Текст книги "Новый Вавилон"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
– Между прочим, здешние края, как две капли воды похожи на те, что описывал в своем дневнике Офсет, – сказала я. Все ждала, когда мужчины сами это заметят, но, куда там. Они оба не выспались, были голодны и раздражены как осы. Взаимные пикировки слишком увлекли их, за ними они не разглядели самого важного. Похоже, мы действительно достигли мест, о которых писал сэр Перси.
– Черта с два, – возразил Мишель. – Вы же помните, по приближении к Белой пирамиде Ключ начинал светиться. Полковник об этом раз сто писал. Так вот, я проверял с полчаса назад. Наш Мэ такой же тусклый, как в Хайфе…
– Давайте-ка включим спутниковый навигатор, – предложил Жорик.
– Ни за что! – отрезал Мишель. – Хватит с меня перестрелок…
– Да ладно тебе, сам же сказал: мы стали свидетелями разборки между двумя конкурирующими кланами наркодельцов. Следовательно, бояться особо нечего…
– А если я все же ошибся?! – сказал Мишель. – Если это была не наркомафия?
– Ну, мою идею насчет Моссад ты сам отверг…
– Да причем здесь Моссад?! – вспылил отец. – Причем тут Моссад, боже ж ты мой?!!
Отвернувшись, папа сконцентрировался на управлении моторкой. Дядя Жора устало вздохнул и понурил голову. Повисло тягостное молчание.
– А давайте-ка устроим привал, – предложила я.
– Привал?! – папа так удивился, будто заделался кибернетическим организмом из блокбастера Джеймса Камерона про Сару Коннор, которому не надо ни спать, ни жрать, ни бегать за кустики…
– Ну да, привал, – повторила я. – Вон, видишь – какой чудесный островок. Предлагаю взять тайм-аут. Мне нужно привести себя в порядок. Дядя Жорик только и делает, что зевает, того и гляди, челюсть вывернет! У тебя самого – глаза краснючие, как у вампира! Вчера выдался кошмарный день, к нему, паровозом – ночь на ногах. Пора позволить себе передышку, не так ли?
– Именно так, Ваше Высочество, – подхватил Жорик. – Мишель? Устами младенца глаголет истина.
– Кофе бы, – протянул папа, сдаваясь.
– Давно бы так, – улыбнулась я. – Это мы мигом устроим, не извольте беспокоиться, мессир.
Бог Ветхого Завета, познаваемый из Его закона, не может быть Богом благодати и любви. Это – дикий и воинственный судья, несправедливый и немилосердный. Данный Им закон только порождает грех и обнаруживает бессилие человека. Все Его создания находятся в извечной вражде и обречены на гибель. Следовательно, сам Бог закона – всего лишь неумелый Демиург. Демиург зол, и злы Его творения…
Квинт Септимий Тертуллиан, II век от Р.Х.
II. Борец за счастье трудящихся тов. Яков Сверло
Мы пристали к песчаному берегу. Полагаю, прежде, до наводнения, приглянувшийся мне островок был верхушкой высокого холма, парочка деревьев на его макушке могли послужить нам импровизированным наблюдательным пунктом. Папа, чье настроение резко переменилось к лучшему, изъявил желание немедленно вскарабкаться на одно из них. Дядя Жерар предложил другу отложить эту весьма перспективную затею и сперва прилечь на часок, пока он сам сварганит завтрак. Газовая горелка, которой мы обыкновенно пользовались, как назло, вышла из строя. Спасибо, бензиновый примус остался в строю. Мы прихватили его на всякий пожарный случай, и вот, он настал. Папа нехотя согласился.
– Только вытащи и распакуй наши спальные мешки, – напутствовал его Жорик.
