Текст книги "Далекая звезда (СИ)"
Автор книги: Юлия Буланова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Глава 29
Ли Каи
В скандарском лагере для эвакуированных детей я провел три месяца. По идее, меня должны были направить в другой. Вместе с взрослыми. Но на момент фильтрации мне было ещё девятнадцать, а двадцать должно было исполниться только через неделю. Вот и оставили меня вместе с подростками, а потом не стали переводить. Возможно, ещё и потому, что им нужны были те, кто готов был следить за малышами и поддерживать хоть какой-то порядок. Воспитателей-скандарцев там не было. А из взрослых имелось лишь несколько врачей, которые совершенно не желали тратить время на нас.
Я не знаю, как не сошел с ума в изоляции от внешнего мира, запертый в этом ангаре среди полутора тысяч детей.
Шум. Слёзы. Ссоры и драки.
Отсутствие уединения било по нервам. Санитарных комнат всего две. И между туалетами не было даже перегородок.
Свою собственную боль я глушил заботой о младших и физическими упражнениями. Старался не оставлять себе ни минуты для мыслей, посвящая все свое время тем, кому сложней, всем мне.
Но если днём мне удавалось сбегать от собственных мыслей в миллион повседневных дел, то ночью спрятаться от кошмаров не удавалось. Я часто просыпался в холодном поту с безумно колотящимся сердцем, готовый вскочить и бежать. Только бежать было некуда.
А перед глазами мелькали сцены, которые хотелось забыть. Тела, что я выносил из лазарета. Гниющие раны. Ожоги. Плачущая Астра. Астра, которая говорит о том, что хочет умереть…
Мне хотелось помнить ее другой. Веселой. Счастливой. Но память подсовывали самые жуткие картинки.
Сон сбился.
Я хотел… безумно хотел спать. Но не мог. Усталость накапливалась и от этого становилось только хуже. Переутомление провоцировало тахикардию. А из-за тахикардии мне не удавалось расслабиться и уснуть. Отчего усталость лишь множилась.
Наверное, мне требовалась помощь врача. Потому что выйти из этого порочного круга без медикаментозной поддержки не получалось. Но скандарцы давать мне снотворное отказывались.
Не знаю, сколько бы мне удалось выдержать в таком режиме. Вряд ли долго. Теперь и мне очень хотелось умереть. Останавливало одно – свидетелем этого станут дети, которые и так насмотрелись всякого.
Новость о том, что нас возвращают на Иштар, была воспринята с облегчением. На радость не осталось сил.
В конце концов там у меня будут развязаны руки.
Не так давно я убеждал Астру в том, что она должна жить, а сам уже не хочу. Не могу.
На иштарский корабль нас перегоняли, как стадо. Несколько человек чуть не затоптали. Я выхватил из-под ног толпы сначала одну девочку, а потом и вторую. Дальше нес их на руках. Мои подопечные почти не пострадали. Испугались только, да получили пару синяков. Но так повезло не всем. Жертвы давки были. Хорошо хоть обошлось без смертей.
Я потом узнал, что "нейтральная" Сканда обменяла "спасённых" подростков на терранских солдат, захваченных в плен.
Но мне стало легче. Потому что удалось выпросить у своих снотворное.
Я проспал, наверное, около суток. А к тому времени мы уже прибыли домой.
Иштар встретил меня разрушенной практически до основания столицей и списком погибших. И проще было сказать, кого в том списке не было:
Отца.
Мамы.
Наны.
И пары одноклассников, с которыми я не особо общался.
Все остальные были мертвы.
Родители уже не надеялись увидеть меня когда-нибудь. И были счастливы узнать о моем спасении.
А я ничего не чувствовал.
Вроде бы понимаю, что должен испытывать боль. Ведь все мои друзья погибли. Точно погибли. Были найдены тела и установлены личности.
А у меня было ощущение, что это – сон. И происходит это не со мной, а с кем-то другим.
