Текст книги "Таймири (СИ)"

Автор книги: Юлия Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

10. О ливнях и вершинах

«Хлоп-флип! Хлоп-флип!» – всхлипывали «ноги-прилипалы». Тяжек был для них труд восхождения в гору. Минорис отважно стояла на носу корабля и смотрела вниз: от высоты захватывало дух. Но стоило возвести глаза – и ты оказывался лицом к лицу с многовековой гладью утеса.

– Вам меня не одурачить! – как бы сквозь пелену расслышала Минорис. – Думаете меня провести, проникнуть в мои пещеры и завладеть моими сокровищами? Не выйдет! Едва вы достигнете вершины, всесокрушающий ветер свергнет вас в бездну!

Минорис с опаской глянула на реющие флаги и подрагивающие на ветру приспущенные паруса. Действительно, если на яхту обрушится шквал, на скале ей не удержаться. Надо срочно предупредить капитана!

Но капитан предостережению не внял.

– Не хватало еще, чтобы всякие молокососы учили меня, как следует жить! – вспылил он.

Минорис сникла. И правда, кто она такая, чтобы лезть со своими советами к искушенному человеку.

Распахнув дверь каюты, Диоксид не поверил своим глазам: над яхтой угрожающе нависала затвердевшая гигантская волна. Он понятия не имел, что это за диво, но на всякий случай решил записать. Вдруг в ученых кругах его заметку сочтут открытием века? А волна была не чем иным, как высоким утесом, с которого начиналась горная цепь.

Изнутри массив Лунных гор полый. То есть, на самом деле это не такой уж и массив, и по строению он далеко не однородный. Этакий коренной зуб без пломбы. Индейцы зовут его родиной рек. И, надо сказать, неспроста. Потому что донце «коренного зуба» просто кишит этими самыми реками – бурлящими, свободолюбивыми и никем не укрощенными.

Яхта ползла по склону с размеренным чавканьем – ну, точь-в-точь как чавкает изголодавшийся Остер Кинн. Слева по борту отдаленно гудел водопад. Прислушиваясь к гулу, Сэй-Тэнь и Эдна Тау держались за руки. После недавней схватки они очень сдружились и открыли друг в друге много общего.

– Что дернуло меня навязаться вам в попутчики? – гадала Эдна Тау. – Плыла бы сейчас себе спокойно, пела бы песенки да выдергивала рыбу из воды…

– А по-моему, рыбачить совсем не весело, – возражала Сэй-Тэнь. – К тому же, ты могла задремать от собственных песенок.

– Случалось пару раз, – усмехнулась та. – Помнится, старая Овдорна меня еще и бранила. Нет, положительно, я бы много потеряла, если б не повстречался мне Остер Кинн. Ведь это он меня на яхту пригласил.

– И правильно сделал, – заметила Сэй-Тэнь. – Здравомыслящий человек нам не помешает. На нашего капитана положиться нельзя, а уж на матросов и подавно.

Эдна Тау с сомнением посмотрела на чмокающие у форштевня красные присоски.

– Интересно, могут они шибче? Или только так, по-улиточьи? Вершины что-то пока не видать.

Сэй-Тэнь задрала голову – макушка утеса дремала в облаках и сизоватой дымке. И дымка эта окутывала скалу подобно легчайшему шелку. Точно вестник грозной бури, налетел хлесткий, шквалистый ветер. Он взъерошил волосы Сэй-Тэнь, которые за время путешествия несколько отросли. В вышине прогрохотало.

– Вот ведь напасть! – воскликнула Эдна Тау. – Эдак нас сдует, как соринку! Придется убирать мачты.

– Куда же их убирать? – изумилась Сэй-Тэнь.

– Капитан знает, куда. В трюме полно свободного места. А мачты наверняка складные. На этой яхте всё не как у людей.

Капитан нервно попивал в рубке кофе и без толку гипнотизировал свой блокнот, когда к нему ворвалась индианка. За нею, бледная и дрожащая, следовала Сэй-Тэнь.

– Негоже с расправленными крылышками на ветру красоваться. Того и гляди, снесет! – сказала Эдна Тау с порога.

– Предоставьте мне самому решать, когда и что негоже! – огрызнулся Кэйтайрон. – Или кто я, по-вашему, безмозглая кукла?!

