Текст книги "Лицом к лицу"

Автор книги: Юлиан Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Передаю также в дар рисунок, который, как мне сказали, принадлежит руке Ильи Репина. В случае если специалисты подтвердят авторство молодого Репина, я передаю этот "Рисунок малоросски" в дар Третьяковской галерее.

С уважением – Эдуард Фальц-Фейн".

5

"Роллс-ройс" проезжает через кованые ворота, мимо камня, на котором вырублено имя владельца имения – Броунстоун.

Машина останавливается перед старинным, феодального типа особняком, скрытым за высокими деревьями. Из автомобиля выходит владелец роскошного имения господин Вильгельм Штаммфрёёр – один из тех, кого уже довольно давно разыскивает западногерманская юстиция. Штаммфрёёр обвиняется в уклонении от уплаты налогов. Сбежав из ФРГ, он обосновался в графстве Миит в Ирландии, где чувствует себя в полной безопасности. Его владения – одни из самых крупных в округе. 1500 его коров пасутся на плодородных пастбищах.

Однако хозяин имения занимается животноводством лишь для собственного удовольствия. Основная его профессия – фабрикант, а свое ирландское имение он использует вот уже четыре года в качестве штаб-квартиры мебельной фабрики, находящейся в Бад-Липперинге в Вестфалии, которая дает 50 миллионов марок годового оборота. Он не может посетить свои фабрики без риска сесть в тюрьму. В прокуратуре Билефельда уже давно лежит приказ об аресте за уклонение от оплаты налогов в размере шести миллионов марок – за это полагается тюремное заключение на пять лет. В Ирландии г-н Штаммфрёёр может не опасаться ареста, поскольку между этой страной и ФРГ не существует договора о взаимной выдаче преступников. Здесь он может спокойно переждать еще пять лет до тех пор, пока обвинение не будет с него снято за сроком давности.

Доктор Фридрих Шульц из Бад-Нойхайна – "дипломированный медик". (Это здесь очень важно, свидетельствует о высшем образовании; титулы печатают на визитных карточках – чем их больше, тем престижнее.) Он-то и открыл широко разрекламированную школу по подготовке программистов и взял с каждого три тысячи марок в оплату за обучение. Как было установлено прокуратурой Дюссельдорфа, обучение выпускникам ровным счетом ничего не дало. "Дипломированный медик" надул 2500 курсистов на три миллиона марок! Во время судебного процесса на скамье подсудимых были сотрудники Шульца, а сам шеф отдыхал от "трудов праведных" на морском берегу в Греции.

Корреспондент навестил Шульца в бело-синем, тихом приморском Керкира. Утро он проводит в баре, вечер – на своей яхте. На замечание о том, что прокурор давно ожидает его в Дюссельдорфе, он ответил: "Передайте ему от меня сердечный привет". Скоро у Шульца истекает срок давности преступления, и он сможет вернуться в ФРГ.

Хайнер Брааш – 39-летний коммерсант. Ему удалось скрыться в день, когда прокуратура Гамбурга начала против него судебное разбирательство. Он собрал у мелких предпринимателей 140 миллионов марок, чтобы выгодно – с точки зрения налогов – вложить их в "судостроение". Деньги были "вложены", а сам Брааш исчез. Приказ о его аресте лежит в Гамбурге, а он тем временем путешествует в Карибском море на своей яхте, пребывает в роскошной квартире в Лондоне или по делам – выезжает в Швейцарию. Ни в одной из этих стран он может не опасаться ареста.

Западноберлинской полиции уже в течение нескольких лет не удается добиться выдачи торговца недвижимостью Хайнца Келлермана, который ныне живет в Испании. Ему удалось привлечь капиталы для строительства курортных домов на Канарских островах, пообещав высокие проценты дохода и низкие отчисления на налоги. Но миллионным проект остался на бумаге, а пять миллионов марок – в кармане у Келлермана.

...Почему эти материалы, почерпнутые мною из здешней прессы, имеют отношение к поиску наших культурных ценностей? Да оттого, что все эти и им подобные жулики вкладывают миллионы в приобретение культурных ценностей; на них работают посредники, юристы, мафия. Вернуть ворованное, вырвать его из чужих рук не так-то просто.

