Текст книги "Морок"

Автор книги: Юлия Аксенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

* * *

Встречаясь с Бетт в коридорах телецентра, я продолжаю мило с ней раскланиваться, интересоваться, как ее дела и как поживают ее ребятишки. Мы вроде бы остались добрыми друзьями, как прежде. Но я не могу отделаться от ощущения, что Бетт все еще недоумевает и ждет объяснений. А я не могу и не хочу что-либо ей объяснять. Ее не в чем обвинить, даже намеком: каждый живет так, как привык и считает нужным. Бетт слишком трудно достаются ее деньги, чтобы заниматься благотворительностью. И вообще, дело не в том коротеньком эпизоде, что произвел на меня такое неприятное впечатление. Дело в том, что благодаря этому эпизоду я успел вовремя остановиться, не сделать очередной ошибки. Если бы вовремя! Поздновато. Чуть-чуть поздновато…

В день, когда бывший муж вернул ей отсуженную им в бракоразводном процессе маленькую дочь, Бетт пригласила меня в гости. Я был рад снова повстречаться и с Элли, и с Рэйфом. Но, главное, наши с Бетт отношения явно стремились перейти рамки дружеского общения. Мы всего несколько раз пообедали вместе, погуляли в парке, вовсе не встречались наедине. Тем не менее тревога за судьбу Элли и совместные усилия по ее спасению, помимо давней совместной работы, так нас сблизили, что, казалось, продолжение было предрешено.

Дом Бетти встретил нас веселым гомоном и возней ребят. Я оказался не единственным гостем, как обещала Бетт: к Рэйфу пришла его подружка – пятилетняя девочка из соседнего дома. Элли в их сплоченной компании не стала лишней: девчушка всячески опекала ее и даже защищала от ее расшалившегося брата. Все вместе опекали – а больше тискали и терзали – молодого пушистого кота. Словом, идиллия.

Мы с Бетт, конечно, не остались в стороне от шумной игры. Меня несказанно удивило и тронуло, что Элли узнала меня. И не просто узнала. Она долго-долго от меня не отходила, молча держа за руку. Потом побежала в свою комнату, повозилась там – и притащила измятую, серенькую тряпочку, в которой я с трудом узнал свой бывший носовой платок.

– У меня Тони заболел. Его зовут Тони. Видишь, он лежит и не ходит. У него ножек нету. Виктор, вылечи его.

Три пары глаз внимательно наблюдали процесс выздоровления Тони и его последовавшие за обретением ног танцевальные па. Я постарался объяснить благодарным зрителям, как нужно обращаться с тряпочкой, чтобы она преображалась и оживала. Потом мы обсудили насущный вопрос личной гигиены Тони. И вся ватага в сопровождении няни отвалила в ванную – купать Тони, то есть стирать замусоленную тряпочку.

Бетт, радостно возбужденной, хотелось общаться. Но необходимость готовить праздничный обед гнала ее на кухню. Она быстро решила проблему, по-домашнему позвав меня с собой.

Я предложил помощь, но она наотрез отказалась: «На кухне может быть только одна хозяйка!» Ее гордый, независимый нрав я уже имел случай заметить.

Через некоторое время кастрюли на плите начали источать вкусные запахи.

Несколько раз я заметил в дверном проеме Мэгги – маленькую соседку Николсенов.

– Мэгги, поди сюда, – окликнула девочку Бетт, когда та в очередной раз появилась на пороге. – Не пора ли тебе домой? Бабушка, наверное, заждалась.

Мэгги согласно кивнула.

Я очень удивился. Как домой? В столовой няня уже звенит посудой. Еще каких-нибудь пятнадцать минут – и мы сядем за стол. Зачем же девочке уходить? Бетт могла бы позвонить ее бабушке, предупредить, что ребенок задержится у нас… Да, я в тот момент так и подумал: «У нас»… Разумеется, промолчал.

– Ты, наверное, голодна? – продолжала Бетт.

Ребенок опять молча кивнул. Теперь Мэгги не отрывала глаз от дымящихся на плите кастрюль.

– Сядь поешь.