– Но вы посмотрите, какой ветер! Еще пара баллов – и мачты переломятся, как былинки!

– Ерунда! – гаркнул тот. – Возвращайтесь в каюту. И чтобы никакого паникерства!

Эдна Тау пребывала в столь сильном раздражении, что даже старая Овдорна (не то, что вождь!) предпочла бы с нею не связываться.

– Надо было наброситься на него, скрутить – и в трюм. Я могла бы отлично его заменить, – высказалась она и от негодования поджала губы.

– Но теперь нам лучше самим спрятаться в трюме. Каюта слишком тесна, а буря вот-вот налетит, – примирительно сказала Сэй-Тэнь. Тут небо озарилось фиолетовой вспышкой, лопнуло, как сотня рвущихся снарядов, – и захлестал густой, тяжелый дождь.

– Аи-аи-у-у-у! – взвыла индианка. Кто их знает, зачем они воют? Если для того, чтобы призвать на помощь высшие силы, то напрасно стараются. Высшим силам такие завывания не по нутру.

Не успела Сэй-Тэнь опомниться, как очутилась в полутьме. С грохотом захлопнулась железная крышка люка. Они умудрились вымокнуть с головы до пят.

– Дико боюсь грозы, – призналась Эдна Тау. Это была, пожалуй, единственная ее слабость.

По всему трюму распространился стойкий запах рома, и какое-то привидение жутковато постанывало за большим кованым сундуком. Судя по тому, как решительно Эдна Тау двинулась к сундуку, с привидениями она была на короткой ноге. Но оказалось, что постанывал не кто иной, как Папирус. Он вдребезги расколошматил стеклянный графин, опустошил бочку с ромом, и теперь ром булькал у него в животе. Сам же Папирус был похож на потревоженного ленивца и бестолково водил перед собой руками. Его за шиворот извлекли из-за сундука, поставили на ноги (у Эдны Тау это получалось мастерски) и глянули на него отрезвляющим взглядом.

– А-а-а! Вот и вы! – нечленораздельно произнес Папирус. – Не хотите ли… бульк!… капельку рома?

Сэй-Тэнь подалась назад, а индианка с отвращением отпустила «бортового писаку», и тот повалился на сундук.

– Три слона и черепаха окочурились от страха! Пошатнулся шар земной! Я напился, ой-ой-ой! – вдруг обалдело пропел Папирус.

– То-то и видно, что ты напился, – сказала Эдна Тау. – Эх, не оставлять же тебя в таком состоянии!

– А по-моему, он еще хоть куда, – неуверенно заметила Сэй-Тэнь.

– Да он же пьян в стельку! – воскликнула индианка. – А ну, подсоби-ка мне…

В этот момент Папирус как-то подозрительно икнул, откинулся назад, и голова его свесилась, словно у марионетки.

Они вдвоем с горем пополам дотащили бедолагу до каюты, несмотря на проливной дождь и частые вспышки молний.

– Одно слово, мешок с костями, – прокряхтела Эдна Тау, сгрузив «бортового писаку» на кровать к Таймири. Та подскочила, словно ей нанесли глубокое оскорбление.

– Его – ко мне?!

– А куда ж еще-то?

– Он мне всё одеяло вымочил! И то, что под одеялом, тоже. Где я теперь буду спать?!

– Сейчас о других вещах думать нужно, – возразила Сэй-Тэнь. – Нам бы Папируса в чувство привести.

– Н-не надо в чувство! – пролопотал тот. – Мне и т-так хорошо. Только чарочку рому, если не воз-зра-жаете…

– Ты его весь выхлебал, – скрестила руки Эдна Тау. – Лучше лежи и не рыпайся.

Позднее он признался, что сочетание качки и высоты вызывает у него панический ужас. От качки ему становится дурно, а при виде стремительно отдаляющейся земли хочется прыгнуть вниз. Поэтому всякий раз, как капитан экспериментирует со своей яхтой, он идет в трюм и напивается до чертиков.

– А что, восхождения и раньше бывали? – спросила Сэй-Тэнь.

– Бывали, бывали, – подтвердил тот. – Правда, с помощью других механизмов и не так высоко. Чувствую, последнее восхождение дорого нам обойдется.

