Текст книги "Таймири (СИ)"

Автор книги: Юлия Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– Одним оборотнем больше, одним меньше! – небрежно бросил Папирус.

– Не скажите! Он ведь тоже человек. А человек не бремя. Человек – благословение.

* * *

Лентяй упивался запахом вечернего воздуха и не заметил, как к нему подкрался Многоликий. Многоликий всегда подкрадывается, если хочет кого-нибудь удивить.

– Здорово, приятель! – крикнул он, до смерти испугав Лентяя.

– Я с вами знаком? – спросил тот, мысленно отшвырнув свой испуг к берегу Галечного моря. Он оглядел бледного приветливого господина, представшего перед ним во всем своем блеске – в сюртуке, выглаженных брюках и лоснящемся цилиндре. Недоставало только золотых запонок да какого-нибудь изысканного перстня на пальце. Многоликий не был богат – всё его богатство составляла пестрая фантазия да природный дар менять одежду вместе с телом. – Шутка! Шучу я! Уже свыкся с тем, что у тебя каждый день маскарад!

– Это, между прочим, не маска, – сказал господин и, дотронувшись до своей щеки, мигом превратился в самого обыкновенного деревенского мужичка. – Закурить не найдется?

– Мои папиросы закончились, а новых достать негде, – пожал плечами Лентяй. – Да и неохота.

Вдалеке грозно ворчало Галечное море. От этого непрестанного ропота у Лентяя уже не раскалывалась голова, как бывало прежде. Он успокаивал и, в конце концов, успокоил себя тем, что вблизи Галечное море не ворчит, а грохочет, причем грохочет оглушительно. Если бы валун располагался, скажем, в сотне шагов от берега, Лентяй гарантированно сделался бы глухим.

У Галечного моря не летали чайки, его не бороздили суда, потому что даже самое крепкое судно расколется и пойдет ко дну под напором пересыпающихся каменных волн.

– Ко мне тут чужаки пожаловали, – скупо сообщил Многоликий, устраиваясь рядом с приятелем. – Дверцу мою изучали… А ты чего все сидишь да сидишь? Неужто не надоело?

– Надоело, – горестно подтвердил Лентяй. – Но что толку? Мало того, что я ленив, – я еще беда как умен! У меня хватает ума понять, что ничего полезного я сделать не способен. А ежели так, зачем вообще суетиться? Лучше ты мне скажи, не надоела тебе эта чехарда образов?

Многоликий стал сжиматься, скукоживаться – и скоро его было не отличить от кучи залежалого тряпья.

– У меня с рождения так, – смущенно пояснила куча тряпья. – То ли родовое проклятье, то ли неизлечимая болезнь. Я бы и рад стать нормальным, но пока что от моей болезни лекарства не изобрели.

– Вывод напрашивается сам собой, – заключил Лентяй. – Кто хочет исправиться – не может, а кто может – не желает…

Когда небо усеялось веснушками ярких звезд, он уже вовсю храпел в тон шуму далекого прибоя. Многоликий встрепенулся от застигшей его дремоты, что-то пробурчал и покатился к себе в избу, где его поджидал незваный гость. А незваный гость, как известно, хуже татарина. И гнать его надо взашей.

Этой ночью капитану крупно не поздоровилось, потому как Многоликий (а с ним заодно и его таинственная хижина) разошлись не на шутку.

«Хрясь! Бамц! Хрумс! – доносилось из хижины. А потом еще: – Треск! Дзынь! Ыррр!»

«Ой! Ай-яй!» – кричал капитан, улепетывая от увесистой скалки Многоликого. Тот скакал по комнатам, сшибал стулья, бил посуду и отчаянно ругался. А когда ругательства иссякли, вспыхнул, точно ритуальный костер.

Капитан сам не заметил, как оказался на коньке крыши. За ним, пылая так, что виднелись одни лишь черные провалы глаз, с ножом в зубах полз Многоликий. Лезвие ножа накалилось до предела, и сейчас им можно было бы с легкостью резать ледяные кубики. Дело явно принимало скверный оборот.

– Проссяйся с зизнью, – прошипел огненный человек. – Вы у меня вот узе где! В пецёнках!

Кэйтайрон стал медленно пятиться. Вернее, отползать. Он даже оглянуться боялся. Оглядывался так один, оглядывался – его и прикончили.

