Текст книги "Новый Вавилон"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
– Темните? Ну и пожалуйста, скрытничайте себе на здоровье, – по-своему истолковала мое молчание фройлен Штайнер, неодобрительно и, одновременно, игриво, покачав своей аккуратной головкой античной статуэтки, сидевшей на изящной шее балерины. При этом туго перехваченная портупеями чекистская куртка издала такой страдальческий скрип, что разрушила мне все романтичное впечатление… – А, вот мне, наоборот, хочется с вами пооткровенничать, сэр Перси. Вы не против?
– Нет, – сказал я, толком не представляя, чего мне ждать.
– Вывих прав. Сначала Руди думал точно, как мадам Бризант. Памир – Крыша Мира, Шамбала – Небесное царство великих учителей – Махатм, где ж его еще искать, как не в горах?
– Я ж, млять, сказал уже, летает оно, – буркнул Гуру.
– Потом брат решил, почему, обязательно, горы? Любое уединенное местечко подойдет. И Антарктида, и Северный полюс, побережье Аравийского моря и даже дно Атлантики у Бермудской гряды. Или Амазония, почему бы и нет. Руди часто говорил, что у вас – все шансы отыскать Шамбалу в бассейне Мадейры. Знаете, открою вам маленький секрет, брат за вами пристально следил еще с тех пор, как вы отправились в Бразилию с герром Шпильманом, искать оставшиеся от Атлантиды дворцы. Вот погляди, сестрица, помнится, посмеивался Руди, они хотят столицу царя Хроника откопать, а выроют Шамбалу. То-то мадам Бризант от зависти желчью изойдет…
Я помрачнел, подумав, что мадам Бризант не пришлось нарушать из-за нас с Полем десятой заповеди, наше предприятие провалилось, мой товарищ погиб, и я не видел тут никакого повода для иронии.
– Что вас опечалило, Персиваль? – насторожилась фройлен Штайнер, отбрасывая непокорный завиток со лба.
– Все в порядке, мадемуазель, – заверил я, не собираясь развивать эту тему.
– Но потом, когда Руди познакомился с Ильичом, когда нам с братом выпало счастье принимать у себя в гостях этого поразительного человека… когда мы узнали его ближе… – голос мадемуазель задрожал, как я понял – от волнения…
– Титан духа, – прочувствованно молвил Вывих. – Майтреюшка…
Эльза Штайнер благодарно улыбнулась ему, наверное, дала понять: томагавки войны на время зарыты…
– Когда мы с братом смогли, в полной мере, проникнуться его простотой и величием, Руди уверился, будто Шамбала находится в России…
– Не в Усть-Коксе, – изрек Гуру.
– Не там, – кивнула фройлен Эльза. – А много западнее, на берегах великой русской реки Волги, в городе Симбирск…
– В Белоповолжье, – важно вставил Гуру.
– Считать так было вполне логично, ведь именно в этом русском городе родился Владимир Ильич…
– Махатмушка… – ласково проворковал Вывих, покачиваясь из стороны в сторону, как китайский болванчик. – Кладезь премудрости…
– Если бы товарищ Ленин был Майтреей, разве Феня Каплун, или как там звали террористку из партии эсеров, смогла бы ранить его отравленными пулями? – осторожно поинтересовался я.
– Почему бы и нет? – удивилась фройлен Штайнер. – Разве Понтий Пилат и иудейский Санхедрин не распяли на Голгофе Христа? Разве охотник на оленей не пустил стрелу, смертельно ранившую медитировавшего под деревом Кришну, которого наш друг Гуру спутал с Буддой…
– Но-но-но… – вставил Вывих.
– Разве Сет не пропустил Осириса через мясорубку, расчленив на множество частей? – продолжила фройлен Штайнер, проигнорировав мычание Гуру. – Боги смертны, дорогой мой полковник, – точно так же, как и мы…
– Но Иисус воскрес и, получив астральное тело вместо физического, пробитого гвоздями, вознесся на небеса, – напомнил я. – Так, по крайней мере, сказано в евангелиях…
– А разве мы не затем сюда приплыли?
Я вытаращил на нее глаза.
– Зачем?! Как, неужели Гуру не ввел вас в курс дела?! – остолбенела она.