(В бургомистрате Ансбаха мне сказали, что по здешнему законоположению человек, считавший себя в течение тридцати лет обладателем вещи, становится ее фактическим и юридическим обладателем, даже если эта вещь была в свое время похищена.)

Глава,

в которой рассказывается о русских в Баден-Бадене

1

Разговаривал о поиске с моим другом Клаусом Менартом.

– А не стоит ли вам побывать в Баден-Бадене? – спросил он. – Я слыхал, что в архиве города есть некая фрау Фус, она вроде бы занимается сбором материалов, связанных с историей великих русских, посещавших наш город в Шварцвальде. Я готов написать вам рекомендательное письмо.

Через неделю я приехал в Баден-Баден и ходил по этому удивительному городку ночью, когда не было толп туристов, и светили фонари на пустынных улицах, и моросил мелкий дождь, и тишина была первозданная, и стояла "вилла "Тургенефф", и отель, где жил Гоголь, был неподалеку, и оживали строки великих, и не было одиночества, ибо память, если только ты умеешь п о м н и т ь, не нуждается в материализации; она – вещественна.

– Да, профессор писал нам и звонил, – сказала фрау Фус, кабинет которой расположен в городском замке. – Я готова позволить вам поработать в нашем архиве; кое-что я уже приготовила для вас.

...Не знаю, есть ли новые публикации, связанные с русскими гениями в Баден-Бадене; привожу обнаруженные там документы о Гоголе с некоторыми сокращениями; все, что подобрано, принадлежит перу, уму и п р е д с т а в л е н и я м немецких ученых, работавших здесь. Конечно же многое подлежит проверке, соотнесенной с теми материалами, которыми располагают наши академические институты; однако, быть может, что-то в этих документах натолкнет моих коллег на продолжение поиска?

...Великий русский прозаик Николай Гоголь был первым русским писателем, поселившимся в Баден-Бадене.

Пребывание Гоголя подтверждает "Курортная книга для регистрации приезжающих великокняжеского города Бадена". В графе, регистрирующей приезжающих, записано, что "в четверг, 28 июля 1836 года, среди гостей, приехавших накануне, был господин Поголь из Петербурга". Буква "П" является опечаткой или следствием неразборчивого почерка, такие случаи часто встречаются в регистрационных книгах. (Позже, в 1844 году, в "Книге регистрации" была зафиксирована фамилия "Гогель".)

Он остановился в 1836 году в гостинице "Дармштеттер хоф", являвшейся в то время фешенебельным курортным отелем. В настоящее время эта гостиница является частью ратуши.

Самой первой семьей, входившей в круг друзей Гоголя и приехавшей в Баден-Баден, была семья Репниных. Они прибыли сюда 15 мая 1836 года. В курортной книге записано, что "прибыл князь с супругой и сыном, а кроме того, княгиня Репнина, урожденная графиня Разумовская, и две ее дочери. Вместе со свитой и обслугой – 25 человек". Репнины жили не в гостинице, а на вилле "Штефаниенберг". У этого дома весьма интересная история. В 1836 году он принадлежал камер-юнкеру барону фон Энде, служба которого при дворе герцога закончилась большим скандалом. В 1838 году этот великолепный земельный участок с домом купил Жак Бенаце. Он-то и превратил его в игорный дом.

Следующий приезд Гоголя в Баден-Баден зафиксирован в 1843 году. Однако можно предположить, что Гоголь посещал курорт в 1840-1841 годах. Для этого, не подтвержденного пока официально, пребывания есть определенные основания, ибо в 1841 году в Германии, в журнале "Европа", в первый раз был издан один из его первых рассказов из цикла "Миргород".