Наконец Многоликому надоело цедить слова. Он вынул изо рта свой «кромсатель», размахнулся – и вдруг огонь пропал, как будто его всосали огромным пылесосом. На крыше осталось растерянно моргать лишь круглое, обугленное нечто. Но капитану от этого ничуть не полегчало. Нож-то у обугленного никуда не делся. Вот-вот всадит в глотку.

Однако до убийства не дошло. Многоликого весьма кстати стало раздувать. Он раздувался и раздувался, злобно пыхтел, размахивал коротенькими ручками. Нож упал и обиженно залязгал по кровельному скату. А в следующую минуту прогремел взрыв.

…Ближе к полудню на другом конце деревни разразилось настоящее бедствие. На горизонте стаями голодных ворон слетелись полчища туч и, сомкнувшись в одну внушительную черную массу, понеслись к мирному поселению. Закружились лихой завертью, завились смертоносной воронкой, чтобы через эту воронку вобрать в себя пыль и песок.

– Ураган Мэйо приходит в долину раз в несколько лет, – повествовал Благодарный, глядя, как завороженные друзья таращатся на темное небо. Там, во мраке, мелькали тысячи быстрых молний. А вдалеке дико вращался смерч. – Он приходит, накатываясь, как волна. Этот вихрь непростой. Рушит дома, рвет на части машины, уносит людские жизни. Но понарошку.

– Что значит «понарошку»? – глухо спросила Таймири.

– Мэйо внушителен только с виду. Если не хочешь полгода ходить унылым, просто игнорируй его. Но, думаю, вам уже поздно что-либо говорить.

– Так ведь он крушит всё без разбору! – воскликнула Минорис, коченея от страха.

– Кино, – рассеянно отозвался Благодарный, вертя в руках чашку из своей коллекции фарфора. – Представьте, что смотрите фильм.

Однако по приближении смерча фильм сделался что-то уж больно реальным. Задребезжали оконные стекла, замело пылью фасады домов, а смерч принялся завывать. Крики бегущих людей, судя по всему, его только подзадоривали, и Мэйо набрасывался на них с яростью бездушной стихии. Но, собственно, он и был бездушной стихией.

– Н-не верится мне, что это всё фикция. В-вон как голосят! – с легким заиканием заметил из-под кровати Папирус.

Минорис всхлипывала. Она извела уже порядочную кучу носовых платков, которые Благодарный выуживал из своих карманов, как фокусник. Философ уткнулся в какую-то книгу и неподвижно просидел почти до самого вечера, пока не утихла буря.

А Таймири пребывала в полнейшем недоумении и даже чувствовала себя немножко обделенной. Вокруг твердят, будто за окном дома рушатся, люди летают. Она бы и не прочь на летучих людей поглядеть, так ведь на улице тишь да покой. Только глупый, бутафорский смерч. Нет, не смерч – смерчик. Такой в себя и пылинки не засосет.

– Что вы нам мозги пудрите? – обратилась она к хозяину. – Загипнотизировали, небось. Минорис до слез довели. Диоксид, вон, чуть ли не истуканом сделался. А на меня ваш гипноз не действует. Так-то.

– Хотите сказать, я мошенник и плут? – деликатнейшим образом осведомился Благодарный.

Таймири передернула плечами.

– Да ничего я не хочу сказать. Просто не понимаю, почему все видят, а я – нет. И почему у всех, кроме меня, резко испортилось настроение.

– Наверное, вы невосприимчивы к уверткам Мэйо. Он всегда мечтал казаться большим, грозным, таким, чтоб дыхание захватывало. Это, увы, недостаток многих смерчей. Если не получается раздуться на самом деле, они используют хитрый прием – и раздуваются в сознании у людей. Им лишь бы пыль в глаза пустить. Вон, как ваша подруга побелела. Отведите ее уже от окна. Пусть займется моей коллекцией гальки из Галечного моря. С риском для жизни собирал.

Там, снаружи, деревня погрузилась в неимоверный хаос. Жилые постройки беззвучно превращались в крошево, беззвучно носились по дорогам песчаные стены, и лишь смерч распевал ветряные арии хорошо поставленным голосом.

* * *

Остер Кинн сжал рукоятку ножа: «Чирк! Чирк!». Если нож как следует заточить о плоский камень, им не только калумет вытесать можно – всё, что душе угодно! Сбоку от входа в вигвам на чугунной плите чернели какие-то пиктограммы. Старайся – не старайся, а без Эдны Тау в этих закорючках ногу сломишь.

