Текст книги "Черный поток. Сборник"

Автор книги: Йен (Иен) Уотсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 54 страниц)

Я услышала бессвязное бормотание, топот, потом звон разбившейся посуды.

– О, черт! – воскликнул Тэм.

Я резко обернулась. Кувшин, что был у него под мышкой, превратился в груду черепков.

– Смотри, что ты натворила! – взревел Тэм. Но в голосе его не было страха.

– А я как раз этим и занимаюсь – смотрю. – Мела разгребала осколки носком ботинка.

О! Разбитый кувшин был пустышкой. Тэм уронил его намеренно.

Я подскочила на месте:

– Эй, Мела!

Берта предостерегающе вцепилась мне в плечо.

– А теперь давай разобьем второй, – вкрадчиво предложила Мела.

– Эй! – прорычал Тэм. – Что за игру ты затеяла? – Но его щеки вспыхнули.

– Игру в безопасность гильдии, – отрезала Мела. Она ухватилась за кувшин в его руке. Тэм вырвал руку. Она ухватилась снова. Он рванул руку вверх, так чтоб она не могла достать.

Потом произошло невероятное. Мела выхватила из ножен мачете и полоснула по кувшину. Тот раскололся пополам, в руке у Тэма осталось только горлышко. Нижняя часть отлетела в мою сторону, ударилась об пол и разбилась вдребезги. Глиняные черепки разлетелись во все стороны и на полу остался лишь пласт сырой глины, из которого торчала кромка вощеной бумаги. Пальцы Барты сжимали мое плечо, словно тиски.

– Ну и что это? – торжествующе вопрошала Мела.

Тэм утратил хладнокровие. Отбросив горлышко кувшина, он кинулся спасать вощеный сверток. Мела бросилась туда же, все еще сжимая мачете, как будто ставшее продолжением ее руки. Именно такое расстояние – длина руки плюс длина мачете – отделяло ее от свертка. Как только пальцы Тэма сомкнулись вокруг плотно закатанной в глину бумаги, Мела свирепо обрушилась на них клинок. Лезвие мачете перерубило запястье Тэма и вонзилось в пол. На отсеченную кисть, пульсируя, хлынула кровь.

Тэм не кричал. Может быть, он еще не успел почувствовать боль. Может быть, шок от увиденного был сильнее боли. Он лежал растянувшись на полу, обезумевшим взглядом уставившись на свою правую руку, руку гончара, и культю-запястье, из которой струями била кровь.

Мела тоже растянулась на полу. Она все еще держалась за свое оружие, которое вошло лезвием в пол, как топор мясника в дубовую колоду. Ее зубы стучали, как в лихорадке.

Нет, Тэм не кричал. Но кричала я. И вот что было в моем крике: «Течение! Течение! Отними разум у Мелы! Убей ее! Отправь ее на Землю!»

Но ничего такого не случилось. Червь не восстал в голове у Мелы. (Может быть, и хорошо, что не случилось. Кому нужна жрица, которой стоит в порыве бешенства прочесть заклинание и она убьет кого ей вздумается?) Червь ничего не сделал, чтобы освободить меня из захвата Барты. Зато, услышав мои крики, в храме всполошились. Послышался топот бегущих ног. Мгновенно появилась Донна.

– Жгут! – закричала она.

Сорвав с себя ремень, она оторвала Тэму рукав и стала перетягивать ему руку ему выше локтя.

– Еще жгут! Тампоны! Повязку! – В считаные секунды Донна уже туго затягивала еще чей-то ремень Тэму вокруг плеча. К этому моменту у меня уже не было сил кричать, а он, я думаю, потерял сознание.

– Бальзам! И глину! Сырую глину, замазать повязку!

Наконец Донна поднялась. Мела топталась неподалеку, с вощеным пакетом наготове. Ее клинок так и торчал в полу. Она сунула Донне свою добычу.

– Вот! Он пытался тайком это вынести. Оно было залеплено глиной на дне кувшина. Когда кувшин разбился, он пытался это схватить. Он убежал бы с ним. Поэтому мне пришлось… Это был несчастный случай, Донна, его рука. Клянусь тебе!

