Текст книги "Новый Вавилон"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
Эльза Штайнер – родная сестра германского оккультиста и мага Рудольфа Штайнера, его единомышленница и неизменный ассистент в поисках Эликсира Вечной Молодости. Убежденная мраксистка, соратница вождя германских коммунистов Карла Либкнехта, позже злодейски убитого немецкой военщиной. Когда в январе 1924 в Горках скоропостижно скончался вождь мирового пролетариата Владимир Ульянов-Вабанк, экстренно прибыла в Москву по личной просьбе шефа ОГПУ Феликса Дрезинского, чтобы оказать помощь в исследованиях, проводившихся группой ученых под руководством доктора Вбокданова. По отрывочным сведениям, состояла с последним в гражданском браке, от которого у них родилась дочь – Роза Штайнер, впоследствии удочеренная великим пролетарским писателем Максимом Некислым, когда ее родителей не стало. Эльза Штайнер бесследно исчезла вскоре после трагической гибели доктора Вбокданова. Внучка Эльзы Штайнер – Ида Новикова-Штайнер, проживает в Москве, пенсионер.
Анни Бризант – адепт масонских лож люциферианского толка, почитавшаяся многочисленными последователями как реинкарнация древней вавилонской богини Иштар. Вернула разленившихся английских масонов в первозданное сатанинское русло, отсеяв балласт с помощью специальной процедуры очищения, известной как Обряд Дхармы. О нем известно лишь то, что его посчастливилось пережить лишь немногим «братьям»…
Рудольф Штайнер – выдающийся немецкий философ, специалист по наследию Гете и Ницше, руководитель Германского отделения Теософского общества Елены Блеватской и автор метафизической теории о загадочном Черном солнце, на чьих невидимых колдовских лучах зиждется все Мироздание. Состоял в самых дружеских отношениях с Анни Бризант, сменившей Блеватскую на посту Председателя Теософского общества, полностью разделяя ее идеи о Шамбале – некоем сокрытом от непосвященных Царстве, по подобию которого устроена человеческая цивилизация, выступающая проекцией, ежесекундно воссоздаваемой на экране реальности проливающимися оттуда черными лучами. Позже вдрызг рассорился с мадам Бризант из-за тибетского монаха Кришнамурки, объявленного ею явившимся из Шамбалы Майтреей, поскольку у доктора Штайнера, к тому времени, появился свой кандидат в мессии. Им, после сближения Штайнера с мраксистами, стал вождь мирового пролетариата товарищ Ульянов-Вабанк.
Разочаровавшись в идеях большевизма после разразившейся в России Гражданской войны, увлекся небесспорными работами австрийского биолога Пауля Каммерера, пытавшегося доказать экспериментальным путем, будто всем, без исключения, живым организмам свойственно наследовать приобретенный родительскими особями жизненный опыт, включая шрамы от ударов бичом, полученные рабами от рабовладельцев в предыдущих поколениях. Также, Штайнер не оставил попыток обнаружить лучи Черного солнца с помощью лабораторного оборудования, хотя и переменил к ним отношение на противоположное, называя, согласно показаниям, полученным полицейскими следователями у прислуги, то проклятой Кармой, то рельсами в Ад. Сгорел вместе со своей лабораторией при пожаре, устроенном, по некоторым сведениям, штурмовиками СА в 1927-м…
Пауль Каммерер – австрийский биолог-новатор, автор нашумевшего труда «Смерть и бессмертие», изданного в 1925. Был единомышленником Рудольфа Штайнера. После трагической гибели которого, принял яд…
Михаил Электронович Адамов – (Моисей Эхнатонович Адамов) – археолог-любитель из Ленинграда. Приходится родным внуком чекисту Артуру Адамову, заместителю начальника Специального мистического бюро ОГПУ, погибшему во время репрессий в органах ГБ в период Культа личности Иосифа Стылого. Именно деду, фанатичному мраксисту, Моисей Эхнатонович обязан столь экзотическим отчеством. Артур Адамов назвал своего сына Эхнатоном, в честь знаменитого египетского фараона-реформатора, низвергнувшего с пьедестала древнего фиванского бога Солнца Амона-Ра, ради поклонения новому идолу – Атону, ассоциируемому мистиками с невидимым Черным солнцем Шамбалы, которое, якобы, наделяет живые существа душой. Поскольку вслед за Артуром Адамовым была репрессирована его жена, красавица Маргарита, расстрелянная на спецполигоне Коммунарка, их единственного сына Эхнатона отправили в детдом, где его снабдили новым именем, посчитав, что Электрон звучит куда благозвучнее, к тому же, безукоризненно в идеологическом аспекте, памятуя о знаменитом плане электрификации ГОЭЛРО. Однако, Электрон Адамов не забыл своего настоящего имени, как и того, кем был отец. Иначе, не назвал бы сына Моисеем, в честь великого пророка Моше, под водительством которого иудеи, покинув Египет, обрели свою Обетованную Землю.
