Текст книги "Звездный корпус"

Автор книги: Йен Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Глава 5

20 июня 2138 года

Корпус морской пехоты США, Центр по подготовке новобранцев

Остров Пэррис-Айленд, Южная Каролина

02:15 по восточному поясному времени.

– А теперь я хочу, личинки, чтобы вы вылезли из моего автобуса… Пошел! Пошел! Пошел!

В каком-то сонном отупении Джон споткнулся и чуть не полетел со ступеньки. Новобранцы толкались, выбираясь из битком набитого автобуса, немало повидавшего за свою долгую жизнь, который в середине ночи забрал их в Чарлстоне. Водитель – сержант морской пехоты в пятнистой форме цвета хаки, всю дорогу от Чарлстонского аэропорта хранил зловещее молчание, не делая никаких попыток заговорить. Именно он сейчас орал на новобранцев и чуть ли не пинками вышвыривал их с сидений и строил в шеренгу. Над головой сияли огни, по бетону в колдовском танце скользили тени. Света было достаточно, чтобы увидеть нарисованные следы, образующие ровный длинный ряд.

Здесь их поджидал еще один сержант. Этот стоял, подбоченясь, и на голове у него красовалась печально известная кепка Медвежонка Смоки.[42]42
  Медвежонок Смоки – символ Службы леса, симпатичный медведь с лопатой, в джинсах, кепке и униформе лесника. Похожую форму носят патрульные офицеры полиции, которые любят устраивать на дорогах засады для американских любителей быстрой езды…


[Закрыть]

– Стать в строй! В строй, я сказал, черт подери! Ноги – на следы! Стать по стойке «смирно»!

Толпа штатских, пихаясь и толкаясь, выстраивались вдоль линии. Каждый делал все возможное, чтобы изобразить стойку «смирно»… или то, что сам под этим подразумевал. Все прошедшие месяцы вожделенное обучение в Корпусе морской пехоты США сводилось к загрузке наставлений по боевой подготовке, после чего следовала бесконечная практика перед голоэкранами Е-центра. Следы были нарисованы так близко друг к другу – так близко, что каждый рекрут оказывался стиснутым между стоящим справа и слева, спереди и сзади, впрессованным в монолитную безликую массу измотанных представителей человечества.

– Йезус, Гуань-ин[43]43
  Вернее, Гуань-ин-пуса – китайский вариант имени Бодхисаттвы Авалокитешвара, воплощения «великого милосердия и сострадания». Чаще всего изображается в виде изящной красавицы с ребенком на руках, одетой в ниспадающую белую мантию, или с шестью руками и одиннадцатью лицами, которые образовались от сочувствия к страданиям человечества.


[Закрыть] и Будда! – орал второй сержант. – Я просил новобранцев, а нам прислали это! Да, командир будет в восторге!

Вытянувшись в струнку, Джон стоял в строю, вперив взгляд в шеренгу букв на измызганном сером боку автобуса, и старался сложить из них слово «ПРАВИТЕЛЬСТВО США», пока сержант шествовал перед строем. Ночной воздух был тяжелым, при каждой выдохе вокруг лица возникало плотное облако влажного пара, который оседал на носу и бровях.

Сержант, который ехал в автобусе, прохаживался вдоль шеренги, поглядывая на усталых заспанных новобранцев.

– Вы! Подравняться! Плечи развернуть! Выбросить сигареты и жвачку. И ты тоже! Да, ты, личинка! Хватит пялиться по сторонам! Смотрите прямо перед собой, или я лично выдеру ваши рачьи гляделки и съем на завтрак!

Джон был совершенно уверен, что знает, на что идет. Мать охотно рассказывала ему о буднях Корпуса. Дезориентация, смущение, тщательно отмеренная доза страха, лишение сна – все это должно было уничтожить в них штатского и создать морского пехотинца. Кто предупрежден, тот вооружен. Теперь Джон, кажется, был готов к любому раскладу. Он был настоящим Гарроуэем – и по фамилии, и по крови.