Пока мои мужчины хлопотали по хозяйству, я обогнула густые заросли, намереваясь воплотить свою мечту и выкупаться всласть. Душ мне не светил, ванна с гидромассажем – тем более, но песочек был янтарным, а вода – прозрачной, как слеза, наводя на мысли о ключах, пробивающихся неподалеку со дна. Кстати, по температуре водичка была – точно ключевой, в лучшем случае, колодезной, но солнышко припекало вовсю, и я решила, ничего, перетерплю. Положила ружье, прихваченное на случай встречи с кайманами, если б кто из них вознамерился проглотить меня на ланч. Сбросила одежду и медленно зашла в воду. Окунулась. Намылила голову шампунем, не закрывая глаз, потому что, шутки шутками, смех смехом, но мне вовсе не улыбалось стать частью меню, сочной витаминной добавкой на обеденном столе у какой-нибудь гребанной рептилии, даже если им как биологическому виду миллионы лет, в отличие от нас, homo sapiens. Еще чего!
И… ахнула, впервые узрев его. То есть, я, конечно, увидела не корабль, а всего лишь верхушку его мачты, торчавшей из воды среди прочего бурелома чуть правее берега. Да и что это мачта, сообразила далеко не сразу. Да мало ли, в последние дни, нам попадалось голых, сильно пострадавших от ливней и насекомых коряг и прочих бревен, они давно приелись. Но, тут…
– Папа?! Жорик?!! Мачта!!! – истошно завопила я, в волнении позабыв, что на мне ничего, даже паршивого фигового листочка. Да, это была именно она, корабельная мачта, тоже деревянная, но обтесанная и отшлифованная человеческими руками. С обрывками вант, талей и прочего такелажа, в котором я не очень сильна…
– Папа!! Жора!! – надрывалась я. И продолжала орать как недорезанная, пока перепуганные насмерть мужчины ни примчались на мой зов, спотыкаясь, задыхаясь и размахивая ружьями. Только тогда я сообразила, в каком виде предстала перед ними и сразу же опустилась на корточки, чтобы над водой осталась одна голова. Этот маневр вконец перепугал обоих болванов, и они, вообразив себе, будто меня тащит на дно кайман, ринулись за мной в Маморе, обдав меня фонтаном брызг.
– Все нормально! – крикнула я, отстраняясь. – Все в порядке, не надо меня хватать!!
– Если в порядке, какого лешего орешь?! – папа так страшно таращил глаза, что у меня едва не началась истерика, хоть, конечно, это было бы вопиюще невежливо.
– Что стряслось, Рита?! – спросил Жорик, тяжело дыша. Сам виноват, я ему тысячу раз говорила, бросай курить, твою мать.
– Мачта! – выпалила я.
– Какая мачта?!
– Да вот же, вы что, слепые? – я смогла показать им направление кивком, поскольку торчала в воде по подбородок. И когда они сообразили и уставились на нее почти столь же потрясенно, как и я пару минут назад, воспользовалась моментом, выскользнула из воды и быстро оделась. Взяла с них предварительно слово, а как же, чтобы даже не вздумали оборачиваться. Они не стали. Оба стояли по пояс в воде, как завороженные, даже не шелохнулись.
– Это он, – сдавленно выговорил дядя Жерар.
– Да мало ли какой пароход мог здесь утонуть, – слабо, без энтузиазма, скорее по привычке, возразил Мишель. Но на этот раз дух противоречия, обыкновенно не дремавший в нем, прикусил язык.
– Это он, чтобы я пропал! – Жорик будто не слышал старого приятеля.
– Надо проверить, – молвил папа почти шепотом.
– Нечего проверять, – откликнулся здоровяк. – По мачтам видно – это тебе не какое-нибудь речное корыто. Это – военный корабль. Эскадренный миноносец. А какому еще эсминцу тут покоиться, как не «товарищу Сверлу»?
– Ты, что же, не хочешь нырнуть, чтобы убедиться воочию?!
– Я?! Да ты шутишь, Мишель! Погнали за снаряжением.
Они мигом притащили акваланги, распаковали новенькие, ни разу не бывшие в употреблении гидрокостюмы, нахлобучили маски. Я, естественно, заявила, что погружаюсь с ними. Но и папа, и дядя Жерар, собачившиеся со вчерашнего дня, неожиданно объединились и выступили консолидировано. Кто бы мог подумать…
– И не мечтай! – отрезал отец. – Не в этот раз!
– Побудь наверху, принцесса. Только винтовку наготове держи. А то – мало ли что… Мишель, друг от друга не отрываться, из виду не упускать, никуда не лезть, очертя голову, в твоей любимой манере, – добавил Жорик, обращаясь к отцу. – Чуть что не так, сразу наверх. Ты понял меня?!