Именно тогда в жизни Гоголя и появляется новое имя – Август Левальд. В 1835 году он основал журнал "Европа", с подзаголовком, который многое объяснял: "Хроника образованного мира". Деятельность Августа Левальда была очень многообразна. Он был купцом и переводчиком, журналистом, редактором; писал новеллы и романы, был актером, директором театра, режиссером и, наконец, издателем. Левальд родился 10 октября 1792 года в Кенигсберге в семье богатого коммерсанта. Его мать родом из Копенгагена, сестра талмудиста и литературоведа Исаака Ойхеля, друга Мендельсона. Сначала Левальд последовал желанию своих родителей – они хотели сделать его коммерсантом – и начал работать в банке двоюродного брата. Когда тот послал его по коммерческим делам в Варшаву, Левальд поступил на русскую службу, стал секретарем барона фон Розена в штаб-квартире фельдмаршала Барклая-де-Толли и, будучи участником войны против Наполеона, попал в Париж. Тогда он и отказался от желания сделаться коммерсантом – он сделался актером, играл в Брюнне, Вене и Мюнхене; работал директором театра в Гамбурге и Нюрнберге; потом стал редактором "Нюрнбергер Корреспондентен", написал небольшую комедию "Дедушка", издал три тома своих новелл (Гамбург, 1831-1833 гг.) и, наконец, переехал в Штутгарт, будучи уже профессиональным писателем. Здесь в 1835 году он и основал журнал "Европа", который задавал тон в области искусства и литературы. Популярность "Европы" была необычайно велика. Поэт Людвиг Берне написал Левальду открытое поздравительное послание в связи с выходом журнала.

Пока неизвестно, когда и каким образом Август Левальд познакомился с Николаем Гоголем. Можно предположить, что имя Гоголя стало известно Левальду как человеку, близкому к театру, в связи с невероятной популярностью "Ревизора", который далеко перешагнул границы России. Так как "Тарас Бульба" в переводе на немецкий язык впервые появился в журнале "Европа", то, вероятно, проводились подготовительные работы по его изданию именно с Августом Левальдом. К сожалению, неизвестно имя переводчика. В конце первой публикации стоят лишь буквы "М. Л.", можно предположить, "Л" обозначает Левальд, однако "М" не соответствует начальной букве его имени. Может быть, это инициалы жены Левальда? Ее имя до сих пор не удалось установить. ...Судьбы, судьбы русских людей! Фрау Фус рассказала мне поразительную историю: – То, что Барбара Анненкова выступала в театре Баден-Бадена два сезона, более чем случайность и более чем страница ее актерской биографии.

Прошло уже около ста лет с тех пор, как дедушка и бабушка актрисы жили здесь в доме "Анштет" на Шиллерштрассе, 17. Их сын Павел стал впоследствии отцом Барбары, а дочь Вера вышла замуж и недавно умерла – в возрасте 90 лет... С чего же все началось?

Декабрист Анненков был сослан в Сибирь. Его возлюбленной, француженке Полине Гёбль, удалось получить разрешение поехать за ним в ссылку. В своих мемуарах она описывает всю тяжесть бесконечного пути на телегах и санях. В Сибири они поженились, прожили долгую жизнь, родили двенадцать детей и по прошествии многих лет вернулись обратно в Европейскую Россию.

Полина Гёбль прославилась благодаря своим мемуарам. Александр Дюма использовал их в своем произведении "Учитель фехтования" ("Метр д'Арм"), вышедшем в 1840 году, и познакомил читателей с необыкновенной судьбой этой смелой женщины.

Дедушкой Барбары (Варвары Павловны) был Павел Анненков, который каждый год приезжал со своими двумя детьми – Павлом и Верой – в Баден.

Ничто не удерживало его в России тех лет. Как и многие его современники, он подолгу жил на Западе, путешествовал по всему континенту, любил Париж и Дрезден, но сердце его принадлежало Баден-Бадену. Здесь он каждый год снимал верхний этаж в доме фрау Анштет на Шиллерштрассе, 17.

Он был большим знатоком литературы и в 1855 году стал первым издателем Собрания сочинений Пушкина. Многолетняя дружба связывала его с Тургеневым. Именно из-за Анненкова великий прозаик и приехал в первый раз в Баден-Баден, поселившись в семье друга, в доме "Анштет". Многочисленные письма, которыми обменивались эти люди в течение десяти лет, ценные фотографии и другие реликвии, которые заботливо сохраняла внучка Барбара, погибли во время разрушительной англо-американской бомбардировки Дрездена 13 февраля 1945 года.

Однако остались передаваемые из поколения в поколение воспоминания, которые будут забыты последним потомком этой семьи.