Девочка охотно послушалась.

Бетт положила ей в тарелку каши: оказалось, что в одной из кастрюль она варила овсянку. Добавила толстый ломоть сыра и широкий аппетитный на вид для меня, тоже голодного, кружок колбасы. Потом намазала маслом тост и налила чаю.

За все то время, пока Мэгги торопливо уплетала еду, Рэйф и Элли ни разу не заглянули на кухню: видно, были чем-то увлечены в комнатах. Потом няня Николсенов повела девочку домой.

А Бетт открыла холодильник, и я увидел его содержимое.

Бетт принялась доставать деликатесы в нарезках. Вряд ли все это покупала сегодня она сама: она никак бы не успела. Скорее всего, постаралась домработница, пока хозяйка встречалась со мной. Бетт раскладывала яства по тарелкам и рассказывала про Мэгги.

Родители девочки в долгах как в шелках – то ли из-за болезни, то ли не смогли вовремя расплатиться за дом. У них нет денег на няню. Оба работают с утра до ночи, даже по выходным. Ребенка в детский сад почему-то не отдают. С девочкой сидит старая бабушка, которая готовить то ли не любит, то ли уже не в состоянии. В общем, еще неизвестно, кто за кем присматривает. Но факт тот, что девчонка сидит голодная до прихода родителей. Вернее, сидела бы, если бы не Бетт. Поскольку Мэгги каждый день приходит играть с Рэйфом, няня или сама Бетт обязательно ее подкармливают.

– Но я не могу кормить ее тем же, чем собственных детей. Вдруг ей чего-нибудь нельзя есть! Я даю ей только самую простую, здоровую пищу.

– Ты ни разу не общалась с ее родителями? – уточнил я.

– Отчего же? Общалась. Они, разумеется, очень мне благодарны за заботу об их дочери. Но они просто не в состоянии компенсировать моих затрат.

У меня кругом шла голова, но уже не от голода и вкусных запахов. Я не мог оторвать взгляда от рук Бетт, ловко раскладывающих на блюде окорок, копченую колбасу, форель. Есть больше не хотелось. Меня тошнило, как будто именно мне только что скормили тарелку овсяной каши, как будто это именно меня выставили за порог, не пустили на чужой праздник.

Бетт вела себя как любая обыкновенная, нормальная англичанка. Отчего же мне ее действия казались дикими и невозможными? Бетт своим горбом зарабатывает на булку с маслом себе и детям. У меня язык не повернется сказать о ней хоть одно плохое слово. Если бы я осуждал ее, я не испытывал бы перед ней такой неловкости за свое бегство.

Обед в обществе малышей закончился. Через некоторое время Бетт попросила у меня прощения: она должна отлучиться на четверть часа – уложить детей. Потом она вернется, и мы продолжим вечер.

Я поднялся из кресла.

– Я, пожалуй, пойду. Все было чудесно: очень вкусно и весело. Спасибо. Я очень рад, что вы теперь снова вместе!

Бетт так опешила от неожиданности, что даже не стала возражать. Теперь она, должно быть, подозревает меня в мужской несостоятельности…

Много раз с того дня я терзал себя одним и тем же вопросом: неужели я такой нетерпимый идеалист? Но нет, дело не в идеологии. Я не поклонник неумеренного альтруизма. Скорее этот эпизод явился для меня знаком: приглядись, не соблазняйся сходством интересов и успешностью профессионального взаимодействия! Мы – разные. У нас совершенно различные ценности и устремления. И нет между нами такого чувства, ради которого я готов был бы всю эту разницу взглядов на жизнь игнорировать.

Прости, Джейн Элизабет Николсен, останемся добрыми товарищами!

* * *

От неприятного воспоминания сон как рукой сняло. Я так погрузился в свои мысли и в переживание прошедших событий, что вздрогнул от звонка мобильного телефона. Не люблю я этих звонков! Мелодии пробовал менять – не помогает. Каждый напев мобильника вызывает у меня неприятные предчувствия. Как если бы когда-то в прошлом мобильная связь принесла мне беду…

Я нажат кнопку громкой связи.