Так странно…
А ещё я начал ронять вещи. Тело не слушалось. И ужасно хотелось спать. Но хоть засыпать получалось.
И лишь через две недели до меня дошло, что это таблетки притупляли эмоции. Думал, что мне выписали просто снотворное, а оказалось, что анксиолитик.
Были мысли его бросить. Я даже попытался. Это дало три ночи без сна, раздражительность и желание прекратить все мои мучения раз и навсегда.
Вернулся к таблеткам.
Уж лучше хотеть спать.
Без Астры мне было плохо. Но в глубине души я понимал, что эгоистично прятался за ней от своих собственных эмоций, зарывался девушкой, как щитом. Ещё даже до войны. А потом, просто жил ей.
Мне нравилось быть взрослым и сильным.
Нравилось защищать, заботиться.
Нравилось понимать: она настолько любит меня, что готова жить, когда хочется умереть.
Можно ли одновременно любить человека и использовать? Чего в моем случае было больше? Эгоизма или искренности?
– Мы должны ему сказать, – говорит мама. Они в это время всегда пьют чай по вечерам.
– Роулан, сейчас не время, – отвечает отец раздражённо.
– Такое все равно не утаишь надолго.
– О чем вы? – спрашиваю, входя в гостиную.
Мама прячет глаза, а отец жестом указывает на кресло против него. Я послушно сажусь.
– Нана сегодня заходила, – его голос имеет неприятный оттенок лицемерного воодушевления. – Хотела тебя повидать.
– Зачем? Мы давно расстались.
– Сынок, ты обижаться на девушку не по-мужски.
– Я на нее не обижаюсь. Просто, не хочу видеть. Ее жених умер всего четыре месяца назад, а она уже ищет, кем бы его заменить.
– Разве это плохо? – отец откидывается на спинку дивана, на котором сидит и смотрит на меня. – Девочка многое потеряла и спешит жить, любить и быть любимой. Тебе следовало бы брать с нее пример. Сходи на свидание – развейся.
– Схожу. Когда найду Астру.
– Она мертва.
– Эна, – голос мамы срывается на крик.
– Руолан, это для его же блага, – он цедит слова сквозь зубы. – Астрид Стат мертва. Я узнал это из заслуживающих доверие источников. Тело идентифицировано и перевезено на Терру. Она к тебе уже не вернётся никогда.
– Нет, – становится трудно дышать.
– Ты никогда не будешь с ней. Чем раньше с этим смиришься, тем будет лучше. Я пригласил Нану поужинать с нами завтра. Она красивая девушка и вполне подходит тебе. Ты будешь жалеть, если упустишь свой шанс, горюя о какой-то терранке. Вбил себе в голову, что любишь ее. А это была лишь глупая юношеская влюбленность. Я даже сомневаюсь, что влюбленность взаимная. Ты просто был первым, кто обратил на нее внимание. До тебя она никому не была нужна. Вот эта девка и вцепилась в тебя, как пиявка. Жду тебя на ужин без опозданий.
– Не будет никакого ужина, – сорвался я. – Не будет Наны и твоих попыток строить мою жизнь за меня.
– Пока ты в моем доме, ты будешь делать то, что я говорю!
– И меня в твоём доме, тоже, не будет.
– Каи, Эна, прекратите!
– Прости, мама, но я хочу свою жизнь строить сам. А в вашем доме это невозможно.
Глава 30
Астрид Эрден Стат
– Астрид, вставай! – начала канючить у меня над ухом Рори. – Так ты все проспишь. Мы же в аквапарк едем. Ну, Астрид.
– Встаю, – простонала я и героическим усилием стащила себя с постели. Ехать куда-либо не хотелось, но у Авроры был день рождения, и эта мелкая террористка вынудила меня пообещать, что присоединюсь к празднику.
Поездка в гости несколько затянулась. Но Пол и Полин отказались меня отпускать "в таком состоянии", а Рори пришла в неописуемый восторг от того, что доктор Астрид какое-то время поживет с ними.