Вера Нагель, урожденная Анненкова, дочь друга Тургенева, венчалась здесь в русской церкви. Мадемуазель Флора Календер, которая до недавнего времени проживала в Эберштайнбурге и занималась разведением пуделей, была ее самой близкой подругой.

Удивительное совпадение – в год смерти Веры Нагель (1956 г.) погиб и тот старый каштан в саду на Шиллерштрассе, 17, который когда-то посадил ее брат еще при Тургеневе!

(Увы, фройляйн Календер найти мне не удалось, – время быстротечно и в этой своей быстротечности – беспамятно.)

2

...Фрау Фус любезно записала мне телефон единственной русской, сохранившейся в Баден-Бадене, княгини Трубецкой.

Позвонил.

– Кто это?

– Семенов.

– Какой? Из семьи саратовского предводителя дворянства?

– Нет, я не из Саратова, а из Москвы.

– Ах, из первопрестольной?! Но я стараюсь сейчас никого не принимать, ваше превосходительство... Вы не из графов Семеновых?

– Нет-нет... Простите, я не знаю вашего имени и отчества...

– Ах, называйте меня просто "княгиня", какое уж тут отчество в старости?!

– Мне бы очень хотелось навестить вас, княгиня.

– Давайте отнесем ваш визит на осень, ваше превосходительство...

– Кто знает, как сложатся дела осенью... Мне бы очень, очень хотелось навестить вас...

– Ну тогда приходите попозже, что-то к восьми, так уж и быть, попьем чаю...

Княгиня назвала адрес, я приехал пораньше.

...Дом княгини – в самом центре, первый этаж отдан под шикарный магазин; рядом ателье художников, готовят новую экспозицию, пахнет творчеством скипидаром, масляными красками, кислым вином и черствым хлебом – замечательный запах...

Я поднялся по довольно-таки грязной лестнице, позвонил в квартиру, услыхал шаркающие шаги, дверь отворилась, и я поразился, увидав аккуратненькую русскую бабушку в старой, довоенной еще московской коммунальной квартире – с огромным таинственным темным коридором, какими-то ведрами на стенах, давно не крашенных, облупившихся.

Княгиня шепнула:

– Только идите на цыпочках и громко не говорите, здешний дворник страшный человек, он ненавидит меня, я совершенно затравлена.

Мы вошли в ее маленькую комнату, и я сразу же вспомнил мою бабушку Евдокию Федоровну Ноздрину – и ее жилье в коммуналке на улице Красина, – столь похожую на эту, хоть и не была бабушка княгиней, а, наоборот, родственницей одного из председателей Совета рабочих и солдатских депутатов в Шуе Авенира Ивановича Ноздрина; и сердце мое сжалось, и вспомнилось детство, и война, и первые налеты на Москву, и маленькая дырявенькая бабушкина сумочка, в которой всегда был образок из Иваново-Вознесенска, а я, будущий пионер, так уж этого бабушкиного образка соромился, так уж стыдился, что нет сейчас сил об этом вспоминать...

– Присаживайтесь, у меня есть пара заварок дивного чая, ваше превосходительство... Как вас зовут?

Я ответил.

– Ульян? Какая прелесть! Вы вроде Феликса Юсупова, я помню, как о нем Кристи и Глебовы говорили – "князь Феликс". Мой папа был северянином, его Петр Великий привез из Скандинавии, граф Кляйнмихель. Это всякие социалисты говорили, что мы из немцев, ничего подобного. Раньше мы звучат, как и полагалось, – "Кленмихель", потом переиначили на немецкий лад, это виноват мерзавец Штюрмер, немец мерзкий, им Распутин вертел, как хотел... А потом я стала Пущиной, да-да, он из тех Пущиных, и любовь к мужу, убиенному на фронте в январе семнадцатого, я пронесла сквозь всю жизнь, хоть и вынуждена была выйти потом за Трубецкого... Но это была жертва, он не мог бы иначе выехать из совдепии, я его, как брата, везла в поезде, в тифу, вшах, ужасе...

Княгиня сняла старенький чайник с маленькой электроплитки; разлила по стаканам кипяток; осторожно опустила пакетик с заваркой.

