Текст книги "Бросая вызов"

Автор книги: Юлий Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Медведев Ю.Э. БРОСАЯ ВЫЗОВ

СУДЕБ ПОСЛАННИК

Во всяком случае можно сказать с уверенностью, что весна и лето были в то время гораздо красивее, чем теперь. Кто говорит обратное, тот лжет,

Сильвестр Де Саси

Введение, оно же заключение

Всякое саморазвитие – ума, души, Вселенной – дозревает когда-то до состояния острой, критической новизны. Взрываются звезды, знают час своей светозарности искусства, науки, ремесла. Они светят Истории, чтобы было видно, куда идти дальше.

– Настал черед климатологии, – ставит нас в известность Михаил Иванович Будыко, один из виднейших в мире представителей этой области знания.

Физика, математика, техника искушают сегодня климатологию так, что она едва сама поспевает за собой. Пересматривается и то и другое.

Перераспределяются впопыхах роли участников атмосферного действия, и даже – по состоянию на сегодняшний день – изменен знак ожидаемого под занавес эффекта.

Что ж, этот знак предвидимого климатического будущего бывал и плюсом (всеобщее потепление) и минусом (ледниковый период). Сейчас авторитетное большинство специалистов ставит на плюс. Но предстоящее, изменение климата не оспаривается, что оставляет в силе лейтмотив нашего очерка.

I. «Ветер, ветер на всем белом свете…»

Ждите!

Может раздражать неумеренное внимание к кому бы то ни было, но знаменитые люди на то и существуют, чтобы ловить всякое их слово, не сразу, так потом слова эти приобретают особый смысл, подобно тому как несколько штрихов, в рассеянности брошенных на лист рукой даровитого рисовальщика, становятся ценностью.

Случилось мне однажды обратиться к Л. Д. Ландау по поводу его и Ю. Б. Румера рукописи, которая готовилась к массовому изданию. Два-три места казались мне сложноваты, и я просил проиллюстрировать их примерами, чтобы было понятнее.

– Глупости, – отрезал Ландау, не дав договорить. – Ни к чему. Все равно не поймут. И не спорьте, пожалуйста, я наверное знаю. Степень невежества читателей и писателем нынче чертовски велика… Была тут недавно встреча с братьями-литераторами, спрашивали, что читаю, назвал, потом ради смеха задал сам вопрос: «Почему бывает зима и лето?» Святители небесные, чего они понесли!.. А вам подавай о теории относительности, чтоб всем было понятно.

Терпеливыми увещеваниями Ю. Б. Румеру и мне удалось в конце концов так надоесть Ландау, что он махнул рукой и, вышагивая по комнате, довольно скоро надиктовал текст.

Я шел по Воробьевскому шоссе от двухэтажного «английского» дома физиков-теоретиков, улыбаясь пережитому страху.

– Ну, а вы, издатель книжки о теории относительности, вы-то, надеюсь, знаете, а?

Я так панически ожидал этого вопроса, что из головы вышибло и память, и здравый смысл, заместив все одним только стыдом.

Черт возьми! В самом деле, отчего?

На воле, образумившись, я один за другим отмел неправильные ответы и не без напряжения добрался до ответа правильного. Однако успокоение пришло, лишь когда выяснилось, что никто (легкое преувеличение) не знает.

Я представлял этот этюд своим друзьям, все смеялись, потом его забыл, как вдруг наткнулся на цифры климатических перспектив. «Ждите беспощадных перемен» – был их смысл.

«Чертовская степень невежества» вспомнилась теперь уже не рядовой колкостью в устах колкого Ландау, а предостережением, намеком на обстоятельства, которые могут заставить честной народ вспоминать основы.

Поистине странно: всех нас остро интересует качество времен года, и вроде бы никого – причины, отчего эти качества проистекают. Почему бы? Каковы причины отрыва от причин? Нелюбопытство? Суетность? Легкомыслие? При всей самокритичности, даже склонности порой к самоуничижению («разве такие люди были!..») нельзя принять это целиком. Мы не так плохи. Тогда что же?

Равнодушие, как подумать, одолевает нас в двух типичных случаях. Во-первых, если объект нисколько не в нашей власти, нисколько нам не досягаем. «Все говорят о погоде, да никто ничего не делает», – имел это в виду Марк Твен. И во-вторых, от тайной уверенности, что делать что-либо даже и бессмысленно – перемен не было, нет и не будет, одни только разговоры.

Но вот цифры, ожидающие ниже, велят нам, кажется, расстаться с этими успокоительными представлениями.

