Текст книги "Таймири (СИ)"

Автор книги: Юлия Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

15. О каменных звездах и ползучих корнях

Остер Кинн был так увлечен своей болтовней, что ненароком завернул в мрачный и безмолвный грот. Пройдя несколько метров, он застыл на месте: здесь был тупик. Руки уперлись в плоскую каменную преграду. Как выяснилось, все это время он разговаривал сам с собой, а спутница словно сквозь землю провалилась.

– Таймири! Таймири! Ау! – позвал он. Ответом была гробовая тишина. Может, его ораторство и не выдерживает критики, но это не повод, чтобы сбегать при первом же удобном случае… Остер Кинн не сразу услышал стоны. Сначала он подумал, что таким образом дает о себе знать его желудок, и эта мысль слегка его успокоила. По-настоящему он занервничал, только когда звуки стали нарастать. У него даже возникло чувство, будто его хотят свести с ума. Пещера стонала, как человек. Как множество людей, которых заживо замуровали в адуляре. Остер Кинн заскрипел зубами и, зажмурившись, сполз вниз по стене.

Неведомая болезнь точит скалу. Неведомая болезнь заразна. И передается она от камня к человеку самым невозможным образом.

Внезапно его забила дрожь – он ощутил на себе чей-то взгляд.

«Не так кончают храбрые герои, – подумалось ему. – Храбрых героев спецэффектами не проймешь. Им настоящих чудищ подавай».

«О, а вот и чудище!» – вздрогнул Остер Кинн, когда обнаженной руки коснулось что-то тонкое и холодное. Голоса в пещере к тому времени со стонов переключились на завывания, и выходило это у них, прямо скажем, виртуозно.

Решив, что настал его последний час, Остер Кинн без смущения присоединился к леденящему хору и взвыл так, что у Таймири, которую он сгоряча принял за горного монстра, по спине побежали мурашки.

– Эй! Вы чего? – отпрянула она. – Сбрендили?

– Я? – очнулся тот. – А ты разве не чудище?

– Все чудища у вас в голове. Вставайте! Я вас повсюду ищу. Уже ног под собой не чую. А вы здесь развалились! – упрекнула его Таймири.

– То есть как? – опешил Остер Кинн. – Ног она не чует! А кто первым потерялся?

– Вы не давали мне и слова вставить, всё толковали о каких-то гранитах! Я потому и решила притормозить, подумала, что это остановит ваш нескончаемый монолог.

– Нет, слыхали! – возмутился Остер Кинн. – Кое-кто языка не щадил, нёс чепуху, чтобы ей скучно не стало. А она!

– Вообще-то, – заметила Таймири, – вы собирались пораскинуть мозгами.

– Собирался. Но мне помешала гора. Пока ты не пришла, она стонала, как ненормальная.

– Выходит, горы не только говорят, но еще и стонут?!

– Это когда же они говорили? – поинтересовался Остер Кинн. Однако его вопрос остался без внимания. Таймири согнулась в три погибели, чтобы получше рассмотреть камешек, который поблескивал в углу. Он мерцал слабым светом у самого пола, на матово-пепельной поверхности скалы. И вокруг него медленно сгущалась тьма. В глубине исчезающего адуляра нежно посвечивались крохотные звездочки. Минерал дышал, совсем как живой: вдох – и звездочки заволокло туманной пеленой, выдох – и они бросились врассыпную. Светлое пятно пульсировало, и было ясно, что скоро пульсации прекратятся.

– Остер Кинн, быстрее! Есть у вас что-нибудь острое? Какой-нибудь нож или гвоздь?

Ни нож, ни гвоздь не помогли бы Таймири, имей она дело с обычным лунным камнем. Здесь же предстояло работать с пористой породой. Выдолбить из нее камешек размером с фасолину – пара пустяков.

Остера Кинна дважды просить не пришлось – он достал из кармана перочинный ножик и вонзил в слоистую стену на границе темноты и света.