– С сахаром я не пью, но для гостя приберегла конфекты, вот прошу вас...

Всего к о н ф е к т было пять; ссохшиеся, давно, видимо, хранила...

– С Трубецким я не жила, а мучилась, хотя у него была прекрасная мать; вообще очень интересная семья, они жалели меня, зная мою любовь к Пущину... Ах, Пущин, Пущин, я не встречала более таких людей... Знаете, когда у тебя постоянно в памяти человек-идеал, мечта, то ты несчастна, ты никого не сможешь более полюбить, всякий другой будет казаться тебе несовершенным. Я не жила, я существовала, держала в Потсдаме кабинет красоты, рисовала моды, потом стала петь, понятно, под артистическим именем, не писать же на пластинке "княгиня Трубецкая", позор, срам, со свету сживут, особенно славился в ту пору генерал Бискупский, невероятный сплетник, он с Геббельсом дружил, два сапога – пара... А паспорта я так и не получила, живу по нансеновскому, пенсии нет, раньше готовила студентов или мелких клерков, которые по заданию своих фирм ехали в Россию... Они у меня и спали здесь, за ширмой, мне места хватало, тогда я и мяса могла себе порою купить, и рыбы... Вот, не хотите ли приобрести мою пластинку? Двадцать марок, недорого... Ах, даже две хотите?! Как это мало, ну что вы, разве меня кто может помнить в России?

У меня не повернулся язык, сидя в этой нищей конуре, спросить ее о произведениях русской культуры. Три рисуночка, вырезанные из журналов, были приклеены к грязным обоям; несколько книжек; тазик для умывания; плитка; старенькая койка, застеленная шершавым, чуть ли не солдатским одеялом...

...Провожая меня, княгиня с заговорщическим видом шепнула:

– Приезжайте весною, я начну в ы х о д и т ь, отправимся тогда на площадь и всласть поедим жареной картошки, я это так люблю, это ведь теперь для меня праздник... Идите тише, демон дворник может наброситься, такой отвратительный человек...

Дверь она закрыла бесшумно, шагов я не слышал, она словно бы босиком шла...

Кляйнмихель, Пущин, Трубецкой...

(Спустя год я встретил в Женеве, в отеле "Ричмонд", на аукционе русских икон двух старушек в аккуратно чиненных туфельках; они начали т о р г о в а т ь икону Иверской богоматери. Веселые канадские лесорубы, весело переговариваясь, с р у б и л и "конкуренток", легко накинув сотню долларов.

Старушки – с пунцовыми щеками, в глазах – слезы, седые, скорее даже серебряные волосики под мелкой сеточкой – ушли тихо, как мышки, а вслед им смеялись "победители" в торге...

Жутко это было мне видеть.)

Глава

в которой рассказывается о том, что мир коррупции также не прочь вложить "черные деньги" в приобретение похищенных культурных ценностей

1

...Угроза дальнейшего растаскивания наших ценностей по виллам нуворишей и сейфам банков очень велика не только в связи с "героиновыми" деньгами. Ныне по миру ходит гигантское количество "черных денег", рожденных взятками, аферами, противозаконными спекуляциями. Огромные деньги, вырученные "черным" путем немедленно вкладываются в недвижимость, сплошь и рядом на подставных людей, никаких следов: мафиози, торговцы наркотиками дали некий "рецепт поведения" взяточникам.

Сейчас на аукционах часто сталкиваются интересы "героиновых" бизнесменов и тех, кто берет в лапу от крупнейших корпорации мира. И те и другие отправляют своих людей на торги, там идут бои, цены взвинчиваются, а в результате искусство оседает в домах коррумпированных "боссов" или опиумных эмиссаров мафии – бесценные полотна и иконы из наших музеев...

Чтобы представить себе, каков размах взяточничества на Западе, стоит еще раз вернуться к событиям недавнего прошлого.

Несколько лет назад за день до начала слушания дела "Локхида" вице-президент корпорации Роберт Вотерс застрелился в своем доме.