Донна взяла пакет. Она разломала его, разворачивая листы, исписанные рукой Стамно, и бегло просмотрела их.

– Та-а-ак, – протянула она.

– Все произошло случайно. – В голосе Мелы звучала мольба. – Но ведь это важная вещь, правда?

– Да. Но ты… перешла все границы. И на глазах у нее! Уйди, Мела!

Мела исчезла.

Принесли широкую столешницу. На нее осторожно положили Тэма. Теперь он уже начал стонать, его била дрожь. Тело сотрясалось в конвульсиях. Две охранни-цы унесли его в храм. Донна медленно подошла ко мне и встала на колени, чтобы наши глаза оказались на одной высоте.

– Думаю, мы спасли его, Йалин.

– Спасли? – крикнула я ей в лицо. – Вы уничтожили его! Гончар без руки! С таким же успехом вы могли бы убить его, да так и следовало поступить! Дайте ему уйти в хранилище-Ка. Это единственное место, где он теперь может быть гончаром – в своей памяти!

– За ним будет хороший уход, и он поправится. – Ее лицо искривилось. – Лучше бы ему поправиться.

У меня будут вопросы к нему – к нему и к ученому Стамно. Я не стану беспокоить тебя такими пустяками, моя жрица. Тебе есть чем занять свой ум, «Красотке Джилл» пора отчаливать. – Ей стоило больших усилий сохранять спокойствие. Ее трясло. Она боялась. Боялась реакции Чануси на случившееся? Или ее ярости, когда она узнает, почему все это произошло?

– Никуда я не поеду, тупая ты свинья! Жалоносица сраная!

– За ним будут присматривать наилучшим образом. Клянусь Книгой! Я понимаю, что он значит для тебя, Йалин. Мы, может, даже сумеем приладить ему к запястью что-нибудь наподобие шпателя.

– Шпателя? Может, вообще совок ему прибить?

– Тебе будут все время самым подробным образом докладывать о его самочувствии. Мела будет наказана. Ее вышвырнут из храма. И из гильдии тоже! Я обещаю, она никогда больше не будет плавать. Но ты должна плавать, Йалин, – во имя всех и каждого.

К своему изумлению, я увидела, что она плачет. Она притянула меня за плечи и нежно обняла. Я ощутила ее соленые слезы на своих щеках. Я так удивилась, что даже не плюнула в нее, не зашипела и не укусила.

Я почувствовала, что мои глаза тоже наполняются слезами, и через мгновение уже рыдала сама как ребенок, которым я ведь и была. Пэли не было рядом, чтобы утешить меня. Но я знала, что никогда бы и не расплакалась вот так перед Пэли, потому что та была моим товарищем. Я не расплакалась бы даже перед собственной матерью. Однако с Донной это оказалось возможным. Почему? Не потому ли, что я, собственно, предала Донну. И теперь не нашла ничего лучшего, как утешить ее, в свою очередь принимая ее утешения?

– Я еще не решила, – шмыгала я в ее рыжие волосы.

– Если не хочешь ехать, малыш, – бормотала она, – шхуна тебя подождет. Мы все тебя подождем. Весь мир тебя подождет.

Разумеется, это означало только, что я отправлюсь в плавание согласно расписанию. И никакой мир не будет меня ждать. Ни наш, ни любой другой.

– Йалин! – Это был голос папы.

– Донна, – прошептала я, – то, что я сделала, я сделала потому, что хотела как лучше, без злого умысла. – Я осторожно высвободилась из ее объятий; она с неменьшей осторожностью позволила мне это сделать.

– Конечно, ты хотела как лучше, – пробормотала она в ответ. Грустно? Испуганно? Я уже не знала ничего.

– Йалин! – Папа прошагал через зал, огибая лужи крови и переступив через мачете. – Я только что услышал о Тэме. Это ужасно. Отвратительно. Бедный парень! Я обещаю тебе, что позабочусь о нем. Я не позволю ему впасть в отчаяние. Я помогу ему снова обрести целостность духа по крайней мере.

– Спасибо, папа. Но я отплываю завтра. Тебе не надо беспокоиться на этот счет.

Судя по виду, это его ранило. Но он сказал просто:

– Ты там присматривай за мамой, хорошо? Ради меня! Пока я тут присмотрю за Тэмом!