Нынешний климат не дает никаких оснований считать себя нормальным, коротко говоря.

Середина XX века нетипична для предыдущих тысячелетий и даже наименее типична для последнего миллиона лет. Что год на год не приходится – это куда ни шло. Но климат может быстро перейти к иным средним показателям и, изменившись, застрять с ними надолго. (Пример дает двухсотлетняя засуха в зерновом поясе Северной Америки в последнее тысячелетие.)

Мы стоим па краю, потому что межледниковые периоды длились обычно десять-двенадцать тысяч лет, а последнее оледенение закончилось примерно десять тысяч восемьсот лет назад. В ближайшие столетия и наверняка в ближайшее тысячелетие будет новая ледниковая эпоха.

Чем быстрее бег, тем дальше надо заглядывать вперед. Перемены могут наступить и раньше, но многое, что мы делаем сегодня, рассчитано на века. Плотины, например, захоронение радиоактивных отходов… Ледяные плуги сдвигают то, что стоит, и вскрывают то, что было зарыто. Мы шикуем сегодня бензином ради скорости, часто бессмысленной, и, наверно, замедляем и затрудняем приспосабливание экономики будущего к ледниковым условиям, когда вспомнят эти траты скрежетом зубовным.

Ледниковые… Куда меньше сдвиги дезорганизуют экономику. Особо чувствительно сельское хозяйство. Кормилец мира, оно старается из последних сил, видя за столом каждые шесть секунд новое лицо. Мобилизованы высшие достижения агрономической пауки и техники. Но известно, все чересчур высокое опасно балансирует. Наиболее урожайные культуры вписаны в существующий климат. Даже малые его вариации бывают теперь, в эпоху изощренной агрономии и селекции, губительны. Подсчитали, что одни градус Цельсия выше среднесезонной нормы урезает доходы фермеров, сеющих яровую пшеницу на северных равнинах Соединенных Штатов, свыше чем на сто тридцать миллионов долларов, а умеренное сокращение осадков – еще на столько же.

Мы на краю еще и в том смысле, что за ростом населения земного шара не поспевает рост резервов пищи, которые могли бы оставаться на черный день. Так водится: благоволит климат, и все живое доверчиво размножается и, глядишь, расплодится сверх того, сколько может прокормиться, охладей к нам наш благодетель хоть самую малость.

Климат сейчас опасно благоприятен, потому что вероятность, что следующее десятилетие будет хуже, чем с 1956 по 1978 год, представляется климатологам весьма высокой. Для зернового пояса США она порядка 98 из ста!

После 1880 года три из каждых четырех десятилетий были в Северном полушарии холоднее, чем период с 1931 по 1960 годы.

С 1600 года девяносто пять процентов десятилетий в северных областях Атлантики были холоднее, чем период 1931–1960.

Климат «собирается» быть менее устойчивым, чем был до 1970 года. И многие климатологи сходятся на том, что следующие десятилетия для сельского хозяйства «не будут оптимальными».

Многие, но не все! И потом: можно ли предсказывать климат далеко вперед?

Короткая память: только что сомневались, есть ли перемены климата вообще, а теперь – можно ли предсказывать его будущее. Однако оба эти сомнения живут в разных и даже в одних и тех же головах, поочередно беря верх. И будут жить неопределенно долго, наверно, до тех пор, пока климатология не станет наукой об управлении погодой.

Можно ли предсказывать то, что от нас не зависит и стихийно в высокой степени? Хороший ответ содержится в практике страховых агентств. Они, собственно говоря, тем и кормятся, что предсказывают зависящее исключительно от «воли божьей». Откуда, спрашивается, страховщику знать, не разобьете ли вы свою автомашину, едва вырулив на трассу после подписания страхового соглашения? И, тем не менее, он охотно идет на возможные убытки. Да и любая политика есть не что иное, как попытка извлечь максимум из будущего со всеми его неопределенностями. Риск поддается расчету. Сколько-то определимы и климатические возможные варианты, хотя здесь неопределенности больше.