– Мистер Смит, меня зовут Филипп. Я был участником той злосчастной прошлогодней истории…

Сердце громко стукнуло и тревожно сжалось, но я еще не понимал. Я выжидательно молчал, и молодой мужской голос продолжил объяснения – заметно более сбивчиво: видимо, ОН рассчитывал, что я сразу пойму, о ком идет речь.

– Та история с оглаской конфиденциальной информации… которая случилась с вами прошлым летом…

– Со мной?

– Мистер Смит, вы наверняка меня помните…

– Подождите минуту.

Я кое-как съехал на обочину. Не помню, чтобы я включал поворотник, да и вывернул руль так резко, что на сигнал никто не успел бы отреагировать. Мой автомобиль «подрезал» грузовик, шедший на приличной скорости позади. Тот обругал меня длинным, отчаянным гудком. Я несоразмерным рывком заглушил мотор, едва не сломав ключ зажигания.

Руки крупно дрожали. Меня всего лихорадило.

История, которая случилась… со мной! Прошлым летом – ровно год назад – в компании бушевали нешуточные шпионские страсти. Я во всех подробностях помнил историю, происшедшую с Бетт. А свою собственную – предпочел забыть…

Если бы любимая жена, с которой прожили несколько безоблачных – так мне, по крайней мере, казалось – лет, вдруг решила уйти от меня под влиянием лишь собственных желаний, мне было бы больно, но я бы хотел помнить. В действительности же вышло так, что я собственными руками разрушил хрупкое счастье. Я сболтнул лишнего в разговоре с этим мальчишкой, Филиппом, а слова мои попали в печать. Жена исчезла в одночасье, без объяснений, без надежды на возвращение.

Острое чувство вины так растравляло боль потери!.. Я искал ее, пытался вернуть. А когда все попытки утонули в кромешном аду неизвестности и отчаяния, туда же канула память.

Я забыл. Я забыл совершенно. Память о реальных событиях, о нескольких годах жизни заместилась другим вариантом – неким зыбким, как во сне, суррогатом реальности. Даже теперь мое сознание – или что-то в моем сознании сопротивлялось воспоминаниям: образ жены не вставал перед моими глазами, ее имя не воскресало на моих губах.

Зато я отчетливо вспомнил Филиппа. И всю ту историю, в которую я вовлекся его стараниями.

Переключившись на трубку, я поднял к уху телефон. Руки по-прежнему дрожали. Но управлять голосом я, к счастью, умею: многолетняя практика.

– Да. Я слушаю.

– Может быть, вам неудобно сейчас разговаривать? – робко спросил молодой человек. – Я мог бы перезвонить вам, когда вы назначите, и по какому-нибудь городскому телефону, который вы назовете.

По сравнению с важностью начатого разговора мысль о дороговизне международного роуминга вызвала у меня нервный смех.

– Удобно. Продолжайте.

Отрывистость речи диктовалась темпом дыхания. Впрочем, быть обходительным и приятным собеседником не входило в мои намерения.

– Мистер Смит, я тогда пообещал вам, что найду истинного виновника огласки.

Ну да, после публикации мальчишка сразу попытался убедить меня, что не подстраивал нарочно наш с ним разговор по душам и что это не он пристроил жучок в моем кабинете. Мне хотелось ему верить, но потом все стало не важно.

– Я так хочу доказать вам… Но я, к сожалению, не нашел «шпиона».

Я уже немного пришел в себя и спросил с искренним любопытством:

– Зачем же вы тогда звоните?

Собеседник превратно истолковал значение вопроса и снова стушевался:

– Извините. Я сделал все, что… Я кое-что… кое-кого нашел… Это тоже важно. По-моему, даже интереснее, очень… Но это не то… Видите ли…

Я собрался рявкнуть, чтобы привести его в чувство, но далее текст пошел осмысленный и связный:

– Мистер Смит, я не нашел исполнителя, зато определил покупателя материала.

Опять сюрприз!

– Вы хотите сказать, что некто оплатил «Звездной жизни» публикацию материала обо мне?

