Текст книги "Далекая звезда (СИ)"
Автор книги: Юлия Буланова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Глава 15
Ли Каи
Мы с Астрой вышли из библиотеки и не сговариваясь направились к выходу. Этот вечер окончательно переполнил чашу моего терпения.
Я устал от безумных нападок и попыток защититься. Мы ведь, и правда, хотели лишь того, чтобы нас оставили в покое.
Но идея уехать отсюда навсегда мне нравилась все больше.
Сбежать. Забыть все плохое. И начать жизнь сначала.
– Мне все равно, где мы будем жить потом. – сказала Звёздочка, когда мы вышли из особняка семьи Акио на парковку. Она словно мысли мои читала. – Но тебе будет сложно, на самом деле, попрощаться с городом, в котором ты провел всю свою жизнь. Людям свойственно недооценивать силу привычки. Я всю свою сознательную жизнь мечтала о то, чтобы уехать из клиники. Ненавидела белые стены и оглушающую тишину. Билет на лайнер купила в тот же день, когда Рой подтвердил, что это мне не навредит. А теперь скучаю. Даже по тишине. Что уж говорить о Рое и Лейле? Не спеши полностью рвать связь с местом по которому будешь скучать.
Я молча открыл дверь своего кара и помог девушке сесть. Она, непривычная к украшениям, тотчас же сняла массивный браслет со вставками из перламутра и жемчужную подвеску на цепочке. А кольцо оставила. Серебряное с крошечной капелькой аквамарина. Подарок-память. Когда-то оно принадлежало Лейле Форджер. Она его носила редко, но отчего-то очень любила. Родители женщины, разбирая ее вещи, решили, что будет правильно отдать все ее украшения девочке, к которой их погибшая дочь относилась с искренней привязанностью.
Астрид полдня плакала, получив эту посылку. Но кольцо с тех пор носила не снимая. Ей так было легче. И я радовался, что она находит утешение хоть в чем-то.
Правда, это открывало некоторую дилемму лично для меня. Носить кольцо Лейлы Астра предпочитала на безымянном пальце левой руки. Там оно ей не мешало. Помолвочному кольцу полагалось то же самое место. Поэтому я просто не мог подарить ей мое кольцо.
«Есть время для скорби. Есть – для радости. Не стоит их смешивать, стремясь вытеснить боль весельем. Иногда нужно просто жить, не торопя события». Кажется, это цитата из какого-то романа. Я не знаю точно. Но это как-то сказал наш преподаватель литературы, а мне это высказывание запомнилось.
– Может быть стоит уехать немного раньше, чем мы планировали? – спросила Астрид, откидываясь на спинку сиденья. – Будет время поискать более или менее приличные апартаменты.
– Триада находится на "Леде". Это станция и все апартаменты там типовые. Да и лететь туда сейчас, когда пляжный сезон в самом разгаре… Там же будут лишь бассейны при спортзалах. Да и въехать в одни аппараты мы с тобой не сможем. Мой день рождения только через три недели. А до тех пор я не считаюсь совершеннолетним.
– Забыла. Прости. Я просто привыкла, что ты старше. У тебя есть права на вождение и все такое. Никак не пойму, почему водить кар в девятнадцать можно, а жить с кем-то – нет. Но это же нелогично. Водитель кара несет ответственность за свою жизнь, жизнь пассажира и других участников дорожного движения. Проживание с кем бы то ни было – сущая ерунда.
– Такие правила.
– Глупые правила.
– Возможно, – я провожу кончиками пальцев по щеке Астры, и она улыбается. – А ещё, мне бы не хотелось торопить тебя. Ведь взрослая ты только по документам.
– Я взрослая не только по документам. Это целая комиссия подтвердила. Мне, кстати, продлили визу.
– А что, могли не продлить? – всерьез забеспокоился я. Потому, что раньше как-то не задумывался об этом.
– Это было крайне маловероятно. Нарушений порядка за мной не числилось. Документы в порядке. Плюс, участие в социальной жизни Иштара. Ещё один плюс работы с "Сайери". Но, да, могли не продлить. У меня виза была дипломатическая, как члена семьи сотрудника консульства. Я от нее отказалась. Не хотелось бы собирать чемоданы, если отца переведут на Терру.