Мне в последнее время кажется, что меня удочерили. Потому что Пол причислил меня к "своим девочкам", а Полин не делала различий между мной и Рори.
Завтра должно было состояться первое слушанье по поводу отмены моего сертификата об эмансипации и помещении меня под опеку биологических родителей.
Я ужасно нервничала, но сегодня был праздник. Не портить же его своим плохим настроением? Это не честно по отношению к Авроре.
К слушанью мы готовились. А Пол считал, что у нас неплохие шансы.
– Только, прошу тебя, молчи о войне, – наставлял он меня. – Молчи. Я все понимаю. Но если ты будешь во всеуслышание говорить то, за что можно попасть под каток репрессий, лучше от этого не станет никому. Нарушение закона… любое нарушение поставит перед судом вопрос о степени твоей вменяемости. И суд, скорее всего пойдет по пути более лёгкого наказания. А это ограничение твоей дееспособности. Скорее всего, они склонятся к тому, что в твоём случае, стоит вернуться к биологическим маркерам совершеннолетия. До которого тебе ещё пять лет. Не ведись на провокации. На все вопросы, как-либо связанные с войной и твоей позицией говори: "Это не относится к существу рассматриваемого вопроса". Будь спокойна и сдержана. Они попытаются вывести тебя из равновесия. Возможно… скорее всего, ты услышишь много неприятных вещей. Отвечай так, как я тебя учил. Коротко и спокойно.
Я обещала его слушаться и быть благоразумной. А потом плакала в своей комнате.
Забавно. В доме биологических родителей, которые так стремились меня вернуть, своей комнаты у меня не было – лишь гостевая, которую я временно занимала. А у, фактически, чужих людей, появилась сразу же.
Когда мне было грустно, Полин тихой мышкой пробиралась ко мне, садилась на кровать и гладила меня по волосам. Она говорила, что все будет хорошо. И я ей даже верила. Недолго. Но этого хватало, чтобы уснуть и спать без кошмаров.
В этой семье меня понимали. Не хотели использовать. И, наверное, даже любили. Потому что между этими тремя людьми было столько любви, что вполне хватала ещё на одного приблудившегося ребенка. Это так странно. Мои родственники не находили в себе желания любить меня. А чужие люди окружили заботой.
День прошел для меня, как в тумане. Я что-то делала. Улыбалась. Участвовала в забавах Рори. Ела праздничный торт.
Но все это время, как будто смотрела на себя со стороны. Как будто сейчас меня две. Одна что-то делает, а другая – смотрит. Такое со мной в последнее время случалось достаточно часто. Всякий раз, когда я нервничала.
Это пугало. Но признаться в таком кому-то было ещё страшнее.
Вдруг я схожу с ума?
Вдруг я не схожу с ума, но все так подумают?
И снова бросят…
На следующий день я, Пол и Полин отправились на слушанье. Рори же осталась с приходящей няней. Нет, она тоже хотела пойти, но ребенку в суде делать нечего. Особенно, если учесть, что за шоу там будет.
Полин, будь ее воля, и меня туда не пустила бы. Но это заседание и решение по нему нужны были, в первую очередь, мне.
Шоу, кстати, не заставило себя ждать. Сторона обвинения… точнее, адвокат истца три часа допрашивал свидетелей и приглашенных экспертов, которые всячески доказывали, что я не могу отвечать за собственные действия, буду опасна для ребенка, которого ношу и нет никого, кто справится с моим воспитанием и воспитанием моего ещё нерожденного сына лучше чем Эрих и Ребекка Стат.
Пол хмурился. Особенно, когда выступали "эксперты". Но старался своего беспокойства не показывать. Я чувствовала его напряжение и это меня нервировало.
Когда же слово предоставили Полу, он с грацией кошки поднялся со своей скамьи вышел на центр зала:
– Уважаемые участники процесса, я хотел бы напомнить второй стороне, что мы собрались здесь сегодня с одной единственной целью: сделать все возможное для того, чтобы защитить Астрид, обеспечить ее спокойствие, счастье и безопасность. А не отстаивать родительские права четы Стат.