– Не совсем так. Этот человек… эта женщина купила у «Звездной жизни» сырой материал о вас – подборку всех известных им фактов плюс магнитофонную запись вашего разговора со мной.

– Купила сырой материал?! А публикация?

– Покупка состоялась сразу после публикации. В тот день, когда вышел журнал. Она забрала оригинал, а у них осталась копия, которая, сами понимаете, ничем не хуже.

– Она заказала материал заранее?

– Таких сведений у меня нет.

– Кто же она?

– Очень пожилая леди. Мне, к сожалению, не удалось выяснить ни ее имени, ни каких-то координат. Зато есть очень подробное описание внешности. Я не уверен, стоит ли… ну… – Он опять в нерешительности замолчал.

– Продолжай… Фил!

– Это единственная зацепка, но ведь она не маленькая! Мне не хватает связей, мистер Смит, и опыта, наверное. Если бы подключить ваши возможности – мне кажется, есть шанс эту даму найти.

Меня снова нарастающей волной захлестывало тревожное предчувствие.

– Фил, читай! Описание этой женщины.

Собеседник послушно прочитал заготовленный текст.

Кровь с такой силой билась в барабанные перепонки, что я едва различал слова. В глазах потемнело. Сердце, застрявшее в горле, мешало дышать. Телефон едва не падал из рук.

Я как будто несколько со стороны наблюдал все, происходившее с собственным организмом. Так же, немного со стороны, услышал свой бесстрастный, хорошо поставленный голос. Резкий контраст этого голоса с жалким физическим состоянием тела, из которого он исходил, и привел меня в чувство.

– Спасибо, Филипп. Ты прав, это очень важная информация. Я сейчас в России. Когда вернусь, обязательно позвоню тебе. Да, постой! В твоем распоряжении только словесный ее портрет?

– У меня есть картинка. Не фотография – рисунок. Я мог бы нам его перегнать.

– На сотовый получится?

– Да. Я все подготовил.

– Что ж ты сразу?.. Давай!

Несколько минут напряженного ожидания – и я увидел знакомое лицо. Сомнений не осталось.

– Фил, больше ничего не предпринимай. Ты меня понял? Сиди тихо. Это очень важно. Дальше я сам займусь этим делом.

Сколько-то времени я просидел, уставившись взглядом в одну несуществующую точку прямо перед собой, совершенно ни о чем не думая и ничего не чувствуя: защитные силы организма брали свое.

Затем весь безумный калейдоскоп событий прошлого лета сверкнул своими остро сколотыми гранями перед моим мысленным взором и, повернувшись, сложился в целостный, стройный, понятный узор. Я распахнул дверь машины, не думая о проносившихся совсем рядом ревущих чудовищах.

Автомобиль бодро квакнул на прощание электронным замком. Слева – высокий обрыв. Справа склон горы полого уходил вверх, невдалеке по нему среди колючих кустарников вилась каменистая тропинка. Я быстро направился к началу этой тропы и размеренно зашагал по ней вверх, не задумываясь о том, зачем иду и куда она ведет.

Странное и жуткое исчезновение жены, загадочные обстоятельства ее поисков – все те события, которые и сейчас отзывались в душе горячими волнами боли, – я никогда прежде не связывал мысленно с одним происшествием, которое на фоне развернувшейся затем драмы казалось незначительным. В день, когда появилась та самая публикация в «Звездной жизни» и когда ушла из дома, чтобы пропасть навсегда, моя вторая жена, – в тот день я едва не задавил на улице почтенную старушку. У меня очень хорошая зрительная память. В скрупулезном – вплоть до родинки над губой! – описании старой леди, составленном Филиппом, я узнал свою старушку. Ее рисованный портрет только подтвердил мою догадку.

Недалеко от того места, где я едва не совершил страшного злодеяния, я нашел смешной брелок, который в шутку назвал «неразменным фунтом». Потом забавная вещица исчезла вместе с женой. И я забыл о ней, как забыл обо всем, что напоминало мне о моей беде. Я не вспомнил об этом эпизоде, даже когда прицельно занялся изучением так называемой проблемы «неразменной купюры».