– Как бы дорого ни обошлось, хвалить тебя не за что, – подал голос философ. – Каждый из нас чего-то боится. Но кто-то преодолевает свои страхи, а кто-то идет у них на поводу. Кто-то борется, а кто-то с позором отступает. Твое пристрастие к рому и есть позор. Борись, пока еще не слишком поздно.

– Буду, – пообещал Папирус, у которого только-только перестало двоиться в глазах. – Мне бы на пару слов к капитану…

Он хотел было выйти на палубу, но в этот самый момент яхту хорошенько тряхнуло, и Папирус потерял равновесие. Минорис вцепилась в кресельный подлокотник, а Диоксид измученно улыбнулся. Никто так и не понял, что значила его улыбка.

– Это что, землетрясение? – сипло спросила Минорис.

– Какое землетрясение?! Под нами же нет земли! – сказала Сэй-Тэнь.

– Значит, ветер, – заключила Таймири. – И мы умрем, не успев даже состариться.

Диоксид выразительно кашлянул, Сэй-Тэнь скорчила ей гримасу, а Эдна Тау одарила одним из своих многочисленных разящих взглядов.

У самой вершины яхте пришлось затормозить. Ее мотало из стороны в сторону, но она упрямо держалась за скалу всеми своими присосками. Сперва всеми, а потом они, друг за дружкой, стали отрываться с оглушительным чавканьем. Гроза к тому времени утихла, и только дождь продолжал самозабвенно драить палубу. Вдруг снаружи что-то хрустнуло, переломилось и со всего размаху ударилось о крышу каюты. Минорис и Таймири с перепугу завизжали. Философ зажмурился, а Папирус заполз под койку.

Виной неожиданному удару был ветер, а еще – чересчур большое самомнение капитана. Полный непобедимой уверенности в себе, он таки дождался жатвы. Первой скосили мачту с укрепленным на ней парусом, и Кэйтайрону пришлось видеть это собственными глазами. Он потерянно взирал на обломки некогда величественной мачты, на обрывки парусины и являл собой такое печальное зрелище, что растрогался даже непроницаемый Остер Кинн.

– Только не вздумайте тут убиваться, – предупредил он капитана. – Нарубим в массиве сосен и выстрогаем вам новую мачту. А ткань возьмем у индейцев.

– Да как же не убиваться?! – вскричал капитан. – Ведь это был мой любимый парус! И мачта тоже любимая. Они погибли во цвете лет, и других таких мне не достать!

Он с удовольствием выдрал бы у себя из головы пару клочьев волос, если б они у него росли. Но ни для кого не секрет, что иногда люди носят фуражку не столько по долгу службы, сколько затем, чтобы скрыть лысину.

Итак, парус был безвозвратно утерян. А капитан – убит горем. Ну, или почти убит. Сколько ни свистел ветер в ушах Кэйтайрона, сколько ни завывал, никак не мог подвигнуть его на решительные действия. А ведь оставалась еще и вторая, не менее ценная фок-мачта.

Капитан призвал на помощь всё свое самообладание: «Соберись, тряпка! Будь мужественным!»

В небе зарождалось что-то черное и зловещее, поэтому он поспешил сложить фок-мачту и спрятать ее в надежное укрытие. А плайвер, который непрочно укрепили на крыше каюты, покачался-покачался да, не выдержав натиска бури, полетел в пропасть. Он горестно звенел, ударяясь о скалы, но никто даже не обратил на это внимания.

Тряска на яхте не прекращалась, а над головами не успевших спрятаться матросов с невероятной быстротою мчались тучи. Одним словом, вершина. Тем, кто жаждет ее достичь, порой приходится очень несладко. Пока ты топчешься в начале пути, не поздно отказаться. Но, если уж полез в гору, держись до последнего. Иначе свалишься и переломаешь себе все кости (а может статься, что и не только себе).

Судя по всему, ветер (или злодейский ветрюга, как прозвала его Минорис) возомнил себя боксером. В качестве боксерской груши он выбрал яхту Кэйтайрона – в кои-то веки повеселится!

«Ну, давай! Еще чуть-чуть!» – переживала Таймири, прилипнув к иллюминатору. На вершине-то, уж конечно, настанет тишь да благодать.

