Текст книги "Морок"

Автор книги: Юлия Аксенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Родненький, представляя его, сказал:

– Это Федя. Правда же, ведь тебя можно так называть?

Англичанин спокойно согласился. Мол, хоть горшком назови, только в печь не сажай.

Дома, показывая гостям «удобства», предупредила, что кран не надо пытаться закрыть до конца: он все равно будет течь тонкой струйкой. Извинилась: сантехника не дождешься – все время на авариях; Гости приняли к сведению. Тут неожиданно так называемый Федя «выступил»:

– Хотите, я помогу вам это починить? Я умею!

В его улыбке светилась наивная гордость неофита сантехнической премудрости. В этот момент он стал совсем-совсем чужим, далеким и непостижимым.

Наш мужчина уронил бы те же самые слова с нарочитой небрежностью – мол, мне это раз плюнуть, будет лучше прежнего, или с деловитой скукотцой – ну, давай, мол, починю, раз уж ты без меня такая беспомощная.

А этот не скрывал своей радости от того, что он так успешно освоился с необычными для него условиями жизни… в варварской стране! Вот что мне почудилось в его интонациях. Взыгравшая немедленно болезненная гордость за Родину заставила меня сказать: «Хочу!» и выдать англичанину весь необходимый инструмент. Кран он, конечно, доломает, зато торжественно сядет в лужу со своим снобизмом.

Гости мои предпочитали тусоваться на кухне. Я пыталась одновременно отслеживать нить научного диспута и готовить стол.

Англичанин вошел в кухню и весело сказал без акцента:

– Хозяйка, принимайте работу!

Я заглянула в ванную. Из крана даже не капало. Я несколько раз пустила воду и вновь его завернула. Обернулась к Феде. Тот не смотрел на меня – аккуратно собирал инструменты.

И тут я скорее почувствовала, чем подумала, что наши мужчины, с их дешевой крутизной, ни в какое сравнение не идут с этим умным и искренним, таким нетипичным по моим понятиям европейцем.

И стало мне тошно и муторно оттого, что случайному знакомому нет до меня, по сути, никакого дела, оттого, что он наверняка женат, а в России имеет красивую любовницу, оттого, что через два-три часа он уйдет из моей жизни и не подумает в нее вернуться.

– Короче говоря, ты в него влюбилась, – подытожила подруга мой неспешный рассказ.

– Вер, нет. Нет. Я не успела… Ближе к осени, когда Марик вернулся из отпуска, я ему напомнила об англичанине. Тот не сразу понял, о ком я говорю. Вспомнив, сообщил мне, что ничего больше о Феде не слышал. Я спросила о его семейном положении. И тут Родненький выдал! Что Федя, мол, холостой-одинокий и что недаром он меня с ним знакомил: мужчина один, в чужой стране, а товарищ перспективный… Я обиделась на начальника смертельно. Заявила, что не понимаю, как он мог предположить, будто я готова работать подстилкой для нужных ему людей. Он долго не мог вьехать, что я имею в виду, а когда въехал, тоже обиделся, сказал, что желал мне только добра, без задних мыслей. Я формально с ним помирилась, но в глубине души так и не поверила, не простила… Ну, это уже другая история. Я к чему это все…

Я задумалась: действительно, к чему я начала рассказывать? Ах да…

– Так вот, про мой романтизм. Я именно из-за этого Феди устроила себе учебу в Англии. Сколько сил положила! И сидела, как последняя бомжиха, в Шотландии битых два года только потому, что все надеялась: вот появится случайно передо мной Федя или другой такой же и скажет: «Я столько времени тебя искал!» Маленькая страна Великобритания – почему бы в ней двум людям случайно не встретиться.

Верочка моя затихла. Я слышала в трубке ее сочувственное сопение.

– Я только сейчас поняла, что именно из-за этой романтической мечты столько лет жизни угробила. Вся моя жизнь – одни лишь бесплодные фантазии. Я любила придумывать, как мы живем вместе много лет и все друг другом не налюбуемся, что у нас дети, и здоровье, и собственный дом в престижном районе… Вот так.

Вера помолчала, собираясь с мыслями.