Вместо ответа папа вставил загубник в рот, опустил маску и лишь потом свернул большим и указательным пальцами овал.
– Вот и договорились, – кивнул Жорик. – Не знаю, как тут с пираньями. Надеюсь, эти парни ничего не напутали, когда составляли инструкцию, – он похлопал по кармашку на бедре, куда сунул мощный электрошокер для подводного плавания, приобретенный вместе с нашими надувными лодками и моторами.
– Будьте предельно осторожны, – напутствовала их я.
Они вошли в Маморе аккуратно, еле двигая ногами в ластах, чтобы не взбаламутить воду. Я осталась ждать на берегу, как писанная рыбачка, поглядывая то по сторонам, то на поверхность, где периодически лопались пузыри, показывая, где примерно находятся оба аквалангиста.
Их не было ровно двадцать пять минут. Я засекала по часам. Папино лицо было торжественным, как у патриарха во время литургии в храме. Дядя Жерар, отдуваясь, прошлепал прямо ко мне.
– Ну что?! – спросила я.
– Давай сплаваем, Марго. Это надо увидеть собственными глазами.
***
– Ты должна увидеть это собственными глазами, – сказал дядя Жерар. Они с папой только вынырнули и стояли у берега по колено в воде с масками, сдвинутыми на лбы. Глаза у обоих лихорадочно блестели, у папы они, вдобавок, стали еще краснее, чем с утра. С непривычки полопались сосуды…
– Ты уверен, что Рите стоит на это смотреть? – засомневался Мишель.
– Обязательно, – ни минуты не колебался Жорик. – Ради чего еще мы сюда притащились…
– Ради кучи костей из братской могилы?!
– Мы же все, в той или иной степени, сомневались в правдивости рассказа полковника Офсета, не так ли? – прищурился здоровяк. – Теперь, когда этот вопрос снят, каждый имеет право убедиться, что старый бродяга не врал. Я тебе более того скажу, это наш долг. Мы были чертовски несправедливы к сэру Перси, подозревая его во лжи…
Папа передернул плечами, мол, делайте, как знаете.
– Гарпунное ружье с собой прихвати, – бросил он приятелю.
– Мы будем охотиться? – удивилась я, натягивая гидрокостюм.
– Скорее, препятствовать охоте на нас, – сказал Жорик, колдуя над кислородными баллонами.
– Мы видели нескольких арапайм, – пояснил Мишель. – Похоже, они живут в корабле и не слишком гостеприимны…
– Это вообще кто? – осведомилась я.
– Раба такая. Ее еще пураруку зовут. Живое ископаемое, ровесник динозавров. Представляешь?
– Хищная?
– А то, – подтвердил Мишель. – Кроме того, ртом умеет дышать, как животное…
– Плевать мне на ее рот. Большая?
– Те, что мы видели – метра по четыре, – Жорик забросил баллоны за спину, застегнул ремни. Повернулся, чтобы помочь мне с тем же. – Те не беспокойся, Марго, они только недавно позавтракали капибару…
– Спасибо, успокоил как всегда!
***
Корабль лежал, глубоко зарывшись носом в песок, сильно завалившись на правый борт. Очевидно, он тонул с большим дифферентом, при ударе о дно поперечная балка или бимс, как, кажется, зовут эту деталь моряки, треснула будто спичка. Шпангоуты, не выдержав запредельной нагрузки, лопнули, отчего палуба надломилась легче краюхи черствого хлеба. Или это уже время так поглумилось над судном, когда изъеденный коррозией металл, наконец уступил течению, и оно безжалостно растерзало некогда прочный корпус на части. Словно за тем, чтобы лишить погибший эсминец последних шансов хоть когда-нибудь вынырнуть на поверхность.
