Текст книги "История русской литературы XIX века. В трех частях. Часть 1 1800-1830-е годы"

Автор книги: Ю. Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 52 страниц)

Письмо Белинского к Гоголю.

Осенью 1847 года Гоголь получил от Белинского гневное письмо, глубоко уязвившее и талант, и благородные намерения писателя. «Россия, – утверждал Белинский, – видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и неволе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью. ‹…› Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов – что Вы делаете?… Взгляните себе под ноги: ведь Вы стоите над бездною… Что Вы подобное учение опираете на православную церковь – это я еще понимаю: она всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма; но Христа-то зачем Вы примешали тут? Что Вы нашли общего между ним и какою-нибудь, а тем более православною церковью? Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения. И оно только до тех пор и было спасением людей, пока не организовалось в церковь и не приняло за основание принципа ортодоксии. Церковь же явилась иерархией, стало быть, поборницею неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства между людьми, – чем и продолжает быть до сих пор. Но смысл учения Христова открыт философским движением прошлого века. И вот почему какой-нибудь Вольтер, орудием насмешки потушивший в Европе костры фанатизма и невежества, конечно, больше сын Христа, плоть от плоти его и кость от костей его, нежели все Ваши попы, архиереи, митрополиты и патриархи, восточные и западные. Неужели Вы этого не знаете? А ведь все это теперь вовсе не новость для всякого гимназиста…

А потому, неужели Вы, автор „Ревизора“ и „Мертвых душ“, неужели Вы искренно, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству, поставив его неизмеримо выше духовенства католического? Положим, Вы не знаете, что второе когда-то было чем-то, между тем как первое никогда ничем не было, кроме как слугою и рабом светской власти; но неужели же и в самом деле Вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника. Кого русский народ называет: дурья порода, колуханы, жеребцы? – Попов. Не есть ли поп на Руси, для всех русских, представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства? И будто всего этого Вы не знаете? Странно! По-вашему, русский народ – самый религиозный в мире: ложь! Основа религиозности есть пиетизм, благоговение, страх Божий. А русский человек произносит имя Божие, почесывая себе задницу. Он говорит об образе: годится – молиться, не годится – горшки покрывать. Приглядитесь пристальнее, и Вы увидите, что это по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности. Суеверие проходит с успехами цивилизации; но религиозность часто уживается и с ними: живой пример Франция, где и теперь много искренних, фанатических католиков между людьми просвещенными и образованными и где многие, отложившись от христианства, все еще упорно стоят за какого-то Бога. Русский народ не таков: мистическая экзальтация вовсе не в его натуре; у него слишком много для этого здравого смысла, ясности и положительности в уме: и вот в этом-то, может быть, и заключается огромность исторических судеб его в будущем. Религиозность не привилась в нем даже к духовенству; ибо несколько отдельных, исключительных личностей, отличавшихся тихою, холодною, аскетическою созерцательностию, – ничего не доказывают. Большинство же нашего духовенства всегда отличалось только толстыми брюхами, теологическим педантизмом да диким невежеством. Его грех обвинить в религиозной нетерпимости и фанатизме; его скорее можно похвалить за образцовый индифферентизм в деле веры. Религиозность проявилась у нас только в раскольнических сектах, столь противуположных, по духу своему, массе народа и столь ничтожных перед нею числительно».

Собравшись с духом, Гоголь стал писать Белинскому ответ.

О невежестве Белинского Гоголь сказал без обиняков: «Нельзя, получа легкое журнальное образование, судить о таких предметах. Нужно для этого изучить историю Церкви. Нужно сызнова прочитать с размышлением всю историю человечества в источниках, а не в нынешних легких брошюрках, написанных Бог весть кем. Эти поверхностные энциклопедические сведения разбрасывают ум, а не сосредоточивают его. ‹…› Вы отделяете Церковь и ее пастырей от Христианства, ту самую Церковь, тех самых пастырей, которые мученическою своею смертью запечатлели истину всякого слова Христова, которые тысячами гибли под ножами и мечами убийц, молясь о них, и наконец утомили своих палачей, так что победители упали к ногам побежденных, и весь мир исповедал Христа. И этих самых Пастырей, этих мучеников, Епископов, вынесших на плечах святыню Церкви, вы хотите отделить от Христа».