– Скажи, пожалуйста, а что ты фантазировала по поводу того, почему всего этого нет в твоей реальной жизни?

– Красивый вопрос!.. Потерялись мы. Нелепая случайность. Мы потеряли друг друга, ищем и не можем найти. Иногда фантазия казалась такой реальной, что я в нее верила.

– А теперь ты, наконец, чувствуешь себя свободной и хочешь жить той жизнью, которая у тебя есть?

– Пожалуй, так. Так.

* * *

Под утро ему приснилась покойная мать. Во сне он сознавал, что она давно умерла, но видел очень отчетливо ее черты и ясно слышал ее – именно ее! – голос.

– Ты не знаешь, дорогой: я не хотела тебя беспокоить и молчала. Но мне с самого начала не нравился этот твой брак. Жениться нужно на женщине из своей среды, а не па пришлой. С чужой обязательно жди неприятностей!.. Но ты любил. Как же ты мог так легко забыть ее? Она нуждается в твоей помощи. Ты должен ее разыскать…

Мать никогда при жизни не обсуждала с ним его личные отношения с людьми: ни с друзьями, ни тем более с женщинами. Не то чтобы все это было ей безразлично. Просто она страшно смущалась, считала не только некорректным, а совершенно непристойным о таких вещах говорить. Именно от нее Виктор унаследовал отвращение к любым попыткам обнародовать какие-либо сведения о своей личной жизни. Отвращение, дополненное и усиленное иррациональным суеверным страхом: чем больше знают третьи лица о людях, которые тебе дороги, тем более ты уязвим.

Как-то однажды он был вынужден признаться своему тогдашнему начальнику, что проводит много времени с больной матерью. Он ничего и никому прежде о ней не говорил. Через неделю ее не стало.

Мать лишь однажды нарушила собственное правило.

Когда Виктор решил разойтись с женой, мать лежала на больничной койке.

Ее болезнь стала одним из факторов, ускоривших развод: Люси не нравилось, что муж большую часть заработанных денег отдает на лечение, обделяя «семью». А Виктору мнение и нужды Люси были уже вполне безразличны.

Он сообщил матери, что подал на развод, и та неожиданно спросила:

– У тебя есть другая на примете?

– Нет, – честно ответил он, – ничего серьезного.

Виктор боялся, что мать расстроится: раньше он по некоторым косвенным признакам определил, что она очень ждет, когда у них с Люси появятся дети.

Но мать, вопреки его опасениям, улыбнулась и сказала ободряюще:

– Ничего, дорогой! Я думаю, это к лучшему. Ты встретишь женщину, которая будет тебе настоящей парой.

Чудная штука – бессознательное! Почему сон так вывернул события прошлого? Почему во сне покойная мать советует ему снова сойтись с Люси?

Мать снилась ему очень редко, и то только когда тяжело болел.

Просто выпил вчера сверх меры и слишком много вспоминал прошлое.

Сойтись с Люси! Чушь.

Впрочем, может, стоит ей позвонить? Вдруг она в отчаянном положении и действительно нуждается в помощи…

Виктор не страдал похмельным синдромом даже в тех редких случаях, когда сильно перебирал. Но горький предутренний сон совершенно выбил его из колеи. Он даже не пытался снова заснуть. Лежал и вспоминал мать. Думал о том, что она даже во сне выглядела обеспокоенной и встревоженной.

Бедная мама никогда не могла расслабиться и пожить спокойно, хотя, в сущности, ее жизнь складывалась вполне благополучно. У нее были доставшиеся по наследству собственные средства, любящий и любимый, заботливый муж, не слишком проблемный – Виктор очень на это надеялся! – ребенок. У нее не было необходимости работать, она не страдала от тяжелых заболеваний, кроме слабого сердца, которое только в последние года два слишком сильно ее мучило. Но по маминому детству и ранней юности прокатилась война, разрушив дом, где она родилась, отняв отца, который погиб в Африке, искалечив любимого двоюродного брата. Словом, все как у всех. Могло выйти и хуже; только мать с тех пор всю жизнь боялась. Боялась потерять то хорошее, что приносила ей судьба. Сколько Виктор помнил свое детство, она вечно беспокоилась о здоровье сына, а став старше, стала тревожиться о собственном и приходила в ужас от любого пустяка. Она переживала, если краем уха слышала о строительстве новой автомагистрали в Лондоне, уверенная, что та пройдет обязательно рядом с их домом и его стоимость резко упадет. Мать была уверена, что телевизор, если за ним не приглядывать очень внимательно, непременно взорвется, а новая стиральная машина окажется бракованной. Жизнь в постоянной неутолимой тревоге подтачивала ее нервы и, в конце концов, свела в могилу. Когда умер отец, мама почувствовала, что история повторяется, что ее маленький уютный мир, такой уязвимый, снова рухнул, и не нашла в себе сил строить его заново.

