что обрадовались они рано и в темноте приближаться к нам так же опасно, как и при ярком солнце.

Потом сказал:

– Слушай сюда внимательно, Двадцать Вторая. Сейчас мы рванём, как только за вон тот бугор перевалим. Нам нужно ложбину быстро проскочить. Потом спешиваемся. Поняла?

– А лошади? – не поняла я.

– А лошади дальше пусть бегут. Налегке. Свернуть им всё одно некуда.

– А мы?

– А мы попытаемся каменным полем уйти. Это лучше, чем быть зажатыми на дороге с двух сторон. Среди камней у них преимущество маленькое.

– Ряха, мы же там ноги переломаем!!! – ужаснулась я.

И днём-то эти бесконечные камни, не округлые, как речные валуны, а гранёные, острые все – от маленьких, величиной с копыто коня до больших, размером с дом – серые, чёрные, пепельные… свежие, словно только что отколотые от скального массива, – эти камни вызывали страх. А сейчас их контуры сливались в один, где там выступ, где провал – непонятно…

– У меня почти не осталось стрел, – уронил мрачно Ряха. – На мечах я один с четверыми не справлюсь. От тебя же проку никакого, хорошо ещё, что прямо сидишь, на боль в стёртой заднице не жалуешься.

– Ряха, надо – так надо, – глухо сказала я, видя, как неуклонно приближается матово-темный на фоне темно-прозрачного неба бугор, после которого нам придётся нестись во весь мах.

– Не бойся, Двадцать Вторая, ты – везучая! – рыкнул Ряха. – В подобных игрищах таким, как ты, голову на третье мгновение от начала сносят, а ты уже сутки жива.

– Каким таким? – зло крикнула я.

Конь вынес меня на гребень, где пахнущий горным снегом ветер ударил в лицо, разворошил волосы.

Над Отстойником лежала ночь. Луны не было, лишь звёзды светились в южной половине, – ветер снова толкал в долину тучи, залёгшие было на вершинах гор. И это тоже входило в Ряхин план.

– Штатским, – проорал в ответ Ряха, бросая взгляд назад, в темноту. – Чайник не забудь, ты за него отвечаешь! Всё, пора!

И он огрел моего коня. Потом своего.

Мы понеслись галопом вниз.

Лента дороги, выложенная мелким белым щебнем, негромко сияла в темноте, словно вобрав в себя свет солнечного дня. На её мерцающей белизне позади нас маячили четыре грязных пятна. Бугор заслонил их.

Вот теперь я почувствовала до костей, что наездилась надолго. Стёртые и сбитые места отнюдь не обрадовались быстрой скачке.

Широким махом мы миновали низменность, взлетели на лобное место. Четвёрка пока отставала, – их не было видно.

Снова вниз.

Щебень неприятно хрустел под копытами. Эх, куда лучше нестись по плотной, пружинящей земле, гулко отдающейся на каждый шаг, когда в лицо дует тёплый, а не ледяной ветер и пахнет над ночным полем терпкой полынью и сладкой мятой. А ещё лучше лететь…

В глянувшемся чем-то ему месте Ряха остановил коней, сдёрнул мешок, отцепил так дорогой его сердцу чайник от задней луки моего седла и вручил мне. Пустил наших скакунов дальше одних, огрев их хорошенько мечом в ножнах. Кони понеслись так, словно им крылья приделали. Похоже, они только обрадовались, что их ноша куда-то свалила.

Мы ушли со светлой дороги вправо.

Глава двадцать первая
РЯДОМ С ДОРОГОЙ

Рядом с дорогой была непроглядная темень.

И оттого, что сквозь эту темень летела сияющая путеводная лента, чернота камней казалась ещё мрачней, чем на самом деле.

Мы отошли, точнее отковыляли недалеко, укрылись за массивным камнем. Ряха приготовил лук, оставшиеся стрелы.

– Молчи. Не двигайся. Руками не шевели. Чайник не задень. Хвост возьми в руки, – шёпотом приказал он. – Сядь на мешок удобнее. И ради Сестры-Хозяйки, замри…

Я безропотно села на мягкие пироги и прочие вкусные вещи.