– Какого дела?!
– Дела?! – насторожился Шпырев. Похоже, стоило хотя бы нескольким головам склониться друг к другу, как товарищу начальнику начинали мерещиться троцкистские заговоры. – О чем вы там шушукаетесь, как какие-то натуральные савинковцы?
– О рабочем деле, Ян Оттович, – сказал доктор Вбокданов. – О том, за которое один товарищ из песни воевать пошел…
– А… – сказал Шпырев, – тогда ладно. – За него и выпить не грех. А потом и спеть. Чего я к вам с этим Савинковым прицепился? Его ж нету давно. Я его, суку монархическую, самолично на Лубянке в лестничный колодец к ебеням столкнул…
Очередная порция спиртного была для меня явным перебором. Кают-компания начала вращаться каруселью, голова шла кругом, словно эсминец затягивало в гигантскую воронку, какие, как я слышал, не редкость в Индийском океане. Естественно, корабль держался проложенного штурманом курса, в воображаемый водоворот затягивало меня, причем, он был столь неумолим, что я бы, не колеблясь, поклялся на Библии в его существовании. Тем не менее, я предпринял отчаянную попытку выгрести, оставшись на плаву.
– Так что за дело, о котором умолчал господин Вывих, привело вас в Амазонию, – спросил я, не сводя глаз с лица Эльзы Штайнер. – Мы говорили о воскресении Христа. А вы намекнули, что и с товарищем Лениным случится нечто подобное. Он, что, по-вашему, тоже, каким-то образом, воскреснет?
– Только в субботник, – с дурацкой ухмылкой вставил Гуру. – Коммунистический, дхармой клянусь…
Товарищ Шпырев, приобняв Генри, затянул песню о товарище, отправившемся воевать за рабочее дело. Ту самую, о которой ему напомнил Вбокданов. На удивление, у него оказались и приличный голос, и слух.
О весенних рассветах
Тот парнишка мечтал,
Мало видел он света,
Добрых слов не слыхал.
Рядом с девушкой верной
Был он тих и несмел,
Ей любви своей первой
Объяснить не умел.
И она не успела
Даже слово сказать,
За рабочее дело
Он ушел воевать…
Говорить о чем-то серьезном в таких условиях было непросто. Тем не менее, я уловил смятение на лице фройлен Штайнер, как если бы она сболтнула лишнего, и теперь не знала толком, как выкрутиться из неудобной ситуации. Она кинула быстрый взгляд на Вывиха, словно за поддержкой, но Гуру давно уж был не в том градусе. В отличие от доктора Вбокданова…
– Скажите, полковник, Иисус Христос существовал как физический персонаж? – неожиданно спросил меня доктор Вбокданов. – То есть человек из плоти и крови?
– Тебе повезло, Шурик, что тебя прям сейчас Триглистер не слышит, – вставил Гуру, оперев голову о кулак. Полагаю, она представлялась ему чугунной.
– Думаю, не имеет особого значения, жил ли когда-либо Христос, – сказал я, гадая, к чему бы этот вопрос.
– Почему не имеет? – спросил Вбокданов негромко.
– Потому, что он существует в глазах миллионов верующих, ежедневно возносящих к нему молитвы. Ведь трудно себе вообразить, будто они апеллируют к пустому месту. Все остальное – неважно. Даже если Христа выдумали авторы евангелий – он сейчас реальнее любого исторического персонажа эпохи Ирода Агриппы, включая императора Траяна, о котором доподлинно известно, что он точно был.
