Текст книги "Таймири (СИ)"

Автор книги: Юлия Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

9. О том, как возвращаются вредные привычки

Левый борт яхты скользил почти вровень со стеной из ледяного шпата. Вот-вот останется без обшивки. Зато Таймири могла сколько угодно любоваться собой. Чем скала не зеркало? До пузырьков да звездочек в глубине окаменелого цунами ей дела не было.

Любовался отражениями и Остер Кинн. Сперва своим (ничего не скажешь, хорош!), потом отражением Таймири (тоже хороша, но вот если бы не вертелась…). В итоге, его околдовали те самые звездочки и пузырьки, на которые Таймири не обратила внимания. Они соединились в гигантское причудливое ожерелье и тянулись вдоль утеса нескончаемой гирляндой.

– Экие бусы! Великанше в пору! – присвистнул он.

– Что еще за бусы? – обернулась та.

– Погляди дальше своего носа – увидишь.

Таймири сделалась мрачнее тучи. С раннего утра – и уже читают нотации. Она нарочно заградила Остеру Кинну вид, тряхнула шевелюрой и даже приготовила колкий ответ. Но тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Их обоих по-настоящему околдовали.

Таймири вдруг перенеслась на заснеженную вершину горы, а Остера Кинна с головой окунули в холодный и таинственный океан. Но, собственно, на него голос Эдны Тау всегда так действовал. Когда она пела, индейский вождь племени Знойной Зари впадал в транс, а бравые воины (если они, конечно, находились в пределах лагеря) начинали плакать, как дети.

Остер Кинн прислушался.

 
– Лотоса цветы
Утром раскрываются
С росчерком зари.
Коль в постели ты,
Встать не запрещается.
 

Встань да посмотри, – разливалась в воздухе песня. Несомненно, голос принадлежал Эдне Тау. Но что она забыла в бурной реке Стрилл?

 
– Облака игристые,
Лепестки волнистые,
В небе расцвели.
Стали частью лотоса,
Что вплетает в волосы
Солнце исстари…
 

Индианка плыла в каноэ навстречу яхте и безмятежно рыбачила. А рыбы у нее скопилось видимо-невидимо! Стало быть, и рыбу песня заколдовала.

– Вот ведь хитрюга! Запрещенные методы применяет! – не выдержал Остер Кинн. – Эй, Эдна Тау! Я узнал тебя!

Его оклик застал индианку врасплох. Выронив удочку, она устремила на него долгий и пристальный взгляд.

– Ах, друг давнишний, ты ли это?! – с акцентом воскликнула она. – Когда в последний раз с тобою мы курили трубку мира?

– Да уж не помню! А ваш вигвам? Он цел?

– Еще бы! Хотя после битвы с Бурыми Року в поселении сгорело много хижин.

Таймири с любопытством перегнулась через мостик. Долго они будут еще так любезничать?

– Давай, взбирайся к нам! Каноэ пустим сзади! – крикнул Остер Кинн, приставив ладонь ко рту. Весьма разумное решение. Течением челн уносило всё дальше, и Эдна Тау подналегла на короткое весло, чтобы пристать к кормовой части судна. Остер Кинн сбросил ей конец веревки.

У индианки были узкие карие глаза, а за спиной болтались две иссиня-черные косички. Смуглое ее лицо менялось подобно трепещущему пламени свечи: она умела разговаривать молча. И когда Таймири закончила привязывать каноэ к такелажной цепи, то застала в самом разгаре живейшую беседу:

«Спасибо, что одолжила мне тогда меткую стрелу, – подвигал бровями Остер Кинн. – Иначе я не сумел бы опередить твоего брата Кривое Копье».

«Духи гор тебе в помощь, бледнолицый брат, – сощурились глаза Эдны Тау. – Но Кривое Копье и без того не мастак стрелять из лука».

«Вот вам и очередной нелегал, – подумала Таймири. – То-то разозлится капитан!»

Вообще-то, ей очень нравились индейцы. Вольный народ с древними обычаями. Они высекают из камней наконечники стрел, расшивают стены хижин причудливыми узорами и слагают красочные истории о подвигах соплеменников. В детстве Таймири глотала книжки об индейцах одну за другой. Но о том, чтобы встретить их взаправду, даже не помышляла.

Если капитан выгонит Эдну Тау, это будет сущей несправедливостью! А с другой стороны, что стоит индианке околдовать Кэйтайрона своей песней? Пара пустяков!