– Вошел как в масло! – прокомментировал он, после чего предоставил действовать Таймири. Несколько нажимов лезвием – и самоцвет вывалился из гнезда на открытую ладонь. Он был восхитителен и не переставал сиять.

– Отныне ты мой амулет, – сказала ему Таймири. Теперь камешек будет всегда мерцать у нее на груди, как самая настоящая путеводная звездочка.

Остер Кинн стоял рядом, размышляя и попыхивая трубкой.

«Не пойму, почему эти стены до сих пор на нас не обрушились. Они ведь почти как спрессованная бумага! Хотя припоминаю, был случай, когда во время землетрясения пачки прошлогодних газет спасли от гибели какого-то гражданина. Хм, бумага… Такая незначительная, казалось бы, вещь. А сколько от нее пользы!»

– Так о чем бишь я? – спросил себя Остер Кинн, вынув трубку изо рта. Порой ему нравилось мыслить вслух. – Пепел. Откуда здесь пепел, если поблизости нет ни одного вулкана?

Таймири брезгливо поморщилась и зажала нос.

– Я бы попросила вас не дымить. Мало того, что здесь воздух спертый, так еще и воняет!

Но Остер Кинн, думая о вулкане, и сам сделался его подобием. А вулканы, как известно, с мнением людей не считаются.

– Выйдем отсюда, – только и сказал он. И стоило им выйти из ответвления в главный коридор, как позади бесшумно обвалился потолок. Сначала он прогнулся, обвис, как жировая складка на тучном теле, после чего лениво опустился на пол, погребши под собой следы Таймири и Остера Кинна. Стены карточного домика сложились. Грот больше не будет стонать. Грота больше нет.

– Не стоит задерживаться в этих переходах, – не сморгнув глазом, сказал любитель табака. – И лучше предупредить твоих подруг.

Таймири испарилась в мгновение ока – побежала предупреждать. Еще некоторое время по коридору разносилось гулкое эхо ее шагов, как если бы кто-то ритмично постукивал по полой картонной коробке. Потом всё стихло.

* * *

Черная кошка с желтыми миндалевидными глазами уселась посередине зала и принялась вылизываться. Она водила своим шершавым языком по бархатистой шерстке, то и дело поглядывая на спящего Папируса. Но Папирус не спал, а только притворялся. Он наблюдал за кошкой через узкую щелку приоткрытых век.

Неара закончила омовения и приступила к следующей процедуре – к обтиранию. Папирус скосил глаза вправо: совсем недавно философ громко храпел у него над ухом. Теперь он куда-то исчез. А Кэйтайрон? Его тоже след простыл. Вот тебе и друзья-товарищи: бросят на произвол судьбы и даже не посовестятся. Один на один с подлюгой-кошкой – как-то это тоскливо. Он с пренебрежением покосился на Неару: выгнула спину дугой и, знай себе, трется о стену. А стена – это ведь самое настоящее произведение искусства! Смотритель музея вряд ли разрешил бы притрагиваться к такому шедевру. Папирус всегда завидовал смотрителям музеев. Не работа, а сплошное развлеченье: прохаживаться по чисто убранным комнатам, напускать на себя важный вид и бить по рукам непонятливых посетителей – чтоб примерно себя вели. Смотрителя музея уж точно никто поучать не посмеет.

Но здесь не музей. А кошка… о ужас! Нет, ему не привиделось: отделившись от блестящей стены, Неара оставила после себя печать, таинственный и мрачный знак в виде круга с извитыми отростками по периметру. Черное пятно крепко въелось в каменную поверхность, ничем его не выведешь. Разрастется оно, как плесень – и конец волшебству. На смену очарованию придут страхи, погонят путников прочь. А заблудиться в беспроглядной тьме всё равно, что подписать себе смертный приговор.

Папирус подскочил к кошке с непреодолимым желанием надавать ей пинков, но та его и в упор не видит. Делает свое грязное дело, точно заведенная машина.

Очередная маслянистая клякса расползлась по стене. «Это кошмар! Какой-то бредовый сон! Разбудите меня, кто-нибудь!» – вскричал Папирус и со всей дури укусил себя за палец, так что даже кровь потекла. Но ничего не изменилось. Кошка глядела на него с презрением и самодовольством.

