Текст книги "Таймири (СИ)"

Автор книги: Юлия Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Вот. Чтобы выпила до дна, – буркнул он. Нет, ему куда больше подошла бы роль злого доктора.

Когда удалился Кэйтайрон, в каюту юркнула Эдна Тау.

– Меня не должны здесь видеть, – коротко шепнула она. – Я пыталась помочь на кухне, но мне не доверяют.

Она проворно достала из-за пазухи какой-то флакончик.

– Моя микстурка быстро поставит тебя на ноги.

– Живая вода? – слабо спросила Таймири.

– Почти, – кивнула та. – А они, представляешь, решили, что это яд!

Испарилась индианка точно так же, как и возникла, – беззвучно. На полу остались только жирные следы от мокасин.

Через три часа после того как Эдна Тау намешала в лекарство свой эликсир, лоб заметно похолодел. Остановилась утомительная гонка мыслей, и Таймири почувствовала себя обновленной. Кто-то расщедрился и отдал ей пахнущую старой одеждой сорочку – с узорами и вышивкой. Наверное, Сэй-Тэнь. Она всегда питала слабость к вышивке.

На цыпочках, точно привидение, Таймири подкралась к двери. Снаружи играли на гитаре.

Остер Кинн пребывал в центре общего внимания и, судя по всему, получал от этого огромное удовольствие. Лихо перебирая аккорды, он сопровождал игру куплетами песенки собственного сочинения:

 
– Корабль теченьем не снесет,
ведь мы на якоре стоим.
Погаснет пламя, придет восход -
и страхи развеются, словно дым!
 

От каюты к краю кормы тянулись веревки с мокрой одеждой, а в центре кружка слушателей, шипя и искрясь, горел костер. Верно, затем, чтобы одежда скорее просохла. Сэй-Тэнь, Минорис, Эдна Тау и еще кучка матросов сидели на коленях, хлопали в ладоши и кивали в такт песне. Среди поклонников новоявленного артиста эстрады не обнаружилось только капитана да Папируса.

Папирус был убит горем. Он недоглядел, и его любимая бочка пала жертвой инквизиции. То есть, не совсем пала. Ее разрубили на куски ржавым, затупившимся топором и без зазрения совести бросили в огонь. Остер Кинн весьма убедительно дал капитану понять, что без костра не обойтись, потому как в критические минуты даже крохотный огонек поднимает дух. Тогда Кэйтайрон предоставил в распоряжение вахтенного пемзовую плиту и всю ту рухлядь, что имелась на яхте. То ли по ошибке, то ли с умыслом бочку Папируса тоже списали в расход.

Когда Таймири выскользнула на палубу, Остер Кинн перестал играть и просиял:

– А вот и наша нимфа! – воскликнул он. Та смущенно потупилась. В ночной рубашке до пят она действительно походила на нимфу.

– Не стесняйся, садись к нам, – позвала ее индианка.

Вокруг царило веселье. Кто-то приятельски похлопывал собеседника по плечу. Кто-то, причмокивая, смаковал из кружки пиво. А кто-то с умным видом порол горячку – и остальные над ним потешались. Оранжевые сполохи высвечивали из темноты лица – у кого с улыбкой до ушей, у кого загадочные и отрешенные.

Если бы над массивом пролетала какая-нибудь мудрая и наблюдательная птица, то глубоко в котловине наверняка заметила бы подрагивающее пятнышко света. Яхта по-прежнему находилась лишь в начале пути. Преодолев бурные пороги и покорив дерзкую вершину, она опять оказалась на отправной точке. Таково уж нехитрое правило жизни: после каждого конца обязательно наступает новое начало.

Таймири скромно присела рядом с Сэй-Тэнь.

– Спасибо тебе за рубашку, – тихо сказала она.

– А! Я тут ни при чем! – отмахнулась подруга. – Благодари капитана. У него в сундуке полно ненужной одежды.

– Не стоило ему беспокоиться. У меня и своей навалом. В плайвере.

Таймири задрала голову, надеясь разглядеть на крыше свою машину.

– Не трудись. Плайвер-то того… Сгинул. Я еще утром заметила. Так что теперь мы с тобой сравнялись. У обеих ни сменной одежды, ни припасов, – подытожила Сэй-Тэнь. После вынужденного купания она обмоталась какой-то простыней. (К слову, Эдна Тау тоже была в чем попало).