– Браво, – Вбокданов несколько раз хлопнул в ладоши. – В самую точку, сэр, в самую точку. Вера – вот, что имеет значение, остальное – чепуха и шелуха. Бог, которому молятся – не может быть мертв априори. Он куда материальнее меня или вас, нам-то с вами никто молиться не станет! И в этом подходе – вся суть, полковник. Причем, не касаемо одних богов. Возьмите литературных героев, ну, скажем, того же гасконца Д'Артаньяна, изобретенного Дюма-отцом! Скольких реально дравшихся на дуэлях и любивших прекрасных дам мушкетеров его величества Луи XIII вы сейчас сможете назвать мне по именам? Затрудняетесь? То-то и оно. Зато вымышленный персонаж Д'Артаньян – до сих пор на слуху. И вот вопрос: какова она, историческая реальность? – Вбокданов одарил меня лучезарной улыбкой. – Собственно, именно это и имела в виду фройлен Эльза, когда говорила вам о товарище Ленине. Думаете, фраза про Ильича, который и теперь живее всех живых – комбинация слов и не более того? Нет уж! Это, если хотите, парадигма, отображающая состояние умов, а именно в умах формируется действительность, как мы ее воспринимаем. А как же иначе? Человек, к образу и идеям которого устремлены помыслы и чаяния всех угнетенных пролетариев планеты – не может быть мертвым, сколько бы отравленных пуль не выпустила бы в него мерзавка Феня Каплун и кто угодно еще. Хоть бронебойными снарядами по нему стреляйте, хоть подкалиберными, Бог от такой чепухи не умрет. Даже наоборот…
Я подумал, Вбокданов по-своему прав…
– При этом, легко видеть, – продолжил доктор Вбокданов, – что боги, оставаясь неуязвимыми для колюще-режущих предметов, ядов и всего такого прочего, чем запросто можно угробить любого из нас, напрямую зависят от тех, кто готов отвешивать им поклоны, а лучше – биться лбами об пол, чтобы привлечь их благосклонное внимание. Иными словами, нить, связующая богов и паству – обоюдосторонняя, как, скажем, качели. Парадокс, не правда ли? Казалось бы, небожители – и смертные, ну что, скажите на милость, у них может быть общего? Тем не менее, хорошенько раскинув мозгами, вы, вне сомнений, согласитесь со мной. Где были бы красавицы, эталоном чему бы служили, прибери мы с вами всех уродин. Они опустились бы до среднего уровня – так, ничего. Или дураки? Давайте перебьем всех обладателей высокого IQ, и нам уже завтра какой-нибудь олигофрен представится дьявольски сообразительным парнем вроде Альберта Эйнштейна…
– Давайте захренячим нахуй всю интеллектуальную элиту, как завещал Ильич, – пробормотал Гуру, роняя неподъемную голову на скатерть. Его лоб коснулся стола с глухим звуком и такой силой, что подпрыгнули рюмки.
– Старый алкаш, – недовольно буркнул Шпырев, поморщившись. Не обращай на него внимания, малой, он – пережиток гнилого царизма. Давай, лучше, подпевай. И снова затянул:
И, порубанный саблей
Он на землю упал,
Кровь ей отдал до капли
На прощанье сказал:
Умираю, но скоро
Наше Солнце взойдет
Шел парнишке в ту пору
Восемнадцатый год…
Темное Солнце… – невольно пронеслось у меня.
– Слыхали о принципе симметрии, которым все чаще руководствуются ученые? Они склоняются к тому, что он инвариантен повсеместно, то есть, справедлив и в математике, и в физики, и вообще в жизни в целом. Вот вас удивило, как какая-то паршивая полуслепая эсерка могла пристрелить марксистского вождя, которого герр Штайнер принял за Майтрею? А теперь постарайтесь вообразить, какими мыслями она сама руководствовалась, когда снаряжала обойму! В России проживает сто сорок миллионов человек, может, чуть меньше, памятуя о Гражданской войне. Ну грохнули вы одного из них, и что это вам даст, спросите себя сами?
– Как я понимаю, товарищ Вабанк – не просто один из ста сорока миллионов… – несмело сказал я.