Воспоминания подбирались в этот раз что-то слишком тяжелые, и Виктор со стоном поднялся с кровати. Ему, в отличие от мамы, терять нечего: ничего такого, чего бы он действительно боялся лишиться. Так что от беспокойства и тревог он, к счастью, свободен. Виктор мрачно усмехнулся и, чтобы отвлечься, взял ежедневник. Снова забрался под одеяло и принялся вычеркивать на странице вчерашнего дня сделанные дела. Выполненными оказались все пункты плана! Записи на сегодня были значительно короче: всего две встречи. И то удивительно, что люди согласились – в праздник. Еще одна запись – на вечер – время отлета.

Последний день пребывания в России. Неизвестно, когда теперь сюда и по какому делу. Он в общем-то не сожалел, что уезжает: уж очень мерзкий выдался в Москве февраль. В начале недели все время температура держалась около нуля – то в плюс, то в минус, то в слякоть, то в гололед – что-то с самого начала года его преследовал гололед! Теперь мороз ударил за двадцать. И бесконечные метели с ледяным ветром, и ни единого луча солнца. Вся интересная работа уже сделана. Помощники еще пороются в архивах – куда их допустят. А ему – путь в Западную Европу. Параллельно надо уже делать первую серию.

Потом черт его дернул полистать книжицу. Он быстро дошел до первой страницы. «Она есть! Где-то на свете…» План на год. Ненужная головоломка на ровном месте. Время доедает уже второй месяц года. Сердце ущемило где-то между ребром и лопаткой, да так и не отпустило за целый день. Тоска рвала душу, как будто он безвозвратно терял что-то дорогое. Может, именно так сказалось похмелье?

Тоска была такая, что хотелось забиться в самый темный угол какого-нибудь паба и сидеть там, не глядя на часы, потягивая самое крепкое темное пиво и не замечая его вкуса. Или работать без передыху, чем он и занимался большую часть дня. Или немедленно найти женщину. Лучше всего, конечно, женщину своей мечты, но как ее опознаешь среди тысяч других?

Как и в предыдущий свой приезд месяц назад, Виктор не брал в Москве машину: неделя – слишком маленький срок, чтобы снова переучиваться на правостороннее движение. Он засиделся в Лондоне. Гарри, продолжая активно ездить по всему миру и постоянно поддерживая навык, легко переходит с одной системы на другую. Он-то в основном и водил по Москве, если ехали с аппаратурой, или подбрасывал водитель из корпункта. В остальных случаях Виктор предпочитал общественный транспорт: главным образом ведь хватает одного метро, а в метро тепло, быстро и красиво – не то что в зимних столичных пробках!

Когда закончили вторую съемку, до отлета еще оставалось время. Виктор распрощался со своей бригадой и пешком, то есть на метро, отправился в центр – посидеть в Айриш-пабе – осуществить свою незатейливую мечту. С женщиной, пожалуй, не успеть: всего пара часов оставалась, а проститутки его никогда и ни в коей мере не интересовали. Тем не менее в метро он автоматически поглядывал по сторонам.

Взгляд Виктора скользнул бы по ней не останавливаясь, но она случайно поймала его и ответила своим – внимательным, изучающим. Виктор смущенно отвел глаза. Когда невольно вернулся, женщина серьезно смотрела на него. Виктор подумал: «А вдруг?» И сам удивился: разве он когда-либо прежде обратил бы на нее внимание?