– Если смогу, папа. Если смогу. Это не так просто – присматривать за людьми, когда у них ветер в парусах.

– Мне ли этого не знать, – услышала я тихие слова Донны.

Мы все были очень бережны друг с другом. Мы все так или иначе пострадали, но у нас было достаточно сил переносить свои страдания. В отличие от Тэма, чья рана была самой жестокой.

К вечеру состояние Тэма стабилизировалось. Он уже не был на грани жизни и смерти. Не было угрозы, что он потеряет остальную часть руки, если ткани омертвеют. Жгуты сняли.

А Стамно как сквозь землю провалился. Никто не мог найти его – и никто в это утро не видел, как он ушел. Оставалось предполагать, что он затаился где-то на галерее, ожидая, пока его агент «купит» последний кувшин с рукописью. Должно быть, он услышал шум и удрал, перебравшись через садовую стену, хотя он не выглядел таким уж атлетом.

Или он ухитрился улизнуть еще раньше? Может, он намеревался удрать, как только заполучит последнюю страницу книги? Я не знала. Но и не желала давать никакой информации о Стамно, что пришлось очень не по душе Чануси. Я не сказала ни слова о печатниках Гинимоя, об Искателях Истины или о женщинах из предместий Порта Барбры.

Она ушла с оригиналом «Книги Звезд». Я сама отдала ей книгу, прежде чем она конфисковала ее. Книга погубила Тэма; я не хотела ее больше. Не нужна мне была эта рукопись. Да и копия, где бы та ни была и в которой не досчитывалось всего нескольких последних страниц, что не так уж много и значило.

На следующее утро произошло неловкое прощание с Тэмом. Он лежал в своей комнате мертвенно-бледный и такой одинокий, хоть мой отец и сидел рядом.

Он заставил себя сказать:

– У меня всегда было слишком много костей, Йалин. Всегда, правда?

Я не знала, он просто храбрится или помешался. И не знала, что лучше. Я поцеловала его в лоб и убежала наверх, откуда меня с почестями доставили на пристань высоко сидящей на сиденье, пристегнутом ремнями к рейкам.

Мы погрузились на корабль: я, Пэли, мама и охрана. Донна тоже – теперь мой походный мажордом. Она-то отправлялась в плавание явно испытывая облегчение. Пока мы заканчивали погрузку, Донна все время поглядывала на берег, будто боялась, что Чануси в самый последний момент переменит решение и оставит ее на берегу.

В это утро дня ро было солнечно и ветрено, хотя к обеду солнце и начнет припекать. У речного воздуха был запах свободы и надежды. Я сразу же высмотрела первую плотину Тэма. На таком расстоянии от берега она была едва различима: просто тонкая линия, окаймляющая реку, рядом с наспех построенной хибаркой смотрителя.

Я представила, как вода постепенно, неделя за неделей, будет просачиваться через нее и постепенно заливать открытую глину.

Я поторопилась найти Донну и приказала ей послать сообщение Чануси насчет того, что обе плотины непременно должны содержаться в порядке, даже если всем будет казаться, что Тэм никогда в жизни больше не сможет сделать ни одного горшка. Даже если Тэм потребует, чтобы они затопили залежи глины. Даже если он покинет Пекавар и уйдет домой.

И никто, кроме него, не должен использовать эту глину.

Часть вторая
ШЕФ-ПОВАР ВОЛШЕБНОГО ДВОРЦА

Гинимой показался мне еще более грязным и задымленным, чем в прошлый раз, когда мы заходили сюда. Во время войны его бесчисленные мастерские работали с большой интенсивностью, и с наступлением мира многие производства продолжали получать прибыли испытанным способом, только со свежим притоком сил и капитала. Кроме того, чтобы использовать мощности переоборудованных цехов, начались поиски новых путей развития промышленности.

Стали развиваться новые направления в металлургии и кузнечном деле. Были получены новые химические соединения, а также новые композиции на основе уже известных веществ (в основном зажигательные смеси и взрывчатые вещества). Из угля и других горных пород получали газы. Проводились испытания.