В феврале 1979 года японский бизнесмен М. Шимада выбросился из окна своего офиса в Токио. Это первая жертва нового скандального расследования, которое началось в связи с коррупцией и взяточничеством. Теперь, однако, японских политиков подкупали не агенты "Локхида", а представители другой, не менее могущественной американской корпорации – "Дуглас". Суммы, которые были "введены" в дело, – астрономические; взятка "стоит" не менее ста тысяч долларов, а то и больше.

А началось данное конкретное дело "Локхида" – одно из многих темных дел в начале века...

...Солнце тогда было ярким, но не пекло еще. Тишина казалась особенно слышимой, оттого что трещали кузнечики. А потом, словно коленкор разорвали, это Алан Локхид запустил пропеллер своего первого самолета. Тогда, в 1912 году, два брата, энтузиасты "парения в воздухе", Алан и Малколм Локхиды пролетели несколько минут на аэроплане. Затем к ним присоединился талантливый архитектор Джон Нортроп. 12 апреля 1918 года их самолет Ф-1 (праотец нынешних "фантомов") пролетел за 118 минут 221 милю. Это был рекорд. Вскоре наступил кризис, банкротство, и дело изобретателей перешло с молотка в руки банкира Роберта Гросса.

Дерзкая идея покорения скорости и преодоления пространства не волновала банкира. Его интересовало другое – сбыт продукции через рынки, принадлежащие ему, а не Дональду Дугласу или Вильяму Боингу, двум грозным конкурентам, монопольно захватившим рынок в Америке. Гросс решил пробиться в Европу. Кое-что ему удалось сделать, однако этого было мало: прибыль прибылью, но ведь конечная цель – сверхприбыль. И в конце тридцатых годов он повернул "Локхид" к военной промышленности, к тому, от чего отказывались в свое время "поэты воздухоплавания", именами которых новый владелец по-прежнему пользовался как прикрытием.

Гросс отправился в Лондон с предложением начать строительство истребителей. Там снисходительно усмехнулись: "Войны не будет". Тогда он перелетел через Ла-Манш и обратился с подобным предложением к гитлеровцам. Те хотя и не утверждали, что войны не будет, тем не менее отвергли предложение "Локхида": нацисты сделали ставку на "мессершмитты" и "юнкерсы". Вернувшись за океан. Гросс сумел заинтересовать военным проектом людей из правительства и получил подряд на строительство истребителей для США. Это принесло ему 2 миллиарда. А истинные сверхприбыли дала война.

1945 год оказался для Гросса черным годом: победа, мир. Бросив инженеров на поиск в области реактивной техники, "Локхид" показан Пентагону свои новые самолеты. Их нужно было опробовать: вскоре началась война в Корее. В 1950 году "Локхид" получил задание расширить заводы по выпуску военных машин. Тогда появился Дан Хаутон, "отец" транспортного гиганта "Геркулес", самолета, использовавшегося для стремительной переброски "зеленых беретов" в горячие точки – Корею, Ливан, Гватемалу... Однако модель нового истребителя "старфайтер", разработанная "Локхидом", гробилась чуть ли не ежедневно на испытательных аэродромах. У Пентагона же был выбор: и "Боинг", и "Дуглас" предлагали свои модели истребителей. Гросс подсчитал, что если не продать 3 тысячи своих "старфайтеров", то концерн обанкротится. Выход один – используя политиков, руководителей ЦРУ, дипломатов, выйти с неудачной моделью на мировой рынок. С этой целью провели операцию "Камуфляж". Истребитель чуть задекорировали, у г р о з н и л и внешне и звуково. Оставалось решить, кому продать "тухлый товар". Понятное дело – союзникам. И вот начинает работу своя пресса: "коммунистическая угроза", "баланс сил в пользу СССР", "наступательные тенденции русских" – словом, все как полагается во имя сверхприбылей.

...Середина пятидесятых годов, "холодная война", доктрина Аденауэра в ФРГ, клокочущий реваншизм в Японии. Итак, для "Локхида" стратегические цели определены: Бонн и Токио. Вопрос тактики – через кого и как продать "тухлятину" типа "старфайтер".

В Японии было удобнее. Как-никак остров, изоляция, меньше чужих глаз, влияние генерала Макартура. Он еще недавно обещал сделать страну нейтральной "Швейцарией Дальнего Востока", но вскоре уже призывал превратить Тихий океан в "англосаксонское озеро".