– Кто обучал тебя мастерству усыпляющего пения? – словно в ответ на мысли Таймири, спросил Остер Кинн.

– Старая Овдорна, кто же еще? – рассмеялась Эдна Тау. – Помнишь, как она хотела сделать из тебя непобедимого фардарина? Ты еще тогда пытался увильнуть.

– И увильнул! – гордо отозвался тот. – Но она действительно многому меня научила. Без ее советов я бы в пустыне не выжил.

– А кто такая старая Овдорна? – встряла Таймири.

– О! – закатила глаза индианка. – Она – самая мудрая женщина в племени.

– И самая докучливая, – подхватил Остер Кинн. – Ее ученики иной раз просто стонут.

Эдна Тау задержала на шутнике свой коронный испепеляющий взгляд и произвела рукой жест, который для непосвященного мог означать всё, что угодно. Остер Кинн понял правильно и тотчас замолк. Возводить напраслину на старшую в поселении было равносильно преступлению. За такое проклинали и изгоняли без права на возвращение.

– А неужели вы, и правда, живете в массиве Лунных гор? – зачарованно спросила Таймири. – Говорят, это гиблое место.

– Ничего подобного, – ответила Эдна Тау. – Его считают гиблым как раз потому, что там живем мы. А еще, – она поморщилась, – ненавистное племя Бурых Року. Они режут пришлых, как белок.

– Белки, – облизнулся Остер Кинн. – Давненько я бельчатинки не едал. Поймать бы парочку…

– Да изжарить, как когда-то! – замечталась Эдна Тау. И тут они, как ни в чем не бывало, принялись обсуждать все прелести пикника.

Таймири фыркнула. Может, индианка и охотник хоть куда, но едва ли она готовит лучше тетушки Арии. И как так вышло, что Остер Кинн набрел на поселение краснокожих? Неужто он уже бывал в массиве?

– Бывали, а капитану ни слова?! – перебила Таймири, когда речь зашла о приправах. – Вы бы его, как нечего делать, переубедили! Кому охота лезть в массив?!

– А на что мне переубеждать? – пожал плечами путешественник. – Его причуды меня вполне устраивают.

– Если ваш капитан и правда такой малахольный, я была бы не прочь с ним повидаться, – заметила Эдна Тау.

Остер Кинн резко и как-то сдавленно рассмеялся.

– Играй, малыш, пока играется. А капитана, как и злых духов, раньше времени призывать не стоит.

Таймири уже давно стала подозревать, что подхватила от философа какую-то заразу. Иначе как объяснить эти странные приступы задумчивости? Моет она, скажем, посуду – и тут, ни с того ни с сего, нахлынет волна размышлений. Такая волна, что и захлебнуться можно. Когда Остер Кинн сравнил капитана со злыми духами, на нее вновь нахлынуло. Стала столбом – и хоть бы что.

Эдна Тау тем временем весьма опрометчиво предложила раскурить трубку мира. Остер Кинн с готовностью уселся на пол и осведомился:

– Что курить будем?

– Сосновую кору, разумеется.

При этих словах он как-то сразу скис. Но когда Эдна Тау принялась наполнять трубку толченой корой (так похожей на его любимый табак!), снова оживился. Первой затянулась индианка. Дым она выпускала медленно и сосредоточенно. Думала составить из колечек фразу. Но дело подпортил ветер. Ни судовладельцу, ни матросу, ни пассажиру на реке Стрилл не удавалось до сих пор выдуть из трубки хоть сколько-нибудь четкое словцо.

Следующей трубку получила Таймири. Правда, она не особо понимала, что делает, потому как мысли ее витали невесть где. Втянув едкие пары, она закашлялась, как больной на последней стадии чахотки. Из глаз брызнули слезы. Но Остер Кинн на это лишь снисходительно улыбнулся. Сам он пропитался дымом, как старая печная труба.

– Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь! – воскликнул он, выпустив пепельно-серое колечко. – А ведь я завязал с курением!

Запасы сосновой коры значительно истощились, и церемония подходила к концу, когда волосы на затылке у Остера Кинна вдруг встали дыбом. Прямо над ним злобно высился капитан. И если бы у капитана были дротики, он точно нашел бы им применение.