«Мне надо проснуться, надо проснуться…» – заладил он. И тут кто-то сильно пихнул его в бок.

– Сколько можно дрыхнуть?! Мы тебя уже целую вечность расталкиваем! – прозвучал над головой рассерженный голос капитана. Кэйтайрон – это в его манере не церемониться с теми, кто по званию младше. Команду «отставить любезничать!» он, небось, повторяет себе ежечасно.

Очнувшись, Папирус первым делом проверил, не кровоточит ли ранка на пальце. Но никакой ранки не было и в помине. Сон, всего лишь сон – ничего более! Значит, и стены в полном порядке, и кошка не злодейка, а обычная кошка!

– Мы собирались тронуться в дорогу с утра. А он и ужин, и завтрак проспал! – запальчиво воскликнул Остер Кинн.

– Чтобы петлять по лабиринтам, понадобится много энергии, поэтому на, вот, перекуси, – беззлобно сказал философ и подал ему еды.

Папирус только сейчас заметил, что в гроте толпятся абсолютно все участники экспедиции, и у Таймири на шее мерцает уменьшенная копия Альтаира. Минорис протирает заспанные глаза, а Сэй-Тэнь услужливо заплетает ей косу – судя по всему, они помирились. Зюм рычит на Неару. Правильно делает, что рычит. За кошками нужен глаз да глаз.

– Ой, чувствую, навлечет она беду, – пробормотал Папирус, покидая пещеру последним. Его взгляд невольно задержался на участке стены возле «отдушины». Там, внизу, предательски чернело круглое пятно…

* * *

– Живее, пошевеливайтесь, размазня! – ревел командир пятой роты, в то время как солдаты строем проносились мимо, рассредоточиваясь по главной площади. Командир «Всё захвачу, всех растопчу», а по-простому – Вазавр – буквально раздувался от гордости. На его смуглом надменном лице блеснули близко посаженные глазки, и он вспомнил тот знаменательный миг, когда они с Авантигвардом обменялись рукопожатиями. Именно об этом мечтал Вазавр в юности, именно так он рисовал себе первую встречу с правителем: пышные чертоги, почетный караул, красная дорожка до самого трона. И сверхсекретное поручение. Историческая миссия. Правда, о миссии история страны умалчивает, как умалчивал о ней и сам Вазавр. От него вообще редко удавалось услышать что-нибудь, кроме порицаний или придирок. И солдаты предпочитали оставаться в неведении, нежели лишаться пайка и садиться на гауптвахту единственно из-за своего здравого желания быть в курсе дела. Приказ не разглашается – и точка. Некоторые бойцы тайком жаловались товарищам, что образ командира посещает их даже в сновидениях. А иногда он, точно злой дух, внезапно появлялся в казарме, едва там начинали шушукаться о его персоне. Квадратная, будто вытесанная из камня, фигура Вазавра приводила сплетников в немой ужас. И горе тем, у кого язык без костей, потому что не только в армии, но и во всей округе были изрядно наслышаны, что Вазавр скор на расправу.

Благоговея перед высокопоставленными особами, он считал подчиненных жалкими червяками, и высокомерию его не было границ. Тщеславная ухмылка почти никогда не сходила с его лица. Исключение составляли разве те случаи, когда его вызывали к военачальнику или во дворец.

«И как его земля терпит?!» – возмущались жители местных деревень. Казалось, зажечь среди них восстание могла одна малая искра.

«Не нам его судить, – умеряли их пыл старики. – Бедный он человек, ибо не то делает, что по сердцу ему, но то делает, что ненавидит».