– А на какой срок продлили?
– Два года. А потом придется что-то думать. Возможно, проходить аттестацию и получать рабочую визу.
– Или ты станешь моей женой. Тогда вопрос с визой будет решен без таких жертв с твоей стороны.
– Это предложение?
– Можно и так сказать. Я люблю тебя и хочу провести с тобой всю мою жизнь. Понимаю, что говорить с тобой о свадьбе сейчас не слишком правильно с моей стороны.
– Почему? Мы ведь все равно собираемся жить вместе. – Астра смотрит на меня с искренним недоумением. – А разве по сути своей это не то же самое, что и брак?
– Люди любят навешивать ярлыки, – уже в который раз я объясняю ей прописные истины. – Ранний брак создаёт не лучший образ для девушки. Ее часто начинают считать… легкомысленной и не слишком умной.
– Во-первых, мне плевать, что там обо мне думает это твое общество. А, во-вторых, Нана – твоя ровесница, но выходит замуж в этом году. И ничего. Окружающие это пережили. А под определение "не слишком умная" она подходит и без всякого брака. Меня же в низком уровне интеллекта заподозрить крайне сложно.
– Не хочу, чтобы о тебе ходили сплетни.
Астрид иронично улыбается. И я без слов понимаю, все, что окажется недосказанным. Она слишком неординарная, чтобы вписаться в социум. И высокий интеллект не делает общение с ней проще. Скорее наоборот. Она быстро убеждается в том, что собеседник проигрывает ей, и почти сразу теряет к нему интерес. А такое пренебрежение не каждый готов простить.
– Сплетни ходят обо всех и всегда, – девушка устало массирует виски. – И чем меньше у людей иных развлечений, тем изощрённые и злее слухи. Степень твоей вовлечённости в общественную жизнь значение особо не имеет. Другие пациенты клиники, где мы все лечились, такое обо мне друг другу рассказывали, что и словами не описать. При том, что я с ними почти не общалась. Мне приписывали даже бурный роман с одной девочкой, которую я видела раза два в жизни. Мы как-то столкнулись в коридоре. Шесть или семь человек пришло мне объявить о том, что они все знают не собираются хранить это в тайне. И ладно бы одновременно явились. Так нет. По очереди. Дня три меня развлекали своими визитами вежливости. И почему-то очень расстроились, что их обвинения меня оставили абсолютно равнодушной. Хотя я до сих пор не понимаю, что именно должно было меня оскорбить?
– На Терре очень сильны гомофобные настроения, – стараюсь помягче объяснить почему это было не сплетней, а прямым оскорблением или даже угрозой.
– А я тут при чем? Это их настроения. Мне, вообще, безразлично, кто с кем спит или крутит романы. Если это происходит добровольно и по достижения возраста согласия. А если у кого-то нет более интересного занятия, кроме того, как придумывать и пересказывать небылицы про других людей, мне их жаль. И, вообще, болезненный интерес к чужой сексуальной жизни является следствием отсутствия собственной при сниженном интеллекте. Сплетни и сплетников следует игнорировать. И уж последнее дело им что-то доказывать или объяснять. Не поймут, переврут твои слова и выставят тебя в ещё более неприглядном виде, чем до этого.
– Кто научил тебя относиться к этим вещам так?
– Преимущественно, жизнь. Ну, и Лейла, немного. Она классная… она… была классной.
– Не грусти, – неуклюже постарался утешить ее я. Просто всегда, когда она вспоминает о наставнике и его супруге, у нее в глазах такая тоска читается, что у меня сердце готово разорваться.
– Смерть – это часть жизни. Давно бы следовало к этому привыкнуть, но как-то не, получается. Я почему-то не боюсь умереть, но мне до безумия страшно потерять еще и тебя.
– Ну, что со мной может случиться? – неловко стараюсь отшутиться я, но получаю до боли серьезный ответ на свой вопрос.
– Все, что угодно.
– Я тебе обещаю, что все будет хорошо.
– Это не правда, – Астрид смотрит на меня с укором. – Все не бывает хорошо. И ты не можешь обещать, что ничего не случится. Мы все не застрахованы от случайностей, на которые никак не можем повлиять.