Сидеть, не двигаясь, было тяжело, но в темноте малейшее движение могло обернуться скинутым камешком, шорохом щебня, – а мы должны были раствориться среди каменных полей, если хотели исчезнуть.

Прошло немного времени, – и услышали топот четверых.

Разумеется, тут же зачесалось во всём теле, заныло всё, что могло ныть, – в общем, жутко захотелось пошевелиться. Хоть чуть-чуть. Хоть чихнуть.

«Не смей!» – приказывала я себе. – «Жить хочешь – не смей!» И щипала себя за кончик хвоста.

Четвёрка пронеслась мимо, только белый щебень летел из-под копыт. Они спешили догнать беглецов.

Наше спешивание пока осталось незамеченным.

Только они миновали нашу засаду, и чихать расхотелось, и чесаться тоже – прямо как по волшебству.

– Вот и славно, – буркнул Ряха, когда разъезд скрылся в ночи. – Авось, не сразу наших лошадок нагонят. А мы пойдём себе – надо от дороги оторваться.

– Ряха, но темно же! – взвыла я.

– Ничего, пару раз носом приложишься, на ощупь научишься дорогу находить, – пообещал он. – Проверено.

И мы пошли на северо-северо-запад, а дорога – на северо-восток.

Пошли – это, конечно, громко сказано. Скорее полезли, цепляясь за камни руками.

Ряха вручил мне чайник. И очень скоро я этот нужный в хозяйстве предмет просто возненавидела, – как я ни старалась, он бряцал, задевал о камни, упорно не пристраивался ни за спиной, ни на поясе.

Как Ряха нёс меч, лук, стрелы, мешок с едой – и все это на одной спине, пусть и украшенной такими великолепными широчайшими мышцами – для меня оставалось загадкой.

Очень быстро сообразив, что вся наша скрытность и невидимость коту под хвост – какая уж тут маскировка, когда мы движемся под чайные напевы – Ряха плюнул, отобрал у меня чайник и прицепил его где-то сверху к мешку. Как ни странно, чайник умолк.

– Мы всю ночь идти будем? – пропыхтела я ему в спину.

– Желательно да. Надо выбираться с этих полей. У нас воды нет.

Ну разумеется, тут же зверски захотелось пить.

И идти в темноте было страшно, всё казалось, что кто-то смотрит тебе в спину из черноты. Улучит момент – и к-а-а-а-ак прыгнет!

– Ряха, а тут кто-нибудь водится? – спросила я на всякий случай бодрым голосом.

– Комары, – отозвался Ряха ворчливо. – Сама подумай, кто в такой пустыне каменной заведётся, а? Тут всё живое, как мы, прямым курсом к краю полей дует, если случайно попадёт. А что есть такие твари – камнееды, мне слабо верится.

«А мне неслабо…» – печально подумала я.

Если есть драконы, почему не быть камнеедам?

Но больше я ничего говорить не стала. Если человек не верит в камнеедов, ему мои страхи не понять.

Понемногу начало светать.

Дороги уже не было видно. Я шла, как заведённая, по камням и думала, доскакали ли эти четверо до края полей? Обнаружили ли наших коней? Будут прочёсывать дорогу, гадая, куда мы скрылись?

То ли от каменной пыли, то ли оттого, что уже почти сутки мы не пили и не ели, – в горле едко першило.

Фляга у Ряхи была. На поясе. Но он считал, что пока тратить воду рано.

Наконец камни перестали быть однотонно-серыми и снова заиграли всеми красками, доступными чёрному, серому и песчаному цветам.

Рассвело.

* * *

Когда показалось солнце, Ряха решил всё-таки сделать привал. До этого мы лишь останавливались, чтобы чуть-чуть отдышаться и снова брели и брели.

И первым делом после того, как Ряха скинул мешок, чайник и всё остальное, он не моим самочувствием озаботился, а здоровьем моих сапог.

– Покажи подошву, – велел он.

Я показала. Издалека.