За десятилетия, проведенные в плену у Маморе, корабль сильно оброс ракушками, но водорослей было на удивление мало. Наверное, аномально холодная вода отпугивала теплолюбивых амазонских обитателей. Видимость, кстати, оставалась прекрасной, опять же из-за температуры воды, скоро она стала просто убийственно холодной. Наверное, чтобы я смогла ощутить, какие все же крепкие люди – моржи с моей северной родины, раз им по вкусу резвиться в прорубях. Наше подводное путешествие только началось, но я уже не чувствовала ни рук, ни ног, мимоходом проклиная бьющие со дна ключи, поскольку иного объяснения аномалии не придумал бы и сам Альберт Экстерн…
И это – в плотном гидрокостюме из неопрена, специально рассчитанном для погружений при низких температурах, – пронеслось у меня. В тот момент я бы нисколько не удивилась, узрев холодно мерцающую под водой громадину айсберга и морских котиков, ныряющих за рыбой…
Форштевень треснул по шву, словно незадолго до гибели эсминец шел на таран, при ударе гюйсшток свернуло в дугу, крепкая сталь подалась, будто горячий пластилин. Броневой колпак артиллерийской установки главного калибра слетел с креплений и теперь темнел неподалеку, будто старый пень, по макушку заметенный песком и илом. Спаренные орудийные стволы вывернуло под такими неправдоподобными углами, что сперва я приняла их за коряги и, лишь присмотревшись, сообразила, что к чему. Сделала несколько неторопливых движений ластами, подплыла ближе, коснулась рукой позеленевшего казенника пушки, с удивлением обнаружила ее массивный замок открытым. Стерла вековой налет ладонью в прорезиненной перчатке. Так и есть, внутри тускло блеснула латунь картуза. Похоже, когда судно шло ко дну, орудийный расчет готовился по кому-то стрелять. Но, по кому? Ясно, что не по капибару или даже черным кайманам…
Мы поплыли вдоль фальшборта, пока не оказались в тени, отбрасываемой накренившейся боевой рубкой и командно-дальномерным постом. Теперь обе конструкции больше походили на рифы с океанского атолла, тем не менее, в их очертаниях еще угадывалось первоначальное предназначение. Кажется, я даже разглядела то, что некогда было оптическим дальномером или визиром, служившими артиллерийским офицерам, чтобы корректировать огонь из пушек.
Дядя Жерар легонько тронул меня за запястье, и я вздрогнула, вспомнив о гигантских ископаемых рыбах, о которых он мне рассказал. Решила сдуру, меня коснулась одна из них. Густо покраснела, уловив иронию в голубых глазах своего спутника.
Мы медленно обогнули затонувший корабль. Что это эсминец, теперь не вызывало никаких сомнений. Даже спустя столько лет после катастрофы в обводах судна улавливались и его былая прыть, и хищный норов. О да, это было не какое-нибудь гражданское корыто, как первоначально предположил отец.
Из клюза торчала ржавая якорная цепь, сам якорь покоился на дне, похороненный песком. Клепаная обшивка корпуса пестрела прорехами, многие броневые плиты отсутствовали. Подсвечивая себе фонариком, Жорик поманил меня рукой, ткнул указательным пальцем в борт. Время и коррозия почти целиком уничтожили заводскую краску. Тем не менее, присмотревшись, я разглядела фрагменты сделанной на кириллице надписи. Папин друг попытался что-то сказать, из-под его загубника вырвался каскад пузырьков.
…РЕЦ ЗА С… …ТЬЕ, – прочла я про себя, ведя рукой по верхней строке. – …ЯЩИХСЯ, – с трудом, но все же угадывалось ниже. – …ТОВ… ЯКОВ… …ВЕРЛО.
Мы обменялись многозначительными взглядами. Все было ясно без слов. Не требовалось никакого опыта в разгадывании ребусов, чтобы восстановить утраченные фрагменты текста. Погибший миноносец носил имя товарища Якова Сверло, объявленного после безвременной кончины от «испанки» в девятнадцатом году «Борцом за счастье трудящихся». Да уж, все они были – те еще борцы…
Энергично оттолкнувшись ластами, дядя Жерар взмыл над бортом. Я устремилась следом, не отрывая глаз от яркого светового пятна, отбрасываемого его фонарем. Оно легко бежало по накрененной палубе и надстройкам, выхватывая из полумрака то решетки поваленных раструбов системы вентиляции, то хитросплетения такелажных снастей, то какие-то люки, перила и ступени, орудийные и пулеметные стволы.