Михаил Адамов никогда не видел деда Артура и рано потерял отца Эхнатона, однако нисколько не сомневается, страсть к истории и космогонии, обуревающая его с детства, передалась ему от них. Правда, она обречена остаться хобби, когда младший из Адамовых, вопреки очевидным гуманитарным наклонностям, как и большинство его сверстников, становится технарем и, по окончании Ленинградского политехнического института, поступает на работу в КБ «Шторм» при Всесоюзном Научно-Производственном Объединении «СОЮЗЭНЕРГОПРОЕКТМОНТАЖ». Время стоит такое, СССР – в рассвете сил, НИС на подъеме, соответственно, страна нуждается в инженерах, а всякие философы с метафизиками, ей – без надобности. С 1990-го года Михаил Адамов работает в Ираке на одном из крупных промышленных объектов, построенных советскими специалистами для правительства Саддама Хусейна. А в разгар операции «Буря в пустыне», он ухитряется съездить в Багдад, чтобы осуществить свою давнюю мечту – посетить основанный Сарой Болл Археологический музей, ныне – Национальный музей Ирака. Там Михаил Адамов знакомится со своим будущим другом Жераром Дюпуи, профессиональным археологом из Франции, давно и очень серьезно интересующемся странными находками, сделанными полковником Офсетом на берегах Амазонки, а Сарой Болл – в междуречье Тигра и Евфрата. По возвращении из Ирака, после ряда перипетий, Адамов выезжает на ПМЖ в Израиль. Где продолжает по крупицам собирать все, что так или иначе связано с деятельностью сэра Перси Офсета, сгинувшего в дебрях Амазонии в 1920-х годах.
Рита Адамова – единственная дочь Моисея Эхнатоновича Адамова, студентка университета в Хайфе. Очень любит отца, вырастившего ее в одиночку. Родители назвали Риту в честь репрессированной НКВД бабушки, красавицы Маргариты Адамовой. Она тоже красавица, еще какая…
Дядя Жорик – он же, Жерар Дюпуи, французский археолог и космолог, выпускник Сорбонны. По матери, правнук штабс-капитана Верещагина, после революции бежавшего на Дон, к генералу Корнилову, сражавшегося с красными под началом генерала Маркова и умершего от тифа Стамбуле. В молодости, в первой половине восьмидесятых, Жерар Дюпуи служил в составе французского миротворческого контингента на Ближнем Востоке, где был тяжело ранен. Как и Моисей Эхнатонович Адамов, мечтает заново открыть легендарную Белую пирамиду, якобы обнаруженную полковником Перси Офсетом в верховьях Амазонки. Единственный настоящий друг Моисея Адамова, дядя Жорик очень привязан к Рите и любит ее, как родную дочь…
Игорь Иванович Рыбин – одинокий старик из Ленинграда, коренной петербуржец. По образованию – преподаватель истории. Ветеран Отечественной войны и участник героической обороны Ленинграда от гитлеровцев. Сражался на знаменитом Невском пятачке, чуть позже, в составе 2-й Ударной армии генерала Власова. Был тяжело ранен при форсировании Волхова зимой 1941-го, стал инвалидом. Много лет проработал в средней школе учителем истории. С конца 1980-х, уже на пенсии, трудится смотрителем в Государственном Эрмитаже. На удивление, много знает о ключах из ожерелья великой богини Иштар. Убит в самом начале 1990-х…
Генерал-полковник Чуйка Юрий Иванович – патриот, в конце 1980-х – заместитель начальника ГРУ Генштаба Вооруженных Сил Союза ССР. По долгу службы тоже знает немало о ключах Иштар, но хочет узнать еще больше. Убит в самом начале 1990-х…
Шпырь и Лоботряс – соседи Игоря Ивановича Рыбина по убогому общежитию, приторговывают наркотиками и промышляют грабежом. Жертвы Перестройки и антиобщественные элементы. Торчки. Настоящая фамилия Шпыря – Шпырев, на его попечении находится дед, скандальный, глухой на оба уха, прикованный к коляске инвалид – Ян Оттович Шпырев… Дед и внук проживают, как кошка с собакой, если бы Шпыреву старшему только подвернулась возможность, он бы обязательно пришиб внука, чтобы стервец не позорил фамилию. Пришибить, к слову, есть из чего, у деда хранится старинный пистолет системы Маузера, врученный ему в другую эпоху самим Железным Феликсом Дрезинским…
Единственный способ жить – это давать жить другим.