Из куполообразного шалаша вышла индианка, на ходу завязывая свой вампум.

– Не соскучился по бравым товарищам? – проникновенно спросила она.

Остер Кинн состроил кислую мину и принялся точить кинжал усерднее прежнего. Утро сегодня не задалось. Небо облепили мохнатые, хмурые тучи, и налетал влажный ветер, от которого на верхушках вигвамов печально звенели медные колокольчики.

– Какие ж они бравые? – сказал Остер Кинн, в задумчивости отложив работу. – Я хочу стать одним из вас. Некогда мне тратить время на…

– На воспоминания, – подсказала Эдна Тау. – И правильно.

Когда-то вождь подарил ей на удивление мягкие мокасины. В таких можно бесшумно ходить по самым опасным лесам. И удалиться можно, не издав ни единого шороха. Так, что этого никто даже и не заметит. Вот и Остер Кинн не заметил.

«Давненько не одолевала меня скука, – думал он. – Когда я путешествовал по пустыне, меня надежно стерегли опасности. И скуке было не подобраться. Когда плыл по реке за яхтой, скука, кажется, пару раз утонула, гоняясь за мной. Но выжила, зараза! Выжила…»

С досады он нечаянно полоснул себя ножом по руке.

– Ай! Елки мохнатые! – выругался он и отшвырнул кинжал куда подальше. – А ты окажи услугу, не мельтеши перед глазами!

Эта просьба адресовалась белому щенку, который от нечего делать возился у вигвама. Он, похоже, решил подкопаться под шатер – чересчур уж активно скреб когтями по адуляру. Потом, насторожив уши, отрывисто тявкнул.

– Да, да, проваливай! Иди туда, где ты действительно нужен! – наставительно сказал Остер Кинн. – И какая нелегкая тебя принесла?!

Щенок постоял с минуту, почесался, а потом возьми да как рвани зубами обшивку шалаша.

– Тебе эта шалость с лап не сойдет! – взбеленился Остер Кинн и швырнул в проказника точильным камнем – промах. Мишень ускользнула и растворилась во мгле леса.

А бледнолицый новичок «Меткая Рука» сгреб в охапку свою циновку и пошел подбирать метательный снаряд.

– Ты прогнал Зюма? – спросила Эдна Тау, высунувшись из вигвама.

– Ему здесь не место, – отрезал Остер Кинн. – Да и мне, впрочем, тоже…

– Что ты такое говоришь? – ужаснулась индианка. – Мы всегда тебе рады.

– Так-то оно так… – протянул путешественник. – Но без приключений я зачахну. Обрасту плесенью, мхом… Или чем там у вас обрастают?

Индианка обреченно вздохнула:

– Сарпарелью.

– Вот. Покроюсь сарпарелью – а вам потом думать, куда этого обросшего пристроить, чтоб не мешал.

– Значит, уйдешь?

Остер Кинн кивнул.

– Только не сейчас. Думаю, будет знак. И вот тогда-то…

– К Таймири? – спросила Эдна Тау.

– Ч-чего? – опешил тот. – Ну, нет! Таймири же в мастерскую намылилась. Мастерская почитай что монастырь. Она меня отошьет.

– А если бы не мастерская, попытал бы счастья? – лукаво прищурилась индианка.

– «Если бы» в мой лексикон не входит. Не люблю условное наклонение, – отрезал Остер Кинн и поспешил спрятаться в шалаше: стал накрапывать дождик.

19. О дарах и горных нимфах

С трогательной улыбкой на устах в комнату вошла Сэй-Тэнь. Она только что искупала и перепеленала ребенка, вымылась сама и облачилась во всё чистое.

Впервые за много месяцев ее окутывало умиротворение. Ритен-Уто умилительно пускал пузыри у нее на руках и издавал такие смешные писклявые звуки, что оттает кто угодно. Появление «мадонны с младенцем» немного разрядило обстановку в гостиной, и друзья сразу взбодрились.

– Ой! А я ведь совсем забыл! – воскликнул Благодарный. – Из головы начисто выветрилось. Я же для вас подарки приготовил!