Вскоре мы оказались за носовой надстройкой. Мое внимание сразу приковала массивная дверь в боевую рубку, проделанная с тыльной ее стороны и отгороженная от палубы толстым листом брони, установленным на попа, наверное, чтобы защищать саму дверь от осколков. Лист отбрасывал густую тень, но я заметила – сама дверь приоткрыта и словно дразнит: давай, заходи. Я решила, что так и сделаю, хоть признаться, внутри явно было темно как в разрытой могиле. Но, так уж устроен человек. Страх провоцирует в нем любопытство, и чем больше мурашек ползет по спине при одной мысли об исследовании, тем сильнее тянет заглянуть в неизведанное. Дядя Жерар, разгадав мои намерения, сделал отрицательный жест, мол, ничего интересного, поплыли дальше. Но, если уж я на что-то решаюсь, то действую без оглядки, характер такой. Минута, и я, протиснувшись в узкую щель между стальными плитами, положила пальцы на кромку бронедвери. Потянула на себя. Куда там! Сдвинуть дверь с места хотя бы на градус оказалось так же непросто, как голыми руками приподнять «Меркаву». Сразу же отказавшись от этой затеи, я полезла в проем, извиваясь всем телом как мурена или даже угорь какой-нибудь. Если бы не баллоны за спиной, просочиться не составило бы ровно никакого труда, но вот незадача, homo sapiens начисто лишен жабр. А иногда они могли бы быть очень полезны.
Преодолев узкий прямой коридор, я очутилась внутри командного поста, он сообщался с артиллерийским несколькими вертикальными лестницами. Бронированные крышки на смотровых прорезях были задраны, но света все равно не хватало, и я двигалась буквально наощупь, пока не вспомнила, что у меня тоже есть фонарик, на поясе болтается, заботливый папочка перед погружением пристегнул. Чертыхнувшись, я потянулась за ним, но выронила, экая жалость. Присела, пытаясь нашарить в слое ила, устилавшего пол толстым ковром. Фонарик-то я нашла, в конце концов, но и воду взбаламутила, мама не горюй.
Мне оставалось запастись терпением и ждать, пока не осядет муть. Но, эта полезная человеческая черта – не моя сильная сторона. Поэтому, я осторожно двинулась вперед, выставив руки перед собой, трепанация собственного черепа не входила в мои ближайшие планы.
Впереди маячило архаичное рулевое колесо, единственная деталь интерьера, которую я видела достаточно четко. Рядом, прямо из пола торчал пучок металлических труб, я решила, некогда они служили для переговоров с машинным отделением и прочими жизненно важными для корабля отсеками. Никто больше не гаркнет в них «Стоп машина» или «Полный ход», пронеслось у меня мимоходом. На стене были прикреплены какие-то черные эбонитовые коробки с забранными стеклышками циферблатами, наверное, контрольно-измерительные приборы. Прежде они показывали скорость, курс, крен и прочие сведения, без которых самый опытный капитан как без рук и глаз, но давно покрылись изнутри и снаружи зеленой плесенью. Оглохли и ослепли, как, впрочем, и весь этот мертвый корабль, приплывший из далекого прошлого, из другой исторической эпохи, и не вернувшийся в порт назначения. Списали на лом, подумала я, вспомнив рассказ папиного друга-старичка двадцатилетней давности. Ну, что же, наверное, можно было сказать и так, правда, последняя стоянка «Панического» оказалась далековато от родных берегов. Более того, на них сделали все, чтобы о нем забыть…
Если какому кораблю и суждено было сделаться призраком, сменив приевшийся Летучий Голландец, пожалуй, эсминец «Яков Сверло» подошел бы больше других…
Признаться, мне стало не по себе от этой мысли. Но, врожденное упрямство побороло страх, и я продолжила осмотр.