– С того дня, как вы появились на моей яхте, здесь творится незнамо что! – гаркнул он прямо на ухо путешественнику. – Сначала щенка приволокли, теперь какую-то дикарку. У меня тут что, дом милосердия?! И прекратите, в конце концов, курить!

Эдна Тау встала и слегка поклонилась.

– Прошу прощения, – сказала она. – Это вы капитан?

– Ясное дело, я, – опешил от неожиданности тот. Он и понятия не имел, что дикари умеют разговаривать на его языке.

– Я вот думаю, что же у вас кораблик – и без названия, – выразила свою мысль индианка. – Нужно непременно дать ему имя, иначе нас всех ждет верная гибель.

– Г-гибель? – побледнел Кэйтайрон. Он, конечно, тысячу раз слыхал от бывалых моряков, что, мол, как яхту назовешь, так она и поплывет. Но никто не говорил ему, что может угрожать безымянной яхте.

– Так как назовем? Развалюха? – предложила Таймири.

– В «Развалюхе» слишком много слогов. Не пойдет, – забраковал Остер Кинн. – Надо что-нибудь покороче…

– Фарнао! – блеснула эрудицией Эдна Тау. На древнем наречии «фарнао» означало «бессмертный».

– Не годится, – отмел Кэйтайрон. – Нужно что-то родное, своё что-то.

– Царь! Назовите ее царем! – выпалила Таймири. В случае неудачи она решила штурмовать мозг Остера Кинна всеми известными ей словами. Однако не пришлось.

– Лучше – Царь Реки!

– Прекрасный Царь Реки!

Так и окрестили. Чуть позже Остер Кинн, обвязавшись для надежности двумя стропами, выводил малярной кистью красную надпись на боку яхты: ПЦР. Коротко и красиво!

Папирус тем временем корпел над секретным поручением капитана. А поручили ему, ни много ни мало, подготовить новый блокнот с командами (потому что со старым весьма успешно расправился Зюм). Благо, команды Папирус знал наизусть. Кэйтайрон был предусмотрителен и всегда выкрикивал указания так, чтобы их слышали даже трюмные крысы. Что забудет он, то непременно вспомнят матросы. Однако лишь в Папирусе сочетались образованность и исключительная память. Правда, капитану всё же стоило учесть его склонность к домысливанию. Никто и не заметил, как в перечень основных команд прокрались новые выражения: «Перекур!», «Перекус!» и «На боковую!».

Если пройти пять шагов от заветной бочки Папируса к носовой части, то можно застать Остера Кинна за выманиванием табака у Эдны Тау.

– Ты ведь сказал, что бросил курить! – всплеснула руками та. Она поправила правый мокасин, где всегда хранились высушенные листья растений, и приняла неприступный вид.

– Так это было когда?! И вообще, мало ли, что я сказал. Знаешь ведь, люди меняются…

– Иногда чересчур быстро, – назидательно заметила индианка. – Ну да ладно, кто я такая, чтобы тебя учить? – Она нагнулась к мокасину-аптечной лавке, выудив оттуда темно-зеленый лист табака. – Держи.

Подул холодный порывистый ветер, и Эдна Тау закуталась в своё пестрое пончо.

– А вот и он, второй водопад, – констатировал Остер Кинн. Можно было подумать, что водопад – это всего-навсего старый знакомый, который припозднился на встречу и которого все заждались.

Когда яхта всеми правдами и неправдами достигла самого опасного на реке места, капитан распорядился спускать паруса и выбираться на сушу. Плыть дальше оказалось невозможно, потому что за излучиной, пенясь и клубясь, ревел водопад. Он, как и предыдущий, низвергался со скалы в реку Стрилл. И массив Лунных гор встал перед путниками непреодолимой стеной. Умный в гору не пойдет? Нет, это не про капитана. Он-то как раз вознамерился восходить по отвесу.

Матросы сновали по палубе с загнанным видом, а среди всей этой толкотни и суеты безмятежно восседал за бочкой Папирус. Он пил кофе и посматривал на пар из чашки, когда перед ним вдруг материализовался Кэйтайрон и приказал очистить от хлама трюм. Папирус даже бровью не повел. Ух, как тут вскипел капитан! Сочинив на ходу многоэтажное ругательство, он опрокинул пресловутую бочку и отправился наводить порядок самостоятельно.