В ответ на превознесение Вольтера Гоголь сказал: «Вольтера называете оказавшим услугу Христианству и говорите, что это известно всякому ученику гимназии. Да я, когда был еще в гимназии, я и тогда не восхищался Вольтером. У меня и тогда было настолько ума, чтобы видеть в Вольтере ловкого остроумца, но далеко не глубокого человека. Вольтером не могли восхищаться полные и зрелые умы, им восхищалась недоучившаяся молодежь».

Больно задели Гоголя рассуждения Белинского о безбожии русского народа: «Что мне сказать вам на резкое замечанье, будто русский мужик не склонен к Религии и что, говоря о Боге, он чешет у себя другой рукой пониже спины, замечание, которые вы с такою уверенностью произносите, как будто век обращались с русским мужиком? Что тут говорить, когда так красноречиво говорят тысячи церквей и монастырей, покрывающих Русскую землю. Они строятся не дарами богатых, но бедными лептами неимущих, тем самым народом, о котором вы говорите, что он с таким неуваженьем отзывается о Боге, и который делится последней копейкой с бедным и Богом, терпит горькую нужду, о которой знает каждый из нас, чтобы иметь возможность принести усердное подаяние Богу?… Теперь позвольте же сказать, что я имею более перед вами права заговорить о русском народе. По крайней мере, все мои сочинения, по единодушному убежденью, показывают знание природы русской, выдают человека, который был с народом наблюдателен и… стало быть, уже имеет дар входить в его жизнь, о чем говорено было много, что подтвердили сами вы же в ваших критиках. А что вы представите в доказательство вашего знания человеческой Природы и русского народа, что вы произвели такого, в котором видно это знание? Предмет этот велик, и об этом бы я мог вам написать книги».

Причину заблуждений Белинского Гоголь видит все в том же – в незнании России: «Нет, Виссарион Григорьевич, нельзя судить о русском народе тому, кто прожил век в Петербурге, в занятьях легких журнальными статейками и романами тех французских романистов, которые так пристрастны, что не хотят видеть, как из Евангелия исходит истина, и не замечают того, как уродливо и пошло изображена у них жизнь».

Гоголь показал Белинскому, что они расходятся в самом понимании «просвещения». Для Гоголя просветить человека – значит не только вооружить его знаниями, но и облагородить его сердце. «Хоть бы вы определили, что такое нужно разуметь под именем европейской цивилизации, которое бессмысленно повторяют все. Тут… все друг друга готовы съесть, и все носят такие разрушающие, такие уничтожающие начала, что уже даже трепещет в Европе всякая мыслящая личность и спрашивает невольно, где наша цивилизация?»

Однако Гоголь оставил эти ответы Белинскому в черновиках и написал ему другое письмо, в котором советовал не горячиться, беречь себя и настраивать на мирный лад свою страстную, мятущуюся душу.

В феврале 1848 года Гоголь возвращается на родину через Иерусалим, где он молится у гроба Господня о ниспослании ему сил для завершения труда. Эти силы были уже на исходе. Но в России работа пошла успешно, появилось вдохновение. Второй том был фактически написан полностью. И вот 2 сентября 1851 года Гоголь посылает матери из Москвы тревожное письмо: «Здоровье мое сызнова не так хорошо, и, кажется, я сам причиною. Желая хоть что-нибудь приготовить к печати, я усилил труды и через это не только не ускорил дела, но и отдалил еще года, может быть, на два. Бедная моя голова!»

Открыв завершенную уже рукопись, Гоголь вдруг почувствовал мучительную неудовлетворенность ею, начал правку и в несколько месяцев превратил беловик в черновик. А физические и нервные силы писателя были уже на пределе. Неподъемный труд, начатый сызнова, изматывал его вконец. 26 января 1852 года неожиданно скончалась жена А. С. Хомякова, в семействе которого Гоголь часто оттаивал душою. Эта смерть так тяжело на него подействовала, что окончательно подточила последние силы.