Спорить с этим грустным фактом может только полный идиот. Поэтому я пытаюсь сменить тему:
– Ты веришь в хорошие приметы?
– Магическое мышление считается нормальным у детей до пяти-шести лет. Я, как ты знаешь, немного старше.
– Есть поверье: если семь разделить на двоих, у судьбы можно попросить немного удачи.
– Три целых пять десятых. И пусть удача всегда будет с нами.
Я поперхнулся, но поймав удивленный взгляд, пояснил:
– Это фраза из экшен-триллера. Там еще в конце всех персонажей убили.
– Странное везение.
– Да. Но ты меня сбила. Делить нужно не абстрактные цифры.
– А что?
– Мгновения счастья. Хочешь покажу?
Астра кивнула. И я повел свой кар в сторону ближайшего развлекательного центра. Задуманное было детской забавой. Но почему бы и нет?
– Фотокабина? Это наш сегодняшний спонсор удачи? – Звёздочка неожиданно развеселились. – И как это работает?
Я поманил ее внутрь.
– Семь фотографий система разделит на два носителя. Три одинаковые у меня и у тебя. И по две каждому из нас. Последними делиться нельзя. Они должны остаться только у того, кому достались. Флешки будет спрятаны в парных медальонах.
Когда мы открыли каталог этих самых медальонов, Астрид разобрал смех.
– Я это не надену даже если ты попросишь.
– Это надеть я не попрошу, – отвечаю, перелистывая страницы с сердечками, бантиками и звёздочками всех возможных оттенков.
Приемлемые варианты нашлись на последней странице. Простые бусины из полудрагоценных камней на черных шнурках.
Моя рука потянулась к янтарю, но Астра меня остановила, коснувшись кнопки "Выбрать" под медальоном из зелёного александрита. Он был последним в списке. Возможно, из-за не слишком хорошей репутации этого камня. Он сам по себе был плохой приметой для пары. Городские легенды гласили, что украшения хранят жизнь хозяина от любых опасностей. Не просто так, конечно. Ценой этого была любовь. Одна и на всю жизнь. Потеря которой сулила вечное одиночество. Детские сказки для меня остались в прошлом уже давно. Что само по себе исключает веру в сверхъестественное покровительство и полагающиеся за него последствия. Да и любовь моя вот – напротив стоит. Терять ее я не собираюсь совершенно. Но не стоит забывать, что цель всей этой затеи заключалась в том, чтобы отвлечь Астру.
Сейчас она улыбалась.
Да и фотографии вышли очень милыми. Правда, на них мы отчего-то казались несколько моложе, чем были на самом деле. Два уставших и растрёпанных подростка в слишком строгих для их возраста костюмах.
– У меня есть одно почти неприличное предложение, – сказал я, когда мы ехали на лифте к подземной парковке. – Какой относишься к тому, чтобы встретить рассвет в Северном парке у голубого озера?
– Неприличным ты считаешь то, что мы вместе проведем остаток ночи или саму ночёвку в парке?
– Все вышеперечисленное. Переоденемся. Возьмём пару пледов. Захватим горячий чай и что-нибудь сладкое.
– Давай. Рассветы я ещё не встречала. В крайнем случае, пойму, что это не мое.
Это была ночь, наполненная нежностью и ожиданием чуда.
Это была ночь, разбившая на тысячу осколков наши жизни.
Это была последняя ночь, нашего детства.
Это была ночь, когда приказ о начале войны был отдан, но об этом никто из нас не догадывался.
глава 16
Астрид Эрден Стат
Я проснулась от жуткого грохота, закладывающего уши и не сразу поняла, где я нахожусь.
Парк. Озеро. Романтичное желание встретить рассвет вдвоем.
Каи обещал мне незабываемое утро. И оказался прав. Это утро надолго врезалось в мою память, много лет заставляя просыпаться в холодном поту.
Вспышки, молниями рассекающие предрассветное небо.
Громоподобные удары, от которых вздрагивала земля.
И время, которое исчезло в этом безумии.
Растерянность.
Страх, перестающий в панику.