– Какая жалость! – вздохнула Таймири. – В плайвере лежало столько всего ценного… Постой, а откуда у капитана женская одежда?

– Говорят, – замогильным шепотом поведала индианка, – у него была жена, и он в ней души не чаял. А потом она умерла. И с того дня он бережет ее одежду как воспоминание.

Таймири передернуло.

– Приятного вечера! – пожелал откуда-то из темноты голос Кэйтайрона. Остер Кинн подбодрил пламя, разворошив дрова кочергой, и оно заиграло ярче. – Сегодня у вас заслуженный отдых. Но завтра чтобы все были в форме! Понятно?

– Угу, – уныло прогудел хор матросов.

– А что касается вас двоих, – обратился капитан к Сэй-Тэнь и индианке, – то вот вам мыло и полотенце. Таз с водой уже приготовлен. Марш в трюм да отмойтесь хорошенько! Не хватало еще, чтобы настил покрылся этой гадостью, этим жиром, – буркнул он.

Матрос, драивший палубу, довольно ухмыльнулся.

– Нас покинули две очаровательные дамы, – притворно всхлипнул Остер Кинн и затянул жалостливую песню.

…Заканчивались дрова, иссякали слова, закрывались глаза. Многих стало клонить в сон. Таймири подложила руку под голову и растянулась прямо на полу, перед догорающими угольями. Гитара издала последний вздох, пальцы взяли неверный аккорд, и исполнитель шумно засопел. Прохладный ветер колыхал высохшую на веревках одежду, стояло безмолвие…

Пробудилась Таймири, когда вконец продрогла. Она огляделась: команда спала богатырским сном, а от костра осталась лишь зола со светящимися вкраплениями. Небо побледнело. Пошатываясь и поеживаясь, Таймири побрела к каюте. Там она устроилась на кровати, завернувшись в плед. Минорис ночевала в своем излюбленном обветшалом кресле, а философ виртуозно храпел на боку. Сэй-Тэнь с Эдной Тау, наверное, по-прежнему смывают с себя жир. Хорошо им вдвоем. Уж весело, так точно.

* * *

В бинокль можно увидеть многое. Например, как Сэй-Тэнь примеряет пончо и, изображая из себя манекенщицу, прохаживается по вымышленному подиуму. Индианка аплодирует ей и беззвучно смеется.

А вон матросы, устанавливают фок-мачту. Многострадальный Папирус жмется в уголок. Никак не примирится с потерей любимой бочки. Кто-то должен убрать пемзовую плиту и очистить палубу от следов вчерашней вечеринки. А, отлично! Об этом позаботится тот парень со шваброй. Остеру Кинну можно расслабиться и ничего не делать. Только сперва следует найти капитана. Желательно, чтобы он сидел где-нибудь в рубке или руководил действиями матросов… Да где же он? Где?

– И кого это мы высматриваем? – приторно-любезно осведомился Кэйтайрон. От неожиданности Остер Кинн чуть не выронил бинокль. – Я вам что сказал? Искать водопад. А вы?

Капитан завладел биноклем и принялся изучать береговую линию. Через некоторое время он указал зазевавшемуся дежурному на довольно широкий участок озера, где берег не просматривался.

– Там быстрое течение, – бесстрастно проговорил он. – Туда и поплывем.

– Но… н-но! – заикнулся было Остер Кинн.

– Слабонервным просьба удалиться из зала, – металлическим голосом отчеканил капитан и, печатая шаг, отправился к команде.

Озеро, куда упала яхта, было непростое. В нем имелся внутренний источник, и с него начиналась большая извилистая река массива – Аламер. Начиналась довольно пологим водопадом. Неудивительно, что капитан решил по этому водопаду сплавляться. Бурные потоки Аламера низвергались в Большой котел и текли на запад, разделяясь далее на множество мелких ручьев. А ручьи пропадали под землей. Вода циркулировала по массиву точно так же, как по живому организму циркулирует кровь.

Таймири весьма успешно освоилась в своем солнечном сне и даже научилась летать. Она ощущала в себе столько силы, что могла бы, наверное, передвигать горы и укрощать диких зверей, если в том возникнет нужда. По всей видимости, Эдна Тау с эликсиром малость переборщила. Он был способен исцелить целую армию, а вместо этого достался одной Таймири. Сейчас она, вместе со стайкой птичек, парила над каким-то пожелтелым полем, ощущая радость, легкость и прочие составляющие счастья. «Когда вернусь из сна, – подумала она, – непременно сочиню новый эликсир, где бы присутствовали все эти компоненты. Немного радостного настроя, пара капель легкости. Что дальше?..»