Редкостное постоянство

Френсис Бэкон, материалист во всех смыслах, провозвестник английского материализма, исповедующего не только практический реальный взгляд на вещи, но и всемерное обогащение вещами, чему способствовал и занимаемый им пост лорда-хранителя печати, той порой широко и небесприбыльно употреблявшейся для скрепления крупнейших сделок по раздаче монополий и патентов на эксплуатацию лакомых кусков земного шара, не мог не презирать эллинское созерцательное постижение истин. Он выставлял древнегреческих мыслителей самодовольными пауками, которые плетут нити схоластических рассуждений о Вселенной из своей собственной головы, не удосуживаясь узнать факты. Напрасно он, однако, валил всех в одну кучу. Аристотель, например, не только сам собирал фактический материал, но и несколько тысяч воинов армии его воспитанника – Александра Македонского – имели предписание собирать ему где что можно для его научных занятий. А кроме того, своим убийственно остроумным сравнением Бэкону все, же не подавить наш восторг перед тонкостью и искусством плетения нитей, перед проницательностью античного видения многих сложнейших явлений. По-гречески клима – наклон. Это же надо назвать климат климатом! Не зная как следует, что такое географическая широта да как она связана со склонением солнца и с характерными состояниями атмосферы…

Критяне, ахейцы – жизнь била из них ключом. «Первые в море», гурманы, весельчаки и эстеты – «любим обеды роскошные, пение, музыку, пляску, свежесть одежд, сладострастные бани и мягкое ложе» – они были самими подвижными, самыми непоседливыми людьми в мире. Плавая по делам – военным и торговым (с вином, оливковым маслом, глиняными горшками, зерном в обмен на золото, серебро, медь, фаянс, слоновую кость и прочее, необходимое для отделки помещений и роскошных туалетов женщин, для празднеств и развлечении), – они и должны были первыми ощутить влияние климы. Путешествие к гиперборейцам, туда, в сторону Геллеспонта и выше, сопровождалось похолоданием, а в противоположную – к Египту, Ливии – жарой. Они и связали одно с другим: какова – или каков – клима солнца, таковы и воздух, воды, краски, все.

Позднее зависимость земной жизни от солнца была выражена с точностью до одной сотой процента. 99,97 процента энергии на земле доставляет солнце.

Земля – весьма расточительный абонент (мотовство мы, видимо, унаследовали от матушки-земли). Более трети получаемой от солнца громадной энергии земля отражает. Частично – про запас, в свою атмосферу, а остальное совсем, безвозвратно, в космос, никому. Однако при всей своей беспечности абонент этот не потерпит от «истопника» ни малейшей сбивки. Комфорт земной жизни зависит от невообразимой аккуратности солнечных энергопоставок. Если солнце выдаст лишних пять процентов сверх «установленного», тропики прибавят сорок градусов. Если недодаст – на земле станет в среднем на двадцать два градуса холоднее, то есть как было в худшие периоды ледниковых эпох. А если солнечная энергия вообще будет от нас отрезана (как случилось бы, скажем, затянись полное солнечное затмение подольше, чем обычно), океаны замерзнут за несколько недель, а суша продрогнет до нутра и сравняется температурой с окружающим ее космосом, где минус 271 градус Цельсия – состояние, которое не может быть названо абсолютно мертвым только потому, что мертвее его абсолютный нуль, минус 273,13 °C; разницу между тем и другим составляет таинственное «космическое тепло».

Однако по меркам Комитета стандартов солнце, как и вообще Вселенная, устроено с вполне удовлетворительной и необыкновенной надежностью. Оно держит температуру Земли в границах нескольких десятков градусов, на протяжении сотен миллионов, а может, и миллиарда лет. Эта точность и без того умопомрачительная, однако, должна быть расценена с учетом вообще возможных для солнечной системы тепловых режимов, начиная с температуры планеты Нептун – минус 219 градусов и кончая поверхностью самого светила, нагретой до шести тысяч градусов. В этом интервале возможных температур колебания на Земле составляют примерно один процент, причем, повторяем, растянутые на сотни тысячелетий.

Постоянство, аккуратность… Панибратское смешение масштабов. Выросши на сказках, где и месяц, и звезды, и кузнец, и черт одна компания, мы неисправимы, ищем брудершафта со всей Вселенной. Может, и не ладится никак разговор между человеком и машиной, потому что детство машинное не ведало наивности: она от рождения знает меру и масштаб. Встречаются, правда, и люди неукоснительные. Им мы приносим извинение за фамильярности с Солнцем, Ветром, Океаном. И с прочими неживыми живыми объектами.

Зная интервал земных температур, можно было заранее ждать от Земли, этой средней планеты, крупных начинаний. Названный интервал замечателен тем, что включает в себя две конструктивные критические точки: одна – температура замерзания воды, а другая – температура, при котором вода может растворять углекислый газ в количествах, равных ее собственному объему. Воде, таким образом, предоставлен здесь оперативный простор, а ее химические и физико-механические способности не знают себе равных, и они получили полную реализацию. Одно то, что это вещество в отличие от многих других прибавляет в объеме, переходя из жидкого состояния в твердое, стало мощнейшей силой преобразования рельефа и решило наилучшим образом функционирование океанов.