Желание вырваться, бежать.
И странное оцепенение. Как будто мое тело вдруг стало чужим и перестало слушаться.
Появилось ощущение, что все это происходит не со мной.
Я даже начала себя видеть, как бы со стороны.
Было трудно дышать.
Помню ощущение тяжести тела Каи, прижимающее меня к прохладной земле. Он закрыл меня собой от мира, который за одну ночь превратился в мой самый странный кошмар.
Я не слишком любила историю и завершила свое знакомство с этой наукой на образовательном минимуме. И даже спорила с Лейлой. Зачем мне события и люди, которые неизмеримо далеки от меня? Она укоризненно качала головой и обещала, что все изменится, когда я немного повзрослею.
Но даже моих скромных познаний хватило, чтобы понять: мы столкнулись ковровой бомбардировкой. Только осознание данного факта не могло подсказать, почему это все происходит, и кто решил стереть с лица планеты богатый и благополучный Алир? Это же город федерального значения, культурный и экономический центр целой планеты. Кому понадобилось его уничтожать столь варварским способом?
Когда канонада стихла, на город опустилась мертвая тишина и она пугала меня не меньше, чем оглушительный раскаты разрывающихся снарядов.
– Каи, что происходит? – спросила я только для того, чтобы разбить это жуткое безмолвие.
– Не знаю, – ответил он, тотчас закашлявшись. – Смарт не работает. Нас отрезали от сети. Хотя, скорее, изолировали.
– Как это? – сказанное в моей голове никак не желало укладываться. Не то, чтобы это было невозможно. Но изолировать сеть – значит парализовать все социальные институты. Без сети станет невозможно оказать даже минимальную медицинскую помощь. Конечно, есть специалисты, экстренных служб, которые умеют кое-что. Сделать искусственное дыхание, например. Или остановить кровотечение. Только их невероятно мало, да и возможности у них крайне ограничены. Четверть пациентов, которых можно было спасти умрут в течение суток, если сеть не восстановится. Потому, что именно на ней завязано большинство медицинских программ. И те, кто отрезали от сети город, в котором живёт около двадцати миллионов человек, не могли этого не понимать, что обрекают на смерть огромное количество людей.
Я не заметила, что говорю вслух, пока Каи не ответил:
– Те, кто отрезали нас от сети, несколько часов бомбили нас. Вставай. Нужно идти.
– Куда?
– Вставай, Звёздочка. Нам необходимо разобраться в том, что происходит. А сидеть здесь без еды и питьевой воды бессмысленно. А я сойду с ума, если останусь в этой глуши.
– Но там были взрывы.
– Посмотри по сторонам. В парк упало, как минимум два снаряда. Здесь так же опасно, как и везде.
От этих слов меня снова заколотили. Умереть сейчас, когда я только-только выздоровела и начала нормально жить, было, нет, не страшно, но обидно до слез. Пугало меня то, что Каи может погибнуть и я снова останусь одна. Мне эгоистично хотелось умереть первой, если уж этого не избежать никак. Или умереть вместе с ним.
Я куталась в плед, потому что никак не могла согреться и шла за парнем, панически боясь отступить от него даже на шаг. Его кар, совершенно бесполезный из-за отсутствия сети, оставался на стоянке среди других таких же. И эта картина была такой нормальной, что бомбардировка, от которой нас отделяло чуть больше четверти часа, казалась страшным, невероятным сном.
Ведь, этого никак не могло быть в двадцать третьем веке. Эпоха войн давно прошла. Мы живём в цивилизованном обществе. Сейчас уже никто не воюет. И не может бомбить столицу независимого государства.
Я почти убедила себя в том, что мир не рухнул, а то, что происходит – лишь продолжение дурного сна. Ночные кошмары кажутся вполне реалистичными. Пока мы спим. А когда просыпаемся, они таят, как снежинки, упавшие на ладонь. Тут будет точно так же. Мы проснёмся и весь ужас, сковывающий нас сейчас, исчезнет.