10 февраля 1852 года Гоголь просит А. П. Толстого, в доме которого он жил, взять у него рукопись завершенного второго тома и передать митрополиту Филарету, чтобы тот отобрал из нее нужные, с его точки зрения, главы, а остальное обрек на уничтожение. Выполнить эту просьбу Гоголя Толстой не решился.

В ночь с 11 на 12 февраля Гоголь неустанно молился до трех часов, а потом разбудил слугу, мальчика Семена, приказал открыть трубу в печи и сжег второй том «Мертвых душ». Мальчик плакал: «Что вы сделали?» – «Тебе жаль меня? – спросил Гоголь, обнял, поцеловал его и заплакал сам. «Надобно уж умирать, – сказал он после Хомякову, – а я уже готов и умру». «Он смотрел как человек, для которого все задачи разрешены», – писал доктор Тарасенков, позванный к постели слегшего Гоголя 13 февраля.

В восемь часов утра 21 февраля 1852 года Гоголь ушел из жизни. Вся Москва провожала его на кладбище Данилова монастыря. «Это истинный мученик высокой мысли, мученик нашего времени», – писал о смерти Гоголя С. Т. Аксаков своим сыновьям.

Второй том «Мертвых душ». Творческая драма Гоголя.

От второго тома уцелели лишь некоторые фрагменты, свидетельствующие о существенной творческой эволюции писателя. Он мечтал создать положительного героя, который «умел бы сказать всемогущее слово: „Вперед!“» Большое место в остатках второго тома занимает тема труда. Дворянин Костанжогло говорит о крестьянстве как о самом здоровом сословии: в земледельческом труде «человек идет рядом с природой, с временами года, соучастник и собеседник всего, что совершается в творении… Понимаете ли, что это? грядущий урожай сеют! Блаженство всей земли сеют!» «Речь Костанжогло о роскошно плодоносящей земле, о крестьянском труде, лежащем в основе национального богатства, принадлежит к лучшим местам поэмы, – считает И. В. Карташова. – В лице Костанжогло Гоголь хотел показать энергичного и экономного хозяина, выводящего Россию из состояния застоя. В описании организации труда в его имениях у Гоголя, возможно, есть некие точки соприкосновения с идеями утопического социализма».

Менее убедительным получился другой положительный образ – мудрого философа и христиански-кроткого человека, откупщика Муразова, нажившего «безукоризненно честным» путем миллионное состояние, которое он употребляет для добрых дел. Одним из главных идеальных героев второго тома, по-видимому, должен был быть генерал-губернатор. Весьма примечательна его речь перед чиновниками, приведенная нами ранее, которой заканчиваются уцелевшие фрагменты.

Гоголь показывает рождение чувства глубокой неудовлетворенности у лучших представителей дворянства, появление своего рода «отщепенцев», людей, уже начавших «выламываться» из своей среды. Таков Тентетников. По свидетельству друзей Гоголя, в последней (сожженной) редакции он был сделан лицом «в высшей степени симпатичным».

Но судить о пафосе, о главной идее второго тома можно и косвенно по основным положениям книги Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями». Неудача второго тома говорит, скорее всего, о неподъемности тех задач, которые Гоголь в нем поставил. Ведь ему хотелось, чтобы книга повернула на новый путь духовного возрождения всю Россию. Для этого ему нужно было «найти всемогущее Слово», равное тому, какое было у Бога и какое было Бог. Нет сомнения, что Гоголь тут переоценивал писательские силы и человеческие возможности даже своей исключительной одаренности, своей писательской гениальности.

Одновременно в творчестве Гоголя намечался иной путь творческого служения. Гоголь пробовал себя как духовный писатель, создавая книгу «Размышления о Божественной Литургии». Он потратил на нее семь лет напряженного труда, но и она, в его глазах, не была доведена до конечного совершенства.