Теперь все три сюжета – старуха, пропажа жены, «неразменная купюра» – прочно связались в моем сознании в единое целое. Теперь мне казалось абсолютно очевидным, что старуха, узнав о моих семейных делах из журнала, добыла побольше информации обо мне и зачем-то стала вредить нам с женой через посредство вещи, обладающей загадочными и сильными свойствами.

Так я непринужденно принял как само собой разумеющееся веру в то, что «неразменная купюра» существует на самом деле и обладает необъяснимой, возможно, мистической силой.

Тропка под ногами становилась все более крутой и сыпучей. Я не прошел еще и половины пути к вершине. Но мои стройные размышления уже обрели законченный вид, и лихорадочное возбуждение, гнавшее меня пешком по каменистому склону, улетучилось. Я развернулся и стал медленно спускаться вниз, к оставленной на обочине машине. Однако вскоре ноги стали подкашиваться. Я сел на теплые, нагретые солнцем камни.

Передо мной простиралась морская гладь. Отсюда, с довольно большой высоты, казалось, что море не покоится полого в своей чаше, а стоит вертикальной стеной, перекрывая горизонт. Солнце, уже заметно клонившееся к западу, слепило глаза, а я, мерно раскачиваясь, смотрел прямо на его белый диск. Резервные силы нервной системы подошли к концу, наступило запредельное торможение.

Не то чтобы я рассуждал тогда о собственном состоянии, но понимал его именно в подобных терминах. Я не задумывался в тот момент, откуда они берутся в моей голове.

Заторможенное сознание постепенно оживало. Первая мысль, которую оно сумело породить, была проста: «Я еду за „неразменной купюрой“». Вторая – посложнее: «Я еду к женщине, у которой находится „неразменная купюра“». Третья сверкнула как молния: «Найду купюру – найду жену!» Логики не хватало, но я вскочил на ноги и почти бегом ринулся вниз. Четвертая мысль подхлестывала, словно хлыстом: «Надо спешить. Сегодня истекает ровно год».

Дальше я еще неизвестно сколько времени, не останавливаясь и почти не отвлекаясь на размышления, на предельно возможных скоростях гнал машину по трассе. Нет, один раз остановился, чтобы переодеться: вечерело, погода менялась, повеяло долгожданной прохладой. Я больше не включал магнитолу: мозг просил тишины и не нуждался теперь в искусственном взбадривании. Все мысли улетучились, остались только горы, море, серая лента асфальта и ветер из открытого окна, треплющий волосы, прижимающий к телу тенниску. И скорость. Вперед! Быстрее, быстрее!

* * *

Я остановился в районе Геленджика на обзорной площадке. Не то чтобы заранее собирался отдохнуть, размять ноги. Не то чтобы я прельстился красотой открывшегося морского пейзажа – я налюбовался ими за день предостаточно, а сейчас почти не глядел по сторонам.

Просто, когда я увидел площадку, уставленную несколькими машинами, по балюстраде которой люди прогуливались с фотоаппаратами, позировали, стояли, опершись о парапет и задумчиво глядя вдаль, я внезапно решил остановиться. Я запер автомобиль и направился к высокому парапету.

Удивительно резко меняется в южных широтах погода. В Англии она тоже не отличается постоянством: по двадцать раз на дню солнце может закрыться облаками, дождь то моросит, то улетучивается вместе с остатками хмари. Но это – совсем не то же самое, что происходит здесь.

Только что, всего какой-нибудь час назад, солнце сияло с безоблачного неба и, несмотря на то, что оно уже катилось вниз, палило невыносимо. Теперь из-за гор шли плотным, сомкнутым строем иссиня-черные тучи. Они двигались быстро и низко, задевая своими кисейными подолами верхушки не таких уж высоких в этих местах гор. Сероватая сырая дымка вязла в древесных кронах, останавливала свой бег и медленно стекала вниз, в ущелья.

Передовые отряды туч уже подбирались к солнечному диску, но запад был еще чист и ослепительно светел. Солнце золотило тучи, и они пламенели над морским простором. Море волновалось. В воде, как на огромной палитре, перемешались все краски: лазурь, индиго, оранжевый, розовый, золотой.