При очередном толчке она очутилась на полу каюты, а философ, восседавший на груде одеял и подушек, обнаружил себя барахтающимся с нею рядом. Им обоим следовало бы сейчас вжаться в какую-нибудь горизонтальную плоскость и молиться, чтобы яхта не сорвалась в пропасть. Но они пренебрегли правилами безопасности и заработали себе синяков. Охая, Диоксид вновь забрался на свой пьедестал. А Таймири потирала ушибленное бедро ровно до тех пор, пока ей не вздумалось совершить вылазку на палубу.

– Глупая! Куда полезла?! – завопила Эдна Тау, не осмеливаясь отнять руку от ввинченной в пол кроватной ножки. Но та уже выскочила из каюты. А незакрытая дверь так и осталась болтаться на петлях.

– Ну же! Тяни! – кричал Кэйтайрон. – Мы не должны врезаться в эту скалу!

Остер Кинн сейчас был на вес золота, потому что бравые матросы схоронились в таких убежищах, о существовании которых капитан даже не подозревал. Таймири посчитала, что может быть полезной, и бросилась по шаткой палубе к носу. Но в это время сломался бушприт, и капитан взвыл от горя.

– Ну вот, еще одна потеря! Что станется с моим детищем?!

Остер Кинн выпрямился по стойке смирно (как ему вообще это удалось при такой-то качке?!).

– Будьте спокойны, командир! Сделаю, что смогу!

«Некоторым лишь бы только выпендриваться», – подумала Таймири и, пригибаясь, чтобы чем-нибудь не зашибло, поспешила на помощь.

Остер Кинн счел ее нежелательной помехой. С тех пор как разыгралась буря, полномочий у бессменного вахтенного заметно прибавилось, и теперь он мог командовать не только экипажем, но и пассажирами.

– Вот что, послушай-ка, – отечески начал он, приобняв ее за плечи, – давай, ты вернешься в каюту и не будешь доставлять нам неудобств.

Таймири отпрянула и собралась бросить ему в лицо, что он напыщенный индюк. Но в тот же миг их накрыло густым туманом. Дышать в этом тумане можно было только в четверть дыхания, а видеть… Лично Остер Кинн не видел ничегошеньки. Яхта вошла в зону облаков, где время от времени проскакивали шустрые молнии, и наши герои попали в настоящую сауну. Пот капал с волос и стекал за воротник. Таймири пыталась крикнуть, но вместо слов из горла вырывался придушенный хрип. Она здорово наглоталась облачной взвеси, прежде чем Остер Кинн соизволил чихнуть. Когда он чихнул, яхта в одно мгновение поднялась над тучами. Колдовство, не иначе.

– От этих молний в носу становится ужасно щекотно, – ухмыляясь, сказал путешественник. Он огляделся и решил, что попал в рай. Тепло, светло… «и никаких гвоздей», как говаривал его папаша.

Пока яхта мариновалась в тумане, Таймири успела отдалиться от Остера Кинна на почтительное расстояние, поэтому вначале ему показалось, что в рай вступил лишь только он один. Однако и капитан, и его суденышко вместе с пассажирами удостоились чести войти в чудесную обитель света. Они покорили этот утес.

Матросы повысовывались из своих убежищ и дружно зааплодировали.

– Хвала капитану!

– Хвала Остеру Кинну! – во всю глотку вопили они.

От радости Кэйтайрон начисто позабыл слова, которые намеревался адресовать нерадивой команде. «Стыдитесь! – хотел сказать он. – Вы покинули меня в такой ответственный момент!»

Но для упреков всегда найдется время.

Из каюты несмело выглянули остальные. Сэй-Тэнь первым делом посмотрела, что делается за бортом. Люди ликовали, некоторые даже пустились в пляс. А под их ногами клубился белый океан.

* * *

– Рано радуетесь, – пробормотал Диоксид. – Нам ведь еще спускаться…

Если бы рядом с ним очутилась Минорис, то непременно бы заявила, что радоваться никогда не рано. Радость – это такое человеческое свойство, которое позволяет держаться на плаву даже в самую свирепую бурю.

Но как только Минорис сделалась ученицей философа, на нее сразу же посыпались задания. Выяснилось, что под необъятной хламидой Диоксид неизменно таскал с собой связку трактатов и сочинений древних стоиков. Минорис готова была этих стоиков возненавидеть, а трактаты – порвать на мелкие клочки. Как Зюм – капитанский блокнот. Потому что карабкаться по лестнице знаний оказалось ужасно скучно.