– Правильно! Вот и Феня Каплун решила точно так же! Значит, фактически, признала его – особенным! Я вам, полковник, более того скажу, уж не знаю, в кого она целила, в человека или бога, у нее уже не спросишь, по понятным причинам, но выпущенные ею пули, поразили человеческое тело, бог от этого – только выиграл. Знаете, почему? Он – родился! Где был бы сейчас Христос, кто бы помнил о нем, если бы не Санхедрин, распявший его вместо Вараввы, и Пилат, умывший руки?! Взгляните на историю человечества, на всем ее протяжении люди только и делают, что убивают богов, забывая их ради новых, которых и порождают усилием мысли! Где сегодня гордый египетский Гор, сын Осириса, со своими крыльями и орлиным клювом, где семитский Ваал, где Виракочи, благой бледнолицый просветитель Перу? Они пребывают в забвении, иными словами – мертвы, ибо человеческая вера больше не питает их живительными соками, как батарейки – электрический фонарь. Кто, кроме профессиональных историков с археологами, помнит сегодня какую-нибудь Хатор-Сехмет, могущественную небожительницу с головою львицы? А ведь египтяне эпохи строительства пирамид нисколько не сомневались, что именно у нее хватило пороху устроить предшествовавшей им расе Всемирный потоп! Но кто она теперь? Забавная статуэтка из вскрытой археологами гробницы в Долине Царей, желанный экспонат для любого музея, но – не более того. Почему, спрашивается, на смену иудейскому Яхве, столь грозному, что даже само имя его довелось табуировать, заменив тетраграмматоном, явился босой Иисус в оборванном хитоне? Что скажете на это, полковник?
Тут мне оставалось лишь пожать плечами. Тебе не хуже меня самого известно, милая: я безнадежно плаваю в теологических вопросах. Они никогда не занимали меня в достаточной степени. Вообще не занимали, так будет честнее…
– А хотите, я вам расскажу, какова точка профессора Штайнера на сей счет? – спросил доктор Вбокданов. Не скажу, чтобы она меня занимала, Сара, но, отвечать отрицательно, особенно, в присутствии его сестры, мне показалось невежливым.
– Сделайте одолжение, – сказал я.
– Охотно, – сказал Вбокданов. – Так вот, полковник. По мысли Рудольфа Штайнера, явление Спасителя в облике агнца, есть важнейшая веха в долгой эволюции человеческого сознания, проделавшего полный превратностей путь из мироощущения питекантропа в систему нравственных координат Homo Sapiens. Революционный сдвиг, который проще недооценить, чем переоценить. Возьмите богов прежних, языческих эпох. Всех этих Ваалов, Молохов, Ашшуров и Кроносов. Это же какое-то безобразное сборище страдающих спермотоксикозом альфа-самцов, беспринципных отцеубийц, закоренелых кровосмесителей и просто садистов. От одного их вида становится муторно, даже если бы они были простыми людьми. Иисус – кардинально иной персонаж, он – из другой оперы, как говорится, олицетворение кротости, в которой, при этом, сокрыта непоколебимая сила духа, взявшего верх над трепещущей плотью. До такого бога человечеству надлежало дорасти…
– Следуя вашей логике, человеческие боги были кровожадными, поскольку таковыми их хотела видеть паства?
– Аллилуйя! – воскликнул Вбокданов. – Именно так! Пробки в потолок!
– То есть, когда, скажем, на смену добряку Кецалькоатлю у майя явился свирепый палач Тескатлипока, в действительности – это самих индейцев обуял психоз с суицидальным уклоном, и им захотелось кровавой резни, выразившейся в массовых жертвоприношениях в угоду воображаемому богу?
– Вы делаете поразительные успехи, сэр Перси, – доктор с воодушевлением потер ладони. – Видишь, Эльза, каков молодец, далеко не так безнадежен, как Вывих, который только корчит из себя буддиста, а понимает – не больше заштатного православного попа, то есть – практически ничего, думая лишь о том, где бы на дармовщинку тяпнуть водки, закусив квашеной капустой…
– Полегче на поворотах, фраерок, – проворчал Гуру, не отрывая лба от стола.
– Что я вам говорил? – ухмыльнулся Вбокданов. – Только не грешите на майя, сэр Перси, приписывая им чрезмерную жестокость, свидетельствующую о генетической порочности или чем-то вроде того. Скорее, тут, как и во всех аналогичных случаях географической изоляции, мы имеем дело с особенностями саморегулирования биологической популяции. Это явление еще слабо изучено, но широко известно в научных кругах. Когда кошка оказывается не в состоянии прокормить свое потомство, она поедает котят…
Вопреки алкоголю, я прекрасно понял, куда он клонит.
– То есть, никакого Иисуса, как такового не было, просто человечество ощутило настоятельную потребность сострадать и сопереживать?