Вазавр был из тех, кто не мог начатое на полпути бросить. Он любил завершенность во всем и исполнительностью отличался беспрекословной. Мысль о том, что миссия может провалиться, у него даже не возникала. А ведь часто неудача поджидает нас именно там, где мы рассчитываем на молниеносный успех. Может, оттого и не упоминается в летописи о тайной миссии, возложенной на Вазавра Икротаусом Великим, что не увенчался успехом военный поход на город Цвета Морской Волны. Этот город – крепость неприступная, правда, нет у крепости ни пушек, ни стен. Это цитадель, укрепления которой незримы. Оттого-то ее почти невозможно завоевать. Авантигвард знал, как подступиться к городу. У города есть хранитель, известный более как философ Диоксид. По его душу и пришел Вазавр. Он расставил на площади часовых и заявился в академию, а там все руками разводят: не слыхали, говорят, ни о каком Диоксиде. К мальчишке, говорят, обратитесь. Потряс командир мальчишку за шиворот, но тот ничего путного ответить не смог. Мальчишку звали Карион, и знал он лишь, что в таком-то часу такого-то числа отбыл учитель на яхте и не видели его с тех пор в академии.

Спустился Вазавр по ступеням, сел у фонтана и задумался. Философа след простыл, а у философа того свиток коричневый, куда имя каждого жителя записано. И покуда эти имена там числятся, ни один горожанин не подпадет под власть сильнейшего. Так-то.

И где теперь искать Диоксида со свитком?…

* * *

– Спрашиваешь, зачем мне город?! – восклицал Икротаус, ходя из угла в угол и заложив руки за спину. – Будто не знаешь, что я болен! Я заразился твоим безумством! Отныне мне, как и тебе, нужно лишь одно – рабы. Чтобы горы треклятые по камешкам разбирать!

Похоже, он все же хлебнул отравы, хотя и не той, которой хотела напоить его Терри.

Пятнышко от вина так и не отстиралось с покрывала, и в памяти Терри свеж был эпизод с опрокинутым бокалом. Ее план отравить господина с треском провалился, и виной тому была какая-то неизвестная ей магия. А Икротаус если и догадался, какую цель преследовала ведьма, то виду не подал.

Вдруг он действительно маг какой или колдун? Что если он только притворяется безоружным, а сам втихомолку строит против нее козни? Молчаливый враг куда опасней врага-болтуна, и Терри предпочла на некоторое время втянуть коготки, чтобы как следует присмотреться к правителю. Нет, он далеко не из робкого десятка, этот Авантигвард. Мозги у него, может, и куриные. Зато предприимчив он, как никто другой. Его энергию главное в нужное русло направить.

– Итак, что мы имеем? – начал перечислять Икротаус, загибая пальцы. – Город Морских Штормов уже в осаде. Долго сопротивляться жители не смогут. К тому же, я давно хотел переименовать этот захолустный городишко. Сколько там кварталов? Раз-два и обчелся! Ему такое роскошное название не подходит… А что касается города Бликов, то он далеко. Пока мои люди будут попирать дорожные камни, Бликовцы успеют вооружиться до зубов. В выигрыше окажутся они, а не мы.

– А почему бы не отдать в распоряжение ваших людей высокоскоростные плайверы, мой государь? – спросила Терри.

– Кому? Этим остолопам – солдатам? – выпучился на нее Авантигвард. – Да они же рычаг передачи от рычага воздушного тормоза отличить не сумеют! Ничего, пусть побегают. Разминка всегда полезна.

– Даже в пустыне? – не сдержала удивления Терри. – Пустыня любого в могилу вгонит.

– Не вгонит, – отмахнулся Икротаус. – Моя армия уже прибыла в город Цвета Морской Волны. Все живы-здоровы, и, заметь, пустыня не явилась для них помехой. Специальные защитные костюмы – придумка придворного изобретателя – служат надежно, не подводят. А теперь позволь мне побыть одному, – попросил он, подкрепив свою просьбу жестом.

В опочивальне стояла духота. Последнее время здесь редко открывали окна, потому что правитель вбил себе в голову, будто вдыхать воздух с улицы небезопасно. Свежий воздух приносит свежие мысли. А устоявшийся порядок мыслей дорогого стоит, даже если этот порядок в корне неверный.