Каждый день ей задавали отзыв на трактат какого-нибудь Ангориуса-Мелиседота-Кирфа, и каждый день она изводила половину чернильного пузырька, строча на пергаменте до самой зари.

Она очень жалела, что нет под боком щенка, которого можно потрепать по ушам и который способен запросто превратить свитки философа в одну сплошную гору мусора.

– Эй, смотрите там, – крикнул Кэйтайрон с капитанского мостика, – сильно не пляшите, а то палубу проломите! И не кучкуйтесь! Знаю я вас. Только повод дай – опять наклюкаетесь. А потом драки! И останутся от моей команды рожки да ножки. А мы, как развиднеется, начинаем спуск в котловину! – предупредил он.

Матросы после его слов заметно приуныли. Даже пенящиеся чарки отставили. Только самый беспечный из всех опрокинул пиво себе в глотку и громко рыгнул в полнейшей тишине. Эдне Тау, которая стояла тут же, неподалеку, надоело метать разгневанные взгляды, и она попросту огрела пьянчугу попавшимся под руку веслом.

Никому не нравится спускаться с небес на землю. Но что поделаешь? Такова жизнь. И земля тоже такова. Где есть подъем – там непременно будет и спуск. А если всё время вверх да вверх, то это уже не плоскость – гора получается. Огромная, бесконечная гора.

Утро точно окунули в безмолвие. Пелена туч рассеялась, и ландшафт внизу покрывала лишь тонкая, невесомая вуаль. С вершины открывался изумительный вид, и захваченная этим великолепием Таймири только и могла, что восторженно глядеть в даль. Сколь мелочны и ничтожны были ее заботы о собственном благополучии! Что такое сиюминутное удобство в сравнении с таинственной, непредсказуемой неизвестностью? Иногда нужно чего-нибудь лишаться, терпеть крушения, чтобы, когда выбросит тебя на берег свежей волной, по-новому вдохнуть воздух и острее ощутить жизнь.

На вершине Таймири вдруг поняла, что человек и природа – едины. Они неотделимы друг от друга, как дерево неотделимо от земли. Как дерево… от земли. Что-то случилось со страной Лунного камня, отчего люди, точно сосны массива, вместо питательной почвы избрали для себя почву скудную и затверделую. Если как следует не укоренишься в ней, неминуемо завянешь.

Пальцы Таймири с силой сомкнулись на поручнях ограждения, и захотелось вдруг впитать горный воздух каждой клеточкой тела, вобрать в себя краски этого погожего утра… И подумалось ей: «Если бы люди могли вот так, каждый день, восходить на гору и устремлять свои мысли к свету, в мире наверняка стало бы меньше зла».

– А я утверждаю, что это безумие! – прорезал тишину чей-то бас. – Механизмы держатся на соплях! Мы не можем рисковать!

– Ты мне поговори, поговори, – угрожающе прозвучал голос капитана. – Не ты ли тут главный инженер? Уж починить «ноги-прилипалы» ты в состоянии!

Тишина настойчиво вытолкала спорщиков из своих владений и вновь разлеглась ленивой барышней. Правда, ненадолго.

– Угодим мы в мухоловку, а крышечка-то за нами и захлопнется, – предостерегающе прогнусавил кто-то.

– Нет уж, брат. Меня такими россказнями не застращаешь, – зычно отвечал невидимый матрос. – Капитан знает, что делает. Я, пожалуй, вздремну часок и пойду к нему за указаниями.

– Да ты послушай, послушай! – не унимался тот. – Проглотит нас голубая яма. Как пить дать, проглотит! И это вовсе не россказни. Мой друг бывал здесь три года назад. До сих пор не вернулся…

Странная беседа затихла в отдалении, и Таймири вдруг поняла, что совсем еще не готова к такому опасному приключению. Массив просыпался. Да, именно просыпался. Он уже не казался столь безжизненным, как прежде. Что-то в нем настораживало.

В зеркально-гладких склонах гор отражалась заря, а пики возвышались над пропастью причудливыми загогулинами, похожими на застывшие восковые капли. Эти «капли» венчали уродливую корону массива, которая поначалу так восхищала взор. Кто или что обитает в черных провалах? И нужно ли вообще туда спускаться?