– Именно, – подтвердил Вбокданов.
– Всякая религия – труположество и опиум для народа! – вставил Шпырев, не поднимая головы. Я разумеется, вскинул свою, чтобы поглядеть, чем они там заняты с Генри, и обомлел, увидев в руках у сына зловещего вида пистолет с длинным хищным стволом, в котором немедленно узнал детище оружейных заводов Пауля Маузера. Всполошился, естественно, и тут же успокоился, разобравшись в ситуации. Подумать только, товарищ Шпырев хвастался своим пистолетом, как один соседский мальчишка другому…
– Видал? – приговаривал Ян Оттович, глядя на свой Маузер умиленными глазами роженицы, разглядывающей долгожданное дитя, только-только омытое акушерками от крови и околоплодных вод. – Никогда с ним не расстаюсь. Сам товарищ Дзержинский мне его подарил, великий борец за правое дело, можно сказать, чистый рыцарь пролетарской революции. Человек с большим и горячим сердцем, сынок, которое у него колотится нещадно за каждого из нас. И за тебя с твоим батяней – в том числе, вообще, за каждого честного труженика. Даже за тех дикарей, к которым мы плывем, чтобы бескорыстно подарить им светоч марксизма. А теперь погляди, что на ствольной коробке написано, а? Ты вслух читай, так чтобы все услышали…
Я не сомневался, Генри не затруднит разобрать сделанную на кириллице надпись. В парижском интернате месье Эдмона Демолена, где наш мальчик прожил много лет, язык Достоевского изучали наряду с языком Шекспира. Я сам побеспокоился об этом, поставив вопрос ребром перед учителями, когда мы обсуждали программу обучения. Иначе и быть не могло, раз уж его матушка – наполовину русская…
– Товарищу Шпыреву, доблестному марксистскому первопроходцу Амазонии, – прочел Генри.
– Видишь, доблестному первопроходцу, – повторил начальник экспедиции растроганно, и на его грубом скуластом лице отразилось такое блаженство, что я, помимо воли, улыбнулся. – Ты понял, да?
Признаться, меня, как офицера, всегда коробило при виде распоясавшихся нижних чинов, а товарищ начальник экспедиции, раскрасневшийся после пьянки, выглядел классической иллюстрацией изрядно захмелевшего фельдфебеля, хоть бери, заноси в дисциплинарный устав. Его неряшливая матросская тужурка висела на спинке стула, старая, полинявшая после множества стирок моряцкая тельняшка сидела в облипочку, подчеркивая бугристые мышцы. Через правое плечо была переброшена видавшая виды кожаная портупея, служившая Шпыреву, чтобы таскать продолговатую деревянную кобуру от пистолета, изготовленного немецкими оружейниками, но не прижившегося в Германии. Зато, так полюбившегося мраксистам на поприще бескомпромиссной войны за всеобщее равенство, объявленной ими эксплуататорским классам, что его прозвали в их честь – Боло-маузером. Пронеслась шальная мысль:
Ох и не хотел бы я попасться такому типажу в каком-нибудь зловонном закоулке припортового района, где на каждом шагу дешевые кабаки, бордели для матросни и груды нечистот…
Наверное, арестованный Шпыревым Триглистер, если б только сподобился прочесть мои мысли в тот момент, классифицировал бы их, как порождение чувства классового превосходства, отличающего тех счастливчиков, кому повезло появиться на свет не в лачугах. Но, Сара, поверь, сидя за столом тем вечером и глядя исподтишка, как этот суровый большевик и наш сынишка болтают с непринужденностью двух подростков, я сам устыдился их. Право слово, сказал я себе, сколь же обманчивым бывает первое впечатление. Да, этот человек жесток и груб, и это естественно, учитывая тернистый жизненный путь, которым ему довелось идти, но, он не порочен, как я вообразил себе при первой встрече. Быть может, он слишком искренен и пылок, но что, скажи на милость, сильнее отталкивает нас, чрезмерный бескорыстный максимализм революционера или холодный расчет прагматичного дельца? Признаться, я толком и сам теперь не знаю…