Резкие порывы холодного ветра прохватывали до костей.

Быть может, мне почудилось: в самой густой синеве туч, далеко над горами, сверкнула белая зарница…

Самое интересное, что в тот момент, когда я мерил шагами обзорную площадку, я мысленно описывал все происходившее вокруг именно таким высокопарным текстом! Мысленно ведя репортаж с места событий, я успокаивал себя, старался смотреть на ситуацию со стороны. Вместе с тем я обращался в тот момент к единственному на свете человеку, которому мне хотелось все-все рассказать.

Не знаю, можно ли утверждать, что я не помнил ее имени, ее голоса, ее лица. Я не думал об этом, все время проскакивал, обходил в своем сознании эту тему. Но я так ясно чувствовал атмосферу понимания, доверия, дружбы, которые прежде существовали между нами.

– Красота, правда? – довольно тихо и дружелюбно произнес мужской голос рядом со мной.

Я не предполагал, что человек обращается ко мне. Просто непроизвольно оглянулся. Мужчина лет пятидесяти доброжелательно улыбался, глядя на меня. Я тоже улыбнулся:

– Правда. Фантастический вид.

Я внезапно почувствовал, как устал – и от целого дня дороги, и от эмоционального напряжения последних часов. Мне очень захотелось минут пять поговорить с незнакомым человеком. Я спросил:

– Вы путешествуете?

– Да! Мы из Москвы. – Собеседник тоже обрадовался возможности пообщаться. – Жену и дочку везу, – пояснил он с нескрываемой гордостью. – Первый раз рискнули поехать на машине. Раньше все поездом или за границу. Мне товарищ подсказал: на автомобиле дешевле выходит, и ты сам себе хозяин, куда захочешь – туда поедешь. А вы? Тоже путешествуете? С семьей или один?

Я не сразу решил, что ответить.

– Да нет. Я… по делу скорее. По личному. Еду один.

– Так присоединяйтесь к нам! Поедем дальше в две машины. Так веселее и надежнее.

Если бы я увлекался мистикой, то подумал бы, что встретил астрального двойника Георгия. До чего ж у них обоих была сходная манера разговаривать с людьми: и сам стиль речи, и отношение к чужому – как будто сто лет знакомы, – и постоянная готовность втянуть человека в сферу активности своей притягательной личности. У меня отец был таким, и я с огромной теплотой отношусь к людям их типа. В Англии их мало, в России… тоже не много. Этот мужчина даже внешне напомнил мне отца: высокий, мне вровень, плотный, узкий овал лица, правильные черты и глаза, в которых живет смешинка.

– А вы в какую сторону направляетесь?

– Вообще-то говоря, недалеко. В Архипо-Осиповку: наши друзья там отдыхали, дали адресок, где жилье снять. Говорят, прекраснейшее место!

– Беда в том, – посетовал я, – что мне-то в противоположную сторону. Я, возможно, попозже вернусь, тогда загляну в вашу Архипо… Осиповку. – Я запнулся на трудном названии населенного пункта. – Думаю, найду вас на пляже.

– Вы извините меня, пожалуйста… Вы… не из России?

Он только теперь заметил мой нечистый от недостатка практики выговор. Я рассмеялся:

– Я – англичанин.

– Правда? Вы не шутите?

– Правда.

– Что вы говорите?! Ну и ну! – Мой по-прежнему безымянный собеседник покачал головой. – Далеко путь держите, если не секрет?

– Мне нужна одна станица в районе Темрюка.

– Темрюка? – Он поднял глаза к небу, вспоминая карту. – Знаете, что я бы вам посоветовал? Не ездите вы через Новороссийск, если хотите добраться к вечеру!

– Хочу. А почему не ездить?

– Мы в этом городе часа два потеряли, пока крутились по улицам: где перекрыто, где перерыто. Указателей почти нет. Дочка чудом углядела табличку на улице, мимо которой мы уже раз десять проехали, и мы выбрались. И то не совсем правильно: в порт попали.