Каи достал из багажного отделения кара массивный серый рюкзак, который он всегда брал с собой на пляж. Небрежно вытряхнул его содержимое прямо на асфальт и начал перебирать вещи. А я в каком-то отупении просто следила за его действиями. Пара одноразовых гигиенических набора. Полотенце. Белая футболка и песочного цвета шорты. Солнечные очки. Пара небольших бутылок с минеральной водой. С десяток протеиновых батончиков и пачка леденцов.
– Не густо, – сказал он как-то уж слишком спокойно. – Но лучше, чем ничего. Надо аптечку из кара захватить.
Я кивнула, но с места не сдвинулась, пока не услышала четкий приказ – забрать аптечку.
Но сборы прервало появление сети. Слабой – всего на одно деление индикатора. Что само по себе было странным. Но вскоре нам стало не до этого. Наши смарткоммы одновременно начали транслировать голосовое сообщение, которое невозможно было остановить.
Мелодичный женский голос участливо рассказывал, что преступное иштарское националистическое правительство, узурпировавшее власть на мирной планете, принадлежащую Терранской Метрополии, сегодня отдало приказ нанести множественные стратегические удары по инфраструктуре трех своих городов с наибольшим населением. С целью физического уничтожения граждан, выступающих за возвращение Иштара под власть мудрого и справедливого терранского правительства. Что вынудило Терру объявить о начале Специальной антитеррористической операции с целью предотвращения сецессии Иштара, защиты мирного населения и борьбе с экстремизмом.
Этот нежно журчащий голосок рассказывал, что иштарцы уже восемь лет живут под гнетом жесточайших репрессий, когда за слова о неизбежности и необходимости возвращении Иштара под юрисдикцию Терры, следует смертная казнь без суда. Нам зачитали целый список имён, убитых режимом, истинных патриотов.
А затем мы услышали воззвание терранского президента к братскому народу. Взять власть в свои руки. Сжечь сепаратистскую нечисть в священном огне возмездия за жизни невинных, убитых ими. Отринуть ложные развращающее целостную человеческую натуру, законы, внедрённые истинными врагами Иштара. Вернуться в лоно великой и вечной терранской культуры.
На меня напало какое-то странное оцепенение, когда любое движение давалось с невероятным трудом. Как будто воздух загустел. Дышать почти не получалось. Я и не дышала, лишь с шумом заглатывала воздух сквозь плотно стиснутые зубы, которые не удавалось разжать. Грудь сдавила резкая пульсирующая боль. Мир начинал блёкнуть, наливаясь липкой чернотой.
Я, наверное, упала. Потому, что осознала себя уже сидящей в кольце рук Каи. Он что-то тихо шептал мне на ухо, скачивая, как ребенка.
– Хочешь пить? – спросил он, когда мне, наконец, удалось сделать глубокий вдох. Я не ответила, тупо разглядывая золотисто-коричневое дорожное покрытие. – Посидим немного и пойдем. Хорошо? Звёздочка, нужно идти.
– Зачем? Зачем куда-то идти, если я все равно умру? – мой голос был до странного спокоен. – Какой в этом смысл?
– Звёздочка, просто, нужно.
– Каи, это война, – мне снова не хватало воздуха, но я говорила и говорила, словно меня прорвало. Только от этих слов становилось лишь хуже. – Терра начала войну. И это именно терранские бомбы летели на нас. Иштар постановил мораторий на смертную казнь. Здесь не могли никого убивать за политическую позицию. Тем более, восемь лет. А то, что произошло – это же геноцид. Геноцид, который начала моя страна. Сколько уже погибло людей? Сколько ещё погибнет, когда здесь разразится гуманитарная катастрофа? И вина за это ляжет на терранцев… Всех терранцев.
– Нет, Астрид, – прошептал Каи, крепче сжимая меня в объятиях. – Ты всю свою жизнь шла к тому, чтобы спасать жизни. Твоей вины в том, что происходит нет и не может быть.
– Ты скажешь это своим соотечественникам? Если нас не убьет взрывом, за мной придут. Те, кто потерял близких и жаждут возмездия. Они не смогут дотянуться до правительства, отдающего приказы или солдат, осуществлявших обстрел. Но этого и не потребуется. Мстителям не нужны виноватые. Им хватит и тех, на ком можно сорвать злость.