По левую сторону рулевого колеса, покрытый слежавшимся илом, будто скатертью самобранкой, стоял штурманский стол. Я провела по нему пальцем, вообразив: вдруг под слоем ила обнаружится расстеленная карта, на которой штурман прокладывал курс. Вот это была бы находка. Вода на дне была чудовищно холодна, значит, в ней вполне могло сохраниться что-то стоящее. Но, мои надежды не оправдались…
Опачки, – сказала себе я, когда в поле моего зрения попал крепкий стальной ящик в самом углу помещения. – Ба! Да это же сейф, чтобы мне пропасть…
На стене, прямо над сейфом, висели две картины маслом в рамках. Вода сильно попортила их, тем не менее, содержание угадывалось. Первая оказалась портретом рано облысевшего мужчины средних лет в темной пиджачной паре, с алым бантом на лацкане. Точнее, он наверняка был когда-то алым, но теперь побурел, приобретя цвет засохшей крови. В чертах насмешливого лица, что оно насмешливое, я бы побилась об заклад, угадывались далекие монгольские корни. По-восточному широкие скулы, раскосый разрез глаз, бородка клинышком, с какой на старинных гравюрах времен путешествия Марко Поло изображают Чингисхана и его наследников из клана Чингизидов. Сходство было тем сильнее, что портрет потрескался и потемнел, приобретя вид средневековой литографии. Высокий лоб мыслителя, весь в бороздах от морщин, и смешинки в острых, чуть прищуренных глазах. Глядя в такие, не поймешь, смотрит на тебя их обладатель с чисто отеческим снисхождением, или желая дать понять, что познал нечто такое, к чему тебе на выстрел из пушки не приблизиться никогда. Ба, да это же товарищ Ульянов-Вабанк, вождь мирового пролетариата, догадалась я. Узнала бы его прежде, будь я, к примеру, Мишелем, которого сказочками про добренького дедушку Ильича потчевали, примерно со старшей группы детского садика. Когда Вабанк был маленьким, с кудрявой головой, он тоже бегал в валенках по горке ледяной… Но, мое детство прошло в Израиле, вдали от фетишей чуждой мне эпохи, и мой букварь не начинался с портрета этого неоднозначного политического деятеля, упокоившегося в Мавзолее на Красной площади.
Упокоившегося ли?
Вторая картина изображала эскадренный миноносец, он несся во весь опор через беснующийся океан с наглухо задраенными люками. Его палубы были абсолютно безлюдны, точно, как в стихах Михаила Лермонтова о Призрачном корабле: не видно на нем капитана, матросов не слышно на нем, но бури и тайные мели, и рифы ему нипочем. Что сказать? Судно с холста точно не опасалось ни первого, ни второго, ни третьего, его стремительный силуэт рассекал волны исполинским ножом, и они, пенясь и злобно шипя, обтекали клепанные стальные борта, как облака – скалистые горные вершины. Присмотревшись повнимательнее, я сообразила: это и есть облака, а вовсе никакие не волны, как мне почудилось изначально. Корабль не плыл – он парил подобно дирижаблю…
Не хочу тебе врать, Дина, но, когда заложенный неизвестным художником смысл дошел до моего рассудка, я взопрела всей кожей в студеной воде, вспомнив свою недавнюю аллегорию с Летучим Голландцем, проклятым Богом за святотатство и с тех пор сделавшимся скитальцем, повстречать который – все равно, что вытянуть пиковый туз. Мне стало жутко, так жутко, что я не могу тебе этого передать. Я повстречала свой Летучий Голландец на берегу, когда узрела верхушки его затопленных мачт. Но, мне показалось мало этого, и я поперлась в пучину, поднялась к нему на борт… На тот самый, по которому художник словно специально для меня вывел крупными старорежимными буквами:
ЭСМІНѢЦЪ «ПАНІЧѢСКІЙ»
Невероятно. Именно «Панический», а не «Яков Сверло»…
Отдуваясь под вспотевшей маской, я перевела взгляд с призрачного эсминца на написанного маслом Ильича и содрогнулась, мне померещилось, будто пролетарский вождь подмигивает мне с картины. Понятно, ничего подобного быть не могло, а виной всему были расшалившиеся нервы, и все же. Товарищ Вабанк стоял, чуть откинувшись назад, с руками, заложенными в карманы жилетки. Словно собрался расхохотаться от вида насмерть перепуганной девчонки в акваланге.