– Вася! – Мой просветитель обернулся в направлении требовательного женского голоса. – Ты собираешься ехать дальше? Скоро стемнеет!

– Еще не скоро! Сегодня – самый долгий день в году и самая короткая ночь.

– Не забывай, пожалуйста, что мы на юге.

– Хорошо, не забуду. – Он снова повернулся ко мне. – Извините, мне, пожалуй, и вправду надо ехать. Так что в Новороссийск я бы вам не советовал. Впрочем, город, конечно, с интересной историей, его стоит увидеть. Если вам интересна ночная жизнь…

– Не особенно, – перебил я, вспомнив, что и мне пора продолжать путь. – И уж точно не сегодня вечером. Так что большое вам спасибо за совет. Я им воспользуюсь.

Мы вместе дошли до наших автомобилей и с крепким рукопожатием расстались. Его «рено» уехал первым – рванул с места. Я поздно вспомнил, что мы не познакомились как следует и не обменялись никакими координатами… Нет, моя мама такой не была: она не дергала отца и не командовала им. Если бы она это делала, он бы, наверное, тоже терпел…

Я долго искал очки: забыл, куда их засунул, и все время натыкался на темные, которые не снимал сегодня целый день. Мог бы и без очков разглядеть, но боялся пропустить какую-нибудь важную подробность. Посмотрел карту и наметил маршрут. Стало быть, Крымск – Варениковская – Темрюк. Можно через Анапу, по магистрали, но мне не понравилось, что придется делать крюк. Несколько раз проследил весь путь: как бы не ошибиться! Наконец выехал на трассу.

Неприятно сосало под ложечкой: мне не давали покоя вскользь брошенные слова Василия: «Чудом углядела табличку на улице». Эти слова отзывались в глубине души тоской и ощущением опасности. Если в Крымске меня также встретят улицы без табличек, то… То что? Крымск, судя по карте, городок поменьше Новороссийска. Прорвемся!

* * *

Было всего около восьми вечера, когда я подъезжал к Крымску, но землю уже окутали густые сумерки: огромный грозовой фронт давно поглотил и солнце, и полоску заката, изо всех сил старавшуюся удержаться на западе. То справа, то слева на горизонте вспыхивали зарницы. Дождь пока не начался.

Последним приветом сходивших на нет гор стал лесной пожар на одной из вершин. Округлую, покрытую зеленью гору венчал на самой макушке ровный огненный круг. Я долго не мог отделаться от впечатления, что кто-то намеренно – ради красоты и развлечения – устроил иллюминацию, сложив огромное количество костров. Но пылающая окружность постепенно росла, а внутри очерченного ею пространства чернели остовы обгоревших деревьев.

Лесные дебри вокруг, выжженная поляна в центре и мрачная иллюминация по ее краю – картина напоминала сказки о Лысой горе и шабаше ведьм. Хотя нынешний особенный, единственный в году день скорее располагал к пасторальному веселью вокруг купальских костров.

Я сравнительно легко преодолел город, руководствуясь скудными указателями, логикой и всего один раз спросив дорогу у прохожего.

Развязка на выезде немного смутила меня. Вначале – перекресток в виде буквы «Т», снабженный указателем на Темрюк; чуть дальше – еще один перекресток вилочкой, на котором вместо указателя красовался рекламный щит. Народу на дороге в этот неприветливый вечер – ни души, ни пеших, ни конных. Дорога, шедшая прямо, мне понравилась больше, чем та, что ответвлялась влево, и я поехал по ней в надежде, что вскоре попадется какой-нибудь пост дорожной инспекции или населенный пункт, где можно будет уточнить маршрут.

Действительно, вскоре путь пересек железнодорожный переезд. Я спросил служащего, правильно ли еду на Темрюк. Тот задумался.

– Да… Правильно… Да, так лучше. Этой дорогой вернее: не заблудитесь. Поезжайте.

Дорога извивалась между пологими безлесными холмами. Каждый метр земли здесь возделан: распахан, засажен, засеян. Даже вдоль обочин вместо декоративных кустарников – плодовые деревья.