Итак, солнце – печка, от которой танцует вся и все, печка, загадочно не стынущая, не меркнущая, не ремонтируемая, не загружаемая.

Много ли от нее тепла? Довольно скоро будут писать о нас, вспоминая: «Знали, что на квадратный сантиметр земной в год попадает от шестидесяти до двухсот калорий солнечного тепла, а где-нибудь в среднеазиатской пустыне тысяча квадратных метров поверхности получает столько энергии, сколько вырабатывает Днепрогэс, и продолжали сжигать нефть, уголь, природный газ, хвастаясь растущими энергетическими потребностями, обездоливая химическую промышленность, портя воздух, воду, растительность…»

…Античные природоведы были мудры, полагая, что положение солнца определяет климат, и ошибались, считая это. Полибий (203–120 годы до пашен эры) разделил землю на шесть поясов – климатов: два жарких, два умеренных, два холодных, что в первом приближении было не так уж плохо. Но климат зависит не только от наклона солнечных лучей и продолжительности дня, а и еще от очень многого, иначе невозможно было бы объяснить, почему джентльмены, знакомцы Джека Лондона, ринувшиеся на Аляску за золотом, очутились словно бы на Ледовитом океане, среди снегов и ужасов полярной ночи, хотя были всего лишь на широте южнее Ленинграда. Почему Каспий у Астрахани замерзает, а Баренцево море у Мурманска круглый год открыто для судоходства.

Климат зависит от «приема», оказываемого солнцу. Влажные и темные участки земли лучше принимают солнечную энергию, чем сухие и светлые, негостеприимно отталкивающие, отбрасывающие от себя даровое тепло. Более всего вместительна для солнечной энергии вода. Она поэтому медленно нагревается и медленно остывает. Дневные температуры и ночные у поверхности океана почти неизменны, а суточные колебания прилегающего к нему воздуха составляют 1,5 градуса у экватора, 0,8 – на шестидесятых широтах и до 43 градусов в африканских пустынях. Один кубометр морской воды при остывании на один градус может нагреть на один градус три тысячи кубометров прилегающего к ней воздуха. Потому-то моря могут навязывать климат, не считаясь с широтами. Особенно своевольны океанические течения. Они устанавливают соседям-материкам климатические условия, так сказать, персональные. Одним – поощрительные, другим – как взыскания.

О существовании «рек» в океанах и морях знали давно. Аристотель отмечал течения в Керченском проливе, в Дарданеллах и Босфоре. Обращение вод привлекало к себе пристальное внимание, моряков и использовалось даже как средство сообщения. Не слишком, правда, надежное. Послание Колумба католическим королям о гибели одной каравеллы и бунте на другой плавало по водам, запечатанное в бутылке, 358 лет, прежде чем достигло Испании. С 1763 года бутылки стали пускать уже с чисто научной целью – изучали течения. Океанские «реки» – самые водоносные (например, Гольфстрим по выходе из Флоридского пролива в двадцать раз превышает совокупный сток всех рек земного шара), так что дыхание их ощутимо далеко вокруг.

Стремление уравняться

Цветовая палитра красавицы планеты возбуждает непрестанное перетекание над ней воздушных масс, так как служит еще и палитрой температур. Неравномерно нагревающаяся поверхность в свою очередь неравномерно нагревает прилегающий к ней воздух. Участки-поглотители греют лучше (асфальт), участки-отражатели хуже (зеркало). Над первыми столб воздуха теплее, легче, жиже, над вторыми – тяжелее, плотнее; первые создают области низкого, вторые – высокого давления.

«Хватит учебника!»

Однако парадокс, отмеченный Ландау, – назовем его парадоксом Ландау – не изжит, он, пожалуй, усилился. То есть, средние возраста и старше держат себя во всеоружии последних научных новостей, но совершенно разоружились от фундаментальных, школьных знаний. Человек с высшим образованием, но без среднего сегодня фигура весьма распространенная. Поэтому немного учебника не помешает.