Перед Гоголем вставала дилемма: или долг писательского служения, или удаление от всего мирского и уход в монастырь. Причем то и другое в его сознании оказалось связано неразрывно и нераздельно. Жуковский, очень близкий Гоголю человек на последнем этапе его жизни, узнав о смерти друга, писал П. А. Плетневу в марте 1852 года: «Я уверен, что если бы он не начал свои „Мертвые души“, которых окончание лежало на его совести и все ему не давалось, то он давно бы был монахом, и был спокоен совершенно, вступив в ту атмосферу, в которой душа его дышала бы легко и свободно».

Можно усомниться в том, что это удаление из мира далось бы Гоголю легко. Ведь и в монастырь он собирался во имя такого духовного очищения и просветления, которое придало бы особую силу и действенную мощь его писательскому слову. «Вторая половина жизни и творчества Гоголя, – утверждает современный исследователь его творчества В. А. Воропаев, – ознаменована направленностью его к искоренению недостатков в себе самом – и таким образом он идет путем внутренним». Почему? В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь сказал по этому поводу следующее: «…Найди только прежде ключ к своей собственной душе; когда же найдешь, тогда этим же самым ключом отопрешь души всех».

Духовная драма Гоголя только еще раз подтвердила особое отношение русского писателя XIX века к художественному слову, во многом превосходящее сугубо эстетические задачи и проблемы. Ему было свойственно религиозное отношение к слову, и с литературным трудом он связывал надежды на духовно-нравственное очищение и обновление России.

Источники и пособия

Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. – М., 1937-1952. – Т. 1-14;

Гоголь Н. В. Собр. соч. В 9 т. – М., 1994;

Н. В. Гоголь в русской критике и воспоминаниях современников. – М., 1959;

Белинский В. Г. Статьи о Пушкине, Лермонтове, Гоголе. – М., 1993;

Аксаков К С. Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова, или Мертвые души //Аксаков К. С., Аксаков И. С. Литературная критика. – М., 1981;

Чернышевский Н. Г. Очерки гоголевского периода русской литературы // Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. В 15 т. – М., 1947. – Т. 3;

Мережковский Д. С. Гоголь. Творчество. Жизнь и религия // Мережковский Д. С. Полн. собр. соч. В 25 т. – М., 1914. – Т. 15;

Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. – М.; Л., 1959;

Купреянова Е. Н. Н. В. Гоголь // История русской литературы. – Л., 1981. – Т. 2;

Машинский С. Гоголь. – М., 1951;

Машинский С. Художественный мир Гоголя. – М., 1971;

Поспелов Г. Н. Творчество Н. В. Гоголя. – М., 1953;

Прийма Ф. Я. Гоголь и народная Россия // Русская литература. – 1984. – № 2;

Степанов Н. Л. Н. В. Гоголь. Творческий путь. – 2-е изд. – М., 1959;

Храпченко М. Б. Николай Гоголь. Литературный путь: Величие писателя. – М., 1984;

Фридлендер Г. М. Гоголь и современность // Русская литература. – 1984. – № 2;

Макогоненко Г. 77. Гоголь и Пушкин. – Л., 1985;

Воропаев Владимир. Духом схимник сокрушенный. – М., 1994;

Зеньковский В. Н. В. Гоголь. – СПб., 1994;

Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. – Петрозаводск, 1995;

Мочульский К. Духовный путь Гоголя // Мочульский К. Гоголь;

Соловьев. Достоевский .– М., 1995;

Воропаев В. А. Гоголь. Жизнь и творчество. – М., 1998;

Дунаев М. М. Николай Васильевич Гоголь // Дунаев М. М. Православие и русская литература. – Ч. 2. – М., 1997.