– Раз вы все из себя боны-фанфароны расфуфыренные, без вас справлюсь! – напоследок гаркнул он. – Но как дело до жалованья дойдет, на свою долю можете не рассчитывать!

Взобраться по гладкой поверхности капитан рассчитывал с помощью специальных ног-прилипал. Располагались они у самого днища, и, чтобы до них добраться, следовало сперва разгрести завалы снастей, ведер и прочих незаменимых вещей.

Таймири следовала к каюте, вжавшись в стену и стараясь никому не мешать. В детстве тетушка Ария рассказывала ей, что глубоко-глубоко под водою живут темно-зеленые скаты. Они плоские, такие плоские, что при желании могут свернуться в трубочку. Вот и Таймири старалась быть плоской, насколько это возможно. Шум на палубе стоял неописуемый, так что оглох бы, наверное, любой скат.

Следом за Таймири неслышно крался Зюм, и его определенно не интересовало, отчего на корабле такой переполох. Стоило приотворить скрипучую дверцу – как Зюм шмыгнул внутрь. В каюте ничего не изменилось: примостившись на полу, подле ног Диоксида, Минорис по-прежнему ловила каждое его слово. Сэй-Тэнь – счастливица – спала сном младенца. За нее, судя по всему, уже никто не волновался.

«Тоска зеленая», – подумала Таймири и решила переждать суматоху где-нибудь в другом месте. К примеру, на шезлонге под навесом. Она рассеянно теребила серебряную цепочку у себя на шее, когда «ПЦР» стал на причал (или, проще говоря, столкнулся с береговой линией). Произошло это столь стремительно, что матросы разом замолкли, а Таймири чуть не повалилась на пол вместе с шезлонгом. Речной берег здесь был крутой и каменистый. И около часа ушло только на то, чтобы вызволить яхту из лап стремительного потока.

Остер Кинн на пару с Эдной Тау бойко крутили педали в трюме, понуждая вращаться черное гусеничное колесо. Благодаря их усилиям яхта потихоньку выползала из реки. А капитан потирал руки: скоро, совсем скоро он очутится на твердой земле!

Одно правило он усвоил твердо: какой бы абсурдной ни была твоя затея, главное вовремя обзавестись бесплатной рабочей силой.

* * *

В плечо тетушке Арии уткнулся носик бумажного самолетика. Она вздрогнула и обернулась. Поблизости – никого. Только там, за кучей осколков адуляра, стражник охаживает кнутом очередного бедолагу. На всякий случай тетушка Ария присела. Откуда здесь появился этот самолетик? Кто его бросил?

Она даже представить себе не могла, какое огромное расстояние преодолел простой самолетик оригами! Как несли его ветры на своих могучих крылах, как приветственно шелестели ему сосны массива, как ополчилась на него ворчливая грозовая туча. Послание Таймири долго носилось между небом и землей. Лишь счастливая случайность (а может, и не случайность) привела его по извилистым ходам в глубокую, гулкую пещеру.

Таймири, конечно, невдомек, что жизнь ее любимой тети полна лишений и тревог, и потому племянница пишет о пустяках. В прежние времена тетушка Ария могла бы до слез смеяться над пустяками. Она бы уж точно надорвала животики, слушая, как охотится на рыбу некий Остер Кинн. Как подныривает под пенистые волны и улюлюкает потом на всю округу, если вышел крупный улов. А еще ее наверняка позабавили бы рассуждения Таймири о щенке по кличке Зюм. Одна кличка чего стоит!

Но сейчас времена другие. Не успела она дочитать письмо, как его вырвал надзиратель. Пробежал глазами записку – благо, обратного адреса там не значилось – осклабился и порвал на мелкие клочки. Тетушка Ария задрожала мелкой дрожью.

– Переписка запрещена! – рявкнул стражник. – Работать! Работать, кому сказано! Пока руки-ноги целы… Что у нас полагается за переписку, а? – обратился он к напарнику.

– Хе-хе, – злобно оскалился тот. – У нас за это руки отрубают. Да-а-а. Завтра поутру отрубят.

Они лениво удалились прочь, и Ария в бессилии рухнула на груду голубых камней.

– Камешки вы, камешки… – заплакала она. – Кабы вы могли меня вызволить. Кабы ваша матушка-скала меня защитила. Но теперь уже всё кончено.

* * *

Таймири наскучило прохлаждаться под навесом, и для разнообразия она решила наведаться в трюм. Однако на лестнице ее чуть не сбил капитан. Вылетел из трюма, как пушечное ядро!