– Протестую! – взвизгнул мистер Харт – адвокат моих родителей. – Это ложное противопоставление и эмоциональная манипуляция.
– Отклонено, – спокойно парировала судья. – Мистер Андерсон, продолжайте свою мысль.
– Благодарю. Родительские права, на возвращении которых сейчас настаивают истцы сопряжены с некоторыми обязанностями. И на протяжении всей жизни моей доверительнице, родителями они не исполнялись.
– Протестую! – мистер Харт уже брызгал слюной. – Это гнусные домыслы.
– У меня есть доказательства. И я готов их предоставить.
– Продолжайте, – снова повторила судья. – Протест отклонен.
– В своей «обвинительной» речи мистер Харт несколько раз намекал на то, что миз Стат своим поведением разрушает наши устои, ценности и скрепы, подрывает одну из опор государства – семью. Я не стану спорить с тем, что семья, действительно, является опорой государства. Но Астрид перестала быть частью их семьи много лет назад. Это произошло не по ее вине. Не по ее желанию. А лишь от того, что Эрих и Ребекка Стат пренебрегли своим долгом заботиться о своем ребенке. Когда ей было всего пять лет, Астрид заболела. Заболела из-за того, что ее родители, намеренно проигнорировали рекомендации врачей и отказались от обязательной вакцинации. Вакцинация дала бы ей абсолютный иммунитет от вируса Гейне. За последние сто двадцать лет нет ни одного пациента, который был бы ранее привит, но заболел. Последствием отказа родителями Астрид от вакцинации стала аннулированная медицинская страховка. Ее лечение не оплачивалось страховой компанией. Но не оплачивали его и родители девочки. С пяти до пятнадцати лет Астрид Эрден Стат жила в клинике. Просто, жила. Ее не лечили. Лишь поддерживали жизненные показатели. За все десять лет на ее лечение родители не потратили и кредита. Средства для этого у семьи были. Как и была возможность забрать ребенка домой. Но они предпочли оставить ее в одиночестве бороться со своей болезнью. Навещали ее крайне редко. В журнале посещений пациентов зафиксировано восемнадцать визитов за последние девять лет. Не было подарков на дни рождения. Никаких подарков. Они даже не посылали ей денег на карманные расходы. Ни разу за столько лет. У меня самого есть дочь. И я знаю, что маленькие девочки с радостью покупают подписки на детские каналы, кукол, заколочки и косметику. Биологические родители Астрид не старались утешить свою старшую дочь или как-то ее поддержать. Девочка стала изучать медицинское программирование потому, что понимала: ей неоткуда ждать помощи. Она была вынуждена повзрослеть раньше, чем ее сверстники. И попрошу отметить, что эти люди добровольно отказались от своих родительских прав, подписывая документы миз Стат об эмансипации.
– Что плохого в том, чтобы родители готовы исправить свои ошибки? – тоном искусительницы спросила судья. – Окружили своего ребенка, которому требуется помощь, любовью и заботой. Это понятное желание.
– Это насилие. – сказал Пол твердо. – Ребенок находиться в заведомо уязвимом и беспомощном состоянии. Для того, чтобы любить и заботиться не требуется возвращать право опеки. Но они хотят именно власти над ней. Перед ее побегом из дома отец угрожал моей доверительнице, что отберёт у нее ребёнка и запретит ей с ним встречаться. У нас есть все основания считать: у истцов по отношению к Астрид, корыстные намерения. Вы ведь представляете, сколько может зарабатывать врач ее направленности и способностей? Всего за восемь месяцев самостоятельной врачебной практики она вылечила сто сорок семь пациентов, лечение которых медицинские искины признали нецелесообразным ввиду отсутствия надежды на выздоровление. Это сто сорок семь жизней. Как вы думаете, какой это актив для политика? На нее уже сейчас чуть ли не молятся в хосписах. Потому что она выдирает безнадёжных детей из лап смерти. Среди пациентов ходит новая городская легенда. О том, что существует некая доктор Астрид, которая может вылечить кого угодно. Потому, что она не совсем человек. Теории о ее происхождении ходят разные. От невероятной силы псионика, выращенного в тайной лаборатории до небесного посланника. Но сходятся все эти истории в одном: на рождественский венок нужно писать желание о том, чтобы тебя взялась лечить именно она. То, что делает эта девушка нельзя использовать, как политический актив. Как и нельзя допустить, чтобы кто-то ее сломал.