Таймири нащупала в сумке «Записки отшельника» и сжала книгу в руке. Пусть на дне массива их поджидают какие угодно неприятности, «записки» всё равно попадут в библиотеку. Не подводить же Вестницу Весны!

Тут она вспомнила о талисмане – и страхов как не бывало. Ведь в горах, кроме ужасных монстров, наверняка таится адуляр небывалой красоты. Таймири заполучит его, во что бы то ни стало.

11. О безумствах и растерзанных подушках

Поглаживая седую бороду и щуря глаза, философ сосредоточенно проверял задание Минорис. Та выглядела подавленной и несчастной. Она уже давно поняла: от Диоксида поблажек не дождешься.

– Твои суждения поверхностны и категоричны, – вынес приговор мудрец. – А уму недостает гибкости.

– Я всегда это знала, – буркнула Минорис. – Интересно, как бы выглядел мозг-акробат или мозг-гимнаст…

– Постарайся относиться к учебе серьезнее, – кротко посоветовал Диоксид.

– Да куда уж серьезнее-то? Я и так днями напролет ваши свитки читаю. Надоело! Если ни на что не гожусь, прямо и скажите, – надулась та. – Сколько камень ни поливай, всё равно не прорастет.

– Видно, пора тебе отдохнуть, – устало проговорил философ. – А я, пожалуй, пойду, воздухом подышу.

Переубеждать ученицу он не спешил. Пусть поразмышляет да решит, способен ли прорасти ее камень. Усилием воли из любого, даже самого безнадежного камешка можно вырастить могучее дерево.

Когда Минорис осталась одна, ей страшно захотелось что-нибудь порвать. Или порезать. Она сползла с кровати, стащила вниз подушку и принялась нещадно колотить ею об пол. Ах, какое блаженство! Вскоре у подушки разошелся шов, и из нее посыпались перья.

– Почему… если… я… расстраиваюсь…. меня… никто… даже… не пожалеет?! – с придыханием на каждом слове допытывалась Минорис у деревянного пола. Потом это занятие ее утомило. Она встала с колен и потрясла истерзанную подушку.

– Интересно, откуда берутся перья? На каких фабриках их производят?

Птицу она видела всего один единственный раз – в пустыне, на плече у Вестницы Весны. Но ей и в голову бы не пришло, что оперение этих диковинных созданий служат набивкой для такой тривиальной вещи, как подушка.

В стране Лунного камня с птицами всегда было туго. Они словно вымерли. Или вымерли, или насовсем улетели за океан. Но чудное дело: сколько ни бились местные селекционеры над разведением птенцов, те упорно не желали вылупляться. Как сговорились!

В общем, Минорис с полным основанием могла бы считать себя везучей. Однако здесь Таймири ее переплюнула. Она видела птицу не один, а целых два раза! Можно сказать, родилась под счастливой звездой.

Однажды, когда тринадцатилетняя Таймири возвращалась из школы (с неудом по поведению и тяжеленным портфелем за плечами), к ней подлетела юркая пташка. И в клюве у этой пташки что-то блестело. Оказалось – серебряное кольцо с пятью голубыми бриллиантами. Оно послушно скатилось на ладошку девочки, а пернатый упорхнул прочь.

Чудо-колечко Таймири хранила как зеницу ока – никому не показывала. Вдруг отберут? Сперва носила его на цепочке, а как повзрослела – стала надевать на указательный палец, тем более что пришлось оно в самую пору. Тетушка Ария поначалу допытывалась: кто подарил, откуда взяла? Возмущалась, что племянница щеголяет такой драгоценностью. Но Таймири держалась стойко. Кольцо – это знак, а знакам не место в запыленных уголках да забытых шкатулках.

Сейчас она стояла на палубе и любовалась отсверками бриллиантов в серебряной оправе. И не тревожили ее ни страхи, ни сомнения. Чтобы воспрянуть духом, достаточно было просто взглянуть на пять голубых лепестков. Потому что в них отражалось небо. Или, лучше сказать, они сами были клочком небес.

– Распогодилось, да? – послышался голосок Минорис.

– Не то слово, распогодилось! – отозвалась Таймири.

– Остер Кинн говорит, в горах всегда так.

– А ты чего словно кислых арнелей наглоталась? Обидел тебя кто?

– Да не обидел. Я сама… – всхлипнула Минорис. – Не хочу больше учиться. До того муторно!