Махатма Ганди
Боги говорят с нами лицом к лицу только тогда, когда у нас есть лицо…
Клайв Стейплз Льюис
КНИГА ВТОРАЯ
НОВЫЙ ВАВИЛОН
Климат здесь таков, что пчелы строят соты в досках домов, а кукуруза дает три урожая в год. Здесь в изобилии произрастают кока, сахарный тростник, маниока, сладкий картофель и хлопок. В городе разводят попугаев, кроликов, индеек, фазанов, гокко, ара и тысячу других видов птиц с ярким оперением. Здесь в изобилии растут гуава, орех пекан, арахис, папайя, ананасы, авокадо и другие плодовые деревья… У Инков дворец в несколько этажей, покрытый кровельной черепицей, а сам он весь был расписан разнообразными рисунками – это стоило посмотреть. В городе была площадь, достаточно просторная, чтобы вместить большое количество народа. Там они обычно устраивали празднества и даже скачки на лошадях… Так что в том далеком краю, Инки наслаждались едва ли меньшей роскошью, величием и великолепием, чем в Куско…
Мартин де Муруа, миссионер, «Historia general del Peru»
При недостатке попечения падает народ, а при многих советниках благоденствует…
(Прит.11:14), а также – девиз Моссад
Все то же долбаное болото в среднем течении реки Маморе, притока Мадейры, впадающей в Амазонку. И не заблуждайся насчет словечек вроде приток, Динуля, не следует путать его с ручейком. Длина Маморе – две тысячи километров, Мадейра от устья до истоков – три с половиной тысячи, об Амазонке – пожалуй промолчу. Это мрак, какое тут в Бразилии все здоровенное. Каждый штат – с пяток Египтов. Лес, топи и гребаная мошкара на сотни и сотни миль кругом. Да, вот еще забыла, змей и ядовитых насекомых – как грязи. Чудесные, короче, места, натуральная Земля Обетованная, мать ее…
2 июля 2012 г.
I. Вилькабамба
Постепенно тревога, терзавшая нас первые несколько суток путешествия вниз по Амазонке, развеялась. Нет, вру, не так, чуть не забыла. Утром второго дня, как мы покинули Манаус, нам выпало снова крупно перетрухать. До устья Мадейры, самого крупного из притоков Амазонки, впадающей в нее двумя сотнями километров ниже ПО ТЕЧЕНИЮ, оставалось часа четыре хода, по прикидкам Мишеля, принявшего на себя обязанности штурмана, когда с северо-востока долетел рев турбин стремительно приближающегося реактивного самолета. Он быстро нарастал, становясь все пронзительнее.
– Что-то не так, – с тревогой обронил дядя Жерар, оглядываясь. Небо оставалось бездонным, пронзительно голубым, не запятнанным ни единым облачком. Папа, в своей лодке, сбросил обороты мотора и, поднявшись на ноги, в свою очередь принялся настороженно всматриваться в горизонт. Я последовала примеру мужчин, но никто из нас не мог разглядеть причину шума, хоть мы изо всех сил напрягали зрение. Это было странно, рев сделался очень громким, протяжным, затем последовала серия оглушительных хлопков, будто двигатели лайнера подавились некачественным керосином, стали захлебываться и сбились с ритма.