Главным образом испытания велись в воздухе – легко можно было унюхать их результаты. И увидеть тоже. Тот воздушный шар, который украсил нашу Большую регату, был сделан как раз в Гинимое. Во время нашей стоянки здесь шли испытания другого воздушного шара, который также накачивали нагретым воздухом. Из его пассажирской корзины выступали деревянные «лопасти». Приводимые в движение сжатым воздухом, лопасти со свистом вращались – это усовершенствование позволяло шару двигаться против ветра, хотя и довольно медленно. Конечно, такой способ управления не мог быть очень надежным. Однажды я видела, как по дымному небу шар несло ветром по направлению к реке, а лопасти не вращались. Потом вдруг мерцающее пламя над корзиной погасло и воздушный шар стал быстро падать. Но перед самым столкновением с землей пламя снова взметнулось, и шар удержался в воздухе, из корзины выбросили веревку с якорем, который успел зацепиться за крышу дома.

И все же из всех отраслей промышленности меня больше всего интересовала отливка типографских шрифтов. Пока я руководила тем, что получило название «контакт с Червем» – священным питьем порций черного течения, – Пэли занималась поисками в городе. (Можно считать, что я тоже находилась в городе. Но на самой окраине. Потому как у мужчин не было возможности подняться на борт «Красотки Джилл», для меня поставили палатку на пристани, так же как в Ганга и у Ворот Юга.)

Я безуспешно пыталась отговорить Пэли от попыток подражать акценту жителей Порта Барбры – они пришепетывали, смягчали и проглатывали согласные, будто не договаривая слова. В минуты волнения у нее это не получалось; и потом, ведь комплект шрифта заказывал Стамно, а не какая-то женщина из Барбры. (По крайней мере так он утверждал.) Но идея маскировки пришлась Пэли очень по вкусу. Она закуталась длинным шарфом, накинув его на голову на манер барбрианского капюшона, и шныряла по улицам Гинимоя, нацепив на лицо маску. Я уверена, что в таком наряде она, наоборот, выделялась из толпы, как нарост на гладком стволе дерева К тому времени как мы оказались в Гинимое, лето было уже в разгаре. Здесь не было так жарко и душно, как на самом юге, однако воздух был почти неподвижен. Солнце постоянно затягивала пелена смога, который прижимал к земле горячие испарения плавилен, поэтому температура была выше, чем обычно в это время года.

Правда, некоторые местные жители носили тонкие муслиновые маски, чтобы не дышать сажей, и прятали волосы под чепцами и сетками. Однако таких чудаков было мало. Судя по тому, как на них косо поглядывали, не всем в Гинимое нравилась эта новая мода. Очевидно, предполагалось, что достойным гражданам Гинимоя следует с удовольствием дышать пыльным воздухом. Они должны ковырять пальцем в носу и потом слизывать грязь. Не слушая моих увещеваний, Пэли отправилась в разведку, обмотав физиономию шестью слоями шерстяной ткани.

Место обитания кузнеца, с которым Стамно, по его словам, заключил тайное соглашение, образно говоря, тоже было обмотано шерстью. Не имело особого смысла считать, что Стамно лгал, но, ввиду внезапного исчезновения нашего ученого, умнее было бы это проверить. Целую неделю Пэли потратила на поиски, но все время попадала пальцем в небо.

Вечером того дня, когда я наблюдала аварийное снижение воздушного шара, она проскользнула в мою каюту. Она была закутана по самую макушку.

– Пэли, ну ты и балда! Хочешь, чтобы весь корабль видел, что ты бродишь в таком виде?

Из-под шарфа послышалось озорное хихиканье. Она разоблачилась, радостно улыбаясь:

– Не бойся, я закуталась лишь у двери твоей каюты. Надо же было ввалиться во всей красе. Потому что… я нашла!

– Нашла?

– Точно. Сегодня я осмотрела район Феррами. Это в окрестностях озера, в которое сбрасывают промышленные отходы. В ту сторону город разрастается очень быстро, Червь знает почему, хотя, думаю, некоторые умники скорее всего нашли способ использовать жидкие отходы. Я заметила там большие баржи с черпалками, цепями привязанные к буям…

– Ладно, ладно, так что случилось?