При слове «подарки» у Папируса загорелись глаза и он расторопно вылез из-под кровати. А Благодарный подвел гостей к пузатому сундуку, украшенному резьбой да яшмовыми вставками. Отпер замок и не без гордости откинул крышку.

Таймири просияла: платья! Много платьев! Бери, что душа пожелает. Минорис издала восторженное «ах!» и молитвенно сложила руки. Ни мачеха, ни сводные сестры никогда не баловали ее нарядами. Себе они покупали самое лучшее, а ей доставались обноски.

– Я заметил, что ваша одежда поизносилась… В негодность пришла, – с заминкой пояснил Благодарный. – Вот и подумал: платья из сундука будут кстати. Я их, между прочим, сам шил. С кумой Дербенией. Она у нас швея высшего разряда.

– Вы просто кудесник! – воскликнула раскрасневшаяся Минорис. – А можно… можно мне синее платье?

– Разумеется! Всё для вас! И философу новая хламида найдется.

Диоксид придирчиво оглядел свой балахон и с удивлением обнаружил несколько протертых мест.

– Чур, желтое платье мое! – бросившись к сундуку, крикнула Таймири. У охристого, как пески пустыни, вечернего платья было одно неоспоримое преимущество: оно поднимало настроение не только владелице, но и всем вокруг.

В предвкушении потирал руки Папирус: ему наверняка достанется щегольской костюмчик с галунами на рукавах и модным воротником. А вот капитану обновки не видать…

– Разрази меня гром! – рявкнул Кэйтайрон, распахнув парадную дверь. На арьерсцене свирепствовали ветры и вовсю резвилась пыльная буря. – Чем вы здесь занимаетесь?!

– Уверяю, ничего крамольного, – выступил вперед Благодарный.

– Ага, вижу! Наряжаетесь, а старого доброго Кэйтайрона забыли!

– Никто вас забывать и не думал, – возразила Сэй-Тэнь. – Присоединяйтесь. Тут и для вас кое-что имеется, – И она демонстративно потрясла белым с позолотой пиджаком.

Капитан сначала растрогался, обмяк и даже стал примерять брюки из комплекта. Но потом вдруг насторожился:

– Позвольте, это ведь не бесплатно? Бесплатные варланги, сами знаете, где бывают.

– Отдаю за бесценок, – непринужденно отозвался Благодарный. – За вашу компанию.

– За компанию? – переспросил капитан. – Что ж, так и быть. Эй, Папирус, погляди, в таком костюме и к правителю не стыдно…

Спустя час все, кроме Сэй-Тэнь и Ритен-Уто, не сговариваясь, ринулись в ванную. Философ провозился в ванной, ни больше ни меньше, два часа. Он ни в какую не желал расставаться со своим старым балахоном и заявил, что выстирает его до белизны. Таймири кричала что-то о своих длинных волосах, которые якобы долго сохнут и вообще нуждаются в хорошем уходе. Капитан молча ходил из угла в угол, после чего вдруг резко бросался к ванной и неистово колотил в дверь.

Чуть позже они сидели в столовой и перекидывались в картишки. Кэйтайрон курил, затягиваясь в полную силу и выпуская такие клубы дыма, что иногда даже сложно было разглядеть масти на картах.

– Как ваше самочувствие? – поинтересовался Благодарный. – Вы мне что-то не нравитесь.

– Я в последнее время всем не нравлюсь, – хмуро отмахнулся капитан.

«Явно же пережил что-то трагичное. Душевное потрясение налицо, а он молчит, – недоумевал хозяин. – Клещами из него, что ли, вытягивать?»

Внезапно его осенило: погреб! Вино сорокалетней выдержки наверняка развяжет гостю язык.

Благодарный решил не тянуть и вручил каждому по бокалу. Капитану – нарочно – самый большой.

Таймири пригубила вино и скривилась так, будто в бокале был скипидар. Сэй-Тэнь отказалась наотрез. Минорис вяло разглядывала солнечный напиток на свет. А Кэйтайрон хлещет – и хоть бы что! Спустя полбутылки он дошел до кондиции и держался довольно-таки свободно.

– Итак, что там у вас стряслось? Выкладывайте, – мягко потребовал Благодарный.

– Да-да, нам очень интересно, – закивала Сэй-Тэнь.

– Ну что? Что вы ко мне привязались?! – заныл капитан. Казалось, еще чуть-чуть, и он начнет проливать крокодиловы слезы. – Подумаешь, вспылил малость! Пошел к этому… как его… к нежити этой!