– Как сейчас помню, снял с себя Феликс Эдмундович этот ствол, и мне протягивает. На, говорит, дорогой товарищ Ян, пользуйся на здоровье, для тебя – ничего не жаль. Рази врагов ради светлого будущего, куда Ильич нам путь указал, и пускай не дрогнет твоя крепкая мозолистая рука. И она, сынок не дрогнет, уж будь спок. Я, чтоб высокое доверие товарища Дзержинского оправдать, до самого конца пойду, в лепешку расшибусь, если понадобится, лишь бы у пионеров вроде тебя – достойная жизнь была…
– Вот и с товарищем Лениным – точно такая картина, – сказал Вбокданов, как и я, пристально наблюдавший за действиями Шпырева и успокоившийся, только когда Маузер вернулся в кобуру. – Он явил себя миру, когда в нем назрела острейшая необходимость. Причем, обратите внимание на параллели с ранним христианством, сэр. У Иисуса были предтечи, проблески пробуждения сознания, предсказывавшие его приход точно так, как каждому из нас свойственно ворочаться перед тем, как проснуться. Если же говорить об Ильиче, то тут ими можно смело назвать товарищей Карла Маркса и Фридриха Энгельса, они разработали единственно правильную теорию борьбы с угнетателями. Ильич же применил ее на практике. Помните слова Иоанна Крестителя из евангелий: я крещу водой, но тот, кто идет за мной, станет крестить мечом…
– Товарищ Вбокданов изложил вам воззрения моего брата гораздо лучше, чем если бы я сделала это сама, – виновато улыбнулась мне фройлен Штайнер. Александр Александрович умеет объяснять доходчиво, почти как сам Руди. Мне так четко ни за что не выразиться. Главное, что вам надлежит понять: Майтрея явится миру не тогда, когда скандалистка вроде мадам Бризант привезет его, как какой-то экзотический кактус из-за моря, а только при условии, что сознание критической массы населения окажется способным его воспринять. Как только это случится, эпохе войн и лишений Кали-Юга настанет конец, и мы станем свидетелями рассвета Новой эры…
– Получается, проблема не в Мессии, который не торопится, а в групповом сознании человечества?
– Бог – и есть сознание человечества, – сказал доктор Вбокданов. – А Мессия – его неосознанное стремление к переменам…
– И до того, как человечество не улучшится, дверь в Шамбалу останется закупоренной?
– Это смотря, сколько динамита под порог сунуть… – зевнув, вставил Гуру через сон.
– Ну почему же? – ухмыльнулся Вбокданов. – Любая реакция протекает естественным путем. Но, если добавить катализатор…
– Вы намекаете, что наша экспедиция к Белой пирамиде – что-то вроде такого катализатора? – догадался я. – Потопчемся под окнами прекрасной сеньориты, споем серенаду, аккомпанируя на гитаре? Но, позвольте, следуя вашей логике, как же она нас услышит, если мы с вами ее просто вообразили, как наши предки – воображали своих богов?
– Вы путаете понятия, сэр Перси, – ухмыльнулся Вбокданов. – Ничего-ничего, сейчас расставим точки над «i». Массовое сознание или эгрегор, как называют его теологи с эзотериками, оказалось готово поверить в Иисуса Христа – и он явился ему. Но это не массовая галлюцинация была, а самый настоящий бог. Всемогущий ровно в рамках кредита доверия электората, как выразились бы наши современники, специализирующиеся на PR технологиях. Может, даже, с кое-каким запасом чудес в рукавах, полученным благодаря завышенным ожиданиям. Явившись, Христос стал материален. И, когда творил разные фокусы, вроде хождения по воде или превращения ее в вино – это не были фокусы, все происходило на самом деле. Иудеям не казалось, будто он парит над поверхностью Галилейского моря, он на самом деле ходил там, не касаясь воды, поскольку они верили, будто их новый бог на такое способен. Пошатнись их вера, и Спаситель, прошу меня извинить, окунулся бы с головы до пят. Вот как дело обстоит, дорогой мой полковник. Положительно необходимо, чтобы я рассказал вам об антропософии, без нее вам сложнее будет понять…
– Об антропософии? – переспросил я. Термин показался мне знакомым.