– Ну вот, я старательно хитрила. Я не задавала лишних вопросов, чтобы не привлекать внимания. Я нашла парня у линии очистки. Его зовут Гарруп, и его маленькая фабрика колотилась, как любящее сердце, штампуя и так и этак горячий металл, выдувая вентиляторами клубы испарений, прямо будто дышала… Как бы то ни было, я сделала вид, что я из Барбры и направляюсь домой на нашей «Красотке Джилл». Это просто на случай, если Гарруп вдруг появится здесь за своим глотком течения, найдет меня на борту и удивится.

Я наплела ему, что Стамно действовал как наш агент – мы, мол, барбрианская компания – и что мы забеспокоились, когда он удрал с нашими денежками, и с тех пор ничего о нем не знаем. Это все для того, чтобы вытянуть из него, слышал ли он о Стамно в последнее время; но он не слышал. Так вот, Гарруп клялся, что он уже две недели назад отправил в Барбру новый комплект шрифта. Тут немного неловко получилось, потому как выяснилось, что Стамно заплатил вперед только половину стоимости, и теперь Гарруп ждет остальное – от меня. Но я сказала, что мы заплатим, только когда убедимся, что шрифт доставлен. И ты знаешь, чем Стамно платил?

– Наличными?

– Нет, алмазами. Массой мелких тамбиматских искрюшек. Ну, на самом-то деле они не такие уж ценные. По-моему, их здесь используют как наконечники для сверл. Как алмазы они недорого стоят. Но и не так уж дешево. За работу можно расплатиться.

– Значит, все это правда. Уже легче. Теперь остается надеяться, что Стамно все-таки сохранил рукопись.

– Ему должно было хватить смекалки пойти сначала в Ганга или в Веррино. Гильдия наверняка разыскивает его на всех сухогрузах, идущих из Пекавара.

– Я уверена, что он предусмотрел это. Но послушай, Пэли, ты говоришь, что он платил тамбиматскими алмазами. Где он достал их?

– Может, у этих своих женщин из секты? Он говорил, что они процветают за счет богатых клиентов.

– Да, но в Барбре дороже всего ценится древесина.

– Вряд ли он смог бы вынести с собой пару кордов дерева с рубиновыми прожилками.

– Хм… сомневаюсь, что для того, чтобы сверлить дыры в слоновой кости, нужны алмазы. Так почему и откуда искрюшки? Думаю, в Тамбимату тоже должны быть приверженцы культа или по крайней мере Искатели Истины.

– Есть такие данные. Мне удалось выудить из Гар-рупа имя так, что он не понял, что я его не знаю. Имя женщины, которой он послал комплект шрифта в Барбру. Ее зовут Пира-па.

– Как?

– Это тамбиматское имя. Когда я рыскала по Тамбимату за этим своим браслетом змейкой, – помнишь? – я обратила внимание на имя на вывеске мастерской гранильщика, очень похожее на это. Пира-ста, вот. Странное имя, оно мне запомнилось.

– Это может быть и барбрианское имя.

– Может. Но тут явно есть связь. Странные вещи заводятся в дебрях южных джунглей, Йалин, а потом расползаются, как сорняки по грядкам.

Мы едва услышали быстрый стук в дверь, и раньше, чем мы успели среагировать, в комнату шагнула Донна. В руке она держала письмо.

– Это тебе, Йалин. Наилучшие пожелания от хозяйки порта. А это от отца. Здесь и для твоей мамы тоже.

Однако почта быстро нас догнала. До этого мне приходилось полагаться на сообщения от Чануси с заверениями, что Тэм поправляется; неизвестно, правдивыми они были или ложными.

Донна ждала. И я ждала, пока она не уйдет. Лишь после этого я надорвала конверт и достала письмо.

Папа подтверждал, что у Тэма все более-менее в. порядке с телом и довольно неплохо с духом. Он отказался от дурацкого предложения Чануси прикрепить деревянную лопатку к культе, чтобы он мог формовать глину. Однажды ночью Тэм разрыдался на груди у отца; разумеется, я никогда не подам виду, что мне это известно. Казалось, слезы смыли горечь с его души. На следующий же день он вместе с отцом отправился к плотинам. Когда я прочла это письмо, я поняла, что Тэм быстро становился сыном, которого папа потерял в Капси. Они вместе привезли на повозке бочки с глиной.