Задумавшись над тем, какие бы еще ингредиенты включить, она ненароком свалилась с кровати. Ничего не скажешь, достойное приземление.

В ночной рубашке, босиком, она выбежала на палубу. Солнце стояло уже высоко. Команде было приказано сушить якорь, и теперь яхта двигалась в направлении водопада. Таймири поспешила к носовой части, где Сэй-Тэнь выясняла отношения с капитаном.

– Решили нас угробить, да? – кричала она с переходом на высокие ноты.

– Что вы! Это совершенно безопасный спуск. Здесь тупой угол наклона.

– Тупой?! Надо еще выяснить, кто тут тупой!

– Остынь, Сэй-Тэнь! – вмешался Остер Кинн. – Другого выхода всё равно нет!

– Но это же чистой воды безумие!

– Безумие – там, за водопадом! – бодро отозвался Кэйтайрон. – А вода здесь и вправду чистая!

12. Об узлах и коварстве

Плотно сжав губы, Таймири старательно обматывала себя канатом. Он прочный, он не порвется. Узел не развяжется. Она намертво закрепит его на фок-мачте.

– Нашему глубокоуважаемому сами-знаете-кому язык оторвать мало, – горячился Остер Кинн. – Надо же ему было ляпнуть!

А «глубокоуважаемый сами-знаете-кто», то есть капитан, ляпнул, ни больше ни меньше, следующее: «Водопад, – сообщил он, – не за горами. Поэтому советую всем отправиться в укрытие. А кто для этого чересчур смел, можете привязать себя к мачте».

Такая невинная, по мнению капитана, шутка повлекла за собой неожиданные последствия.

Пока Таймири изобретала новые морские узлы, Сэй-Тэнь, Остер Кинн и Кэйтайрон стояли, как завороженные. А яхта в это время неумолимо приближалась к кромке озера.

Сэй-Тэнь опомнилась первой.

– Что ж ты творишь? Жить тебе, что ли, надоело? – вцепилась она в подругу.

– Вовсе и не надоело, – беспечно отозвалась та. – Просто после того падения мне жутко захотелось опасностей.

– Опасностей ей захотелось! – всплеснула руками Сэй-Тэнь. – Эй, ты, поедатель змей! – позвала она Остера Кинна. – Образумь дуреху!

Но Остер Кинн сделал вид, что не слышит. Он взгромоздился на брус, уцелевший после поломки бушприта, и, раскачивая ногами, стал издавать призывные кличи, адресованные, без сомнения, бурлящей впереди реке.

«Таймири так похожа на мою покойную жену, – подумал капитан, прячась в рулевой рубке. – Та тоже любила адреналин. Потому и погибла. Эх, кабы я мог ее отговорить!»

Палуба опустела. Только Таймири, привязанная, стояла на носу и пыталась подпевать Остеру Кинну, который к тому времени покончил с призывными кличами и наскоро сочинил бойкую песенку. В нарастающем шуме слов было почти не разобрать, а страху всё прибавлялось и прибавлялось. Может, бросить эту затею и убежать поскорей в каюту? Она попробовала узел на прочность – тугой, негодник! Нипочем не развязать.

Когда судно увлекло в извилистое русло, Остер Кинн, который претендовал на роль носовой фигуры, ничуточки не испугался. Ему в лицо полетели тысячи брызг, задул влажный ветер, а в уши грянул грязный аккорд неистового водного этюда. Он устремил дерзкий и бесстрашный взгляд туда, где вскоре должна была оказаться яхта. Его яхта. Сейчас это была только его яхта. А капитан и все прочие – трусы, да, именно трусы – держались под крышей, где-то за его спиной, и не значили для него ровным счетом ничего. Конечно, кто-то самоотверженно стоит у штурвала. Но что может этот маленький, никчемный штурвальчик в эпицентре неистовой стихии?

Таймири никогда бы не согласилась занять место Остера Кинна. Как он, бедняга, до сих пор не угодил в поток?! Всё-таки с ее стороны было неимоверной глупостью привязать себя к мачте. В каюте ей было бы гораздо удобнее, теплее, а главное, безопаснее.

Она попала на какой-то чудовищный аттракцион, где тебя бесконечно швыряет то вверх, то вниз, а ты не можешь даже двинуться. И так до тошноты.