Икротаус исподлобья глянул в зеркало: оттуда на него укоризненно смотрел вздорный чудак с двухдневной щетиной и темными кругами под глазами.

– Ну, что ты уставился? Что уставился?! – раздражился он.

– Да знал бы я, в кого ты превратишься, ни за что не стал бы тебя спасать. Умер бы ты безвременной смертью и не мучился бы сейчас… А заодно других бы не мучил, – с упреком объяснило отражение. – Слишком много жизней уже покалечено.

– Я болен. Болен! Болезнь источит меня, как червь яблоко. Только мой червь покрупнее будет, – сказал Икротаус и ткнул себя пальцем в грудь. – Червь этот, вот он где! И ничто меня теперь не исцелит.

– Но средство всегда есть, – заметило отражение.

– Врешь! От моего недуга лекарств не существует. Пропащий я Авантигвард. Знаешь, надо было, и правда, выпить того яду в бокале. Я не хочу так жить! Не хочу! Не хочу!

Внезапно он испустил полный отчаянья вопль и поник. Он ждал, что вбегут лакеи или Терри, – справиться о его самочувствии. Но никто даже не приоткрыл тяжелую трехметровую дверь.

* * *

«У-у-у-р-р!» – утробно завывал ветер. В переходах с потолков, отмеряя такт, капала вода.

– Как думаешь, Сэй-Тэнь, почернение породы может быть связано с неурядицами в стране? – неуверенно спросила Таймири.

– Неурядицы? Это слабо сказано! Мы катимся в глубокую яму, вот что творится! Но, по-моему, здесь никакой связи нет. Видоизменение породы процесс химический. Будь добра, подержи сумку, а то у меня шнурок развязался…

Они то пробирались в непроницаемой мгле, как незрячие, выставив перед собой руки, то снова выходили на свет пульсирующих огоньков. И так без конца. Таймири подозревала, что они блуждают по кругу.

Иного мнения был Остер Кинн. Он шел за Зюмом, а у Зюма, как известно, нюх отменный – собака, всё-таки. Таймири не могла разглядеть этот белый мохнатый клубок, который семенил где-то впереди, – она замыкала строй. Вскоре коридоры сузились настолько, что путникам пришлось двигаться гуськом. И, когда внезапно пропадало освещение, она инстинктивно цеплялась за край выпростанной рубашки Сэй-Тэнь.

«Игра в паровозик» затянулась – это понимал уже каждый. Как долго пробыли они в пещерах? Сколько закатов и рассветов пропустили? Их измучила жажда, а от голода сводило кишки. Что и говорить, если даже Остер Кинн несколько раз изъявлял желание выпотрошить кошку Неару, которая не отставала от Зюма ни на шаг. Попробовал бы он заикнуться о щенке! Щенок – благородное создание – поступился своей неприязнью к кошке ради блага большинства. Гордо подняв мордочку и повиливая хвостом, он был самим воплощением снисхождения.

Всё реже стали попадаться в адуляре «язвы», измельчали черные нарывы и сажевые кляксы. А это несомненный признак, что ядро горы отодвигается вглубь. Выход близко – значит, близко и спасение.

Им не единожды приходилось подниматься по крутым лестницам с высокими кривыми ступенями, которые, казалось, были предназначены специально для того, чтобы наводить на путников ужас. Таймири где-то поранилась об острый выступ скалы и всё бы теперь отдала за хороший пластырь. Ступни болели от вскрывшихся мозолей, а руки были сплошь в ссадинах да мелких неприятных царапинах.

К концу нелегкого подъема уже ни у кого не осталось сил. Ноги Минорис точно свинцом налились, голова гудела, и что-то, как назойливый комар, непрестанно пищало над ухом.

– Больше ни шагу, – заплетающимся языком сказала она. – Я не сделаю больше ни шагу. – И в изнеможении опустилась на корточки.

Сэй-Тэнь с тяжким вздохом прислонилась к выдающейся из стены плоской каменной плите. А Диоксид так и вовсе разлегся на полу.