Тэм, однорукий гончар, снова приступил к работе. Однако он отказался от гончарного круга. Вместо этого он, беззаботно поругиваясь, стал лепить фарфоровые руки. Руки, тянущиеся вверх. Руки, держащие цветы флер-адью. До сих пор все вылепленные им руки оказывались никуда не годными. Но он убежденно говорил, что непременно вылепит прекрасную фарфоровую руку, которая бы розовела, как живая плоть, и казалась абсолютно настоящей при свете ламп.

Папа считал это здоровым творческим порывом. У меня такой уверенности не было, хотя я и пыталась поверить в это.

Должно быть, у меня не получилось. Той ночью мне приснился полдень, когда Тэм прибыл в Пекавар. Во сне я снова встречала его на пристани. Но когда он шагнул ко мне по трапу (налегке, без багажа), рука, которую он протянул для приветствия, оказалась фарфоровой, вплавленной в живое запястье. Когда я пожала эту руку, она разлетелась на дюжину осколков, которые со звоном разлетелись по плитам причала.

В Гинимое мы простояли целых четыре недели. Причина заключалась в том, что здесь, казалось, люди не так рьяно, как в том же Ганга или Воротах Юга, стремились наглотаться течения и получить пропуск в хранилище-Ка. Конечно, какое-то количество жителей пришло к нам. Но большинство попросту нас проигнорировали. И пожалуй, с их стороны это было глупо.

Хозяйка пристани Гинимоя объясняла такое преобладанием в обществе Гинимоя нравственной установки на практическую целесообразность, привычкой рассчитывать на свои силы, веру в реальные, осязаемые вещи. Так, большая часть металлических частей судовой оснастки – якоря, кольца тросов, лебедки и насосы – была изготовлена в Гинимое. Хотя в действительности весь экспорт Гинимоя зависел от реки, местное общество полагало, что все речные дела держатся на гинимойских производствах. Поэтому для мужчин Гинимоя пить течение из «нефтепровода» (как назвали его местные острословы) было все равно что хлебать трюмную воду.

Это беспокоило гильдию реки, потому что, если разум большинства мастеров окажется сожжен, некому будет лить и ковать железо. Именно из-за этого мы стояли до тех пор, пока поток посетителей не иссяк окончательно. Только тогда объявили отплытие.

В Сверкающем Потоке останавливались только на неделю; в Баю тоже. В обоих этих городах мы встретили такой прием, какой и ожидали.

И вот еще через некоторое время мы пришвартовались к каменной пристани в Джангали.

Интересной деталью, о которой стоит упомянуть, описывая стоянку в Джангали, было странное поведение мамы; это касается того язвительного старого знакомца, которого я прежде назвала «усачем», но у него было и настоящее имя – Петрови.

Катализатором развития отношений между мамой и Петрови (словечко «катализатор» я подцепила в Гинимое) послужил не кто иной, как смуглянка Лэло. Вы, наверное, помните Лэло и ее нареченного Киша – парочку, что путешествовала в Джангали на борту «Шустрого гуся», это они подняли тревогу, когда я спасала от падения отравленную наркотиком Марсиаллу. Спустя год я уже жалела Киша, потому что мама Лэло оказалась чересчур уж властной особой.

Лэло неожиданно появилась в палатке на пристани на следующий же день нашей стоянки. Она висела на руке «усача» (которого я буду дальше называть Петрови), и прежде всего надо сказать, что я ее не узнала, хотя Петрови узнала сразу.

Пока я исполняла обязанности хозяйки, Лана заботилась о бесперебойной доставке новых порций течения, а мама пыталась навести хоть какой-то порядок в толпе желающих сделать глоток.

А толпа была такая, я вам скажу! И Петрови с девицей, повисшей на его руке, не проталкивался вперед, а очень долго стоял в стороне и наблюдал за мной. Когда толпа поредела, мама попыталась провести их вперед. Но женщина и не подумала сдвинуться с места, вместо этого она завела с мамой непринужденный разговор. Петрови тоже пришлось поучаствовать, сначала он был раздражен, как мне показалось, но дальше становился все более и более галантным.