– Это новая революционная наука, созданная братом фройлен Эльзы, чтобы снабдить человечество принципиально новыми инструментами познания самого себя и окружающей нас действительности, – пояснил Вбокданов. – Новаторство примененных профессором Штайнером методов состоит в том, что они, во-первых, органично совмещает строго научный подход к предмету исследования с инфернальными источниками получения информации. Такими, как интуиция или ясновидение, рассматриваемыми в рамках концепции антропософии в качестве проявления неких непознанных, но реально существующих возможностей организма, которыми грех не воспользоваться наряду с точными измерительными приборами, всякими термометрами, манометрами, омметрами и прочим хламом. Это раз. Кроме того, и вот тут, как раз, главная фишка: у герра Штайнера наблюдатель – не отстраненное и как бы поставленное над экспериментом лицо, а непосредственный участник процесса. Тот, от чьего восприятия напрямую зависят результаты исследований…
– Как это? – я наморщил лоб.
– Да элементарно, я вам сейчас на примере поясню. Скажем, вы страдаете дальнозоркостью и не способны разглядеть показания вольтметра. Ну и пишете себе в тетрадке – двадцать два вольта. А их было – двести двадцать…
– А… – сказал я. – Так вы погрешность имеете в виду? Ну это – совсем другое дело. Я, допустим, вообще могу быть слепым как крот, и тогда решу, будто провод вовсе не под током, разница потенциалов – ноль. Но из этого еще не следует, будто меня не убьет, когда я за него возьмусь…
– А вот тут вы, аккурат, пальцем в небо попали, полковник… – заявил Вбокданов, явно торжествуя.
– Бросьте, – отмахнулся я. – Вы чепуху городите, милейший.
– Отнюдь, нет, господин Офсет, – заверил меня Вбокданов. Его лицо стало непроницаемым.
– Александр Александрович прав, – мурлыкнула Эльза Штайнер.
– Простите, но это вздор, – отчеканил я. – В чем вы пытаетесь меня убедить? Что я способен по собственному желанию изменять разницу потенциалов в электросети? Или что смогу заставить воду кипеть при пятидесяти градусах Цельсия, а замерзать – при минус пятидесяти, если крепко уверую, будто именно так и должно быть?
– Вы только что изложили основополагающую суть антропософии…
– Извините, но в таком случае, эта ваша антропософия, при всем моем уважении к господину Штайнеру, яйца выеденного не стоит. Курам на смех, черт подери…
– Да поймите же вы, чудак человек, – перебил Вбокданов, приподнимаясь, – что именно ваша безнадежно закостеневшая точка зрения и удерживает столбик ртути на отметке в сто градусов, когда вы опускаете его в кастрюлю с кипятком!
– Моя закостеневшая точка зрения в ответе за силы природы, подчиняющиеся фундаментальным законам физики?! – ахнул я.
– Нет никаких фундаментальных законов физики, выдумка они!
Я почувствовал, что вот-вот рассмеюсь ему прямо в лицо. Это было бы крайне неприлично.
– Херню городите! – буркнул Гуру, не отрывая лба от стола. Словно его голова попала в поле притяжения Юпитера, став неподъемной.
– Идите вы сами к черту, старый пропойца! – фыркнула Эльза Штайнер.
– Хуй там я пьян! – парировал Вывих ворчливо. – Это вам только кажется, будто я натрескался из вашей пристукнутой реальности. Нехер вам было делать, как мои рюмки считать. Некрасиво, млять, не по-христиански нихера…
Значит, и про богов – точно такой же бред, – подумал я, поймав себя на том, что испытываю разочарование малыша, обделенного подарками на Рождество.
– Мы проводили эксперименты в Химической лаборатории, я имею честь возглавлять это научно-исследовательское заведение. И, должен вам сказать, они подтвердили на практике все, сказанное мной за этим столом…
– У вас вода при пятидесяти градусах Цельсия кипела? – осведомился я.
– И много чего еще, о чем вы ни малейшего представления не имеете! – с вызовом бросил Вбокданов. – И чем я не могу поделиться с вами из соображений секретности. И еще – чтобы сберечь ваш сон…
Ухмылка, которую он позволил себе, понравилась мне даже меньше этих слов.