На кого же ставили американские монополисты в Японии?

Иосио Кодама был лидером местных фашистских молодежных групп. Много лет работал в "Маньчжоу-Го", попал там в сферу наблюдения американской военной разведки, по ее поручению организовал широкую шпионскую сеть в Китае, выезжал во Вьетнам, нелегально жил на Филиппинах.

"Ко", "Кодама орган", расположенный в "Син-Асна отель", стал центром суперразведки. При этом Кодама не забывал о своем бизнесе: покупал героин в Токио, перепродавал его за границей, затем эту валюту реализовывал на черном рынке Японии, приобретал оружие, тайно вывозил его из страны, получал за винтовки золото, а уж золото менял на алмазы, которые хранил в своем сейфе.

И при этом постоянно, страстно, надрывно страдал о горькой судьбе любимой нации – в речах ли, в статьях, в беседах с власть имущими. Те же внимали его словам со слезами, – национализм угоден людям малой культуры и большой власти.

Но война кончилась. Кодаме пришлось отдать свои алмазы и снять с личного счета 175 миллионов долларов. Эта взятка не только спасла ему жизнь, но и принесла звание финансового советника кабинета министров. Он стоял у колыбели либерально-демократической партии, премьер Киси был его ближайшим другом. И вот к этому-то человеку и прибыл Джон Хал из Лондона. Оставаясь в глубине души антиамериканцем, уповающим на господство Японии в Азии и на Тихом океане, Кодама, играя роль верного "Локхиду" человека, провел головоломную операцию. С помощью этой компании, имевшей связи с Белым домом, он способствовал назначению начальником Генерального штаба генерала Минору Генды (того самого, который спланировал нападение японской авиации на американский флот в Пирл-Харборе и уничтожение там многих тысяч американских моряков и летчиков). Вскоре Генда отправился с официальным визитом в США, посетил штаб-квартиру "Локхида" в Калифорнии, сел за штурвал "старфайтера", поднял его в воздух, посадил и сказал газетчикам: "Это лучший самолет, какой мне приходилось когда-либо видеть".

Судьба "старфайтера", или, как его называли иначе, "делателя вдов", "летающего гроба", "тухлятины", была решена. Япония купила бракованный товар, Минору Генда получил высший орден ВВС США.

Итак, Япония оказалась той сценой, на которой "Локхид" провел генеральную репетицию по "мирному" захвату рынков сбыта.

Настаю время играть премьеру в Бонне.

...Американский писатель и журналист Дэвид Боултон назвал Франца-Йозефа Штрауса "крестным отцом" корпорации "Локхид" в ФРГ. Однако, поскольку вина Штрауса оказалась недоказанной, я ограничусь лишь констатацией фактов, опубликованных в западной печати, для того чтобы затем выяснить, кому и зачем понадобилось поставить Штрауса под удар в критическое для ФРГ время.

Итак, хронология.

1945 год. Сотрудник американской разведки при оккупационных властях в Западной Германии Эрнест Хаузер обратил внимание на активного, быстрого в реакции, остроумного переводчика. Звали этого человека Франц-Йозеф Штраус. В голодные дни оккупации Хаузер приглашал Штрауса в американские казармы, подкармливая исхудавшего мужчину, на котором пиджак висел как на вешалке. Когда у Хаузера – после очередного развода и новой свадьбы – родился сын, крестным отцом стал Штраус, и в его честь мальчика назвали Франц-Йозеф.

Именно Хаузер и подтолкнул Штрауса к общественной деятельности. А подтолкнув, вернулся в США, воевал в Корее, продолжая служить офицером разведки, потом в звании майора демобилизовался: его отец был австрийским эмигрантом, о первых ролях Хаузер-сын не мог мечтать, а третьи роли его не удовлетворяли, даже в разведке. Он поступал на работу в авиакомпанию, написал об этом Штраусу; тот теперь был уже не в Мюнхене, а в Бонне – в кресле военного министра. Встреча друзей состоялась во время официального визита Штрауса в США. Беседовали с глазу на глаз. Во время этой беседы Штраус и предложил Хаузеру перейти на работу в "Локхид". Почему это было важно Штраусу? Во-первых, потому что "Локхид" имел свой офис в Кобленце, а во-вторых, там же был расположен офис НАТО, связанный с производством боевых истребителей. После беседы Штраус написал президенту "Локхида" Гроссу – прямо там, в Калифорнии. Возвращаясь в Бонн, он сделал остановку в Нью-Йорке, где его ждал ответ Гросса: президент согласен на то, чтобы Эрнест Хаузер стал представителем "Локхида" в ФРГ.