– Плохо дело! – выкрикнул Мишель, вращая головой с риском вывернуть шею. Через полминуты мы убедились, он прав. На северо-западе блеснула крошечная серебряная точка, скорее даже звездочка из фюзеляжа и крыльев. Самолет быстро терял высоту, если точнее, он падал камнем. Не знаю, что там у них стряслось, и как могли одновременно отказать обе турбины, но самолет сорвался в крутое пике. Затем его двигатели взвыли на такой невыносимо высокой ноте, что у меня заложило уши. Пилоты предприняли отчаянную попытку вывести машину из пике и предотвратить катастрофу. Наверное, оба – повисли в кабине на штурвалах.
– Террористы на борту?! – ахнул Мишель. Везде-то они ему мерещились после событий 11 сентября…
Ни Жорик, ни я не ответили ему. Просто проглотили языки и молча наблюдали с леденящим ужасом, как у нас на глазах разворачивается трагедия, не в силах хоть чем-то помочь обреченным людям. Все кончилось для них за пару минут. Наверное, каркас самолета не выдержал чудовищных перегрузок и рассыпался в воздухе. Со стороны это было похоже на салют. Ослепительная вспышка принудила нас зажмуриться. Пылающие осколки, обломки плоскостей, хвостового оперения и фюзеляжа, брызнули во все стороны искрами. Часть сразу рухнула в лес у самого горизонта, и оттуда повалили клубы тяжелого, насыщенного копотью дыма.
– Боже мой, – тихо проговорил дядя Жерар.
– Вот и все, – пролепетал папочка, нагнулся через борт, зачерпнул воды, плеснул в лицо. Оно было восковым…
– Смотрите! – крикнула им я. Там, где только что был самолет, нарисовались три крошечных белых пятнышка.
– Парашютисты?! – выдохнул Мишель, в недоумении протирая глаза. – Откуда парашюты на борту пассажирского самолета?!
– Кто тебе сказал, что он был пассажирским? – вопросом на вопрос ответил Жорик.
– А каким еще?!
– Военным! Или, по-твоему, у Бразилии нет ВВС?
– Откуда на военном самолете террористы?!
– Да дались тебе эти сраные террористы, мать твою! Что ты к ним прицепился, последние мозги телевизором отшибло?! – вспылил Жорик. Папочка разобижено засопел.
– Аль-Каида повсюду мерещится, как сексуальному маньяку – голые бабы…
– Так все быстро… – пробормотала я. – Раз, и нет целой кучи людей.
– Да уж, – согласился француз, хмурясь. – Человек десять, если это был бомбардировщик…
– Бомбардировщик?! – Мишель скептически поджал губы.
– Не просто бомбардировщик, а сверхзвуковой, с изменяемой геометрией крыла, – добавил Жорик. – Что-то вроде русского Ту-160 или американского Rockwell Lancer. Не знал, что у бразильцев есть дальняя авиация…
– Уверен, что самолет был бразильским?!
– Мишель, если ты забыл, то я напомню: мы в Бразилии…
– И что с того?! Помешает это тем, кто нам дышит в спину?!
Жорик смерил отца испытующим взглядом, передернул плечами. Я бы поклялась, хотел вдобавок покрутить у виска, но воздержался. Ради мира во всем мире, как говорили в Совке…
***
Весь остаток дня, пока спускались к устью Мадейры, не перемолвились ни словечком. Настроение было подавленным, из головы не лезла авиакатастрофа, разразившаяся высоко в небе буквально на ровном месте. Никто из нас, понятно, не знал, что там у них стряслось. Дядя Жорик настроил радиоприемник на местную волну, в надежде разжиться хоть какими-то новостями, но станции штата без перерыва крутили зажигательную латиноамериканскую музыку и рекламу. Плюнув, француз обесточил приемник, буркнув, что этого говна ему и во Франции – выше крыши.
Периодически я поглядывала в сторону далекого левого берега Амазонки, туда, где разбился самолет. К счастью, лесной пожар не занялся, для этого в джунглях слишком влажно, даже если хорошенько полить их керосином. А вот вертикальный столб дыма, поднимавшийся над местом аварии, постепенно сместился с востока на запад, пока не оказался у нас за спиной. Естественно, ведь мы в темпе продвигались на восток, и течение реки нам было в помощь.