Сейчас эта молодая женщина была стройной, гибкой и мускулистой. Я ожидала, что Лэло сильно раздастся за это время. Она ведь стала матерью. Она остепенилась, и это под эгидой глубоко удовлетворенной родительницы, которая выражала надежду, что Лэло родит по меньшей мере троих детей одного за другим. А еще я вспомнила, как Лэло болтала о том, что грибной наркотик не добавляет сексу остроты. Хотя она щебетала достаточно невинно, я помню – как бы это сказать? – что какие-то ее интонации вызвали у меня определенные подозрения.

Наконец мама проводила ко мне Петрови и женщину. К этому времени почти все разошлись, а новых посетителей пока не пускали; близилось время обеда.

– Я думаю, ты вспомнила этих двоих из былых времен, – сказала мама. – Это Петрови, а это Лэло.

– Лэло! – воскликнула я, наконец узнав ее.

– Да, это я. – Маленькая смуглая женщина повернулась кругом, будто демонстрируя великолепный наряд. На самом деле на ней была пятнами выгоревшая когда-то ярко-красная блуза и мешковатые штаны, заправленные в башмаки с вилкообразными носами.

Тут я поняла, что передо мной прежняя Лэло и что она действительно горда своими лохмотьями – своей рабочей одеждой – и собой в них, окрепшей и постройневшей.

– Ты стала джеком джунглей! Конечно, во время войны, пока мужчины были далеко!

– И после войны, и еще долго им останусь. Я рада этому. Это весело. Через десять лет я могу уйти в отставку. – Она сжала руку Петрови. Тот заскрипел зубами. – У нас и раньше бывали женщины-джеки, – добавила она. – Но теперь их стало больше.

Снова скрежет. Петрови терпел.

– Мужчины гильдии джеков понесли большие потери. Лэло стала большим начальником. Она в Совете и взлетает на вершину хоганни быстрее, чем резиновый мяч.

– Поразительно, – сказала я. – А что с Кишем?

– А, он вполне счастлив, занимаясь воспитанием нашего ребенка. У нас один.

Очевидно, амбиции мамы Лэло стать бабушкой многократно не оправдались. Как ни посмотреть, Киш всюду оказался неудачником, – разве что предположить, что его самого такое положение устраивало.

– В этом нет ничего плохого, – сказала Лэло, будто читая мои мысли. – Что до меня, то я в джунглях родилась и выросла. Было бы жестокостью заставлять Киша лазить по деревьям. Помнишь, как мы поддразнивали его? Мы с Кишем все решили вместе, разумеется.

Без сомнения, так и было. Вероятно. Хотя Кишу не было нужды ревновать к Петрови. Повисая на руке старшего лесного джека, Лэло укрепляла профессиональные отношения – ни больше ни меньше, как она втолковывала дома. Вероятно.

Только сейчас Петрови мягко, но настойчиво сам отцепился от Лэло. Повернувшись к маме, он сказал, поклонившись:

– Мадам, я буду счастлив, если вы будете чувствовать себя в нашем городе как дома. У нас есть чудесный источник, который называется…

– Джингл-Джангл, – мама кивнула. – Я читала о нем.

– Я могу заверить вас, что днем он не слишком бурный.

Мамины глаза заблестели; и я поняла, что она намеревается повторить мои собственные приключения.

– Мне будет очень приятно.

– Возможно, Лэло и Йалин. предпочтут разогреться воспоминаниями о былом, – предположил Петрови.

– Для начала мы разогрелись бы чем-нибудь другим! А джека разогреть не так-то просто.

Петрови улыбнулся:

– Все хорошо в меру.

– А я вот люблю выпить, – выдохнула Лэло. – Если начну, то и остановиться не могу. Но мне сегодня до конца дня лазить по деревьям. Так что пока и глоток течения за выпивку сойдет.

Это ей предоставили самым надлежащим образом. После чего Лэло удалилась, одарив меня на прощание ободряющей улыбкой, и мама тотчас заняла ее место, вцепившись в руку Петрови. Тут я задумалась, а на что этот Петрови вообще способен?