Ряха резко поймал меня за пятку и положил мою ногу на свое колено, тщательно осмотрел и подошву, и весь сапог целиком. Потом другой.

– Похоже, держат, – сказал он. – Не сбила ноги?

– Да вроде нет, – пожала плечами я. – Вот от езды – да.

– А я стёр аж до задницы, – признался Ряха. – С чужой ноги сапоги-то…

– Да как же ты шёл? – ахнула я.

Хуже нет, когда в пути обувь не по ноге. Тогда ходьба превращается в пытку, которой названия подобрать нельзя.

– Скрипя зубами, – объяснил Ряха. – Может, и зря в бой не ввязались. С убитых сапоги можно было снять, глядишь, нашёл бы по ноге. Да штаны попросторнее тоже бы не помешали.

– Как бы они с тебя штаны не сняли, – сказала я скептически.

– И это могло быть, – согласился спокойно Ряха.

Он, морщась, стянул свои сапоги, размотал портянки. На пальцах красовались свежие пузыри мозолей. Некоторые мозоли были уже сорваны до крови.

– Да как же ты дальше пойдёшь с такими ногами? – сморщилась я, представляя, как болят сейчас у него ступни.

– Когда жить хочется, и с такими пойдёшь… – Ряха с облегчением вытянул босые ноги. – Как в колодках шёл, Медбрат их подери! Хоть босиком шуруй… Сволочь этот начальник Службы Надзора, ох сволочь! Не мог подождать, пока я после боя оденусь? Не по-людски это, человека в одних трусах под стражу брать! Ладно, давай хоть поедим. Чего зря размусоливать.

– Я пить хочу, – вздохнула я. – А есть, почему-то, не хочется…

– Пять глотков, – велел Ряха, подавая флягу. – Ничего, до гор недалеко, там ручьи.

Горы, конечно, были – рукой подать, но Ряхины сбитые ноги резко уменьшали наши шансы добраться до них.

Посмотрев ещё раз на его мозоли, я сделала четыре глотка.

Ряха грыз зачерствевший пирог.

Солнце начинало припекать не на шутку.

– Камни скоро раскалятся, как угли, – заметил он нерадостно. – Такие дела. Идти надо.

– Ну так пошли, – отозвалась я печально.

Четыре глотка только раззадорили меня. Они, похоже, впитались где-то в районе гортани, так и не попав в желудок. Ныла поясница и болели стёртые о седло места. Вставать совсем не хотелось.

Съев пирог и запив его парой глотков воды, Ряха стал наматывать портянки.

– Вот что… – сказал он, помявшись. – Двадцать Вторая, извини, но я сейчас могу идти, только ругаясь. А то не дойду. Ты не слушай, ладно?

– Ладно, – улыбнулась я сухими губами.

И мы снова побрели к горам.

Ряха стёр ноги сильно, потому что таких загогулистых оборотов речи я в жизни не слышала.

Мы шли и шли, и солнце било по голове. Камни плыли перед глазами, двоились. Горячий воздух над ними густел, превращался в призрачную дымку, которая колыхалась, приплясывала, словно дразнила. Дымка уплотнялась, становилась маревом.

«И это утром… – думала я сквозь туман в голове. – А что же будет днем?»

– Не вздумай раздеваться! – предупредил Ряха. – Легче не станет, а обгоришь сразу.

Это были единственные приличные слова, произнесенные им до полудня.

* * *

Когда тени от камней стали совсем короткими, мы сделали второй привал.

Точнее, второй большой привал, потому что пройти полдня, ни разу не остановившись, боги, может, и могут, – а вот люди никак.

Фляга была почти пустая. Выпили.

Я смотрела на лицо Ряхи, – оно было ярко-малиновое. Мое, наверное, не лучше. Оскалив зубы, Ряха стянул мешок и спрятался от солнца за большой камень. Снова снял сапоги.

Пузырей на его ногах теперь не было. Были раны.

– Ох, ну и дерёт, – пожаловался он, отцепляя флягу и передавая мне. – Пытка. Ещё чуть-чуть, и не смогу я идти… Словно раскалённым железом ступни ласкают. Пей.