– К Многоликому, значит, – сообразил Благодарный.

– Во! Толковый парень! – И Кэйтайрон неуклюже взъерошил подсказчику волосы. – Многоликий, как вы изволили уточнить, когда заявился домой, был чрезвычайно хорош собой. Я бы даже сказал, имел интеллигентный вид. А как меня увидал, моментально преобразился. Зашипел, дескать, проваливай! А я ему: нетушки! Я ему говорю: будешь меня, как гостя, потчевать! И нечего, говорю, чудищем прикидываться. Тут он меня по всей избе гонять стал.

Капитан содрогнулся, припомнив страшные ругательства и заточенный ножик Многоликого.

– Ну, а потом что было? – заерзала нетерпеливая Минорис.

– П-потом? – переспросил тот. – Потом его разорвало… на мелкие клочки.

Он умолк, и в гостиной стала сгущаться, как туман, зловещая тишина. Сгуститься окончательно и бесповоротно тишине помешала Таймири.

– Что? Вот так просто разорвало? – невинно поинтересовалась она. Сэй-Тэнь бросила на нее быстрый осуждающий взгляд.

– Недаром вино кристальным называется, раз оно человека на чистую воду выводит, – сухо проговорил Благодарный, не сводя глаз с этикетки на бутылке.

– Что же получается, наш капитан – и убийца? – вздрогнула Минорис.

– Не мне его судить, – последовал мрачный ответ. – Я предвидел, что рано или поздно это случится. Во время смерча и после него много такого происходит, на что рассчитывают одни и чего панически боятся другие…

* * *

Галечное море искромсало береговую линию, подмяло под себя пляж и подступило к пустоши. По всей округе – невыносимый шум, а Лентяй сидит, как ни в чем не бывало, – хоть бы пальчиком пошевелил.

«Опостыла мне эта унылая жизнь, – думал он обреченно. – Никакой от меня пользы. И раз уж море вышло из берегов, значит, камешки катит точно по мою душу. Стало быть, одна мне дорога – на дно».

Пока он занимался самовнушением, море перекликалось с ураганом, вихрившимся на задворках некогда живописного поселения. Теперь там царило разрушение.

«Утопну в Галечном море – получу по заслугам», – решил Лентяй. Однако уже в следующую минуту он, как ни странно, встречал раскаты вала верхом на своем валуне. Море громко скреблось у подножия валуна, захватив всё пространство вокруг, за исключением узкой полоски земли – единственного пути к отступлению…

– А стану-ка я, пожалуй, плотником, – в раздумьи сказал Лентяй и рванул, что было мочи, по тропинке.

* * *

– Я – преступник?! – поперхнулся капитан. – Кхе-кхе-кхе! Да я! Да вы все! Да у меня просто слов нет! – Услыхав обвинение, он протрезвел моментально. – Что ж, выходит, мне теперь голову с плеч?

– Ну, до головы дело не дойдет, – уверил его Благодарный. – Собственно, ваша вина здесь лишь в том, что вы не обладаете достаточной чуткостью и плохо разбираетесь в людях.

– Во всяких чучелах мне разбираться недосуг, – отрезал Кэйтайрон. – И вообще. Пора нам. Загостились.

Папирус уставился на капитана так, словно тот только что предал родину. Не успели отдохнуть, отогреться – и снова в путь. Безобразие!

– Спасибо за теплый прием, за подарки, – поклонилась Благодарному Таймири. – Век буду вас помнить.

– Это я вас благодарить должен, – со слащавой, как показалось капитану, улыбочкой ответил хозяин. – Но постойте-ка, постойте! Почему вы не взяли замшевые башмачки из сундука? Они же вам в пору!

– Понимаете, этим старым туфлям сносу нет, и мне жуть как интересно, когда же они, наконец, порвутся!

– Но почему ты отказалась брать именно башмаки? Почему не платье, не накидку? – удивилась Сэй-Тэнь, когда они оказались за порогом.

– Просто это единственная память о тетушке, – сказала Таймири. – Подарок на совершеннолетие.

К тому времени установилась прекрасная погода. Воронка смерча пропала, дома стояли невредимые – только капельку постаревшие, с осунувшимися, погрустневшими фасадами и тусклыми глазами окон. Люди ходили хмурые, друг с другом не здоровались и провожали путников кислыми взглядами. Но и на том спасибо. Значит, не унес их ураган Мэйо, как опасалась Минорис. Значит, не было никаких летучих людей.