Едва вернувшись на судно, я срочно переговорила с Пэли:

– Дорогая, ты бы не хотела прямо сейчас прогуляться к Джингл-Джангл?

– Только попробуй остановить меня!

– Мама пошла туда с джеком, о котором я тебе говорила: с тем, усатым.

– Ты намекаешь, что он тут важная шишка?

– И это тоже. Его зовут Петрови. Я хочу знать, что за игру он затеял. Ты не могла бы понаблюдать за ними издали?

– Я буду в своем шарфе. Они меня ни за что не заметят!

Пэли вернулась с докладом, когда уже наступила ночь, гораздо позже самой мамы.

– Ну?

– Они замечательно провели время! Правда хорошо. Твоя мама с Петрови были в Джингл-Джангл целых два часа. Они не пили без меры, но к тому времени, когда уходили, были прилично навеселе. Они то и дело старались как будто невзначай коснуться друг друга, словно люди, которых сильно влечет друг другу, вот…

– Я представляю.

– Вот, а потом Петрови повел маму к себе домой. По крайней мере, я решила, что это его дом, а не просто крыша на одну ночь. Они прошли мимо Джей-Джей-Холла, потом свернули направо в переулок Плотников, потом…

– Пэли, я не собираюсь навешать его. Что дальше?

– Они провели там около трех часов. Потом твоя мама ушла одна, а я осталась побродить вокруг и посмотреть, не помчится ли куда-нибудь Петрови. Но он не помчался; поэтому я и вернулась так поздно. Это не такое место, куда можно незаметно подобраться и заглянуть внутрь. Дом расположен на джек-дереве, на втором ярусе, так что я на самом деле не знаю, что происходило внутри.

– Но мы можем предположить, чем они были заняты?

Пэли почесала в затылке:

– Пожалуй. Когда твоя мама выходила, волосы у нее были растрепаны, и такое выражение лица… Словно кошка, вдоволь полакавшая сметаны.

– Хм… интересно, как чувствует себя моя утомленная мама?

– Ну, меньше всего она выглядела утомленной.

На следующее утро я распорядилась, чтобы нам с мамой накрыли завтрак на двоих.

– Ну и как тебе Петрови? – спросила я между прочим.

– Он энергичный спарринг-партнер. В споре, я имею в виду. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Тоща как твой папа всегда был таким мягким, да? И это его положительное качество. Но все мужчины разные, Йалин. Я, конечно, ни от кого из них не в восторге, и всякий раз, когда мой новый друг осмеливался спросить о каком-то секрете, который у жрицы Йалин, возможно, имеется в запасе, я находила для нас более интересное занятие. Если он открывал уши, я «затыкала» их языком. Фигурально, говоря, конечно.

– Конечно, мама.

– Не то чтобы я даже намекала, что это может быть за секрет! Он не имел никакого понятия об этом – хотя, надо сказать, казался сочувствующим. Этому, а также и мне. Надо отдать ему должное, мое постоянное замалчивание этого вопроса, – тут она очень тщательно выбирала слова, – не вызывало напряжения, он оставался по-прежнему очень любезным. Если бы было иначе, я, наверное, разочаровалась бы в нем. Наверное, я бы стала думать, что он использует мать, чтобы поухаживать за дочерью. Это было бы возмутительно, правда?

– Я рада слышать, что ты получила удовольствие.

– О, это правда. Мне было очень хорошо с ним. Хотя, по-видимому, какие-то тайные намерения у него все-таки имелись. Думаю, мне не стоит с ним больше встречаться. Это может наскучить.

О боже. У мамы было время поразмыслить над событиями вчерашнего дня и увидеть их в новом свете – она разглядела мелочи, на которые она вчера закрывала глаза. И сейчас обвиняет меня. Дескать, из-за меня ее свидание с Петрови оказалось лишено милой непосредственности!

– Между прочим, – добавила она, – я заметила Пэли, она пряталась возле Джингл-Джангл. Ей не удалось быть совсем незаметной.

О боже дважды.

– Посмотри на это с другой стороны, мама. Если Петрови ничего не хотел…

– Тогда он не захотел бы и меня? Очаровательно.

– Нет, я имела в виду… – Я замолчала. Я была готова проглотить язык.