В последнее время я нырнула в работу с головой. Чтобы не думать. Не думать о том, что я больше не увижу Каи. Не думать о том, что я не смогу стать хорошей матерью его сыну. Не думать о том, что мои родители – монстры.
Половина моих достижений приходится на проживание в семье Андерсонов. А все, что я сделала у них, было следствием зарождения той самой городской легенды. Я, просто, не смогла пройти мимо пяти десятков записок, предназначенных духам рождества.
– Объявляется перерыв на тридцать минут, – бесцветным голосом сказала судья. – После этого я хотела бы побеседовать с миз Стат.
Глава 31
Астрид Эрден Стат
– Все плохо? – спросила я, глядя на Пола.
– Нет.
– Вы почему-то совершенно не можете мне лгать, – говорю ему, сглатывая слезы. – Я к ним не вернусь. Ни за что. Я не могу.
– Астрид, милая, – тут же обняла меня за плечи Полин. – Все будет хорошо. Мы с тобой.
– Астрид, – начал Пол мягко. – Есть две новости. Хорошая и не очень. Хорошая заключается в том, что судья на твоей стороне. Не на стороне твоих биологических родителей, а именно на твоей. Она явно склонна учитывать твои желания и соблюдать твои интересы.
– А плохая?
– Мы вряд ли сможем доказать твою полную дееспособность. Слишком много "доказательств" твоей, скажем так, личностной незрелости они предоставили. Но я знаю, что нам делать. Ты же мне доверяешь?
Я кивнула, а Пол погладил меня по плечу точно так же, как делал это с Рори.
– Тебе ведь спокойно с нами? – Пол улыбнулся. – Просто скажи судье, когда она тебя спросит, что хочешь остаться в нашей семье.
– Но я не могу. У вас своя семья. У вас есть Рори.
– Рори любит тебя. И она всегда мечтала о старшей сестре. Мы тоже любим тебя и сможем оформить ограниченную опеку. Если позволишь нам позаботиться о тебе. Ты сможешь работать, воспитывать своего ребенка. А мы будем тебе помогать. Тебе же понадобится помощь. Маленький ребенок требует много сил и времени.
– Я способна нанять няню. У меня есть деньги.
– Астрид, – голос Пола стал строже. – Мы можем доказать, что между тобой и семейством Стат нет эмоциональной связи. Доказать их халатность в воспитании. Но, к сожалению, у нас нет доказательств жестокого отношения. Они не били тебя. Нет свидетельств психологического насилия. Зато куча свидетелей готовых поручиться о том, что они чудесные родители. Если тебя признают ограниченно дееспособной и нуждающейся в опеке, нам придется доказывать, что они опасны для тебя. Потому что, по нашим законам, первоочередное право опеки предоставляется кровным родственникам. Или иным лицам, с которыми у ребенка сформирована глубокая эмоциональная связь. В суде ты пообещаешь говорить правду. Но никто не сможет поймать тебя на лжи, если ты говоришь о своих чувствах. Тебе нужно лишь сказать, как тебе хорошо с нами, как ты привязана к Рори. Ты же привязана. Если ты попросишь судью предоставить опеку нам с Полин, я больше, чем уверен, она это сделает. Потому что никто в мире не сможет доказать, что мы плохие родители.
– А если они попробуют? Что тогда?