– А-а-а-а! – кричала Таймири, молясь, чтобы не подвели веревки. Судно преодолевало пороги, скребя днищем по подводным камням. Обшивка трещала, угрожая дать течь. Таймири трясло.

Ах, почему бы этой яхте не стоять где-нибудь в порту желтого, как охра, побережья? Почему бы не качаться на безмятежных волнах моря Вольфери? Не нужно больше опасностей, не нужно приключений! Есть же на свете мудрые, рассудительные люди, которые мирно живут в своих домах, едят по утрам кашу из мериники и слушают переливы десятиструнного фарнета. А если поманит их зов из сверкающей жемчугом, неведомой дали – нет-нет, они не бегут на этот зов. Они затыкают уши, едят больше мериниковой каши и идут на какой-нибудь провинциальный концерт, где фарнеты звучат в два, а то и в три раза громче. И так, постепенно, день за днем, эти благоразумные люди утрачивают способность видеть чудеса… Они хиреют прямо на глазах, становятся тусклыми и серыми, как осеннее небо.

«Нет, – решила Таймири, – я не хочу превратиться в бесцветного обывателя. Если уж без приключений никак нельзя, пройду через них, как через тернии. И уж наверняка там, за терниями, будут звезды».

Ее обдало студеной, пузыристой волной, и она зажмурилась.

* * *

Икротаус Великий растерянно стоял перед зеркалом. Сейчас он не был ни великим, ни всемогущим. Ввязавшись в нешуточную шахматную игру, он оказался в ней всего лишь пешкой, которую ничего не стоит раздавить. Что изменило его за такой короткий срок? Что или кто?

Напротив он видел человека, не заслужившего тех титулов, которыми его когда-то награждали. Кроме одного титула – болван.

«Я недостоин носить эту парчу и этот бархат, – вздыхал он. – А шапка с рубинами сидит у меня на голове, как шутовской колпак. Даже скипетр мне не принадлежит. Безвольный, жалкий трус!»

– Объяснись с ней сегодня, – заговорило отражение в зеркале. – Скажи, что больше не будешь ползать у нее в ногах. Дай понять, кто тут главный!

– Но как? Как я ей скажу?!

– Что, поджилки трясутся? – съязвил воображаемый собеседник. – Честное слово, ведь она всего лишь женщина! Если не сможешь ты, с ней разберусь я. И тогда пеняй на себя.

– Ты? Но ведь ты плод моей фантазии!

– Может, и так. Но я сильнее тебя. Как надумаешь сдаться, подведи ее к зеркалу. Тут-то я и возьмусь за дело. Буду твоим адвокатом. Вместе мы непременно выпутаемся из сетей этой мегеры. Ну что, идет?

Икротаус заколебался. Жухлая кожа на его лице (хотя он был еще довольно молод) пошла пятнами.

– Договорились? – напирало отражение.

Авантигвард уже собрался заключить сделку, но тут в покои ворвалась Терри. Та самая, которую в народе именовали ведьмой. Отражение скорчило недовольную гримасу и убралось восвояси.

– Что ты перед зеркалом кривляешься? Как маленький! – бросила та и медоточиво добавила: – А я тебе вина принесла, красного.

Иной раз в ее словах сквозила такая напускная заботливость, что хотелось бежать без оглядки. Но дворец стал для Икротауса темницей, а золотая цепь у него на шее представлялась удавкой, которая нет-нет да и затянется. Эта цепь со знаком власти гнела его. Он прекрасно понимал, что страна под его «чутким» руководством превратится в руины, а ведьма наживется на добыче лунного камня и укатит в свою заморскую державу.

«Смирись, – сказал себе Икротаус. – Ты сам виноват».

«Нет! – беззвучно крикнуло отражение. – Не смей смиряться! Действуй!»

Терри поставила на покрывало поднос с бокалами. В них безобидно искрился рубиновый кагор. Отражение видело, как в один из бокалов она подсыпала яд.

«Презренная женщина! Неужели все они одинаковы? Коварно подберутся к тебе, вотрутся в доверие, а потом – раз – и ключик, который ты бережно хранил у сердца, украден. Ты таешь, ты превращаешься в этакую безвольную лужицу или смиренный половичок, о который можно смело вытирать ноги. Пора с этим кончать!», – сказало Икротаусу отражение. К вышеупомянутой особе оно питало явную неприязнь.