По правде говоря – как бы он хотел, чтобы Линнли была здесь! Но она полетела из Тибулона прямо в Чарльстон, в то время как Джон сначала отправился с матерью на север, в Сан-Диего, а затем в Солтонском космопорте сел на Суб-О. Они планировали встретиться вчера в Чарлстонском скайпорте, но всех женщин-новобранцев сразу же согнали вместе и отправили в какое-то другое место. Что касается Джона, то он и глазом не успел моргнуть, как уже трясся в старом автобусе в компании тридцати семи юношей. Тридцать восьмым был тот самый неразговорчивый сержант.

Теперь сержант снова нарушил молчание.

– ОТ имени генерал-майора Филиппа Р. Дельфлора, командующего нашим подразделением… и ОТ имени Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов Америки… ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ОСТРОВ ПЭРРИС-АЙЛЕНД!

Неизвестно, каким образом его собственные барабанные перепонки выдерживали этот зычный рев. Возможно, это было результатом ежедневной практики, а может быть, врожденной способностью.

– Я – старший сержант Севицки, и здесь мне будет помогать сержант Хеллер. Я буду прост и краток, чтобы дошло даже до ваших зачаточных мозгов. Это МОЙ остров, МОЙ Корпус и Я отвечаю за вас, личинки! Сегодня вы начинаете курс подготовки рекрутов Корпуса морской пехоты США, который продлится двадцать одну неделю. Это место общеизвестно как учебный лагерь новобранцев. Здесь вам НЕ дома. Вы НЕ в школе, НЕ в вашем квартале и вообще НЕ в том в мире, который когда-то знали. В течение ближайших недель вы обязаны выполнять ЛЮБОЙ приказ ЛЮБОГО морского пехотинца. Чтобы не возникало путаницы, имейте в виду, люди: вы пока НЕ морские пехотинцы. Вы – РЕКРУТЫ. Каждый из вас должен заслужить право носить звание американского морского пехотинца. Для этого от вас требуется доказать вашим офицерам, вашим инструкторам, вашим товарищам, что вы достойны носить эту форму и это звание. Поняли, рекруты?

Ответом была невнятная разноголосица.

– Да!

– Да, сэр!

Кто-то даже ляпнул «конечно».

Севицки взорвался.

– КОГДА вы открываете свои рты, САМОЕ первое слово, которое вы произносите, должно быть слово «СЭР»! И САМОЕ последнее слово, которое произносят ваши ничтожные рты, должно быть слово «СЭР»! ПОНЯТНО?

– Сэр! Да, сэр! – на этот раз ответ прозвучал еще более сумбурно и нерешительно.

– Нет, нет и нет! – Севицки выпучил глаза, его лицо побагровело, и на миг Джону испугался, что сержанта сейчас хватит удар. – Вы что, народ, не понимаете, что это АРМИЯ, черт подери?! Когда я спрашиваю, поняли вы меня или нет, или когда я отдаю приказ, правильный ответ такой: «Сэр! Есть, сэр!» или «Сэр! Так точно, сэр!» Поняли меня?

– Сэр! Есть, сэр!

– «Есть» означает: «Понял и обязуюсь выполнить». Поняли?

– Сэр! Есть, сэр!

– Что? Не слышу!

– Сэр! Есть, сэр!

– Еще раз! Громче!

– Сэр!!! Есть, сэр!!!

Сержант приложил ладонь к уху.

– Чего-чего?

– СЭР! ЕСТЬ, СЭР!!!

– ТЫ! – он внезапно повернулся, и его указательный палец замер в дюйме от носа какого-то перепуганного новобранца, который стоял через два человека справа от Джона. – Как твоя фамилия?

– Сэр! Х-холлингвуд, сэр!

– Голливуд? Да неужели?

– Сэр…

– Покажи мне, как пугают в Голливуде!

– С-сэр!.. Есть… Что?