– Вы, полковник – остаетесь дитем порочного старого мира, даже отринув его, – вздохнул Вбокданов, как мне показалось, с совершенно не наигранным сожалением. – Вам, при всем старании, трудно себе вообразить, что искренняя вера в действительности способна сдвигать горы. Только нужно правильно захотеть. Для этого, правда, надлежит вытравить из себя убогие мелкособственнические пережитки, целиком отдавшись интересам общего дела на благо всех…
– Вот как, – сказал я.
– А вы думаете, для красного словца дорогой наш Ильич завещал нам учиться, учиться и учиться, непрестанно совершенствуясь?
– Точно так, как это делает Руди у себя в лаборатории, – с воодушевлением подхватила Эльза Штайнер. – А этот бездарь Вывих еще имел наглость подшучивать над ним! Между тем, именно при помощи упорных ежедневных тренировок на протяжении многих лет брат надеется довести свою способность концентрировать волю до такой степени, чтобы открыть дверь в Шамбалу одной силой мысли! И он уже здорово продвинулся в этом направлении, кстати. Незадолго до того, как я покинула его, уехав в Москву, Руди удалось увидеть очертания Белой пирамиды. Она забрезжила вдали, похожая на мираж, продержавшийся в воздухе около пяти минут. Брат сказал, это только начало, и скоро он сможет удерживать ее на гораздо более продолжительный срок. При этом она постепенно начнет приобретать все более четкие очертания, пока не станет достаточно плотной, и тогда Руди отопрет ее…
Невероятно, – вертелось у меня на языке, но я промолчал.
– Судя по последнему письму, которое я получила от него в Москве, опыты продолжаются, и брат вплотную приблизился к цели, – добавила фройлен Штайнер с гордостью. – И все – не покидая стен лаборатории, разумеется. Длительные упражнения в медитации – вот ключ, ничем не уступающий тому, что вы, сэр Парцифаль, привезли с собой на «Сверло». Только, в отличие от вашего ключа, тот, что развил в себе Руди, не надо везти за тридевять земель. Кроме того, его нельзя ни отобрать, ни украсть…
Последнее прозвучало довольно-таки зловеще.
– Понятно, что мы, революционеры-практики, свергнувшие самодержавие ради строительства счастливого бесклассового общества в отдельно взятой стране, сделаем все возможное, чтобы наши, советские люди, объединившись в едином порыве, обрели способность открывать любые двери в любые миры, куда им укажет партия большевиков. Более того, не сомневаюсь, развиваясь творчески и дружно, они далеко превзойдут прежние достижения мастеров-единоличников вроде герра Штайнера… – изрек Вбокданов. – Звучит обидно, дорогая Эльза, но ты привыкай, ибо это – неизбежно. Твой брат, при всем моем уважении к нему и его неоспоримым заслугам перед наукой – ученый старой школы. Иначе говоря – закоренелый индивидуалист, затворник, предпочитающий работать в одиночку, и не спешащий обнародовать результаты. Ясно, что наши люди, трудясь сообща, как пчелки, в едином коллективном порыве, добьются несопоставимо больших успехов, причем, куда быстрее герра Штайнера. Сольются воедино, в величественную сеть советских медиумов, станут генераторами, и что там Шамбала, абсолютно любая, самая невыполнимая прежде задача сделается им по плечу, вплоть до телепортации на Луну или даже Марс!
– Какой-то ебанный оппортунизм… – донеслось со стола, где похрапывал Гуру.
– При этом, мы – марксисты, а не какие-то там прожектеры, и отлично осознаем трудности, неизбежно ожидающие нас на этом пути. Во-первых, со временем – туго, поджимает оно не по-детски. Не одни мы на земном шаре, а в тисках враждебного империалистического окружения, и оно дорого даст, чтоб вогнать Стране Советов топор промеж лопаток. Да и человеческий материал, доставшийся нам после долгих столетий крепостнического рабства, мягко говоря, не радует. Пережитков темного прошлого в наших людях многовато, язв всяческих гнойных, вроде неграмотности, иждивенческих настроений и чисто кулацкого мировоззрения. От этого всего надо избавиться, модифицировать народ радикальным путем, а то – какой из него – генератор Светлого Будущего. Тоска одна…