На вид женщине было чуть за тридцать. Она не отличалась ни красотой, ни безобразием. Бледное, невыразительное лицо без косметики; блеклые губы озабоченно поджаты; глаза в обрамлении светлых ресниц и теней – какие-то тусклые, утомленные. Светлые волосы до плеч свисали отдельными прядями, потерявшими под капюшоном, который она наверняка надевала на улице, форму и свежесть, спутанными несшимся в вагоне сквозняком. Простенькое полупальто до колен, в каких ходит пол-Москвы, закапанные грязью сапожки.

Виктор заметил, как взгляд женщины скользнул по его правой руке. Стиснул в кулак левую, в которой держал перчатки, почувствовав непривычную – до сих пор! – и почти непристойную обнаженность безымянного пальца.

Он отвернулся и постарался больше не обращать внимания на попутчицу, но его глаза то и дело непроизвольно возвращались к ней. Она теперь тоже смотрела в другую сторону. Виктор постепенно привыкал к бесцветности ее облика. Ему стало казаться, что от этой женщины исходят тепло, спокойствие, ощущение надежности.

И все же она не нравилась ему, не производила впечатления той самой.

Когда поезд замедлил ход перед очередной станцией, Виктор краем глаза заметил движение. Он повернул голову и обнаружил, что его случайная попутчица уже стоит около дверей. Их глаза встретились. Женщина вновь подарила ему серьезный и пронзительный взгляд. Виктор не двинулся с места. Она досадливо поджала губы, повернулась лицом к дверям. Виктор глядел ей вслед.

Кровь шумела в ушах, в висках стучало: «А вдруг все-таки?»

Женщина вышла.

На сердце сразу стало пусто. Внутри пустоты росли слитно, подобно сиамским близнецам, разочарование и сожаление.

«Слушай свое сердце!»

«Осторожно, двери закрываются», – предостерег милый женский голос, записанный десять, двадцать, может, тридцать лет назад.

Виктор метнулся к выходу.

* * *

Я иду на свидание. Я не помню, когда делала это последний раз. Нет, не так. Я не помню, когда последний раз делала это с удовольствием!

Андрюша меня обязательно выгуливал по Лондону и окрестностям. Он удивительно быстро позвал меня замуж. Наверное, тоже чувствовал себя одиноко в чужом городе. Тут-то я и поняла окончательно, что не хочу. Просто не хочу, и все. Бескорыстно.

Пареньком он был веселым и славным. Я не испытывала к нему ничего специального, просто он вел себя решительно и активно. Недолгая практика показала, что мы совершенно не совпадали по темпераменту. Я, конечно, немного встряхнулась, но…

Он звонил мне на прошлый Новый год, первый после моего возвращения в Россию. Поздравил грустным голосом. Оказалось, что он в Москве, приехал ненадолго. После его звонка мы встретились. На расстоянии казалось, что все можно вернуть и перетерпеть. Он смотрел на меня с преданным укором. И я поняла, что ничего вернуть нельзя. Не надо. Не хочу.

А сейчас… А сейчас совсем другое дело! Андрюхе, наверное, тоже могло повезти. Но повезет другому. Или третьему, или четвертому. Я сама себя не узнаю! Я очень изменилась после того, как осознала корни депрессии. Вспомнила свое романтическое увлечение, ясно увидела, как оно искалечило мою жизнь, – и освободилась! Надо было дожить до тридцати с лишним лет, чтобы наконец сообразить, что принц Уэльский в образе англичанина Феди, которого я теперь, если встречу на улице, не узнаю, – это нереально. По крайней мере, давно уже не реальность, а мечта, фантазия, которой место – в ностальгическом музее юности. И что в каждом мужчине есть что-то от принца Уэльского.

Новый знакомый позвонил мне утром. Увидев на экране мобильника неизвестный номер, я сразу догадалась, что это он. Подумала: значит, он не стал напиваться вместе с человеком, которого подвозил. Вот ведь засела у меня в голове эта чушь! Оказалось, что мы с ним вчера даже не познакомились. Теперь он представился. Зовут Алексеем. Дал свой домашний номер и попросил перезвонить. Перезвонила, подошел. Это, ясное дело, ни о чем не говорит, нужно будет проверить еще раз.