Кстати, папа напортачил с картами, штурман из него, скажем прямо, вышел гавеный. Мишель грозился, что мы увидим Мадейру не позже обеда. Однако, успело стемнеть, прежде чем устье этой громадной реки забрезжило далеко впереди. Правый берег, у которого мы держались, оборвался песчаной косой, за ним раскинулось устье Мадейры, противоположного берега было не разглядеть за опустившейся к вечеру дымке. Я высмотрела подходящее местечко для ночевки, и мы бросили якорь до утра.
– М-да, – протянул дядя Жорик, разводя костер. – Два дня на воде, а воз – и ныне там…
– Что ты имеешь в виду?! – забеспокоился Мишель.
– Пока что течение было попутным, но мы все равно ползем, как черепахи. С завтрашнего дня нам доведется идти против течения…
– Есть другие варианты?! – напрягся отец.
– Зачем кипятишься? – усмехнулся Жорик. – Я не хотел ругаться, просто констатировал факт…
***
Дядя Жора оказался прав лишь отчасти. Нашим моторам действительно прибавилось работы на следующий день, но, в остальном… Что касаемо всего прочего, путешествие пошло – как по маслу. Нас больше никто не тревожил, ни с воды, ни с воздуха, и мы постепенно успокоились. Перестали дергаться от каждого шороха. Приноровились к реке и лодкам, нащупали удобный для себя ритм, и дело заспорилось. Носы наших моторок, вспенивая буруны, развернулись на юго-восток, туда, откуда, нам навстречу катила свои зеленоватые воды Мадейра.
Конечно, почивать на лаврах было рановато, и это понимал каждый из нас. Кругом простирались дикие края, не такие враждебные, как в эпоху полковника Офсета, когда туземцам ничего не стоило засыпать путешественников градом отравленных стрел. Но и не сертифицированный курорт, где буквально на каждом шагу – по полицейскому участку и медпункту, услуги которых оплачены вами заранее, и потому включены в туристическую карту вместе с трехразовым питанием, круглосуточным баром и водяными горками в шаге от бунгало. Поэтому, повторяю, мы держались настороже, когда на седьмой день плавания миновали Маникоре, довольно приятный с виду городок, хоть он и представлял из себя хаотическое нагромождение деревянных и фанерных домиков, установленных на высокие сваи. Наверное, не просто так, ради улучшения обзора с веранд, чтобы скрасить часы сиесты, которая в Бразилии – святое дело.
– Это из-за поророки, – заметил отец.
Я украдкой взглянула на него, и у меня окончательно отлегло от души. Господи, как же приятно было снова видеть его таким жизнерадостным, с улыбкой до ушей и глазами, светящимися от мальчишеского восторга. Папа словно сбросил лет десять, а то и больше. Он помолодел самым чудесным образом, оздоравливаясь по методике Офсета. Сутулые плечи расправились, унылый взгляд куда-то пропал. Передо мной был совершенно другой человек, не сгорбившийся под тяжестью прожитых лет и попутно свыкшийся с мыслью, что скоро будет зачислен в старики. Ох и молоток же был дядя Жорик, когда подначивал нас сняться с якоря. Хорошенько проветриться, покинув уютный Кирьят-Моцкин. Я все ждала, вдруг депрессия, донимавшая папочку в последние годы, сообразит, что ее оставили с носом, и ринется вдогонку. Но нет, даже подозрительность, которой Мишель заразился по пути в Амазонию, пошла ему в целом на пользу. Расшевелила, заставила задышать полной грудью. Что и говорить, я увидела машину времени в действии, она сделала Мишеля таким, каким он был в начале девяностых, когда только завладел Даром Иштар.
– Из-за поророки? – недоверчиво прищурился дядя Жорик. Наши лодки шли параллельными курсами, мощные моторы размеренно и деловито урчали.
– Из-за нее, – подтвердил Мишель с таким довольным видом, что я не удивилась бы, если бы он, случись кошмарной волне появиться прямо сейчас, слизывая прибрежные хижины и вырывая с конем вековые стволы, принялся скакать от счастья в предвкушении, когда нас подхватит и понесет как серферов.