Я глотнула и передала ему. Тоже села в тень. Мы молчали, только дышали жадно, словно воздух должен был скоро кончиться, как вода во фляге.

Потом силы ко мне вернулись. Просто сидеть стало скучно. Я покосилась на Ряху, – он полулежал, пристроив голову на мешок и закрыв глаза. Портянки его проветривались, разложенные на слоистой плите – пот, высыхая, образовывал на них белые солевые пятна, кровь – бурые.

Камень, который встал между нами и солнцем, был громадный, высотой с одноэтажный дом, чёрный, в серебристых прожилках. С одного бока не такой отвесный, как с других.

Я поколупала прожилки, выковыривая блёстки. Оказалось, слюда. Встала, обошла камень кругом. По пологому его боку решила забраться наверх.

Это не заняло много времени.

Очутившись наверху, я выпрямилась, блаженно подставляя лицо прохладному ветру, гулявшему над каменной россыпью. Сразу стало лучше. Вот здесь я надышалась по-настоящему. Ветер дул с гор, пах снегом.

С высоты камня я увидела, что до края полей осталось немного, – и мы выйдем к подножию горы, похожей на шлем – такой же лобастой.

– Ряха! – заорала я. – Там трава виднеется. Зелёная. Представляешь?!

– Хвала Медбрату, – пробурчал из-под камня Ряха. – Давно пора. А то у меня уже все крепкие слова в расход вышли.

– Давай мешок понесу, – предложила я, освеженная горным ветром.

– Давай.

Чтобы достичь края полей, нам пришлось идти ещё часа три.

Я обливалась потом под мешком с едой и мрачно думала, что, похоже, вторая зазноба души не чает в Ряхе, под завязку мешок набила. Лучше бы он за неё дрался, а не за эту жадную грудастую корову.

Оружия Ряха мне не отдал. Так и нёс сам, ковыляя, как стреноженная лошадь. Он поменял тактику: раньше для облегчения боли ругался вообще, но после привала принялся поливать бранными словами персонально начальника Службы Надзора за Порядком. С такой страстью, что начальник неминуемо должен был поперхнуться от икоты насмерть, если не врут, что человек икает, когда его вспоминают.

Мы шли и шли.

И вдруг настал миг, когда камни кончились. За спиной они вздымались бесконечными россыпями, но ноги мои уже стояли на плотном травяном ковре. Это было так необычно! Я встала на границе земли и камня, точнее не встала, а присела – одну руку положила на дёрн, другую – на горячую плиту. И замерла.

Ряха, лишь только каменные зубы остались позади, скинул сапоги и побрёл по траве босиком. Снова ругаясь непроходимыми ругательствами, но теперь уже от облегчения.

– Думал, не дойду, – сказал он, облегчив душу. – Теперь надо воду найти.

Я последовала его примеру и разулась. Идти по пружинящей траве было удивительно приятно.

– Раз трава, значит, где-то ручей обязательно есть, – бурчал Ряха, обшаривая взглядом местность. – Ага, похоже, там.

И он направился к группе кустов.

В неглубокой лощине, заросшей тальником, тёк ручей, причем тёк интересно: рождался в горах, выскакивал на равнину, а потом уходил в каменные поля, теряясь там, где-то глубоко под камнями. Быстрая вода ручья остро блестела на солнце, каким-то колючим блеском.

Мы припали к воде, как лошади на водопое. Она была холодная, зубы ломило.

Потом Ряха выбрал укромное место и, по-хозяйски оглядев его, сказал:

– Вот здесь и жить будем, – его величественный, практически королевский вид немного портили босые ноги.

– Долго? – спросила я, сбрасывая мешок с едой на траву.

– Пока у меня ступни не подживут, – освободился от оружия Ряха. – Иначе я по горам не ходок. А наш путь теперь – по бездорожью. Перевалы-то закрыты. Дураков шарить по всему Отстойнику, нас вылавливая, нет – будут выходы стеречь. Это правильно. Я бы так тоже сделал.