Мы поболтали совсем недолго: Алексей, видно, из тех мужчин, что воспринимают телефон только как средство экстренной связи, да и я не знаю, о чем говорить с незнакомым человеком, не видя его лица. Алексей пригласил меня в театр. Вот иду.

Хорррошооо! Никаких ожиданий, никаких обязательств. Одно любопытство: что за человек окажется? И хорош ли спектакль?

Я сегодня, хотя день выходной, праздничный, устала: готовка, уборка, рынок. Даже не успела толком привести себя в порядок. Да и не особенно стремилась: полюби меня черненькую, а беленькую всякий полюбит: проверено! Это я только после возвращения домой что-то совсем приуныла, перестала за собой следить, не находила сил встряхнуться. Потому что никто мне не был нужен, кроме… Ладно, проехали…

Я по привычке смотрю в лица встречных мужчин – на улице, в метро. Но теперь не чувствую трагической складки между своих бровей. На губах не вымучивается, а появляется иногда сама собой легкая улыбка. Улыбка – не случайная гостья: мне нравится то, что я вижу! Правда, как могла я раньше не замечать?! Оказывается, в Москве так много привлекательных мужских лиц! Ничего личного, просто приятно смотреть по сторонам, и все.

Иной раз я ловлю на себе чей-то взгляд: меня опередили! Иной раз человек улыбается мне в ответ. Это приятно. Я как будто просыпаюсь после долгого и тяжелого сна и ловлю ресницами лучи утреннего солнца, которое с начала февраля ни разу не показалось из-за туч.

Кстати, что же это я? Задумалась и лишаю себя удовольствия поглазеть по сторонам. Кто у нас есть в вагоне? Так… Так… Ага… Спасибо, мне тоже приятно!..

Как странно! Я не юная девочка; я не нахожу романтики в случайной встрече. Отчего такое чувство, будто нечто важное происходит? Алексей? Не знаю… Что-то с судьбой. Что-то с моей судьбой…

* * *

Двери промедлили закрыться, и он успел выйти из вагона метро.

Женщина со светлыми прядями спутанных волос стояла неподалеку, прислонившись к колонне. Она не удивилась, когда случайный попутчик подошел к ней.

Виктор произнес фразу, которой не пользовался даже в ранней юности:

–  Извините, мы с вами не могли где-то прежде встречаться?

Женщина посмотрела ему в глаза, слегка улыбнулась:

–  Нет. Мы не встречались и не знакомы.

У Виктора было такое чувство, как будто он, произнеся пароль, не услышал отзыва.

–  Вы совершенно уверены?

– Я уверена, – ответила она миролюбиво и доброжелательно. – У меня есть муж, которого я люблю.

Виктор сам почувствовал, как бледнеет от смущения, когда открыл рот, чтобы произнести следующий вопрос.

–  Простите… Прошу вас… Честное слово, я не намерен домогаться вашего внимания, но мне очень важно услышать ваш ответ. Скажите, вы давно замужем?

Будучи произнесенным вслух, вопрос звучал еще более нелепо, чем в проекте.

Женщина опять не удивилась. Она задумалась на минуту, а потом ответила с прежней доброжелательностью:

–  Пятнадцать лет… У нас все… непросто. Но вам нужно знать только одно: я его люблю. Вы мне не нужны. Как и я вам.

Виктор перевел дыхание и легко рассмеялся. На душе разливалось спокойствие. Даже сердце, наконец, выскочило из тисков. Любит мужа. Пятнадцать лет. Места сомнениям не оставалось: эта женщина не могла быть той, кого он искал.

–  Я знаю, почему вы ошиблись, – продолжила недавняя попутчица, с улыбкой глядя на него. – Когда вы посмотрели на меня, я случайно, а не намеренно поймала ваш взгляд. А однажды сцепившись взглядами с незнакомым человеком, всегда бывает трудно расцепиться.

–  Но вы, выходя, с досадой поджали губы! – азартно возразил Виктор.

–  Я подосадовала, что вы опять на меня смотрите и на что-то начинаете надеяться.

– Откуда такая уверенность, что я вам не нужен?!

– Я просто слушаю свое сердце.

Виктор вздрогнул.