– Приливная волна так далеко от устья Амазонки? – усомнился Жорик. – Ну ты хватил! Да мы по одной Маморе уже поднялись вверх километров на пятьсот…
– На четыреста восемьдесят два, – важно поправил приятеля Мишель. – И что? Амазонка тебе – не какая-нибудь там Луара…
Дядя Жорик криво улыбнулся.
– К твоему сведению, приливные волны достигают десяти метров в высоту, поднимаясь вверх по реке на тысячи километров со скоростью моторного катера. Это – бич здешних краев, зато, как говорят, незабываемое зрелище…
– Ага, для тех, кому подфартило не напускать пузырей, – криво усмехнулся француз.
– В том-то и вся прелесть, Жорик. – Экзистенциализм чистой воды!
– Ага, амазонской воды, только хрена лысого она – чистая…
– Можно подумать, в Сене – чище… – продолжал вредничать Мишель.
– Смотри, накличешь на нас беду…
– Не боись, с такими мощными моторами – нам сам черт не брат. Если что, зададим стрекача…
– Если бензин не кончится…
Когда городок только показался впереди, француз предложил залить по горлышки все наличествующие канистры, но Мишель беспечно отмахнулся, заявив, еще успеется. Впереди, мол, полно цивилизованных мест, к чему даром перегружать лодки топливом…
– Помнишь, что сталось с перегруженными углем русскими броненосцами в Цусимском проливе? – спросил отец.
– Догадываюсь, – бросил Жорик. – Им устроили бесплатный ребилд?
– Что-то вроде того. Сначала – разобрали на запчасти.
– Понял, – Жорик прочувствованно кивнул.
– Другой вопрос – какая связь между столь аномально высокой приливной волной и Хамзой, подземным двойником Амазонки? – с глубокомысленным видом изрек Мишель, посчитав вопрос с заправкой топливом исчерпанным. – Нисколько не сомневаюсь, обе эти реки соединены в единую экосистему, столь грандиозную, что захватывает дух…
Этой своей Хамзой, недавно открытой учеными, папочка нам успел прожужжать все уши. О титанической подземной реке, протекающей под Амазонкой на глубине в четыре километра и впадающей в океан у самого его дна, куда способен нырнуть далеко не всякий батискаф, Мишель узнал еще дома, в Кирьят-Моцкин, занимаясь на досуге своим любимым Wiki-серфингом. И, его она так заворожила его, что с тех пор Мишель носился с Хамзой, как с писаной торбой, никому не давая проходу.
– Да вы себе хотя бы представляете, что это означает?! – вещал папочка из своей лодки, пока мы плыли. – Целый подземный мир! Километровые гроты, сказочные пещеры Али-Бабы, и, как знать, не обитала ли там прежде какая-то разумная раса.
– Атланты? – с ехидцей осведомился дядя Жерар.
– Шамбальщики, – хихикнула я, чем вывела Мишеля из себя.
– Балбесы вы оба! – замахал руками отец, выпуская руль, отчего его лодка легла на правый галс. – В истории – всегда так. Найдется один смельчак, какой-нибудь Поль Шпильман или Перси Офсет, чтобы заявить остальным: ребята, Атлантида – была. То, что вы ее найти не можете, еще ничего не доказывает! А маловеры ему хором: отвянь, лошара, загляни в учебник, там все давно написано…
– Папа, вернись! – крикнула я, потому что он отдалялся, не замечая этого в запале.
Спохватившись, отец вернул лодку на прежний курс, неодобрительно покосился на наши ухмыляющиеся физиономии.
– Если вы оба не верите, то чего тогда со мной поперлись? Вечерок скоротать?!