– Вот это стремительность! – подивилась Таймири и, придерживаясь за шаткие перила, спустилась в полумрак. Там, покачиваясь и загадочно мерцая, горели два масляных светильника, да жужжал какой-то механизм.

На огромном и, судя по всему, нечищеном велотренажере вовсю крутили педали Остер Кинн и Эдна Тау.

– Что с капитаном? Вы его обидели? – поинтересовалась у них Таймири.

– Его трудно не обидеть, – отчеканила индианка. Она пропотела насквозь и отдувалась, как кузнечные меха. – А что с ним не так?

– Он какой-то скисший и… – Таймири поискала слово. – Морщин у него много, вот.

– Это оттого, что он постоянно чем-то озабочен, – выдохнул Остер Кинн. – У всех мыслящих людей рано или поздно появляются морщины. Да и не у мыслящих тоже.

– Значит, и у меня появятся? – ахнула та.

– А то ты не знала! – поддразнила ее Эдна Тау. – Оглянуться не успеешь, как превратишься в старушку. Жизнь, как ни крути, быстротечна.

Глаза у Таймири сделались по пятаку.

– Не хочу в старушку! – крикнула она и убежала наверх. Выскочила из трюма, как недавно капитан. А может, и еще проворней.

– Ох, и смешная же она, – покачала головой индианка. – Какие только мысли бродят в ее девичьей головке!

– А какие бродили в твоей лет эдак двадцать назад? – хитро полюбопытствовал Остер Кинн.

Эдна Тау перестала крутить педали и наклонилась к нему.

– Пообещай, что никому не расскажешь.

Тот ударил себя кулаком в грудь:

– Клянусь своей последней змеей!

Тогда индианка нагнулась еще ниже и прошептала:

– Я мечтала добыть зуб вождя. Чтобы научиться метко стрелять из лука и поразить местного обольстителя.

Остер Кинн не удержался и прыснул со смеху.

– Поразить – в смысле прикончить? – уточнил он. – А если не прикончить, то ведь есть же… – хи-хи-хи – есть же куда более доступные средства!

Капитан Кэйтайрон так разорался, что заглушил своим криком шум воды. Матросы во главе с боцманом, кок и даже юнга ходили по струнке и старательно исполняли приказы. Потому что если не старательно – то влетит.

– Приехали! – грохотал капитан. – Разматывайте канаты, да поживее!

Потом он с не меньшим энтузиазмом отправился грохотать в трюм.

– Добро пожаловать на берег! – оглушительно объявил он. У Остера Кинна чуть не лопнули барабанные перепонки. Эдна Тау испробовала на капитане свой знаменитый уничтожающий взгляд (единственное, что ей удавалось лучше, чем стрельба из лука). Не подействовало.

Кэйтайрон схватил швабру и тут же полез вглубь трюма, где зловеще лежали хлопья пыли да шныряли из угла в угол грызуны.

– Сколько грязи, а! – возмутился он и погрозил шмыгнувшей мимо крысе:

– Ух, найду я на вас управу!

Он принялся так нещадно мести пол, что Остер Кинн закашлялся, а Эдна Тау зажала нос. Они выскочили на палубу, взъерошенные и возмущенные. Матросы обходили их стороной и вопросов предпочитали не задавать. Потому как и без того было ясно: капитан снова разбушевался.

А Кэйтайрон в эту минуту преследовал только одну цель – добраться до места, куда встроены ноги-прилипалы, этакие большие красные вантузы, которые могут присасываться к любой наклонной плоскости.

Проснулась Сэй-Тэнь, когда этого никто не ждал. Она окинула каюту затуманенным взглядом – пустота. Острое ощущение одиночества. Через немытый иллюминатор внутрь пробивался дневной свет.

Спустив ноги на пол, она припомнила свой мутный, изнурительный сон. Сколько он длился? Неделю? Месяц? Год?

– Ну, уж не год, так точно, – рассудила Сэй-Тэнь. – Не может же яхта целый год плавать по одной несчастной реке!

Единственное, чего ей сейчас хотелось – так это поговорить. Неважно с кем, пусть даже с эксцентричным философом.

Но тут в каюту ворвалась Таймири.