– У вас найдется еще две минуты, чтобы со мной поговорить?

– О чем? – удивилась женщина.

–  Объясните мне, что это значит – слушать свое сердце! – попросил Виктор. – Как это делается?

–  Очень просто. Вы это умеете не хуже меня.

– Не умею, в том-то и дело! Я его не понимаю.

– Умеете и понимаете. – Она помолчала, раздумывая. – Когда вы увидели меня в первый момент, что говорило ваше сердце?

– Оно молчало.

– Что говорило ваше сердце, когда я выходила из вагона?

– Что надо обязательно вас догнать.

– Что оно говорит сейчас? Нужна я вам… как возлюбленная?

– Нет. Но зачем тогда было выходить?!

– Чтобы убедиться. Потому что у вас появились сомнения. Вы убедились – и успокоились. Всего пять минут – и ваше сердце спокойно. Продолжайте его слушать.

Выбираясь из приятной полудремы, Виктор открыл глаза. Кресло впереди было откинуто, пассажир в нем тоже мирно дремал. Самолет мерно гудел моторами. Виктор попытался разобраться, какая часть диалога примечталась ему в тишине салона, а какая являлась чистой правдой. Он вышел вслед за невзрачной женщиной с серьезным взглядом. Та стояла, прислонившись к колонне. Оставалось сделать несколько шагов, когда к ней подошел молодой мужчина с цветами. Лицо женщины просияло. Сразу появились и обаяние улыбки, и блеск в глазах. Виктор поглядел на них со стороны и побрел обратно к краю платформы. Теперь уже ничего не проверить. Нужно было раньше подойти к ней – еще в вагоне, как только захотелось это сделать. Вдруг она не любит этого мужчину, только развлекается его обществом? Что оставалось делать? Следить за ними? Виктор сдался…

Насколько естественнее и правдоподобнее выглядел бы второй вариант развития событий. Но наяву произошло первое – фантастичное, неправдоподобное!

Он вышел. Он подошел и спросил.

Он спросил про мужа. Он спросил про уверенность. Он попросил объяснить про сердце. Виктор краснел от воспоминаний. Неужели он, находясь в здравом уме и абсолютно трезвой памяти, мог вести себя так глупо, как подросток или законченный неврастеник? Женщина посмеялась бы над ним.

Но она поняла. Она ответила про мужа и про уверенность. И как дважды два разъяснила, как это – «слушать свое сердце».

Расставшись с ней, Виктор хотел было сбегать купить для нее цветов в переходе, уверенный, что застанет ее в прежней позе у колонны, если обернется быстро. Но сердце сказало: «Не надо. Нельзя платить: ни деньгами, ни вещами, ни цветами! Только благодарностью».

И он шагнул к краю платформы навстречу подходившему поезду.

* * *

– Детка, как спектакль?

Мама так радуется тому, что я в кои-то веки отправилась развлекаться, да не одна, а в обществе мужчины, что боится напрямую спросить, как он мне понравился.

– Мам, он очень приятный и вполне приличный человек. Представляешь, мы с ним даже нашли общих знакомых! Анкетные данные: был женат, разведен, есть дочь. Он работает на телевидении. Отвечает за какую-то технику, связанную с трансляцией. Он старался объяснить, но я забыла. Умный, интеллигентный, активный. Производит впечатление ответственного человека.

Работает на телевидении… Не стала говорить маме, но, может быть, это знак? Я так неравнодушна к ящику!

– А понравился он тебе?

Да, мать анкетными данными не проведешь…

– Не знаю пока…

– Значит, нет?

– Не знаю.

Нравится – не нравится… Что это? Хочу ли я с ним спать? Хочу ли я быть с ним, быть рядом с этим человеком ежедневно, ежечасно, рожать от него детей, стариться на его глазах?.. А нравится ли… Ну, нравится.