– Смотри, огорчишь старика, а он после этого возьмет и сляжет, – резонно заметила Таймири.

– Если не сляжет он, слягу я, – с мрачным видом пообещала Минорис. – У всех приключение как приключение, а у меня – сплошное мучение. Я тоже имею право на приключения!

– Имеешь, – подтвердила Таймири. – Но только потом не жалуйся. Потому что, чувствую, достанется нам изрядно…

Кэйтайрону отчего-то взбрело в голову сделать осмотр яхты.

– Осмотрим, – сказал он Остеру Кинну, – сверху донизу. Где надо, почистим. Где надо, вымоем. Не спускаться же грязными в массив!

– И то верно, – неохотно кивнул вахтенный. Он терпеть не мог уборку, зато беспорядок был ему и друг, и товарищ, и брат.

Покончив с трюмом да погоняв матросов по палубе, они добрались до пассажирской каюты. Вот уж где бардак, так бардак, надеялся Остер Кинн.

Кэйтайрон приотворил сварливо скрипнувшую дверцу и отшатнулся.

– Да тут, не иначе, буря с вихрем промчались!

Весь пол в каюте был усеян перьями, а по центру живописно распласталась белая наволочка.

– Экое безобразие, – вздохнул капитан. – Чужую собственность на клочки!

– Возьмёте с них штраф? – полюбопытствовал Остер Кинн.

– Да какой там штраф! У них, небось, ни гроша в кармане. Думаю, выговора вполне хватит.

– У-у-у! Выговор, – протянул тот. – Так и обнаглеть недолго. Попомните моё слово: однажды от всего на яхте, в том числе и от ваших парусов, останутся лишь лоскутки.

– Тоже мне прорицатель, – буркнул капитан. – Бери, давай, щетку – да за дело. И подушку чтоб зашил!

Яхта-трансформер потопталась на своих «курьих ножках», неуклюже повернулась на сто восемьдесят градусов и стала спускаться в Малый котел, где на дне синело чистейшее горное озеро. Его диаметр сложно было определить наверняка, но даже на высоте в полкилометра оно представлялось необъятным.

– Ого! Вот так лужа! – воскликнула Таймири и с риском для жизни перегнулась через леера.

– О горных озерах непочтительно отзываться – на себя проклятие навлекать, – авторитетно высказалась Эдна Тау. Она набила трубку толченой корой и смачно затянулась. – Озёра наглецов не любят.

– Ага, а еще они жутко мстительные, – поддразнила ее та.

– Бывает, – бесстрастно подтвердила индианка. – Озеро может легко проглотить обидчика. Старая Овдорна говорит, «горные очи» бездонны.

– О, вы столько всего знаете! – встряла восхищенная Минорис. – Вы, наверное, много где побывали.

– Иногда, – глубокомысленно произнесла Эдна Тау, – можно объехать весь мир, а ничего не увидеть и ни о чем не узнать.

Новость, что капитан собрался наводить порядок, разнеслась по яхте с быстротою молнии. И когда запыхавшийся Папирус сообщил эту новость Минорис, та опрометью припустила к каюте. Перья! За перья Кэйтайрон ее убьет.

Она просунула нос в дверную щелку – да так и обомлела: по каюте, мурлыча под нос странную песенку, ползал на карачках Остер Кинн. А песенка у него была, ни дать ни взять, пиратская: «Кто же следующим пойдет на эшафот? Э-эх! Кому голову отрубят, кто ее сам принесет. А зачем глупцам голова? Если в ней пустые мыслишки – на устах пустые слова».

Он удостоил Минорис одним единственным взглядом, после чего столь же невозмутимо продолжил уборку.

– Знаешь, – вкрадчиво сказал он, – а ведь капитан может уподобиться тебе и учинить расправу над тобой, как ты – над этой бедной подушкой.

– Я… я не хотела, – промямлила Минорис. – Меня философ довел. Вернее, его несносная философия.

– Все мы горазды спихивать на других. Но капитан разбираться не станет.

– И что же теперь будет? – с содроганием спросила она.