На море Эрбий, куда ездят отдыхать все порядочные жители столицы, Сэй-Тэнь много раз видела красных блестящих крабов. Когда краб взбирался на скалу, его ради забавы сталкивали в воду каким-нибудь прутиком. При этом краб щелкал клешнями, дико вращал глазами и, вообще, жутко паниковал.

Таймири сейчас почему-то особенно напоминала эрбийского краба.

– Сэй-Тэнь, скажи, что я не состарюсь! – заламывая руки, воскликнула она. – Неужели это со мной произойдет?!

– Со всеми происходит, – пожала плечами та. – И ты никуда не денешься. А еще ты умрешь.

– Бессердечная! – вскричала Таймири. – Тебе нет дела до чужих страданий! Дрыхнешь круглые сутки!

– Я не дрыхну, – жестко сказала Сэй-Тэнь. – В стране наступил кризис.

– Что? Как ты узнала?

– Больницы переполнены, в магазинах и на складах шаром покати, с образованием – беда, – равнодушно продолжала Сэй-Тэнь. – Спрашиваешь, как я узнала? Телепатически. Моя Айрин сейчас в палате, ее сбил плайвер. Врачи говорят, город кишит преступниками. Ходят слухи, что Икротауса Великого видели у ворот в городскую тюрьму. Якобы он выпустил на свободу всех заключенных. Но я подозреваю, это дело рук ведьмы.

– Не может быть! – прошептала Таймири. – Неужели всё настолько серьезно?

– Серьезнее не бывает, – подтвердила Сэй-Тэнь. – Пока мы тут с тобой болтаем, страна Лунного камня гибнет. Горожан похищают на улицах прямо средь бела дня. Запихивают в полицейские плайверы – и за решетку. А потом их куда-то переправляют… Знать бы, куда.

Таймири затрясло.

«Хорошо, что мы отгорожены от городов пустошью. Хорошо, что с тыла нас защищают необъятные пространства пустыни. Хорошо, что река глубока и быстротечна, и никому не придет в голову пускаться за нами вдогонку… – У нее защемило сердце: – Тетя!»

– Тебе тоже знакомо чувство, когда близкий человек оторван от тебя и ты ничего не можешь с этим поделать? – как-то странно и отрешенно спросила Сэй-Тэнь.

– Скорее, это мы оторваны, – ответила Таймири. – Отделены сотнями и сотнями километров.

Та ничего не сказала, а только встала с кровати и, шаркая, направилась к двери.

* * *

– Она же не нарочно! – вступился за индианку Остер Кинн. – Откуда ей было знать, что Сэй-Тэнь не из племени Бурых Року?!

Кэйтайрон переводил сердитый взгляд с одной изрядно потрепанной девицы на другую.

– Объясните мне, как?! Как вы, такие кроткие с виду, смогли учинить такой бардак?!..

К тому времени яхта перестала быть яхтой и приобрела черты вездехода; четыре подвижные ноги довольно резво переступали по зыбкому песку. И утес, которому предстояло стать дорогой в небо, приближался с невиданной быстротой. Работа спорилась, пока Остер Кинн с присущей ему непринужденностью очищал от чешуи наловленную рыбу, а «спящая красавица» колдовала над обеденной похлебкой, посыпая ее всяческими приправами. Но когда появилась Эдна Тау, всё перевернулось с ног на голову. Дочь индейского вождя приняла действия Сэй-Тэнь за шаманский обряд, а саму Сэй-Тэнь – за представительницу вражеского племени. Потому и набросилась на бедняжку с кулаками да проклятиями.

Потом они катались по палубе, таская друг друга за волосы (причем Сэй-Тэнь делала это исключительно в целях самообороны). Разнять их удалось только благодаря Остеру Кинну.

Но что самое удивительное, так это похлебка. Несмотря на драку, котел с похлебкой уцелел, и обед не пришлось готовить заново. Кок, которому с утра отчего-то нездоровилось, испытал невероятное облегчение, узнав, что еду сварили за него.

– О, прости, прости меня великодушно! – заламывала руки Эдна Тау. – Как могла я спутать тебя, утонченную натуру, с неуклюжей медведицей Року!

Сэй-Тэнь выглядела помятой, но довольной. Она украдкой взглянула на индианку: та была воплощением раскаяния.

– Я прощаю тебя. Ты сражалась как настоящий воин. И, думаю, медведице Року не поздоровилось бы, свяжись она с тобой.