По идее, настало самое время линять. Я бы так и поступила, Дина, клянусь, но как, если тело, подчиняясь могучему импульсу, как пришедшей извне команде, вместо того, чтобы обратиться в бегство, двинулось к сейфу с явным намерением его открыть. Отпереть во что бы то ни стало, даже рискуя захлебнуться. Мной не двигало никакое любопытство, нет. Это было точно, как во сне, когда все твое существо мечтаешь лишь о том, как бы скорее проснуться, а ты все равно прешься, как зомби туда, где тебе страшнее всего. Короче, не смея больше таращиться на Ильича, теперь в его насмешливом взгляде без труда читалось подтрунивание, давай, мол, давай, я принялась тщательно исследовать дверцу сейфа. Замков там оказалось целых два. Один был механическим, наборным, второй отпирался простым ключом. Это, понятно, не слишком-то радовало, ведь у меня не было ни ключа, ни отмычек, ни кода. Но, было и нечто, внушавшее мне определенный оптимизм. Кнопки кодового замка ходили свободно, без усилий, словно недавно смазывались маслом. Похоже, механизм был абсолютно исправен. Конечно, толку от моего открытия было немного, и все же, лучше, чем совсем ничего.
Отопрешься, как миленький, – пообещала я замку. Попробовала пошатать дверь, чем черт не шутит, что, если петли проржавели и отвалятся, если хорошенько поднажать? Покрутила головой в поисках чего-нибудь вроде фомки и снова упустила фонарик. Он изящно спланировал на пол и исчез в иле.
Черт! – выругалась я, ныряя за ним.
Как назло, в углу у подножия сейфа, ила скопилось гораздо больше, чем в других частях командного поста. Я подумала, это из-за наклона палубы. Принялась шарить в нем, стараясь, по возможности, не замутить воду. Пальцы сразу же наткнулись на что-то твердое и гладкое.
Не похоже на мой фонарь, – отметила я, подавшись вперед, чтобы как следует рассмотреть находку. И тут же отбросила ее, отпрянула с пронзительным воплем, нечаянно выпустив загубник. Врезалась спиной в какой-то косяк и хлебнула воды. Подавилась, забилась, нелепо размахивая руками. В общем, я запаниковала, а вот этого дайверам не рекомендуется делать под страхом смерти. Ибо под водой она рядом, в затылок дышит. Только дай ей шанс. И, Дина, я нисколько не драматизирую, но она наверняка пришла бы за мной в тот час, если бы не дядя Жерар. В глазах потемнело, и я толком не помню, как и откуда он появился. Сгреб меня в охапку одной рукой, вернул загубник на место. Всунул в рот. Встряхнул меня, и я задышала. Ох, до чего же сладким показался мне воздух из баллона. Сразу после школы, перед службой в армии, мы с Мишелем на три дня съездили в Швейцарию, на Женевское озеро. Просто посмотреть и подышать. Так вот, хочешь, верь, а хочешь, нет, тот, альпийский воздух не шел ни в какое сравнение с этим…
Лишь сделав дюжину глубоких вздохов, я немного успокоилась, взяла себя в руки и осознала, что Жорик, вытащивший меня с того света, сам вот-вот отправится туда. Его лицо было искажено, при нем не было акваланга. Мигом сообразив, что к чему, я сделала глубокий вдох и протянула ему загубник. Здоровяк не заставил себя упрашивать, приник к нему, как умирающий от жажды к источнику. Вздохнул папу раз, вернул загубник мне. Пару минут мы с ним дышали по очереди. Потом француз сделал мне знак обождать, несколькими движениями вернулся к полуоткрытой двери, втащил через щель свои баллоны, закинул за спину. Наблюдая за его манипуляциями, я все поняла, и мне стало стыдно за свой поступок. Я была самой настоящей самонадеянной дурой. Я бросила его и, в результате, сама едва не погибла. А он, хватившись меня, устремился на поиски. И, когда увидел меня в беде, сбросил с себя акваланг, сообразив, еще чуть-чуть, и я утону, счет пошел даже не на минуты, а проем, оставленный намертво заклинившей бронедверью в рубку, слишком узок, чтобы он протиснулся туда с баллонами за спиной.