Верили ли мы на самом деле, что найдем Колыбель Всего? Это каждый мог молча спросить у себя. В тот момент, даже не знаю, что бы ответила лично я, если бы мне запретили юлить…
– Райское местечко, – вздохнул папочка, провожая взглядом медленно отдалявшийся городок. – Клянусь Богом, друзья, я бы, пожалуй, осел тут надолго, если бы не держал путь дальше…
Я тоже обернулась, благо, рулил все равно Жорик. Домики на сваях были самыми разношерстными. Вполне рентабельные особняки и современного вида бунгало соседствовали с убогими лачугами, где разик, как следует, чихнешь, потолок на голову упадет. Некоторые строения явно стояли заброшенными, ими давно никто не пользовался. Мешанину разнокалиберных разноцветных крыш объединял в единую композицию шпиль старой миссионерской церкви, построенной иезуитами чуть выше, на холме. Как по мне, церковь была великовата для такого захолустья. Жорик, когда я поделилась с ним этой мыслью, согласился, предположив, что городок знавал лучшие времена, когда в здешних краях разразилась Каучуковая лихорадка. Та самая, которую столь непреклонно критиковал сэр Перси, не без оснований предрекая, что как-только стихнет бум, будет им такая рецессия – не обрадуешься. Так и случилось. И, если ниже по течению Великой реки жизнь еще поддерживалась лесозаготовительными компаниями, если, конечно, корректно говорить о поддержании жизни посредством варварского уничтожения лесов посредством японских бензопил, то тут, в глуши, она почти замерла.
– Это мы пока до плантаций коки не добрались, – хмыкнул Жорик. – Вот где она бурлит, так бурлит…
– Типун тебе на язык! – донеслось из лодки Мишеля.
Помнится, Офсет, чей дневник я прочла еще маленькой, пророчил Амазонии великое будущее, имея в виду баснословные естественные богатства региона. Не знаю, куда они потом подевались, наверное, утекли на счета транснациональных корпораций и банковских картелей в качестве прибылей и погашенных займов, вместе с процентами и процентами на проценты. По пути нам попадались картины, свидетельствовавшие об удручающей бедности местных жителей. Леса стали пожиже, пеньков стало больше, чем деревьев, реку загадили отходами вредных производств, хозяевам которых было глубоко насрать на экологию. Богаче от этого потомки свободолюбивых индейцев отчего-то не стали. Что принесла им наша цивилизация? Ужасающую антисанитарию и букет из болезней, о существовании которых их предки даже не догадывались…
***
Папа не ошибся, уверяя, что впереди нам еще повстречается уйма обжитых мест, где мы запросто разживемся бензином. Ну, насчет уймы, это я хватила лишку, признаю, и все же, поселки то и дело попадались. На третий день после Маникоре мы прибыли Умайту, очередное райское местечко вроде Эдема, как сразу же нарек городишко Мишель. Пополнили запасы топлива и даже сходили с Жориком на разведку. Обнаружили прекрасный ресторанчик и вдоволь налакомились блюдами местной кухни, от которой, правда, у нас чуть позже разболелись животы. Еще бы им оставаться в покое, приняв в себя сдобренную острым чилийским перцем бобовую кашу с панированными в маисовой муке отбивными из мяса анаконды. Так, по крайней мере, заверял нас хозяин заведения, оказавшийся прямо-таки душкой. К слову, бразильская традиционная кухня – чрезвычайно острая, повара сыплют, куда ни попадя, столько перца, что, у кого, к примеру, гастрит, тому сразу крышка через вынос желудка. Порцию Мишеля мы заботливо прихватили с собой, помирать, так вместе. Папа оставался на берегу, караулил лодки и был страшно зол на нас.
– Где вы болтались битый час?! – раскудахтался он. Дядя Жора, в знак примирения, предложил выпить по стаканчику кайпириньи, это популярный местный коктейль из тростниковой водки, слегка разбавленной лимонным соком. Папочка, для виду поворчав, поминая совесть, которой у нас нет, в конце концов сдался, пригубил из стакана, сделал полноценный глоток и сказал, свесив ноги в воду:
– А ведь недурно, а?
– Не то слово, – согласился француз, подливая ему еще.
Это было что-то новенькое. Впрочем, что я к ним цепляюсь, отпуск есть отпуск.
***
Новая остановка была сделана нами в Порту-Велью, столице штата Рондония. Этот населенный пункт лежит еще выше по течению Мадейры и побольше первых двух, Маникоре и Умайты. Чтобы добраться до него, мы израсходовали еще пять дней. А потом целых шесть плелись до Нова-Маморе. По идее, могли бы и поднажать, но мои мужчины сошлись на том, что нам не стоит терзать двигатели, заставляя часами работать в скоростном режиме, моторам и без того доводилось несладко. Лодки были перегружены и сидели бы в воде гораздо ниже ватерлинии, если бы она у них только была. Течение реки быстрым, а сама Маморе после Порто-Велью пошла извиваться как змея, которой наступили на хвост титаническим сапогом.