– Астрид, возьми себя в руки. Прекрати истерику.
– Я спокойна.
– Разве?
– Я кричу или плачу?
– Лучше бы ты плакала.
– Отпусти меня, – сказала я, выпутываясь из его объятий, которые больше пугали, чем успокаивали. – И уходи.
Я вскочила на ноги и сделала пару шагов назад.
– Это не истерика?
– Ты идиот? – меня вдруг накрыла лавина злости. – Ничего не понимаешь? Я – терранка. Глаза. Волосы. Черты лица. Меня за иштарку можно принять лишь с двухста метров в сумерках. И это лишь при условии, что я рот открывать не буду. Мое произношение характерно для Терры. Вы говорите по-другому. Тянете гласные. У вас теряются ударения. Да, и много чего еще.
– Да, я идиот. Нет, не понимаю.
– Ты будешь в опасности рядом со мной. После того, что уже произошло, и что произойдет, ты думаешь тут будут разбираться, кто из терранцев должен нести ответственность за все это? Врагами объявят всех. Врагов на войне убивают. А своих, которые мешают восстановлению "справедливости" называют предателями, которые должны разделить участь врагов. Тебе будет безопаснее как можно дальше от меня.
– В аптечке должно быть успокоительное. Ты его выпьешь. Посидишь немного и станет легче.
– Я спокойна!
– Хорошо. Ты спокойна. И я даже не буду спорить с логичностью твоих выводов. Бред часто очень логичен.
– Я тебя люблю, – слова давались с трудом. – Ты единственный, кого я люблю. И если ты пострадаешь, если тебя убьют из-за меня, это будет в тысячу раз страшнее, чем моя собственная смерть.
– А ты не думаешь, – в голосе Каи явственно прорывается раздражение, но он старается его сдерживать. – Что и для меня потерять тебя гораздо страшней, чем умереть? Астрид, пожалуйста, прекрати. Я понимаю. Я, правда, все понимаю. Тебе сейчас плохо, но ты делаешь только хуже нам обоим.
– Ты потом пожалеешь, что возился со мной вместо того, чтобы искать семью и друзей. Лучше уходи сейчас.
Каи закрывает глаза, делает глубокий вдох и долгий выдох. Эта явная попытка успокоиться меня невероятно злит. Меня злит все. Но то, что он сейчас здесь – особенно. Хочется кричать. Ударить его. Сделать все, чтобы он ушел. Хотя, я не представляю, что буду делать, когда это произойдет. Но в том, что он все равно уйдет, у меня сомнений нет. Рано или поздно. Не сможет быть со мной, не простит. Разрушенного города, в котором он вырос. Миллионов смертей соотечественников. Того, что я пережила эту ночь, а кто-то другой, также важный ему – нет. И возненавидит.
"Так будет лучше. Так будет правильно" – уговариваю себя. Я все равно никому не нужна. Даже родители улетели с планеты, категорически отказавшись взять меня с собой. А вдруг, они знали, что будет и решили таким образом избавиться от дочери, которая принесла в их семью столько неудобств? А ведь, если и не знали, то догадывались. Иначе зачем матери забирать в недолгую поездку все свои украшения и коллекцию сумочек? Их же под две сотни. Да и гардероб свой она захватила чуть ли не полностью. Я ещё тогда этому очень удивилась. А теперь всё стало на свои места. И это очередное предательство лишь подтверждало мои мысли.
Я не нужна никому.
Но есть разница: понимать, что тебя никто не любит и знать, что тебя ненавидит тот единственный, кого любишь ты.
Мне хотелось умереть раньше, чем я увижу разочарование и неприязнь в его глазах. У меня даже созрел план. В моей сумочке, что все еще лежит на сиденье кара, есть универсальные картриджи и устройство для инъекций. Я их использовала для того, чтобы колоть себе гормоны. Мне для этого даже сеть не нужна. Там прямое подключение от планшета. Можно сделать снотворное. Много сильнодействующего снотворного. Чтобы заснуть и не проснуться.
Это будет лёгкая безболезненная смерть. Все равно выжить в городе, отрезанном от сети, который ещё не раз будут бомбить, почти невозможно. Особенно, когда местные с лёгкостью узнают в тебе врага, виновного во всех возможных преступлениях.