В природе все стремится к равенству, поэтому воздух перетекает из области высокого давления в область низкого. Что обстоит именно так, убеждаешься всякий раз снова и снова, когда гвоздь протыкает камеру колеса и ты проклинаешь бессознательно этот закон природы. Куда как удобнее было бы обратное: проткнул дырку – и тотчас камера сама надулась. Путь атмосферного воздуха оттуда, где «надуто», туда, где «выпущено», – не кратчайший и не прямой. Густая воздушная масса заходит в область низкого давления церемонно, долго кружась, бочком, подобно тому, как шарик рулетки не сразу падает в ячейку, но повертевшись сперва по кругу и измотав нервы ожидающим.

Кажется странным, что, преодолевая перепад, воздух практически движется вдоль линии постоянного давления. Только синоптики могут это понять. Они говорят: «Ветер дует по изобаре».

Тронув голубоватую планету, излучение порождает еще одно первостатейное климатическое качество: атмосферную влажность. На нее влияет и температура, и облачность, и яркость солнечного сияния, и осадки…

Соседство вод и суши порождает характерное, отрадное в жару перемещение воздуха – бриз. Он морской, прохладный, замещает собою нагретые зыбящиеся вверх струи тепла над раскаленным дневным берегом. Эти струи в вышине, как и положено, холодеют, тяжелеют и садятся на подушку морского воздуха, которая выдавливается на сушу подрагивающим ветерком.

Ночь все остужает. Суша первая нагревается, первая и стынет, и ночные бризы веют с берега на море. Теперь камином водная гладь (о, вечернее морское купанье!), воздух всплывает над водами, чтобы сесть на сушу. Так и крутится воздушная карусель, пока небо ясно, не зашелохнет, не прогремит. Любезный соседский обмен бризами. Но подует посторонний ветер, от деликатных бризов не станет и следа.

Иное дело сезонные отношения более теплых континентов с прохладными морями и наоборот. От этих отношений бризы рождаются упорные, приблудный ветерок их не сломает. Бризы континентального ранга это муссоны, что в переводе с арабского – сезонные. На земном шаре сезонными облюбованы несколько тропических и субтропических районов, однако классическое исполнение дается в южной Азии. Муссоны подчиняются не столько местному, сколько глобальному распорядку. Ими управляют из центра. Они, как было сказано, зависят от тепло-прохладных отношений морей и суш, но не только. Есть им причина, территориально отдаленная от места действия. Она в тропиках. Там, где сходятся, проделав мертвую петлю, воздушные потоки с севера и юга (о мертвой петле речь впереди). Линия конфронтации потоков смещается: летом ползет вверх, к северу от экватора, зимой – вниз, к югу. В свою очередь, причина этой причины еще солиднее, она в недрах небесной механики, наклонившей с изящной небрежностью ось Земли.

От этого художества и пошла, поехала череда сезонов, и возникли сезонные разногласия между полушариями, поскольку один из полюсов бывает обращен вовнутрь околосолнечной орбиты, радостно созерцает светило, в то время когда другой обращен вовне, обижен; потом они меняются позициями, и с переменами па елозит вверх-вниз от экватора полоса наиболее круто падающих лучей, полоса высшей освещенности и нагретости. Крутится-вертится шар голубой, и линия точек наиболее жарких смещается, сдвигается на его поверхности и линия северо-южной конфронтации в атмосфере, сдвигаются и муссоны вверх-вниз, вверх-вниз…

Летние муссоны подобны дневным пляжным бризам, дующим в сторону берега. Летом сезонные надвигаются на сушу нескончаемыми, как утверждают европейцы, сводящими с ума дождями. Индия и северо-западная Африка – основные районы, поливаемые ими. Зимой обратное направление ветров. Индийские зимние муссоны в основном сухие, дуют с континента в море. Исключение составляют зимние ветры над Бенгальским берегом, приносящие дожди на южную оконечность субконтинента,

Летние муссоны поят урожаи густонаселенных районов Африки и Индии. Однако дождевое покрывало иногда сдвигается, оставляя непокрытыми обширные края. Это может случиться как бы нечаянно разок-другой, а может и заладиться, и тогда люди, животные и растения будут бедствовать.

Воспоминание о былой роскоши дождей сохранилось в «Тысяча и одной ночи». «…И Аллах великий (да будет слава ему!), – читаем рассказ Шехеразады в ночь 473-ю, – подчинил ему облако, которое шагало за ним, куда бы он ни шел, и лило на него обильную воду, и человек омывался ею и пил ее».

Передвижки муссонного покрывала отражают общую черту климата. Они ведь – муссоны – могут и обласкать кусок планеты. Но только за чей-то счет. Если у вас климат улучшился, значит, где-то он одновременно ухудшился.