– Выпьем за процветание, – предложила Терри. – Бери бокал. Да нет, не этот. Другой.

Авантигвард сразу смекнул, что к чему. За суетливостью ведьмы наверняка кроется обман. А то, может статься, и предательство. Хотя, что лжецы, что предатели – всё едино. Они как головня на колоске светлых человеческих чувств.

Правитель отодвинул бокал, и отражение бесшумно поаплодировало. «Вот, это я понимаю. Если хочешь показать характер, нет ничего лучше отказа».

– С этого дня, – решительно сказал Икротаус, – ты отстраняешься от дел. Теперь государственными вопросами я буду заниматься лично.

Терри побледнела и столь же решительно ударилась в слезы. Она так умело разыгрывала из себя жертву непонимания, что на месте Авантигварда смягчился бы любой. Но первые пять минут тот был непреклонен. Следующие десять он мрачно раздумывал, способна ли женщина биться в истерике более получаса. Когда же истекло полчаса, не выдержал и потряс ее за плечо:

– В самом деле, сколько можно распускать нюни? Что ты как маленькая?! – воскликнул он.

«Не проняло, – сообразила Терри, всё еще рыдая в три ручья. Вернее, делая вид, будто рыдает. – Значит, придется использовать запасной план».

В детстве о запасных планах нянюшки и матушки прожужжали ей все уши, так что с этим проблем не предвиделось.

«Что там у нас? – стала припоминать она. – Привораживающие зелья? Позапрошлый век. Угрозы? Их сейчас всерьез не воспринимают. О! Вот оно! Гипноз! Вернейшее средство».

Перед гипнозом умудренные опытом матушки и нянюшки всегда советовали как следует пореветь, потому что красные глаза – залог успеха. Чем краснее глаза, тем ощутимей результат.

Терри уставилась на Авантигварда своими краснющими глазами и, шмыгнув пару раз носом, подползла к нему по шелковому покрывалу.

– Смотри на меня, – растягивая слова, приказала она.

Икротаус нехотя повернулся и встретил демонический взгляд ведьмы.

«Отравлю – и дело в шляпе, – подумала та. – От него ведь всё равно никакого проку».

Она дотянулась до бокала, куда предварительно подсыпала «секретный ингредиент».

– Ты подчиняешься мне. Ты во всем слушаешь только меня, – речитативом произнесла она, неотрывно глядя на него. – Пей.

Икротаус покорно взял бокал. Но отражение в зеркале не дремало. Его отражение. Он по-прежнему сидел напротив зеркала, безвольный, жалкий, но уже не трус.

«Делаю это в первый и последний раз», – соблаговолило отражение и одним точным ударом выбило бокал с ядом из рук Авантигварда.

Вино разлилось по покрывалу.

* * *

Внезапно река присмирела, и течение замедлилось. Полированные берега из адуляра поросли стройными сосенками с голыми красными стволами и пышными кронами зеленой хвои. Неужели всё закончилось?!

Удостоверившись, что за борт ее не смоет, Таймири кое-как развязала узел и унесла ноги подальше от злополучной мачты. В ходе отступления она чуть не запуталась в огромном, как простыня, полотенце, которое мирно трепетало на ветру. Кроме полотенца, на веревках сушился ее походный костюм. Самое время переодеться.

Из рубки за Таймири наблюдал Кэйтайрон. Он хмурился, шевелил губами и озабоченно мял свою фуражку, которая впервые за всё путешествие покинула его лысину.

«Почему она так напоминает мне мою супругу? Те же волосы, те же движения. Это невероятно! Я много чего забываю, но о том, что у нас была дочка, мне не забыть никогда…»

Ход его мыслей прервал возглас Остера Кинна:

– Ого! Да там, впереди, еще один водопад!

Этот водопад был больше предыдущего и, что самое главное, он был отвесный. Если капитан согласится на скоростной спуск, то может статься, что яхта продолжит путь по реке не иначе как в виде щепок.

«Дурья башка!» – обругал себя Кэйтайрон и стал созывать матросов. Надо было в срочном порядке пришвартовываться к берегу. Вялое поначалу течение усыпило его бдительность, а расслабляться было никак нельзя. Ох, и хитра же эта река со своими обманными маневрами!