* * *

Тетушка Ария чуть было не сглупила и не позвала стражников, когда перед нею вдруг разверзлась полуразрушенная скала, обнаружив проход. Проход был мерцающий, слюдяной и вел если не в сокровищницу, то определенно в какую-нибудь таинственную и волшебную пещеру. Вовремя одумавшись, Ария нырнула внутрь скалы. Всё равно худшее позади. Прощай тяжкий, бесполезный труд! Прощайте, оплывшие и отупевшие надсмотрщики! Теперь никто не будет лупцевать ее плетьми, никто не заставит есть эти противные, безвкусные лепешки… Отныне она вообще не увидит еды.

Спохватившись, тетушка Ария повернула назад – но было поздно. Скала срослась за нею, будто прохода и не существовало.

Плутая по коварному, светящемуся лабиринту, она не ела и не пила в течение вот уже двух суток. Во рту чувствовалась сухость, глаза слипались от усталости, а каша, к прискорбию, была не на тарелке, а в голове. Из-за негаснущего света у Арии стали сдавать нервы, и в довершение всех бед, ее продуло на сквозняках. В общем, к концу второго дня силы, здравомыслие и оптимизм были на исходе.

«Вот уж не подозревала, что встречу смерть вдали от дома, – заплеталась вялая, истощенная мысль. – Надо было остаться в пещере. Там, если посудить, не так уж плохо. Стражники народ несговорчивый, и вышибить из тебя дух для них раз плюнуть. Но это всё-таки какое-никакое общество. А здесь? Здесь я одна-одинешенька».

– Эй! Есть кто живой? – слабо крикнула тетушка Ария.

«Живой! Живой!» – прозвучал насмешливый ответ.

– Честное слово! Тут с ума сойти можно!

«Можно! Можно!» – не унималось эхо.

– Зачем ты впустила меня? Если намеревалась освободить, так знай, что моя свобода здесь мнимая! И мне суждена погибель!

«Гибель! Гибель!» – зазвенело, дразнясь, многоголосье.

Сообразив, что так от эха ничего путного не добьешься, Ария сменила тактику.

– Мне бы воды, – просительно сказала она. Тотчас откуда-то сверху засочилась холодная, сладковатая на вкус вода. И судя по всему, совершенно чистая. Пил бы и пил. После трех глотков тетушка Ария почувствовала себя другим человеком. Вернулась ясность мысли, разогнулась спина, простуды как не бывало.

– Чудеса! – подивилась она. – А ты, случайно, не можешь сочинить для меня отбивную с чесночным соусом?

Каменные своды в ответ недовольно завибрировали, и кое-где вниз посыпалась размельченная порода.

– Жаль, очень жаль, – вздохнула Ария. – Хотя, впрочем, ты и так неплохо постаралась. Спасла меня из плена, напоила, ведешь теперь непонятно куда… Ты уж не обессудь, но мне не дает покоя вопрос: почему именно я? Почему не Лионора-Аврелия-Марти, например? Уж кто-кто, а она точно заслужила, потому как гнула спину вдвое больше моего. И плетьми ее угощали чаще.

«Если выбор пал на тебя, значит, такова твоя судьба. И нечего спрашивать!» – гулко донеслось из коридора. Какой вредный, однако, лабиринт! Уже и поинтересоваться нельзя.

Тетушка Ария застыла на месте. И вовсе не потому, что коридор вдруг заговорил человеческим языком. Нет. Она остановилась, потому что коридоров было шесть.

– Ну, и куда же мне идти? – озадаченно проговорила она.

«Идти… Идти…» – подхватила горная нимфа. Теперь Ария знала почти наверняка: с нею разговаривала нимфа. Стыдливая, застенчивая, но вместе с тем невероятно капризная. Горные нимфы, все до единой, весьма трепетно относятся к чужим словам. Они ловят слова специальными сетями, начищают до блеска невидимыми щетками и складывают в парящие, призрачные шкатулки. Нимфы редко пользуются словами из своих коллекций. Чаще просто дразнятся, повторяя конец чьей-нибудь фразы. Лезть за парящей шкатулкой им ох как лень!