Я общалась с Алексеем, смотрела ему в глаза, наслаждалась его хорошими манерами, быстро привыкая останавливаться у закрытой двери и ожидать, когда кавалер распахнет ее передо мной. Он признался, что не мыслит своей жизни без автомобиля, но сегодня мы в антракте пили в буфете шампанское, он предусмотрел это заранее, поэтому был пешком. Я постепенно привыкала к его лицу и крепкой коренастой фигуре, к его манере говорить отрывистыми короткими фразами. И все это время старалась понять, почему перед встречей с этим мужчиной испытывала такое острое волнение; почему думала, что эта встреча повлияет на мою судьбу. Старалась, старалась, да так и не нашла ответа. Волнение ушло, и я по-прежнему не знаю своей дальнейшей судьбы.

* * *

– Виктор?!

Люси так удивилась, что забыла подпустить холода в интонацию. Они общались впервые за несколько лет.

– Как поживаешь, Люси?

– Ты что, по мне соскучился?

Опять в ее голосе было больше удивления, чем ехидства.

– Я хотел узнать, все ли у тебя в порядке, не нужна ли помощь?

– Ты заболел и замаливаешь грехи?

Люси никогда не отличалась тактичностью.

– У меня нет перед тобой ни долгов, ни грехов. – Виктор постарался произнести это легко, но на самом деле он уже начал раздражаться. – Я кое-что искал в телефонном справочнике и наткнулся на твой новый номер.

Объяснение внезапно возникшего интереса к бывшей жене он заготовил заранее.

– Помощь… – задумчиво повторила Люси. – Кто мог тебе сказать?! Ты же не общаешься с моими друзьями. Да и времени прошло много. Все знают, что все обошлось и закончилось благополучно… Почему тебя вечно нет в тот момент, когда ты действительно нужен?!

– У тебя что-то случилось?

Виктор сам затеял разговор и теперь старался быть терпеливым.

– Полгода назад, – ответила Люси неожиданно миролюбивым тоном. – Я два месяца провалялась в больнице из-за неудачного аборта. Зато когда он узнал, чего я ради него натерпелась, он предложил мне оформить наши отношения. Я уже три месяца как замужем, Виктор, – похвасталась она. – Он отругал меня за аборт. У меня даже есть надежда все-таки иметь детей. Тем более с его средствами… Да, Виктор, так зачем ты позвонил?

Значит, дело не в том, что Люси забыла продемонстрировать ненависть к бывшему мужу. Ненависть исчезла. Люси «устроилась», – ее любимое словечко! – и ненависть ей больше не нужна. Виктор обрадовался: одним врагом меньше, и каким врагом! Люси умела ненавидеть – от всей своей простой и амбициозной души.

– Прежде чем я поздравлю тебя, скажи, это хороший брак? Ты удачно устроилась? – спросил он с искренней симпатией.

– Очень! Он весьма обеспеченный человек. И он по-настоящему ценит меня.

Виктор ясно понял: Люси ставит новому супругу высший балл по главнейшим для нее параметрам счастья. Он от души ее поздравил. Пожелал обязательно родить детей. Сердце при этом болезненно екнуло: в бытность свою его женой Люси сделала минимум два аборта, вовсе с ним не советуясь.

– Ты позвонил не случайно, Виктор. – Он насторожился. – Я больше не верю в случайности. Все в этом мире связано.

Ого! Люси увлеклась мистикой.

– Мы… То есть я буквально на днях тебя вспоминала. Я никогда не смотрю твоих передач, Виктор, ты уж прости… А тут мы случайно включили телик, а там ты – рассказываешь что-то из России.

Его и правда снимали для новостей, он рассказывал о фильме, над которым работал: канал потихоньку начинал пиарить свою будущую продукцию.

– Вот так совпадение! – без энтузиазма поддакнул Виктор. Ему хотелось свернуть разговор.

Но Люси, любившую потрепаться, понесло.

– Представляешь, я тоже скоро поеду в Россию!

– Ты? Зачем?! – Виктор искренне изумился.

– Мой Мэтью держит сеть магазинов в Москве и раз в год ездит их инспектировать. Он хочет взять меня с собой.

Виктору стало совсем интересно.

– Какие же магазины? Я неплохо знаю Москву…

– Продукты. Только натуральные и экологически чистые. Мэтью строго следит за качеством.

– Называются как?

Люси не стала скрытничать.

– «Зеленый дом».