– Тебе не нужно об этом беспокоиться.
– Я не могу не беспокоиться!
– Тише. Прошу. Тебе нельзя нервничать.
– Милый, помолчи минуту, – милым голоскам в котором слышался шёпот снежной бури произнесла Полин. – Астрид, мы понимаем, как сложно тебе сейчас. И я совершенно не хотела бы тебя торопить. Но, боюсь, времени у нас не так уж много. Мы хотим… мы, действительно, хотим, чтобы ты осталась с нами и позволила нам помочь тебе. Рори мечтает о том, чтобы ты осталась. Мы с Полом никогда не простим себе, если отдадим тебя этим монстрам в человеческом обличье. Я не смогу спать по ночам. Ты же не хочешь, чтобы я перестала спать?
– Нет.
– Астрид, солнышко, государству плевать в какой именно семье ты окажешься. Главное, соблюсти формальности и не подрывать их "традиционные ценности". Если у подростка есть кровная семья, которая готова его забрать, его принудительно поместят в эту семью. Потому что считается, что так ребенку будет лучше. А тут стоит вопрос о судьбах двух детей – твоей и твоего сына. Эрих Стат приложил много усилий для того, чтобы у суда появились некоторые сомнения в том, что ты сможешь в полной мере позаботиться о себе и воспитывать своего ребенка. И, в чем-то они правы. На тебя свалилось слишком многое.
– Но я смогу с этим справиться.
– Конечно, милая. Сможешь. Это знаю я. Это знает Пол. А они не знают тебя. А ещё им проще подойти к вопросу формально. Поместить тебя и малыша под опеку взрослых, прикрываясь вашими же интересами. Твой протест они, скорее всего, посчитают эмоциональной незрелостью и ещё сильнее уверятся в том, что эта опека необходима. Но мы можем их переиграть. Если ты сама скажешь, что тебе нужна помощь и поддержка близких. А потом объяснишь, что твоя кровная семья эту поддержку дать тебе не может. Что тебе плохо с ними. Но есть другая семья, с которой ты согласна остаться. Добровольно. Системе проще пойти по пути наименьшего сопротивления и выбрать в качестве опекунов ту семью, на которую укажет сам ребенок. Понимаешь? Но у нас есть ещё один козырь. Я – социальный педагог в школе. Моя профессия – помогать детям, столкнувшимся с трудностями.
Полин ещё раз обняла меня, а потом время отведенное для перерыва закончилось, и мы вернулись в зал заседания.
– Миз Стат, я хотела бы поговорить с вами, – со сдержанной доброжелательностью произнесла судья. – Это не допрос. Просто, беседа. Но я прошу вас быть искренней со мной. Я так понимаю, вы не хотите возвращаться в свою семью. Но почему?
– Эти люди – не моя семья. Я давала им много шансов стать моей семьёй и каждый раз они меня предавали, делали больно.
– Но твоя сестра сказала, что любит тебя и хочет, чтобы ты вернулась.
Да, родители даже Лидию сюда притащили. Ее речь была настолько же трогательной, насколько фальшивой. Но она – ребенок, такая же жертва интересов ее родителей. И тогда я не стала ничего говорить. Не хотелось влезать в эту грязь. Зря, наверное.
– Моей биологической сестре девять лет. Это возраст, когда человек вполне отдает себе отчёт в своих действиях. В этом возрасте я не просто решила стать врачом, чтобы вылечить себя, но и делала большие шаги в этом направлении. Лидия не любит меня. Она меня ненавидит и желает моей смерти. Она за всю свою жизнь не сказала мне доброго слова, зато постоянно твердила, что, если бы я умерла, всем им было бы лучше.
– Она ревновала.
– Все так говорят. Все ее оправдывают. Требуют, чтобы я дала ей ещё один шанс. А я устала слушать ее оскорбления. Устала терпеть. И не хочу, чтобы она что-то подобное начала говорить моему ребенку. Я должна думать не только о себе, но и о сыне. Лидия очень агрессивна. Она несколько раз пыталась ударить меня. Но у нее не получалось. Потому, что я сильнее. А если она решит причинить вред моему ребенку? Тоже, из ревности. Я не могу рисковать.