Они насилу пристали к берегу. Течение норовило утащить корабль за собой, и стремительность, с которой мчался поток, была подобна стремительности лавины. На отшлифованном водою скате едва ли можно было найти место для причала. Ничего, никакой зацепки. «ПЦР» беспомощно скользил вдоль берега, не имея возможности закрепиться. Поэтому команде и пассажирам не оставалось иного выхода, кроме как совершить экстренную высадку.

Бытует мнение, что настоящий капитан не покидает судна, даже когда оно терпит крушение. Посмотрел бы Кэйтайрон на того храбреца, который бы осмелился это заявить!

Первым на землю спрыгнул Остер Кинн. Он удерживал канаты изо всех сил, чтобы хоть как-то притормозить движение яхты. Как только на суше очутились матросы, они бросились ему помогать. И Папирус в этом деле принял самое живое участие, потому как на кону стояло не что-нибудь, а его писчая бумага.

Но как ни лезли они из кожи вон, как ни надрывались, в состязании по перетягиванию канатов победила река. Едва капитан и пассажиры соскочили на берег, натянутые до предела тросы лопнули, и яхту стало относить к водопаду.

Когда-то Кэйтайрон собственными руками сколачивал ее корпус, трепетно прикасался к только что сооруженной мачте, гордо поднимал к небу развевающийся флаг. Несмотря на свою вопиющую забывчивость, он навсегда запомнил, как впервые отправился на рынок за снастями. Как придирчиво выбирал компас и карты, а седой, повидавший виды моряк дымил ему в лицо туго скрученной, заграничной сигарой.

Теперь эти воспоминания разом нахлынули на него, и к горлу подкатил противный, вязкий ком. С горьким сожалением взирал он на удаляющуюся корму. Надо было, и правда, утонуть с любимой яхтой, как тонут настоящие капитаны.

– Ой, глядите! – испуганно воскликнула Минорис, откидывая со лба челку. – Там, кажется, Зюм!

Визгливо тявкая, по палубе бегал щенок. Издалека он был похож на белый пушистый шарик. Такой милый, ласковый клубок с мелькающим в воздухе хвостиком…

Минорис не выдержала и ударилась в слезы.

– Он же не выживет! Он пропадет! – жалобно причитала она. – Почему никто не взял его на берег?!

«Странно, – подумала Таймири. – Он появляется и исчезает, когда ему вздумается. Бедная Минорис. Она-то убеждена, что Зюм простая собака».

Сэй-Тэнь выглядела задумчивой и даже какой-то отрешенной.

– Я привыкла к лишениям, – проронила она. – Без этого, знаете ли, жизнь не жизнь.

Но Кэйтайрон ее слов не слышал. Лишиться яхты было для него сродни смерти. Он присел на корточки и спрятал лицо в шершавых ладонях.

А Папирус тихонько плакал в сторонке. Без бумаги он больше не сможет писать книги. Все его труды пошли насмарку. Он зря растратил свой талант, напрасно берег пачки неотправленных писем.

– Ну-ну, не хнычь, – утешила его Эдна-Тау. – Ты думал, что твое призвание книги, и, кроме книг, ничего не замечал. Теперь, когда у тебя отнялась возможность творить, погляди-ка по сторонам. Наш вождь говорит: потерял стрелу – найдешь две. Уплыло каноэ – приплывёт целая флотилия. Оглянись, вокруг столько возможностей!

– Не будем медлить, – собрав всю волю в кулак, проговорил капитан. – Лес кишмя кишит разным зверьем. Здесь даже хищники водятся! И чем быстрее мы пересечем сосняк, тем меньше вероятность с ними встретится.

– Кхм, позвольте заметить, – вежливо начал философ, – что хищники имеют привычку преследовать подвижную добычу. А выживает тот, кто затаился.

– По мне, так лес вообще какой-то безжизненный. Вымерло тут всё, – ввернула Таймири.

– Э-ге-гей! – воскликнул Остер Кинн. – Может, этот бор и ведать не ведает, что такое лесная подстилка и моногоярусность, да только грызунов здесь хоть отбавляй! Я это не понаслышке знаю.

– Так что, ты уже бывал в горах? – удивился Кэйтайрон.

– А то как бы я с Эдной Тау познакомился! – веско заметил тот. Неуемная тяга к острым ощущениям вечно влекла его в запретные края. И не было в стране такой долины или возвышенности, куда бы ни ступила нога Остера Кинна.

– Тогда ты нас и поведешь! – обрадовался капитан и со спокойной совестью назначил его проводником.