Текст книги "Горение. Книга 1"

Автор книги: Юлиан Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 40 страниц)

– Не делайте из прогресса фетиша, Феликс. Прогресс идет постольку, поскольку в его поступательность вкладывают старание все люди.

– Верно. Но за это старание вы получаете сто тысяч рублей в месяц, а рабочий – двадцать пять.

До начала операции оставалось полтора часа.

«Я должен уйти, – подумал Дзержинский. – Мне надо быть очень спокойным на Тамке. А я начинаю сердиться. Лучше доспорить потом. А доспорить придется, иначе это нечестно будет. Николаев прав: когда было плохо – говорил, а сейчас – небрежение к доводам».

– Вы торопитесь? – спросил Николаев. – Я сказал Джону, чтобы он накрыл стол к шести.

– К восьми. А еще лучше к девяти.

– У вас в шесть «аппойнтмент»?

Дзержинский вдруг рассмеялся – напряжение сразу снялось.

– «Аппойнтмент», – повторил он, – да, действительно, встреча, только – в отличие от американского «аппойнтмента» – заранее не обговоренная… Как Джон Иванович?

– А что ему? Ему лучше, чем нам с вами. Американец… Он, между прочим, заражен вашими идеями… Я, знаете, глядя на него, американских философов вспоминаю. Они – занятны. Они верно утверждают, что если два человека придерживаются различных, во внешнем выражении, убеждений, но согласны на их основе действовать одинаковым образом, то нет никакой практически разницы в их позициях. Неужели мы с вами не можем так же, на основе переговоров, на основе эволюции, жить вместе, дружно жить?

– Это вы Пирса цитировали? Коли вы о нем, Кирилл, то не получится у нас вместе. Изначально не получится. Он интересен, Пирс, слов нет, не до конца еще проанализирован. «Человек – узелок привычек» – это занятно. Я помню Пирса, я в тюрьме его конспектировал, правда, во французском переводе. Он занятен, спору нет, особенно главное в нем: человеческое состояние определяется сомнением и верой; единственный мост между этими первоосновами – мышление. По Пирсу, мышление необходимо лишь для того, чтобы переступить грань сомнения и очутиться в области веры, открывающей путь к действию. В Америке его постулатами можно объединить группу организаторов, но ведь у них они есть, а у нас

– нет! У нас организатор – значит владелец, у них – тот, кто отлаживает улучшение производства паровозов. Это новое в мире капитала, это пока у них только. И потом Пирсова формулировка истины, как всеобщего принудительного верования – не может быть принята нами, казарменно это, при внешнем демократизме подводов читателя к такому заключению. Не пройдет у нас Пирс, дорогой Кирилл, не ставьте на него. Хочу задать вам вопрос. Важный. Можно?

– Все можно, – ответил Николаев, чувствуя усталость – Дзержинский своей холодной логикой вел за собою, и не было сил отбросить его доводы, доказательно их разбить или – что более всего Николаев любил – высмеять.

– Вы сказали вашим коллегам по Московскому комитету, что помогали нам деньгами?

– Нет. Какое это имеет значение? – удивился Николаев.

– Огромное. Вас заподозрят в неискренности. Скажите.

– Скажу, – задумчиво согласился Николаев.

– Второе. Это уже нас касается – так что вольны не отвечать. Будете просить у правительства помощи против бастующих?

– Если миром не договоримся – придется.

– Разрешите стрелять в рабочих?

– Нет.

– Так не бывает. Если солдаты вызваны, они должны «навести порядок». Рабочие не пустят их на фабрику миром. На фабрику можно будет войти только после обстрела.

– Значит, миром не хотите?

– Хотим.

– Ну и давайте, Феликс! Я ж за этим приехал! Выборы в думу на носу!

– Сколько ваших может пройти в думу?

– Человек сто – убежден.

Дзержинский поднялся.

– А наших? – спросил он. – Десять? Сто – от десяти тысяч и десять от ста миллионов? Хотим миром, Кирилл, – повторил он. – Но разве ж это мир?

… Не доходя двух кварталов до Тамки, Дзержинский встретил Пилипченко – он был определен инструктором по обращению с оружием.

– Все в сборе? – тихо спросил Дзержинский.

– Да, товарищ Юзеф. Вот ваш наган и две бомбы. Кольцо знаете как срывать?

– Знаю. Только мне бомбы не нужны, – Дзержинский неумело сунул наган в карман пальто. – Сколько «архангелов» пришло?

– Девяносто семь человек насчитали. Яцек с Вацлавом были у них, под дворников нарядились, с бляхами.

– Ну и что?

– Речи говорят.

– Пьяных много?

– Все пьяные. Коли страх, так чем его затушить, как не водкой?

– Хорошо вооружены?

– Наганы и кастеты.

– Бомбы есть?

– Есть. Но они их боятся. Они больше привычные кастетами бить.

– Уншлихт с третьей дружиной?

– Да. Ганецкий – со второй, Красный – в резерве, с ним еще десять человек.

– Передашь Уншлихту и Ганецкому – когда я открою калитку особняка и выстрелю – пусть сразу же врываются следом за мной.

– Ганецкий не велел пускать. Он мне велел охранять вас.

– А командовать мною он вам не велел?

– Это – нет.

– Ну и ладно. Идите.

Пилипченко повернулся по-солдатски, через левое плечо, но Дзержинский остановил его смущенно:

– Ну-ка, покажите мне, как с этим проклятым наганом обращаться?

– Значит, так, – ответил Пилипченко, – берешь боевое оружие в правую руку, оттягиваешь большим пальцем курок, проверяешь усики захлопа барабана – вот эти, видишь? Все. Теперь оружие готово к бою.

Варшава – Краков – Берлин – Москва 1976 г.