Литература по отдельным вопросам жизни и творчества

Благой Д. Д. Гоголь – наследник Пушкина // Николай Васильевич Гоголь. – М., 1954;

Вишневская И. Л. Гоголь и его комедии. – М., 1976;

Виноградов В. В. Язык Гоголя // Гоголь Н. В. Материалы и исследования. – М.; Л., 1936;

Виноградов В. В. Гоголь и «натуральная школа». Этюды о стиле Гоголя // Виноградов В. В. Избранные труды: Поэтика русской литературы. – М., 1976;

Гоголь Н. В. История и современность. – М., 1985;

Гоголь и мировая литература. – М., 1988;

Гус М. Живая Россия и «Мертвые души». – М., 1981;

Дурылин С. Н. Гоголь и театр // Гоголь в школе. – М., 1954;

Золотусский И. Гоголь. – (Сер. «ЖЗЛ».) – М., 1979;

Иофанов Д. Н. В. Гоголь. Детские и юношеские годы. – Киев, 1951;

Канунова Ф. 3. Некоторые особенности реализма Гоголя. – Томск, 1962;

Карпенко А. О народности Н. В. Гоголя. – Киев, 1973;

Карташова И. В. Гоголь и романтизм. – Калинин, 1975;

Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. – М., 1978;

Машинский С. Гоголь и «дело о вольнодумстве». – М., 1959;

Нечкина М. В. Гоголь у Ленина // Гоголь Н. В. Материалы и исследования / Под ред. В. В. Гиппиуса. – М.; Л., 1936;

Степанов Н. Л. Итоги и задачи изучения творчества Н. В. Гоголя. – Вестник АН СССР. – 1959. – № 3;

Степанов Н. Л. Романтический мир Гоголя // К истории русского романтизма. – М., 1973;

Чичерин А. В. Ритм образа: Стилистические проблемы. – М., 1980;

Фридлендер Г. М. Вопросы реализма в творчестве Гоголя 30-х годов // Проблемы реализма русской литературы XIX в. – М.; Л., 1961;

Золотусский И. Поэзия прозы: Статьи о Гоголе. – М., 1987;

Николаев Д. Сатира Гоголя. – М., 1984;

Еремина Л. И. О языке художественной прозы Н. В. Гоголя. Искусство повествования. – М., 1987;

Гоголь и мировая литература. – М., 1988.

Литература об отдельных произведениях

Абрамович Г. Л. Народная мысль в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя. – Уч. зап. МОПИ. – 1949. – Т. 13, в. I;

Державина О. А. Мотивы народного творчества в украинских повестях и рассказах Н. В. Гоголя. – Уч. зап. МГПИ. – 1954. – Т. 34, в. 3;

Докусов А. М. «Тарас Бульба» Н. В. Гоголя. – Л., 1963;

Докусов А. М. «Мертвые души» Н. В. Гоголя // Историко-литературный сборник. – Л., 1966;

Манн Ю. В. Комедия Гоголя «Ревизор». – М., 1966;

Манн Ю. В. В поисках живой души. – М., 1984;

Машинский С. «Мертвые души» Гоголя. – М., 1966;

Мордовченко Н. Гоголь в работе над «Портретом». – Уч. зап. ЛГУ, серия филол., 1939, в. 4;

Петров С. М. Исторический роман // История русского романа. – М.; Л., 1962. – Т. I;

Смирнова-Чикина Е. С. Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души»: Комментарий. – Л., 1974;

Соллертинский Е. О композиции «Мертвых душ». Вопросы литературы. – 1959. – № 3;

Тамарченко Д. Е. «Мертвые души» // История русского романа. – М.; Л., 1962. – Т. I;

Смирнова Е. А. Поэма Гоголя «Мертвые души». – Л., 1987;

Скатов Николаи. Иван Александрович Хлестаков и другие // Скатов Николай. Литературные очерки. – М., 1985;

Виноградов Игорь. Неизвестный «Миргород» / Гоголь Н. В. Миргород. – М., 1996 (Новая школьная библиотека);

Виноградов Игорь. Завязка «Ревизора» / Гоголь Н. В. Ревизор. – М., 1995 (Новая школьная библиотека).

Справочники

Добровольский Л. М., Лавров В. М. Библиография сочинений Н. В. Гоголя и литературы о нем (1916-1934) // Гоголь Н. В.: Материалы и исследования. – М.; Л., 1936. – Т. I;

Войтоловская Э. Л., Степанов А. Н. Н. В. Гоголь. Семинарий. – Л., 1962;

Казарин В. П. Произведения Н. В. Гоголя и литература о нем на русском языке (1967-1976). Библ. указатель. – Ч. I-II. – Владивосток, 1979.