– Сделай мне страшную рожу! Знаешь, как делают страшную рожу? Вот так! А-р-р-р-ррр! Теперь ты!

Глядя прямо перед собой, Джон мог только представлять, что начинается, но когда новобранец испустил душераздирающий вопль, вздрогнул.

– Ха-ха-ха, как страшно! Очень впечатляет, Голливуд! Упасть! Десять отжиманий!

Рекрут рухнул как подкошенный.

– Черт подери, ВСТАТЬ, Холливуд! Что я только что сказал?

– Сэр, я…

– КОГДА Я ОТДАЮ ПРИКАЗ… ты должен отвечать: «Сэр, есть, сэр!» Понял меня?

– Сэр! Есть, сэр!

– Что это такое? Ни слова не расслышал!

– Сэр… Есть, сэр!!!

– Теперь упасть – и двадцать отжиманий!

– Сэр! Есть, сэр!

Пока новобранец отжимался – вернее, пытался отжиматься в том темпе, который задавал стоящий рядом «медвежонок Смоки», Севицки снова зашагал вдоль шеренги.

– Со мной поладить очень легко. Все, что вам для этого нужно – выполнять мои команды немедленно, без колебаний, без возражений. ПОНЯЛИ МЕНЯ?

– Сэр! Так точно, сэр! – шеренга отвечала все более слаженно.

– Ты! – Севицки переместился так быстро, что Джону казалось, словно сержант исчез, а через миг материализовался напротив рекрута, который стоял четвертым слева от Джона в первом ряду. Лицо снова горело, палец вытянут, как пистолет. – Твое имя?

– Сэр! Гарви, сэр!

– Грави[44]44
  Тяжелый.


[Закрыть]… что за жвачка у тебя во рту?

– Ух-х, сэр… я имею в виду, это…

– ЖВАЧКА ИЛИ НЕ ЖВАЧКА В ТВОЕЙ ЖАЛКОЙ ПАСТИ?

– Это от запаха, сэр!

– Убрать.

Гарви сплюнул запретный комочек в руку.

– И прилепи ее себе на нос.

– С-сэр?..

– СЕБЕ НА НОС, рекрут!

– Сэр! Есть, сэр!

– И пусть остается здесь, пока я не прикажу тебе ее снять! – сержант развернулся и снова обратился к шеренге. – Для остальных: сейчас вы пойдете строевым шагом – вернее, наилучшим подобием строевого шага, которое вы, болваны, способны изобразить – в направлении вот того здания позади вас. Там вы сдадите на хранение все, что с собой прихватили, в том числе всю контрабанду. В том числе: пистолеты, ножи и прочее оружие; курево, зажигалки, леденцы, еду, соду, все виды жидкости, горючей и негорючей; жвачку; все – подчеркиваю, ВСЕ – лекарства, включая болеутоляющие, способствующие улучшению памяти и средства от бессонницы; наностимуляторы всех видов, включая хаммеры и джоггеры, игровые плейеры, персональные средства связи и записывающие устройства, персональные развлекательные системы и нейронные плагины; порнографические материалы всех видов, включая голоснимки в обнаженном виде – ваших девочек, мальчиков, и – или – родителей. Поняли меня?

– Сэр! Есть, сэр!

– Меня не заботит, как и что вы собираетесь использовать в Большом мире – курить, наливать, заталкивать, лизать, пить, загружать, пинать… С теми, у кого есть электронные имплантанты, разберемся завтра. Пока вы в моем Корпусе и на моем острове, и я не желаю, чтобы вы таскали сюда всякое дерьмо!

Джон моргнул. Это касается не любой электроники, верно?

В этот момент багровое от праведного гнева лицо сержанта Севицки загородило собой весь мир.

– Ты! Как твое имя?

– Сэр! Гарроуэй, сэр!

На физиономии Севицки появилось удивление, отчего она стала чуть более похожа на человеческую. Но лишь немного и ненадолго.

– Это имя имеет здесь особое значение, рекрут! – рявкнул он. – Достаточно ли ты велик, чтобы его носить?