Через месяц "старый друг" прилетел во Франкфурт. На аэродроме ему передали письмо, он вскрыл конверт: "Приветствую! Ф. И. Ш.". В обязанность Хаузеру вменялись таможенные проблемы, однако на самом деле он был связником между "Локхидом" и Штраусом – так, во всяком случае, утверждает Хаузер. Более того, он утверждает и поныне, что ХСС, партия Штрауса, получала деньги от "Локхида" за то, что председатель этой партии, будучи министром обороны, открыл небо ФРГ для "старфайтеров", тех самых "летающих гробов", которые то и дело взрывались на аэродромах Японии. Однако, повторяю, слова, не подтвержденные фактами, остаются словами.

...Борьба за рынки сбыта разгоралась стремительно. Была необходима еще более надежная страховка. Тогда Томас Джонс, генеральный директор дочерней фирмы "Локхида" "Нортроп", пригласил к себе консультантом Кермита Рузвельта, внука президента Теодора Рузвельта, ведущего специалиста ЦРУ по переворотам в Латинской Америке и на Ближнем Востоке. Именно через него "Локхид" и "Нортроп" смогли нажать на шаха Ирана, и тот закупил партию самолетов. Именно К. Рузвельт продавал фирме наиболее секретные данные ЦРУ о деятельности иностранных правительств.

Куда же были обращены главные интересы "Локхида" – "Hopтропа"? Италия, Нидерланды, Саудовская Аравия.

Саудовская Аравия – понятно: нефть.

Ясно, почему ЦРУ было заинтересовано в проникновении "Локхида" в Италию: стратегическое положение средиземноморской страны говорило само за себя.

Но Нидерланды? Почему "Локхид" начал операцию в Нидерландах? Операцию дорогостоящую и рискованную, ибо главным агентом корпорации стал не кто-нибудь, а принц Бернард. Газеты писали, что если проанализировать вопрос глубже, то можно допустить: Бернард не только влиял на принятие решений, угодных "Локхиду" в Амстердаме, но и делился своими связями и знаниями, которые он получил в Индонезии, бывшей голландской колонии.

...Летом 1965 года представитель "Локхида" в Джакарте Нэд Ридингс встретился с президентом концерна "Мусин" Августом Дассадом, многолетним агентом авиакорпорации в Индонезии. Визит был обоюдоважным – ВВС Индонезии решали вопрос: покупать ли французские "каравеллы" либо остановиться на самолетах "Локхида"? В течение нескольких месяцев Ридингс и Дассад разрабатывали стратегию: как "угробить" французов и вынудить Индонезию купить продукцию "Локхида"? Однако, судя по тому, какую взятку потребовал Дассад, шансы были на стороне французов. Такого рода взяток "Локхид" раньше не платил.

Пока этот вопрос обсуждался, в штабе "Локхида" один из "плавающих" агентов корпорации сообщил из Парижа, что там в составе индонезийской правительственной делегации находится и Дассад, который принимает участие в переговорах с французским правительством о получении кредитов. Разведка "Локхида" установила, что Дассад представляет не только их интересы, но – в равной мере – интересы французских конкурентов, в частности "Сюд Анион", которая связана с "каравеллами". Рвать с Дассадом? Рискованно. Надо искать другие пути, надо помогать иным тенденциям. И люди "Локхида" вместе с посольством США и американской разведкой в Джакарте напряженно следили за незримыми событиями. После того как Сукарно был свергнут, Дассад первым из бизнесменов получил заграничный паспорт и выехал в Японию для переговоров о нефти. ЦРУ в Джакарте известило "Локхид": "Дассад входит в число людей, которым доверяет новая власть, армия в частности".