Внезапно один из коридоров заговорщически подмигнул тетушке Арии:

«Чего ждешь? Давай, сюда!»

Тут она уж и без слов поняла: выход рядом. У «общительного» коридора имелась масса преимуществ. Во-первых, он был не столь яркий, как предыдущие. Во-вторых, со сталактитов здесь обильно стекала та самая, живительная влага. А в-третьих, издалека доносилась приятная инструментальная музыка. Верный признак того, что избавление не за горами.

Вскоре «издалека» превратилось в довольно ощутимое «близко», и когда Ария поравнялась с небольшим квадратным проемом, то не смогла сдержать удивления: звуки лились именно оттуда.

– Я брежу! – воскликнула она, увидав, как рояль из прозрачного кварца сам по себе играет польку, двигаясь в такт мелодии.

– Я точно выжила из ума! – нарочито громко крикнула Ария. Но виолончель, что стояла в углу зала, по-прежнему невозмутимо гудела приятным тембром. Контрабас (весьма гибкий для своих немолодых лет), как ни в чем не бывало, кропотливо выводил ноту за нотой. Пищала, заливаясь, скрипка. Вероятнее всего, от щекотки. Смычок так деятельно скользил по струнам, что, на ее месте, пищать начал бы кто угодно. Зависнув в воздухе, наигрывала мотивчик беспечная флейта. А в дальнем конце мистического зала дышала жаром печь.

«Форменное помешательство», – решила тетушка Ария и, осмелев, переступила порог. Вдруг музыкальные инструменты опешат от столь бессовестного вторжения и притворятся мертвыми? Но ничего подобного не произошло. Судя по всему, этим инструментам было глубоко наплевать, кто их слушает и кто к ним вторгается.

Разумеется, Ария не повредилась в уме. Просто она абсолютно случайно попала в пещеру, где хранились музыкальные инструменты из мастерской счастья Лисса. Норов у них был непредсказуемый, и порой они вытворяли совершенно необъяснимые вещи.

Устав от необъяснимого и пресытившись непредсказуемым, тетушка Ария вернулась в мерцающий коридор. Но не успела выйти из зала, как проход прямо на глазах стал затягиваться тонкой, переливчатой паутиной, вслед за чем его медленно заволокло жидким адуляром. Хранилища как не бывало.

– Жидкий камень, – ошеломленно пробормотала Ария. – Кому рассказать – не поверят… Странное, право, место. Выбраться бы поскорее наружу. Ау! Ау-у!

«Ау-у-у!» – отозвалось ленивое эхо.

* * *

Половинка цветка – пять голубых лепестков в серебряной оправе. Лишь сейчас Таймири заметила, что они стали то загораться, то гаснуть.

– Неспроста колечко активизировалось. Скорее всего, до мастерской рукой подать, – сказала она. – Может, по кольцу, как по компасу, ориентироваться надо?

– Почем знать? Вдруг этот твой компас заведет в топь какую или в разбойничье логово? – засомневался капитан.

– Едва ли, – покачала головой Сэй-Тэнь. – Кольцо ей досталось от птицы. А птиц в наших краях негусто. Если где и летают, так только под крышей мастерской.

– Не верю я в эту затею. По-моему, карта надежней будет, – сварливо сказал Кэйтайрон и для пущей убедительности потряс картой перед спутниками. – Видите, здесь указан проторенный путь. А кольцо, простите, мигает на восток. На востоке у нас что? Правильно, пустыня.

– Гляньте на карту повнимательней. До пустыни отсюда приличное расстояние, – возразила Таймири. – А ваша дорога петляет – вон какие круги! Не проще ль пойти напрямик?

Капитан помрачнел и, сорвав с головы фуражку, швырнул себе под ноги.

– Что ж! Раз я вам не указ, поступайте, как знаете.

– Ручаюсь, – неожиданно подал голос Диоксид, – ручаюсь, что кольцо доведет нас до цели. Я уже бывал в этих местах. Не заблудимся.