– Сэр!.. Я надеюсь, сэр.

– Здесь не надеются, рекрут. В дальнейшем ты не будешь говорить о себе «я», «мне» или «мой». Ты будешь называть себя «этот рекрут». Далее. Ты знаешь, кто был Гарроуэй «Пески Марса»?

– Сэр! Он был одним из моих… о… один из родственников этого рекрута, сэр.

Глаза Севицки на миг остекленели, словно он читал невидимый текст. У него точно есть имплантанты, подумал Джон.

– Судя по моим данным, твоя фамилия «Эстебан».

Похоже, Севицки мог запросить данные по любому из рекрутов прямо во время экзекуции.

– Сэр, у меня…

– ЧТО Я СКАЗАЛ?

– Ух… Сэр! Я…

– Ты – не «я»! Запомните, личинки: никто из вас – не «я»! Потому что я стою перед вами, и другого «я» здесь нет! Единственный раз, когда вы можете сказать «я» – это когда вы поняли и готовы выполнить приказ. Понял?

– Сэр… Есть, сэр!

– Каждый раз, когда вы хотите сказать о себе, вы должны говорить в третьем лице! Вы будете говорить «этот рекрут» и никогда не будете говорить «я»! Когда вы говорите о себе, вы должны говорить «рекрут», а потом свою фамилию. Я ясно объяснил?

– Сэр! Есть, сэр!

– Йезус, Гуань-ин и Будда! Ты действительно настолько туп? Ты должен говорить «Есть, сэр», только когда понял приказ и готов его выполнить! ЕСЛИ я задал вопрос, который подразумевает простой ответ «так точно» или «нет», ТЫ ДОЛЖЕН ОТВЕЧАТЬ СООТВЕТСТВЕННО! «Так точно» или «нет». Понял?

– Ух… Сэр! Так точно, сэр!

– Что-что? Кажется, я слышал какие-то посторонние звуки?

– Сэр… Так точно, сэр!

– Итак, что вы хотели мне сказать?

Так вот для чего Севицки гонял его столько времени. Утомление и дезориентация начали брать свое, и в голове стоял туман.

– Сэр! Этот рекрут сменил фамилию на прошлой неделе. Я… ух… этот рекрут взял фамилию матери… сэр.

– Ты немножко староват для этого – не так ли, сынок?

За исключением членов некоторых консервативных религиозных конфессий, женщины редко брали фамилии мужчин, за которых выходили замуж. Кроме того, с недавнего времени по достижении сознательного возраста человек имел право выбрать фамилию. Тем не менее, в западном обществе – по крайней мере, последние полвека – до четырнадцати лет мальчики носили отцовскую фамилию, девочки материнскую, а по достижении этого возраста выбирали ту, которая нравится больше. Джон уже проходил эту церемонию в церкви своего отца в Гуаймасе.

Но в законе ничего не говорилось о повторной смене фамилии, а то, что не запрещено, то разрешено. Джон мог отказаться от фамилии «Эстебан» и стать Гарроуэем. Первое, что они с матерью сделали, покинув Сонору и прибыв в Сан-Диего – это посетили нотариальную контору, заплатили взнос в двадцать нью-долларов и подписали соответствующие документы, чтобы оформить это официально. Он больше не собирался быть Джоном Эстебаном.

– Сэр… – начал Джон, еще не решив, с чего начать объяснение.

– Я думаю, ты чертов ацтланский сепаратист, который пытается прикрыться высоким именем.

Это был верх несправедливости. Обида сдавила горло и раскрылась в мозгу, как цветок.

– Сэр…

– Я думаю, ты пытаешься быть чем-то, чем не являешься. Я думаю, ты «ацти», который пытается проникнуть в мой Корпус…

– Это неправда!

– УПАСТЬ, ЛИЧИНКА! – рявкнул Севицки. – ПЯТЬДЕСЯТ ОТЖИМАНИЙ!