– Ого! Ползет! Что-то ползет рядом со мной! – воскликнул Остер Кинн. – Змея! – добавил он подрагивающим от радости фальцетом. Этого уточнения было достаточно, чтобы остальные подскочили и бросились кто куда.

Змеи были излюбленным деликатесом Остера Кинна, и он искусно расправлялся с ними, даже если под рукой не находилось острого предмета. Но как раз сейчас в кармане штанов он трепетно сжимал пахнущий железом перочинный ножик. Наконец-то у них появится еда! Он был уже готов нанести удар, когда вдруг понял, что ползет вовсе не змея. Полз поразительно похожий на змею плотный кожистый корень. Постепенно утолщаясь, он с едва слышимым шорохом стелился по проходу.

Минорис стояла, удивленно хлопая ресницами. Папирус отшатнулся от уже довольно объемистого корня и вжался в стену, а Кэйтайрон бросил на философа выразительный взгляд.

Диоксид развел руками:

– Я по этой части не знаток. Может, наши зверушки помогут?

Кошка зашипела и угрожающе выгнула спину – судя по всему, она тоже не знала. Зато Зюм радостно тявкнул и принялся прыгать через корень – туда-сюда, туда-сюда.

– Нашел скакалку, – буркнула Сэй-Тэнь.

– Да нет, вы не понимаете! – воодушевилась Таймири. – Это знак!

– Тьфу, знаки! – скорчил гримасу Остер Кинн. – Я и без знаков соображу, что к чему.

Не тратя времени даром, он оседлал молочно-белый жгут и зажал в руках два его извилистых отростка.

– Вот, глядите. Будем считать, это вожжи.

– Глупец! – нахмурился философ. – Эдак твой череп просто размозжит о своды пещеры.

Таймири смерила его осуждающим взглядом.

– Сами вы глупец, – сказала она и забралась на корень позади Остера Кинна. – До выхода, возможно, рукой подать, а мы непонятно зачем тут отсиживаемся.

Остер Кинн лихо пришпорил «коня», и тот немедленно встал на дыбы. Уж очень не понравилось сосне, что ее корни кто-то пинает. Пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой о потолок.

– Батюшки-светы! А корнем-то, оказывается, можно управлять! – крикнул с высоты путешественник. – Хватайтесь за него, да поживее!

Диоксид уперся, как осел. Нет, даже хуже осла. Он почему-то считал, что непременно погибнет.

– Погибнете, ну и что с того?! – прокричал ему капитан, которому совершенно отказало чувство такта. – Всё равно рано или поздно помирать. А вы и так плесень старая!

– Это я-то плесень?! – не на шутку рассердился Диоксид. – Да я, между прочим, моложе некоторых!

Он подпрыгнул и вцепился в корень изо всех сил. Его длинная седая борода перевесилась через плечо, хламида обвисла и стали видны старческие ноги с выпуклыми зелеными жилами.

– Может, в душе вы и моложе, – согласился Кэйтайрон. – Да только не сейчас об этом рассуждать.

Остер Кинн чуть шею не свернул, пока пытался сосчитать пассажиров. Все ли в седле?

– Готовы? – крикнул он.

– Так то-очно! – проблеял сзади Папирус. Вот у кого силенок явно недоставало. Когда друзья разом саданули пятками по бокам мясистого «удава», когда корень стал завиваться в кольца, биться о стены и, в конце концов, вынырнул из углубления, бедняга лишь чудом удержался и не соскользнул в пропасть. Описав дугу у вершины горы, корень стряхнул на землю друг за дружкой всех семерых путников. Стряхнул – и был таков, сунулся обратно в дыру.

– Тут одно из двух, – рассуждала потом Таймири. – Либо сосны чересчур чувствительны, либо чересчур любопытны. Ну а что? – приставала она к измученной Сэй-Тэнь. – Будь я сосной, давно бы извелась от любопытства: кто это у меня в корнях копошится?

– Будь ты сосной, – устало отвечала та, – изнервничалась бы и половину иголок растеряла, гадая, какая зараза к тебе прицепилась.