– А чего бы вы хотели, миз Стат?
– Жить. Работать. Воспитывать сына. И никогда больше не видеть мою биологическую семью. Они не любят меня. Потому что, если бы любили, я жила бы дома. Возможно, вы не знаете, но это было возможно и даже не слишком дорого. Моя мать коллекционирует брендовые сумочки. У нее их, наверное, пара сотен. Стоимости трёх хватило бы это. Или отцу пришлось бы один раз отказаться от поездки на его любимы курорт, куда они летают каждый год. Да, хватило бы и суммы, что Лидия получает на карманные расходы за десять месяцев. У них были эти деньги, но им жалко было тратить их на меня.
– Я протестую, – снова заверещал мистер Харт. – Это домыслы. Миз Стат не может знать всех обстоятельств…
– Я знаю об этом гораздо больше, чем вам бы хотелось. Они несколько раз в год летают отдыхать. Если бы они хотели, чтобы я жила с ними, могли бы отказаться хотя бы от одной такой поездки. Но им не нужна была неизлечимо больная дочь. Они не приехали ни на один мой день рождения. Ни разу за десять лет. А теперь я им зачем-то понадобилась. И это никак не связано с тем, что на рейтинги моего отца положительно влияет то, что он посещает приемы, на которые ни за что не пригласили бы его одного, но согласны терпеть, как моего спутника. С ним разговаривают, пожимают руку, потому что считается, что родители имеют отношение к успехам детей. Нет, он тоже имеет. Своим бездействием этот человек убедил меня в том, что никто не поможет мне, кроме меня. Я, наверное, должна его поблагодарить за это. Но не хочу.
– Миз Стат, вы говорили что хотите жить. Расскажите об этом. Как вы хотели бы жить? С кем? Кто мог бы помочь вам справляться с трудностями?
– Я всегда сама помогала себе справляться с трудностями, – мне не нужно смотреть на Пола, чтобы понять: это несколько не то, что мне следовало ответить. – И у меня неплохо получалось. Правда. Я же вылечила себя. Это ли не доказательство моей самостоятельности? Но со мной рядом всегда были люди, готовые помочь мне, если у меня не получится справиться самой. В клинике обо мне заботились Рой и Лейла Форджер. Сейчас обо мне заботятся Пол, Полин и Аврора Андерсон. Мне раньше не везло с семьей. Все шло не так. Мои родители меня бросили. Рой и Лейла погибли. Погиб парень, с которым мы могли бы стать семьёй. Но сейчас появились люди, которые согласились принять меня. Пол любит те же книги, что и я. Мы разговариваем. Полин научила меня краситься и отвела к своему парикмахеру. Моя новая прическа – это ее заслуга. Как и мои новые платья. С Рори мы смотрим мультики перед сном. Каждый день. Раньше у меня не было времени на мультики. Я должна была учиться. Чтобы выжить. Потому что без лечения я бы умерла. С моим диагнозом редко доживают даже до двадцати пяти. Я не умею жить в семье. Не знаю, как это – быть хорошей дочерью и сестрой. Но они сказали, что мне не обязательно быть хорошей. Сказали, что любят меня любой. И я им верю. Потому что, когда Рори болела, они сделали все, чтобы спасти ее. Даже когда надежды уже не осталось. Они ее не бросили, как мои биологические родители бросили меня. И я думаю… надеюсь… они не бросят и меня, если я заболею. А вы хотите отнять у меня эту семью и насильно поместить к биологическим родителям. А они ненавидят моего ребенка, хотя он ещё не родился. Я очень боюсь, что они будут ему вредить. Потому что я не сделала аборт, несмотря на их требования.
– Миз Стат, мы здесь для того, чтобы соблюсти ваши интересы.