Книги мне приносила не только Лейла. Рой любил историю начала колонизационного периода.
Мы тогда жили на одной планете, и все равно умудрялись воевать. История последнего вооруженного конфликта внутри Терры его отчего-то занимала особо.
"Записки Веры" были подарком Роя Форджера. Тяжёлая книга о том, что жертвы войны не всегда невинны, хотя и не перестают быть жертвами.
Дневник девочки-подростка, из семьи эмигрантов в первом поколении оказавшейся в стране на которую напала ее родина. Через год после того, как они переехали в надежде на лучшую жизнь. Ее родителей арестовали, как шпионов. Суд не заставил себя ждать. Уполномоченный судья, совмещающий в себе одном ещё и роли прокурора с адвокатом, приговорил их к расстрелу. Всех "смертников" сначала вносили в списки обменного фонда. Но менять родителей Веры на реальных военнопленных никто не собирался. И приговор привели в исполнение через неделю после его оглашения. Девочку привезли на казнь, а потом отправили в специальный приют. Убить было проще и дешевле. Но такой приговор нельзя было вынести ребенку двенадцати лет. Поэтому всех детей предателей и врагов решено было решено определить в "учреждения по перевоспитанию".
Принудительные работы.
Телесные наказания.
Стравливания детей между собой, когда за малейшую провинность одного лишением ужина или еды на весь день могли наказать всех.
И ежевечерние покаяние "за недостойные мысли". Детей ставили на колени, и они должны были вслух просить прощение за все плохие мысли в отношении воспитателей, которые "хотят им добра и наказывают лишь из любви и стремления исправить их порочные натуры".
Вера писала в своем маленьком дневнике обо всем, что с ней происходило там и своей боли, которой был наполнен каждый ее день.
Но последняя запись совсем сделал другой подросток: "Сегодня Вера умерла. Все кончилось быстро. И ей почти не было больно. Наверное. Она совсем не кричала. Не просила пощады. Просто, лежала сломанной куклой на ледяном бетонном полу. Никогда не думал, что мы озвереем настолько, что начнем убивать друг друга. Я не хотел убивать. Раньше не хотел. Я не хотел никого убивать еще вчера. Но сегодня чувствовал такую бешеную ярость за то, что по ее вине мы снова не снова вместо еды получим лишь стакан воды. Мы не ели четыре дня. Или уже пять? Не помню. После того, как она умерла, по приказу старшего воспитателя, мы убрали ее тело в утилизатор. А потом нам сказали, что раз предатель, который своим поведением осознанно вредил нам, справедливо наказан, мы можем получить свой ужин. Тогда, я вместе с остальными радовался. И благодарил за воспитателей за доброту. Сейчас мне страшно. Говорят, первое убийство – самое сложное. Но даже сейчас, после нашего первого убийства, многие разговаривают, шутят, смеются. Как будто ничего не случилось. Но некоторые ребята уже сейчас начинают говорить о том, что Вера не была единственной предательницей, что есть другие. И если мы уничтожим этих крыс, воспитатели будут нами довольны и перестанут наказывать. Меня должно пугать то, что убийства продолжатся. Ведь это, само по себе, ужасно. А я боюсь, что следующим предателем объявят меня".
Один из ее раскаявшихся убийц сохранил эти записки, ставшие вещественным доказательством в громком процессе, который потом окрестили "Судом над жертвами".
Веру Гранде до смерти забили другие дети. Потому, что она не выполнила свою "норму исправительных работ", упав в обморок.
Противники этого процесса утверждали, что государство-жертва военной агрессии и его жители не могут быть привлечены к суду ни за какие преступления. А вся ответственность должна лежать на народе-агрессоре. Все противоправные действия жертв войны стали следствием действий нападающей стороной. Ведь не будь войны, не было бы и этих преступления. Они стали возможны лишь в условиях вооруженного столкновения.
Международный суд, действующий ещё много лет, вынес всего три обвинительных приговора по гражданам страны, признанной пострадавшей стороной в Последней Войне Терры.
За смерть Веры Гранде по закону так и не ответил никто.