Кэйтайрон долго отряхивал фуражку от пыли, бубня под нос что-то про честь и уважение, а они всё шагали и шагали. На кольце зажигались и гасли лепестки. День сменился ночью, немногочисленные припасы, что выделил им Благодарный, почти иссякли, а мастерской по-прежнему не видать. Шли по колючкам, по холодному песку. Новая обувь натерла мозоли, и стало уже невмоготу, когда посреди непроглядной тьмы вдруг выросла чернильно-черная стена. Философ безошибочно определил: мастерская. Ворота отыскались почти сразу: высокие, расписные, с узорами. Рисунка во тьме было не разглядеть, но Диоксид мог по памяти восстановить здесь каждую черточку и каждый завиток. Будучи десяти лет отроду, он собственноручно нарисовал под одним из завитков ехидно улыбающуюся рожицу. Потом, конечно, влетело. Но порой след в истории только так и оставляют.

– Если б мы воспользовались картой, – сказал он, – пришлось бы обходить стену, чтобы добраться до ворот. А это еще день пути.

– Хорошо, хорошо, – нетерпеливо отозвался капитан. – Намек понят. Я бездарный проводник.

– Зато вы отлично разбираетесь в судах, – тотчас заступился Папирус.

Минорис переминалась с ноги на ногу, обиженно косясь на подаренные сандалии, и негромко охала. А Сэй-Тэнь со спящим Ритен-Уто стоически молчала. Таймири в своих бессмертных, стоптанных туфлях чувствовала себя комфортнее всех.

– Может, постучимся? – предложила она. – Или, полагаете, не впустят?

– Со мной впустят, – пообещал философ, и голос его показался Таймири на удивление свежим, помолодевшим, совсем как у Благодарного.

Он постучал три раза, выдерживая паузу после каждого удара. За тремя долгими последовало три быстрых, ритмичных. Прямо какая-то азбука Морзе! Глядишь, еще и пароль спросят. Однако пароля не потребовалось. Немного погодя створки ворот неторопливо поползли в стороны, и перед путниками предстала совершенно беззащитная девушка с ярким фонарем в руке. На девушке был длинный, до пят, балахон из какой-то очень дорогой материи, перевязанный на поясе широкой лентой. Пышные кудри струились до самой талии, а изумительный разрез пытливых глаз не мог оставить равнодушным даже самого привередливого сердцееда… Папирус вылупился на привратницу и немедленно потерял дар речи. Судя по его виду, вместе с даром речи улетучился и разум. Причем, безвозвратно.

– Добрые странники… Вы ведь добрые, не так ли? – невинно осведомилась девушка. – Потому что, если нет, я запущу в вас этим фонарем. А в нем масло. И… В общем, сами понимаете.

– Мы добрые, добрые, – поспешил заверить ее капитан. – Только очень уставшие.

– Му-э-а-э, – обалдело промычал Папирус.

– Если вы устали, это еще не повод стучаться в мастерскую. У нас, между прочим, не гостиница и не приют для бездомных, – посуровела привратница. – К тому же, мужчинам сюда нельзя. Для них есть отдельный флигель.

– Вижу, философу Каэтте здесь не рады, – проговорил своим новым, молодым голосом Диоксид. Только сейчас, при свете фонаря, Таймири заметила, как он подтянулся и постройнел. Куда-то исчезла седина, разгладились морщины, а борода превратилась в густую трехдневную щетину. Взгляд из водянистого и близорукого сделался глубоким, насквозь пронизывающим. Если бы не посох да не одежда из сундука Благодарного, нипочем бы не узнать.

– Ба-атюшки! – прошептала Минорис. – Разве ж это он? Его подменили! Украли! Похитили!

С такими словами она набросилась на опешившего философа и принялась нещадно его колотить. – Я спрашиваю, куда вы дели Диоксида? Что он вам сделал? Вы – негодяй! Убийца!

– Видите, до чего дошло, – вымученно улыбнулся Каэтта, когда обезумевшую Минорис оттащили прочь. – Убийца.

– Хороша маскировочка, ничего не скажешь, – обрадовалась привратница. – Простите, что сразу вас не признала. Такой конфуз вышел.

– Пять лет прошло, а вы всё в прежней должности априорты? – спросил философ. – Нехорошо, дорогая Ниойтэ. Я поговорю с ардиктой, пусть на ваше место поставят какого-нибудь молодца из среды физиков-испытателей.

– Благодарю покорно, – поклонилась Ниойтэ. – Но моя должность меня ни капли не тяготит. Я, видите ли, обожаю ночь и масляные фонари. Это так романтично!.. Но что же вы стоите? Добро пожаловать. До утра поместим вас в комнате для гостей. А если понадобится, то и защитим. Свиток-то у вас с собой?