– Сэр! Есть, сэр!

С пылающим лицом Джон встал на ладони и пальцы ног и, пыхтя, начал отжиматься. Севицки отыскал себе новую жертву, дальше по шеренге. Второй сержант туманным силуэтом возвышался над Джоном и мерно считал отжимания. Конечно, Джон не рассчитывал, что имя чем-то ему поможет. Но ему и в голову не могло придти, что оно станет источником таких неприятностей.

Четырнадцать… пятнадцать…

Руки у него уже дрожали, когда сержант Хеллер хлопнул его по затылку и рявкнул:

– Встать, рекрут!

Группа во главе с Севицки вяло трусила в сторону здания за мощеной площадкой. Джон с трудом заставил себя подняться и побежал догонять остальных, припустил сквозь влажную ночь.

Поравнявшись с новобранцами, он не мог поверить, что смог это сделать.

Безликое сооружение из серого шлакобетона было голым снаружи, и почти пустым изнутри – там стояла только конторка с нано-этикетировочной машинкой, которую обслуживал скучный тип в штатском. Новобранцы проходили один за другим мимо конторки, протягивая левую руку, тип касался ее жезлом, и на тыльной стороны ладони рекрута на нескольких секунд вспыхивали неоново-оранжевые светящиеся цифры «1099».

– Это номер вашей учебной роты, – сообщил Севицки, – Рота 1099. Теперь это ваш адрес. То, кто вы есть и где находитесь согласно учебному расписанию. Вам придется это запомнить!

Затем новобранцев выстроили перед большим пластиковым ларем, куда они, под ястребиными взглядами Хеллера и Севицки, начали сгружать то, что сержант объявил «контрабандой». В основном это оказалась электроника на тактильном управлении и миниатюрные устройства, замаскированные под драгоценности, хаммеры, стимуляторы ощущений и тому подобное.

Кое-что этих устройств – те, что подороже – были герметично запечатаны в пластиковый пакет с именем рекрута: покидая лагерь, владелец получал обратно свое имущество. Однако электроника скоро исчезла под грудами жвачек, леденцов, порнографических картинок, упаковок с таблетками – для профилактики всего на свете, обезболивающими, стимулирующими, снотворными и улучшающими память, – распечаток из журналов и портативных телефонов. Один рекрут, крупный широкоплечий парень – по его собственному утверждению, уроженец Техаса – предъявил длинный охотничий нож, который носил пристегнутым к бедру. Он прямо и откровенно заявил, что не первый год дерется на ножах, а морские пехотинцы, как он слышал, могут выбирать себе личное оружие.

Севицки протянул руку.

– Дай-ка это сюда, рекрут, – проговорил он с неожиданной мягкостью, которая не обещала ничего хорошего, – иначе я сам заберу. И при этом могу сломать тебе что-нибудь ненароком.

Новобранец посмотрел так, словно собирался возразить… но, подумав немного, сообразил, что этого делать не стоит – к огромному облегчению Джона. Он знал, что из-за одного бузотера всей роте могут устроить веселую жизнь. Такая перспектива его не прельщала. Чтобы его покой зависел от кучки суперменов, у которых тестостерон лезет из ушей… у которых больше бравады, чем мозгов, и которым вечно приходят в голову какие-нибудь блестящие идеи…

У Джона с собой не оказалось ничего, кроме пачки журнальных карт, куда были подгружены последние выпуски «Нового времени» и «Виккан»[45]45
  Виккан, или Викка (от староангл. wicca – «ведьма» и wiccan – «сгибать») – неоязыческая религия, основанная на кельтских традициях. Почитает созидательные силы природы в образе Богини, женского начала. Рассматривает магию как искусство создавать гармоничные перемещения энергий для создания необходимых превращений. Ритуалы не каноничны и зачастую составляются индивидуально.