– О! Я заходил в один такой. Цены на удивление приемлемые. Я даже решил, что этому товару нельзя доверять. Но теперь понимаю, что ошибся, – торопливо добавил Виктор, чтобы не обидеть ее.

На том и распрощались, вполне дружелюбно.

* * *

Мой Павлик выходит замуж! Нет… Как это называют?.. Женится. Просто я привыкла держать его за подружку.

Павлик в субботу женится, а я узнаю об этом случайно, через третьи руки. От Веры: он ведь работает вместе с Веркиным мужем.

Как странно, как чудно…

Мой Павлик, мой верный и падежный друг, моя наперсница, мой безотказный помощник… Он ничего не сказал, даже не намекнул…

Павлик, который с ладони кормил меня ягодами в лесу и смотрел на меня с робкой нежностью. Еще тогда, давно, до Англии…

Худющий, хрупкий, как девочка, с огромными глазами под толстыми стеклами очков.

Павлик дарил мне забавные безделушки и маечки со смешными надписями и верил, что я – как раз тот человек, который все это по достоинству оценит. Я эти маечки ношу на даче до сих пор: они не вытираются и не выцветают…

До Пашки у меня были мужчины. Не сказать, что много, не сказать, что часто, не сказать, что по большой любви, хотя уважение и некоторое возбуждение мне были необходимы. Такой нежной симпатии, как к Пашке, я, может, больше ни к кому и не испытывала. Но вот ничего иного мне с ним почему-то не хотелось. Мне так нравилась наша совершенно детская, платоническая дружба!

Павлик первым среди всех моих знакомых подключился к Интернету, как только я уехала в Англию. Он переправлял мне мамины длинные письма и читал мои многотомные послания, адресованные сразу им обоим. Сам писал по две строчки: он принадлежит к тому большинству мужчин, что не умеют самовыражаться в письмах. Зато Павлик нашел возможность звонить с халявного рабочего телефона в мое лондонское жилище (а может, врал и звонил из дому) и болтать со мной по полтора часа каждую неделю, скрашивая одиночество мне и самому себе…

Вскоре я приобрела привычку относиться к Павлику как к подружке, делиться с ним и советоваться по любым вопросам. Я обсуждала с ним отношения с противоположным полом, проблему поисков пары, своей второй половинки. Я, наверное, слишком ясно намекала, что самого Павлика в кандидатах не числю. Если так, это было жестоко. Я даже рассказала ему об Андрее. Правда, у меня хватало ума воздерживаться от конкретики, называть Андрюху просто знакомым, но, видно, частота упоминаний этого знакомого была слишком прозрачной.

В Шотландии кафе, где я мыла посуду, предоставило мне поганенькое, дешевое жилье: ни телефона, ни выхода в Интернет. Денег хватало лишь на то, чтобы изредка позвонить маме: как дела? жива-здорова! до свидания.

Я могла бы писать Пашке письма или еще что-то придумать, но не хватило у меня на это не то сил, не то желания. В конце концов Пашка все понял правильно: что я не скучаю по нему и никакой специальной любви, кроме братской, к нему не испытываю. Его нежная преданность меня удивляла и несколько стесняла.

Почуяв, что не нужен мне как мужчина, он нашел другую женщину. Мою тезку, между прочим, ее тоже зовут Александрой.

Конечно, меня царапнула эта перемена. Наверное, нет женщины, которой бы не хотелось, чтобы любящий мужчина ждал ее благосклонности вечно. Но умом я понимала, что испытываю чувства собаки на сене. И про физиологию я все понимаю. И потом… далеко это все было от меня, так далеко!

За Пашку я, в сущности, больше радовалась, чем огорчалась его «измене». С этих пор до самого моего возвращения в Москву мы с ним обменивались только открыточками по праздникам.

Когда приехала, встретила не Павлика, а его бледное, рыхлое подобие. Он раздался в плечах, в талии, но вялые, замедленные движения, землистый оттенок кожи, мрачное и унылое выражение лица вызывали сочувствие и опасения. Верка нашептала, что Пашина пассия выматывает ему всю душу истериками и претензиями, а он – в соответствии со своим покладистым характером – слишком долго все это терпит. Сказала: надо помочь ему оторваться от этой дамочки.