Я не знала, что мне сказать. Он прекрасно понял мое состояние и отмахнулся. Нагнувшись, подобрал с пола оскаленный человеческий череп, так напугавший меня. Ободряюще улыбнулся, мол, чего не бывает. Его спокойствие поразило меня, потом я вспомнила, что он археолог, а суть археологии, по сути, состоит в узаконенном грабеже могил…
Вернув череп на место, Жорик пожал плечами. Тогда я показала на сейф в углу. Он, кивнув, бегло оглядел дверцу и нырнул, разгребая руками ил.
Что тебе сказать, Дина. Обнаруженный мной череп оказался не единственным… Следующим из-под ила показалось почти полностью сохранившееся человеческое тело, одетое в практически избежавший тлена военно-морской китель с двумя рядами блестящих медных пуговиц. На шее трупа покоился мощный морской бинокль. За такой экземпляр антиквары, наверняка, отвалили бы кучу денег. Мне, разумеется, было не до них, взгляд упал на лицо покойника с аккуратно подстриженной бородкой, и она едва не доконала меня. Желудок подпрыгнул и закупорил трахеи. Рвотный позыв был таким сильным, что у меня померкло в глазах, и я снова чуть не отключилась. Так что, пока Жорик, методично орудуя лопаткой, аккуратно расчищал останки от ила, песка и мелких ракушек, я, у него за спиной, отчаянно боролась с приступом тошноты, не без оснований опасаясь, что рвота на глубине обернется для меня очередной катастрофой, и ее исход, по всей видимости, будет фатальным. В общем, мне стало дурно, я бы в тот миг, не колеблясь, отдала полцарства, и все, что угодно еще, лишь бы очутиться на поверхности. Проблема заключалась в том, что до нее было довольно далеко, грести и грести. Сломавшись, я решила дать понять дяде Жорику, что больше не могу, полундра, сдаюсь, ЗАБЕРИ МЕНЯ ОТСЮДА, когда он протянул мне крошечный серебристый ключик на цепочке. Кажется, француз добыл его, со свойственной бывалым археологам невозмутимостью вывернув наизнанку карманы мертвеца. Признаться, удача вернула мне мужество и силы. Жорик вставил находку в скважину, провернул, и, о чудо, замок подался, причем сразу и без видимых усилий. Правда, дверь осталась непоколебимой, теперь надлежало ввести правильный код. Муть, поднятая нами, более или менее осела, и снова стал виден портрет вождя мирового пролетариата товарища Ульянова-Вабанка в рамке, висевший над сейфом. Дядя Жерар глядел на него минуты две, а, затем, хлопнув себя по лбу, последовательно набрал две двойки, ноль, четверку, восемнадцать и семьдесят. И…
Я не поверила глазам, когда дверца сейфа распахнулась. Подплыла, заглянула через плечо дяди Жорика. Моему взору открылись три полки, разделявшие внутреннее пространство сейфа на четыре конгруэнтные части. Нижняя была набита валютой, это я сразу поняла. Американские доллары, практически не изменившиеся с тех пор, соседствовали с английскими фунтами, бразильскими реалами, перуанскими солями, боливийскими боливиано и аргентинскими песо. Кажется, за перехваченными бечевой пачками ассигнаций тускло поблескивали слитки червленого золота.
Готова поручиться, дядя Жерар под маской присвистнул.
Верхние полки были заняты какими-то вздувшимися бумагами в распухших картонных скоросшивателях и несколькими тетрадями, среди которых, как я надеялась, находился судовой журнал.
Сложив находки в мешок, Жорик сверился с наручными часами, вскинул брови и выразительно показал на дверь.
Стоило нам покинуть командный пост, как мне сделалось гораздо лучше. После полумрака забитой мертвецами ходовой рубки окружающая нас картина давнего кораблекрушения показалась чуть ли ни веселенькой. Я же не знала, что ожидает меня впереди.
Обогнув огрызок фок-мачты, она, в отличии от грот-мачты, не уцелела, мы миновали гнездо, откуда еще упрямо грозил далекой поверхности Маморе крупнокалиберный пулемет на обездвиженной поворотной турели, и поплыли на корму. Обе дымовых трубы над машинным отделением давно повалилась на бок и рассыпались во прах, оставив после себя угольно-черные дупла, в одном из которых беззаботно резвились мальки.