[Закрыть] сегодня» – он приобрел их в скайпорту Сан-Диего, чтобы было что читать в дороге. Карты полетели в контейнер, в общую кучу. Джон подумал, что этот жест символизирует разрыв со своим гражданским прошлым. Что бы там не говорил Севицки, он уже стал морским пехотинцем. Очень давно.

Наконец новобранцам приказали сесть на пол, покрытый квадратиками линолеума, и сообщили еще несколько полезных фактов.

– Слушайте, вы все. Пока вы еще не стали морскими пехотинцами. Но вы больше не штатские. Отныне вашу жизнь регулирует не Конституция Соединенных Штатов, которую вы все поклялись соблюдать и защищать, а Единый Кодекс Военного Правосудия. В течение ближайших недель вам предстоит поближе познакомиться с ЕКСП, но сейчас вы должны запомнить только три статьи этого документа. Статья 86 Единого Кодекса Военного Правосудия запрещает самовольную отлучку. Статья 91 запрещает неповиновение любому законному приказу. Статья 93 запрещает неуважение в отношении старшего по званию. А теперь ПОВТОРИТЕ! «Статья 86 Единого Кодекса Военной Справедливости запрещает самовольную отлучку!»

Рекруты повторили – вразнобой, кто громче, кто тише. Слова потонули в эхе, отразившемся от голых бетонных стен.

– Я слышал какой-то мышиный писк – или мне только показалось? – рявкнул Севицки, приложив ладонь к уху. – Что вы сказали, личинки?

«Личинки» повторили еще раз – теперь громче и более слаженно.

– Еще раз!

Через полчаса, когда от трех статей ЕКСП уже звенело в ушах, новобранцев снова подняли, построили, и вскоре они снова бежали в полутьме, в сторону соседнего здания. Там очередные скучающие типы в штатском – на этот раз их было трое – принялись обрабатывать их головы жужжащими ручными депиляторами. В конце этой операции все рекруты стояли обритые наголо, а пол был покрыт сплошным слоем волос, в котором ноги тонули по щиколотку. Джон только начал запоминать лица кое-кого из своих новых товарищей. Сейчас все они превратились в странных гуманоидов, чьи остекленевшие глаза и безволосые головы блестели в сиянии люминесцентных ламп.

Стоя по стойке «смирно» и ожидая своей очереди к парикмахеру, Джон решил, что психологически способен принять основную часть сегодняшних событий, хотя слова Севицки все еще причиняли ему боль. Истории об учебных лагерях, которые он слышал, полностью соответствовали истине. Его не беспокоили окрики и агрессивные тирады, бьющие по ушам. Говорят, в старину, каких-то пару веков назад, инструкторам запрещалось бить своих людей, употреблять оскорбительные прозвища, задевающие личное достоинство или расовую принадлежность. Запрещалось даже ругаться и искажать имена рекрутов.

Это была эпоха довлеющей идеологии, отголосок древней истории. Ситуация стремительно менялась, Америка менялась вместе с ней, и Корпусу пришлось освоить азбуку политкорректности. Новые правила требовали, чтобы к рекрутам относились мягко, с пониманием и уважением.

– Черт бы вас подрал! Эй, личинки! Хватит пялить на меня зенки, если хотите их сохранить!

Теперь эти дни канули в прошлое. В лагере ставили целью опустить всех поступивших на службу рекрутов до общего уровня, уничтожить их гражданские привычки и отношения и превратить их в морских пехотинцев. Процесс начался в тот момент, когда они, спотыкаясь, вылезли из автобуса, и продолжался непрерывно и без малейшего ослабления.