Небо почернело, а вслед за ним и земля досрочно погрузилась в ночной мрак. Налетевший порыв ветра порой бросал в стекло горсть крупных капель, но в целом было пока сухо. Однако далекие зарницы оборотились молниями, которые били все чаще. Сквозь шум мотора и ветра стали докатываться раскаты грома.

Одна зарница впереди, почти над дорогой, показалась мне странной. Она полыхнула вместо белого розовым. И как будто зависла над вершиной холма. Я наконец понял: то не зарница – зарево. Неужели где-то от молнии начался пожар?! Я представил недавно увиденный горящий лес. Нет, здесь этого быть не может: здесь нет лесов. Что же горит?

Тревожное зарево за холмом росло, насыщалось багровыми тонами. В те же тусклые багровые оттенки оно красило тяжелые подбрюшья туч над собой.

Пустынное шоссе, довольно широкое и с хорошим покрытием, оставляло мне возможность наблюдать окрестности. Я то и дело возвращался глазами к загадочному зареву.

Наконец дорога вынырнула из низины, сделала крутой поворот…

Мои худшие опасения подтверждались: страшное, огромное пламя! Темное даже в центре – насколько могут быть темными оранжевый и красный цвета. Горит не один частный дом или овин. Если это жилье, то горит целая деревня. А всего вернее – что горит какое-нибудь предприятие…

Дорога еще немного изогнулась – и я понял, какой я дурак. Надо же было накрутить целую историю на пустом месте! Гигантский факел, размеры которого показались мне издалека чудовищными, полыхал на вершине узкой и высокой черной трубы. Да, предприятие. Но оно не охвачено пожаром: оно функционирует в нормальном для себя режиме.

Факел казался мне не менее зловещим, чем его загадочное зарево. Его ровный неестественный свет заливал все окрестности, куда хватало глаз, и эту мрачно подсвеченную землю укутывали багровые тучи. Очень далеко между полей вилась лента реки – совершенно черная посреди преобладавших на местности красных тонов. На склонах соседних холмов там и тут я замечал отдельно стоявшие домики. Их окна смотрели прямо на факел. Я попытался представить, как жить в доме, где каждую ночь в окна льется багровый свет, где, выходя в сад, ты видишь красноватые деревья на красноватой траве, – и не сумел. Мурашки пробежали по спине.

Наконец дорога сделала новый поворот, и через некоторое время я вздохнул с облегчением: инфернальное пламя начало удаляться и пропало из вида.

Меня несколько смущало, что до сих пор я не встретил ни одного населенного пункта около шоссе, хотя, судя по карте, они должны были попадаться довольно часто. Разумеется, я мог не совсем точно определить расстояние. Ехал я уже довольно долго. Впрочем, в отдалении время от времени мелькали огни деревень. Я собрался было остановиться и свериться с атласом.

Новый крутой поворот дороги опять вынес меня в долину, озаренную гигантской газовой горелкой. Только теперь факел оказался справа от меня. Я не мог осмыслить, как это произошло: в темноте меньше видно ориентиров, сложнее определить собственное пространственное положение и направление движения. Еще несколько виражей – и факел скрылся за холмом слева. Появился вновь. У меня сложилось впечатление, что я наматываю вокруг него круги. На самом деле я заметил, что неуклонно к нему приближаюсь.

Все чаще просматривалась на горизонте среди подсвеченной равнины лента реки. Моя русская бабушка рассказывала своему сыну – моему отцу, – что жила в детстве на самом берегу реки Кубани. Я мечтал побывать в этих краях, чтобы по-настоящему прочувствовать свои русские корни. Но за несколько лет работы в России я так и не успел – или не рискнул, опасаясь разочарования, – выбраться на «историческую родину». Теперь любопытство гнало меня вперед, не давая остановиться, чтобы свериться с данными атласа и подумать.

Я вновь любовался красноватыми тучами, когда заметил уходившее влево широкое шоссе. Краем глаза я даже ухватил белый щиток – дорожный указатель. Но прочитать его не успел. Впереди внезапно открылась россыпь огней: крупная станица! Может, я уже добрался до… как ее?.. Пищевое какое-то название… Варениковская!