– Да что угодно. Поэтому трепещи и бойся. Но, вообще-то говоря, – издевательски протянул Остер Кинн, – вполне может статься, что капитана отвлечет куда более значительное происшествие…

Какой-то пьяненький чудак, нагнувшись вниз, увидел воду. И рассудил, что для стоянки неплохо якорь опустить. Он размотал железный трос, напряг свои стальные мышцы, и якорь полетел со свистом, таща корабль за собой. Да, наш матрос не рассчитал, ведь пьяным море по колено…

Никто не успел ничего толком сообразить, как половина экипажа очутилась в озере. Яхта бултыхнулась ровнёхонько в центр «горного ока», и ее тотчас начало сносить течением.

– Постойте-ка, течение – в озере?! – опешил капитан, которому здорово досталось от подвесного шкафчика. Выскочив из рубки, он обвел взглядом сперва ту половину команды, которая удержалась на борту. После чего переключился на пострадавших. Эдна Тау уже бросала им спасательные круги и кричала ободряющие слова. Кэйтайрон недобро на нее покосился. Он полагал, что ободряющих слов было бы вполне достаточно.

– Не ушиблась? – поинтересовался у Минорис Остер Кинн.

– Слезьте с меня, – прокряхтела та. – Никакой совести у людей! Сначала придавят, а потом еще спрашивают, не ушиблась ли я.

Она возмущенно высвободила ноги из-под живота Остера Кинна и уставилась на него, как на кровного врага.

– Таковы уж нерукописные законы: всё в этом мире притягивается, – извинительно улыбнулся путешественник. – Считай, тебе повезло. Капитан, могу поручиться, занят теперь спасением утопающих, и инцидент с перьями успешно забыт.

Когда яхта ухнула вниз, Таймири крепко вцепилась в поручни и не отпускала вплоть до злосчастного приводнения. Крику было немерено. Грохота тоже. И брызг. Таймири частенько слыхала от тетушки, что в горных озерах обитают чудища. У них – рассказывала тетушка в свете ночника – острые зубищи, огромные лапы и красные уродливые щупальца. Они, то есть чудища, с удовольствием съедят всякого, кто решит искупаться в озере. И косточками не побрезгуют. Бессовестно, вообще-то, с ее стороны, было пугать племянницу перед сном.

Швырнув утопающим последний спасательный круг, Эдна Тау с радостным улюлюканьем прыгнула в воду прямо в мокасинах. Только теперь Таймири увидала, что внизу барахтаются Папирус и Сэй-Тэнь. Сэй-Тэнь! От такого холода она окоченеет в два счета!

Таймири ничего не оставалось, кроме как последовать за индианкой. Холод в озере сковывал мгновенно. Он набрасывался на тебя, как ополоумевшая швея, и наматывал, наматывал на свое адское веретено тугие сухожилия. Казалось, вот-вот лопнут.

– Ха! Присоединяйся! – залихватски крикнула Сэй-Тэнь. – Водичка в самый раз. Освежает.

Индианка поманила Таймири пальцем, но у той уже стало сводить конечности, а зубы принялись выбивать барабанную дробь.

– К-как вы в таком холоде… – недоговорила она.

– Мы с Эдной Тау закаленные. Правда, Эдна?

– Жировая смазка сохраняет тепло, – поделилась секретом краснокожая.

Таймири взяла досада. Выходит, напрасно она геройствовала и жертвовала своим покоем.

Гораздо раньше индианка рассказала о буром жире предприимчивой Сэй-Тэнь. И подруги, недолго думая, решили испробовать его на себе. Они обмазались жиром из фляжки с ног до головы. Кожа их сделалась глянцевой, а волосы залоснились…

Папирусу перепал спасательный круг, и он поплыл к яхте. А Таймири стала жертвой переохлаждения.

…Ее укрыли пледом. Было тепло и даже жарко. В висках стучала кровь, а глаза, стоило их приоткрыть, невыносимо болели.

– Дайте же ей наконец чаю! – сказал кто-то. Заботливые руки подоткнули под нее одеяло и прикоснулись к щекам.

У изголовья, на табурете, сидела Минорис. Она то и дело меняла компресс и проверяла температуру на старом, поцарапанном градуснике.

– Угораздило же тебя так простудиться! – сочувственно проговорила она.

– А тетя ведь предупреждала… Коварна вода в горах, – пробормотала Таймири. Сделав над собой усилие, она приподнялась на кровати. Принесли жаропонижающее, и в роли доброго доктора выступал сам капитан.