Двадцать секунд – и длинные каштановые локоны Джона исчезли в куче волос на полу. Затем последовала пробежка в другое здание. Здесь новобранцам предстояло пройти сквозь сетку лазерных лучей – так компьютер снимал размеры тела – а затем получить внушительных размеров вещмешок. С этими сумками они пошли вдоль ряда столов, где еще более скучные типы в штатском по одному бросали в раскрытую пасть сумки предметы одежды и элементы снаряжения. Сержанты стояли тут же и покрикивали: «Живее, живее». Список снаряжения включал все, начиная от «Mk-101 – Принадлежности для чистки и смазки оружия лазерного М-2120» до «Щетки для чистки обуви» и «Крема для депиляции кожи лица». В комплект униформы входили бесчисленные комплекты нижнего белья, несколько пар шорт, футболок, носок, ботинок, рабочих кепок – универсальное нечто, известное под именем БУ, то есть «боевая униформа». Все, за исключением нижнего белья и ботинок, было одного цвета – оливкового, без каких-либо вариантов.

Солнце уже поднималось над бескрайней, окрашенной серебром ширью Атлантического океана, когда новобранцы ввалились в казарму – измученные, потрясенные, обливающиеся потом. По дороге им довелось миновать казармы для временно находящихся в части, где молодые парни, высовываясь из окон, приветствовали новичков свистом, улюлюканьем и ободряющими воплями, вроде: «Эй, личинки! Добро пожаловать в море дерьма!!!»

Итак, на ближайшие несколько дней их домом становился барак – длинное узкое помещение со старомодным деревянным полом и рядами двухъярусных коек. Между койками стояли двухстворчатые серые шкафчики.

Здесь рекрутам снова приказали сесть на пол и прослушали длинную и подробную лекцию об основах странного языка, на котором им отныне предстояло говорить. Для начала, они сидели не на полу, а на палубе. Полагалось говорить не «верх», а «потолок», не «дверь», а «люк», не «лестница», а «трап», не «кровать», а «койка». Люди носили не «штаны», а «брюки», не «кепку», а «головной убор». Соответственно, подняться «наверх» переводилось как «на палубу», спуститься вниз – «под палубу». Место, где они сейчас находились, именовалось «спальным помещением». Помещение в дальнем конце помещения, отделенное перегородкой, где помещался офис инструктора по боевой подготовке, назывался ютом. Душевая находилась на носу. Все остальное размещалось не просто слева и справа, а слева и справа по борту.

Похоже, не существовало вещей, для которых в морской пехоте не было бы особого названия. И да поможет Богиня тому, кто по ошибке или забывчивости перейдет на язык штатских!

Инструктаж продолжался около часа. Затем от теории перешли к практике. Рекрутам указали их личные койки и вежливо объяснили, как их заправлять, как складывать одежду и экипировку, которые им выдали. Наконец молодым людям приказали раздеться, одеть банные шлепанцы, взять полотенце в левую руку, а мыло – в правую. В таком виде они строем направились в душевую… то есть на нос.

– Вперед, барышни! И покажите полную боеготовность! Теснее! Теснее! Яйца к задницам! И не бойтесь засадить соседу в жопу! Улыбнитесь и покажите, что вы мужчины!

Душ принимали буквально на счет «раз-два». Сержант Келлер наблюдал за процессом через застекленное окно в переборке над душевыми кабинками и выкрикивал в микрофон:

– Первый! Положить полотенце на верхнюю полку. Следующий! Переместиться на следы, нарисованные на палубе! Поднять правую руку! Схватить цепочку от душа и потянуть, пока вода не польется!

На миг его голос потонул в воплях, брани и хохоте. Душ оказался буквально ледяным.

– Отставить шум! Никто не получал приказ говорить! Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Отпустить цепочку! Быстро! Взять мыло и намылить голову и лицо! Освободить правую руку, потянуть за цепочку! Смыть мыло! Раз! Два! Три! Покинуть душ!..

Ощущения были, мягко говоря, непривычными. Устройство душа отличалось первобытной простотой, вода была только холодная и лилась лишь до тех пор, пока ты тянул за цепочку. Никаких температурных смесителей. Кусок мыла – милосердная Богиня! – вместо дезинфицирующей смеси или растворителя грязи, или очистителя кожи, который просто льется на тебя вместе с водой. Никаких акустических щеток, никакой инфрасушилки. Никаких пульсирующих струй, никакого парового потока… Невозможно даже десять минут поваляться в горячей ванне, как полагается цивилизованному человеку. И в довершение всего – громогласные окрики: что мыть, сколько мыть и в какой последовательности…

– Следующий! Намылить правую руку… Свою правую руку, личинка… да, ты! Двенадцатый от конца! Тяни цепочку! Тяни и ополаскивайся!.. Раз! Два! Три! Покинуть душевую!