– Тише едешь, шире морда, – глубокомысленно изрек Мишель.
– Это еще откуда?! – прищурилась я.
– От верблюда. Моя вариация старинной русской поговорки…
– Он, как всегда прав, Принцесса, – не без ехидцы заметил Жорик, накрывая мою ладонь своей, ибо я была готова вспылить. – Надо бы поберечь моторы.
– Как скажете, мессир Дюпуи, – не стала спорить я.
Самого Ново-Маморе с реки было не видать, поселок прятался за высоким, поросшим буйным тропическим лесом холмом. Вдоль правого берега, это относительно направления течения Мадейры, для нас же он был по левую руку, струилась грунтовая дорога, накатанная автомобильными скатами колея, неправдоподобно ярко – оранжевая, почти что алая, как почти повсюду в здешних краях. Дядя Жорик, когда я спросила его, отчего здесь такие цвета у дорог, прямо радуги, спустившиеся с небес на землю, пояснил, что вся фишка – в так называемом ферраллитном выветривании. Это когда кремнеземы, придающие нашим проселкам привычный желтенький оттенок, вымываются, а вместо них остаются суглинки, богатые окислами металлов, алюминия, железа, марганца и прочей лабуды. Отсюда, мол, и такой странный цвет.
– Уровень грунтовых вод высокий, – сказал Жорик. – Плюс – влияние тропических лесов на формирование гумуса…
Но я все равно не могла отделаться от нелепой мысли, что по ночам на проложенные через амазонские джунгли дороги выбираются местные гномы с бронзовой кожей и в набедренных повязках, и у каждого – по ведру с огненно красным суриком…
– Погляди-ка лучше сюда, – Жорик тронул меня за плечо. Впереди нас Мадейра распадалась надвое, образуя гигантскую латинскую букву V. Более широкое русло, цвета какао со сливками или молоком, по-прежнему уходило на юго-восток, как бесконечная взлетная полоса, покрытая безукоризненно ровным асфальтом. Второе русло, уже раза в два, резко сворачивало на юг. Эта река была темно коричневой, цвета жидкого шоколада.
– Маморе, – молвил Жорик, почему-то вполголоса. – Нам туда.
Признаться, мне тоже стало не по себе. Река была извилистой, это было видно сразу. Буйный тропический лес, густо росший по обоим берегам, они, кстати, были обрывистыми, придавал ей я сходство с тропинкой в злое заколдованное царство. Если бы она была желтой, как дорожка, сослужившая службу Элли, когда ураган принес ее в Волшебную страну, гнетущего ощущения не возникло бы. Но, концентрированный коричневый цвет и стена джунглей, отбрасывавших густую тень на реку, делала картину откровенно зловещей. Я покусала губу. Мне расхотелось туда плыть.
– Та река, что полноводнее и прямее – Рио Мадре, – сказал дядя Жорик. – Видишь, насколько она светлее. Это потому, что Рио Мадре берет начало на восточных склонах Перуанских Анд, высоко в горах, где рождается из тысяч ручьев, берущих начало у кромки ледников. От верховьев Рио Мадре до древней инкской столицы Куско – рукой подать. А истоки Маморе – много южнее, она долго течет через обширную, сильно заболоченную низменность, заросшую непроходимыми экваториальными лесами. Сливаясь воедино, обе эти реки образуют Мадейру. Кстати, именно оттуда, из Боливии, – Жорик кивнул в сторону Рио Мадре, которая показалась мне куда симпатичнее Маморе, – поздней весной 1904-го года впервые явился сюда полковник Офсет. Он и его спутники, бывшие однополчане, в сопровождении носильщиков-метисов, всего – семь человек, включая сэра Перси, выступили из Риу-Бранку. Это городок к северо-западу отсюда, где полковник стоял лагерем, когда занимался картографированием бразильско-боливийской границы. Проделав миль сто через сельву, они вышли к берегу Рио Мадре, раздобыли лодки и спустились прямо сюда. Повернули ровно на юг и начали свой подъем вверх по Маморе. Откуда в тот раз не вернулся никто кроме сэра Перси…