– Тогда разрешите мне остаться там, где я живу.
– Да, я получила прощение Пола и Полин Андерсон о том, чтобы предоставить им право временной частичной опеки над вами.
– Мне с ними будет лучше.
– Протестую! Миз Стат не может самостоятельно принимать взвешенные решения и определять, что для неё будет лучше ввиду ее эмоциональной незрелости, – голос мистера Харта настолько меня раздражал, что мне хотелось разбить ему нос чем-нибудь тяжёлым. Планшетом, например. А потом заткнуть ему рот его же галстуком.
И, нет, я никогда не была доброй девочкой.
Терра, вообще, не место для добрых и слабых. Полин и Рори могут быть нежными цветочками, потому что у них есть Пол, который прибьет любого, кто попытается им навредить.
– Но, возможно, вам будет лучше с биологическими родителями? – начала мягко увещевать судья. – Да, у вас было непростое время. Но та связь, которая есть между родителями и их ребенком, способна преодолеть любые трудности.
Возможно, если бы со мной был Каи, я могла бы позволить себе слабость. Возможно, потом, когда все образуется, я снова попробую стать хорошей. Но сейчас мне нужно побыть жестокой.
– Если меня принудительно поместят в кровную семью против моей воли, я прекращу работать. А родители детей, которых я должна была лечить, получат письма, в которых я напишу о том, кто виноват в том, что их ребенок мучается или умирает. И каждая такая смерть будет на вашей совести.
– Вы угрожаете суду? – голос женщины походил сейчас на скрип снега. Но я без страха встретила ее взгляд.
– Я требую справедливости! Справедливости, которую заслужила! В моей жизни было много боли и не было нормального детства. И виноваты в этом мои биологические родители. В том, что заболела. Ведь это они решили пренебречь вакцинацией. В том, что я росла без любви. Они практически не общались со мной все эти годы. Но и общество на благо которого я неустанно работаю, мне задолжало. Почему вы – гражданское общество, позволили им отказаться от вакцинации? Почему вы позволили им подвергать жизнь маленького беззащитного ребенка смертельной опасности? Почему вы не желаете защитить меня от людей, по вине которых я страдала всю мою сознательную жизнь? Я не хочу жить с ними. И не хочу, чтобы они приближались ко мне или к моему ребенку. Никогда.
– Я услышала вашу позицию, – ответила судья сухо.
А через десять минут мы услышали судебное решение о том, что временную частичную опеку надо мной и моим ребенком получают Пол и Полин Андерсон. Но я должна дважды в неделю на протяжении года проходить психотерапию с целью найти взаимопонимание с биологической семьёй. И мои опекуны обязаны были этот процесс проконтролировать.
Это было горькой, но все же победой.
Отец орал, что так просто он это не оставит. Грозил новыми судами и тем, что не только меня, но и Рори у Андерсонов отберёт.
– Не слушай его, – шепнула мне на ухо Полин. – Это он от бессилия. Ничего он нам не сделает. Как на счёт того, чтобы по пути домой заехать в кондитерскую и купить шоколадный торт?
– Отличная идея. Но сначала я бы хотела сделать кое-что. Мне нужна будет ваша помощь. Хочу сменить фамилию. Точнее, убрать ее из моего имени. Остаться просто Астрид Эрден. Тут, наверное, потребуется ваше согласие?
– Ты уверена, солнышко? – спросил Пол осторожно. – Это не только их, но и твое имя. Ты имеешь на него такое же право, как и они.
– Абсолютно.
– Хорошо, – улыбнулся мужчина. – Если тебе этого, действительно хочется. Но потом мы поедем покупать самый большой шоколадный торт, какой только найдем в кондитерской. У меня теперь абсолютно официально есть три прекрасные девочки о которых я могу заботиться. И это стоит отпраздновать.
Я кивнула. Но для себя решила отметить этот день немного по-другому. Выберу в базе безнадёжных пациентов кого-нибудь и постараюсь вылечить.