Джон понял. С ними обращались, как с детьми. Нет, не как с детьми. Как с умственно отсталыми, которые ничего не знают и не умеют, до которых с трудом доходят даже самые элементарные вещи. Умом он понимал, что это необходимо. Но сам процесс был в высшей степени унизительным.

– Теперь намылить промежность. Никто на вас не смотрит. Никто не захочет на такое смотреть, можете поверить! Мылить тщательнее! Теперь тяните за цепочку! Сильнее! Тяните и ополаскивайтесь!.. Раз! Два! Три! Отпустить цепочку!

Вымывшись и растеревшись полотенцами, новобранцы строем вернулись в спальное помещение – строем в затылок или, как сказал сержант, «яйца к задницам». Здесь их снова выстроили в шеренгу, руки на уровне плеч, а Севицки, Хеллер и санитар во флотской форме прогуливались вдоль строя и осматривали каждую ранку, ссадину или порез на дрожащих телах будущих морпехов, выискивая признаки стригущего лишая или каких-либо иных инфекций. Наконец осмотр был завершен, и рекрутам позволили впервые надеть униформу – оливково-коричневую БУ, одинаковые брюки, одинаковые тенниски, одинаковые головные уборы. Единственным приятным аспектом этого однообразия были высокие черные ботинки на толстой подошве. Они выглядели просто шикарно и великолепно сидели, поскольку изготовлялись специально по ноге. Правда, БУ не оснащалась ни сенсорами, ни гарнитурами, ни системами охлаждения или обогрева. Не было даже линков, загружающих данные о погоде.

Джон вспомнил о куче электроники, которая сейчас валялась в пластиковом контейнере вместе с леденцами, жвачкой и порнокартинками. Морские пехотинцы представлялись ему закованными в бронекостюмы, оснащенные по последнему слову техники. Они мчались в бронированных машинах и летательных аппаратах, вооруженные лазерными винтовками М-2120, которые управлялись боевыми имплантантами и прочей электроникой. То, что сейчас было надето на нем и его товарищах, выглядело настолько примитивно, что это не укладывалось в голове.

Прошел еще час. Новобранцы, каким-то образом путая и теряя жизненно важные детали одежды и экипировки, наконец-то оделись, разобравшись со всем или почти со всем. Ошибки были исправлены, штатская одежда аккуратно сложена в пластиковые пакеты, помечена ярлычками и отправлена на хранение. Ее вернут, когда завершится обучение… или когда кого-то из них признают непригодными и сдадут униформу.

И только тогда их снова построили и повели через плац к столовой. Джон был уверен, что слишком устал и не захочет есть… и внезапно понял, что голоден, как волк. Ему не мешали даже Хеллер и Севицки, которые не умолкали ни на минуту. Сержанты расхаживали между столами, выстреливая рублеными фразами – наставляли, поправляли, а порой откровенно поддразнивали.

– Еда – это ГОРЮЧЕЕ! Вам нужно заправиться КАК СЛЕДУЕТ, чтобы сделать то, что мы от вас ожидаем. Никаких уверток! Никаких «не хочу» и «не буду»! Никаких ВЫКРУТАСОВ! Есть хорошо и много. По уставу предписано три тысячи двести калорий. И они вам еще пригодятся!..

Еды было действительно много. Съесть все это ровно за двадцать минут… Отбивная с тостами, яичница-болтунья, салат – салат на завтрак! – апельсиновый сок, свежие апельсины…

Джон с жадностью поглощал пищу. Но в голове у него уже зародилось сомнение. Возможно, он совершил ужасную, ужаснейшую ошибку…