– В честь примирения предлагаю выпить по чашечке мятного чая, – сразу оживилась индианка и сунула руку в мокасин.

Остер Кинн подозрительно сощурился:

– Слушай, давно хотел спросить, откуда ты берешь все эти листья?

– А зачем тебе? – хитро осведомилась Эдна Тау. Она явно норовила уйти от ответа.

– Но ведь сама прекрасно знаешь. В массиве, как ни изощряйся, мяту не вырастишь. На камнях-то. Там только сосны уживаются. Так что признавайся.

Индианка закатила глаза к небу. В детстве ее отучили врать – за вранье шаман стриг девочек налысо.

– Мы их выращиваем, – наконец выдавила она.

– Выращиваете? – не поверил Остер Кинн.

– Рядом с мастерской счастья Лисса есть обширные угодья, и мы, племя Знойной Зари, издавна возделываем там клочок плодородной земли.

– Вот так-так! – присвистнул путешественник. – И почему ты раньше-то молчала?!

– Значит, и в магазинах у нас продукты из мастерской? – встряла Минорис, которая примчалась сразу же, как почуяла похлебку.

– Так и есть, – подтвердила индианка. – Но большая часть – поставки из-за океана.

Капитан Кэйтайрон тронул Остера Кинна за локоть и лаконично заметил, что пора бы уже и отобедать. На звон большого трапезного колокола сбежалась вся команда: и взмыленные матросы, и не менее взмыленный боцман-пересмешник, и даже Папирус, на которого накатило вдохновение и который, по идее, должен был прилипнуть к своей бочке, как клейкая лента.

Не явился только Диоксид. Таймири сказала, у него мигрень и хандра.

– Правильно, – отозвалась Сэй-Тэнь. – Пусть себе хандрит. Главное, чтоб мне на глаза не попадался.

– И отчего ж ты его так невзлюбила? – подивилась Минорис. – Он ведь никому не сделал зла.

– Личная неприязнь, – сухо пояснила та.

– Может, он сейчас как раз обмозговывает, какую бы учинить пакость, – хихикнул Остер Кинн.

– По себе судите, да? – вскинулась на него Минорис. – Философы так не поступают! У них есть честь. И благородство!

Разгорячившись, она нечаянно опрокинула тарелку с похлебкой. И, после того как Остер Кинн заключил, что у него ни чести, ни благородства нету, выбежала из камбуза в слезах.

– И всё-таки за едой нужно думать о еде, – изрекла Эдна Тау. – Золотое правило индейца.

– Золотая твоя головушка! – сказал Остер Кинн и любовно потрепал ее по щеке. А Сэй-Тэнь машинально пригладила волосы.

Взявшийся невесть откуда Зюм проявил расторопность и начисто вылизал пол там, где разлилась похлебка. Его мог бы похвалить любой чистоплюй.

Щенка хватились на следующий день, когда капитан распорядился поднять легкий плайвер Таймири на крышу каюты. Все, даже самые непонятливые, уже догадались, что Кэйтайрон собрался перевалить через горы в самом непроходимом месте.

– А где же твоя лодка, Эдна Тау? – спросил Остер Кинн.

– Я отвязала ее еще на реке. На суше каноэ было бы дополнительным балластом.

А плайвер так и волочился по песку до конца похода к горам. Из полированного он превратился в пыльный и поцарапанный – больно было смотреть.

Зюм опять сбежал. Таймири рассудила, что раз уж он дух гор, то, стало быть, отправился к своим собратьям и впитался, подобно аморфной субстанции, в породу адуляра. Благо, в ее рассуждения никому вникать не пришлось.

Пока плайвер водружали на яхту, ей никак не давала покоя одна смутная мысль. Эта мысль ускользала, как только Таймири пыталась на ней сосредоточиться. Но вот мыслишку наконец удалось поймать за хвост: «Записки отшельника»! Вдруг их постигла та же участь, что и блокнот капитана? Вдруг Зюм и до библиотечной книги добрался?

Таймири бросилась к машине со всех ног, расталкивая на бегу зазевавшихся матросов. Кое-как вскарабкалась на крышу и, перекувырнувшись, очутилась в плайвере, где в бесформенной куче валялись ее вещи.

Вот они, «записки», невредимы! Теперь уж лучше пусть лежат в каюте. Там за ними присмотрит философ. Уж он-то знает цену книгам.