Текст книги "Новый Вавилон"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
– Да уж, – выдавил из себя я.
– Вот этим-то делом первостепенной важности мы в Химической лаборатории и заняты. Пока, понятно, до массового производства еще не дошло, но с опытными партиями мракобесов мы довольно далеко продвинулись, доложу я вам. Скажу даже больше – нам есть, чем похвастать. В лабораторных условиях перерождение проходит четко. Поэтому уже недалек тот день, когда мы, как следует обкатав технологию и подправив все неизбежные в любом новом деле изъяны, поставим процесс на поток…
– Какой процесс?
– Обязательного и поголовного усовершенствования трудящихся, – пояснил Вбокданов. – Глядите, полковник, сегодня любой домохозяйке ровно ничего не стоит перекрасить волосы, надо только до парикмахерской дойти. Села в кресло блондинкой, встала брюнеткой или там шатенкой, по желанию, двадцать минут – и готово. Вот и мы ровно по тому же принципу пойдем. Доставили, куда следует, закоренелого кулака-мироеда, удавится, но пригоршню зерна бедноте не даст, пропустили через аппарат доктора Вбокданова, – тут мой собеседник гордо подбоченился, – получили на выходе альтруиста, который ради братьев по классу все с себя снимет вплоть до трусов. И так далее. Берем мракобеса-попа – выходит лектор по научному атеизму, бога при таком помянешь – загрызет. Берем шалашовку из кабака, кокаинщицу и блядь, имеем Пашу Ангелину в сухом остатке, хлебом не корми, дай завладеть переходящим красным флагом, переплюнув всесоюзного ударника с Донбасса товарища Алексея Стаканова. И так далее, принцип понятен?
– И вы обладаете такими технологиями?! – ахнул я.
– Мы от них в каких-то двух шагах, – понизил голос Вбокданов.
– Но, каким же образом это делается?!
– Извините, но подробности составляют государственную тайну, – сразу же посуровел доктор. – Разглашать ее я, понятно, не могу. Но, в общих чертах скажу, наши методы основаны на комбинированных особым образом переливаниях крови…
– Вы шутите? – пробормотал я, почему-то подумав о вампирах.
Вбокданов будто прочел эту мысль.
– Возьмите легенду о графе Дракуле, пересказанную в популярном виде товарищем Стокером, – сказал док. – Один короткий неглубокий укус – и полная перестройка организма в итоге…
– Но это же сказка, – сказал я тихо.
– Песню такую марксистскую знаете: мы рождены, чтоб сказку сделать былью…
– Никогда не слышал такой…
– Так вот, это – всерьез, – заверил меня Вбокданов. – И она-таки сделается былью, уж можете мне поверить.
Я подумал, мне придется поверить. Помимо воли, поскольку мне не оставят выбора…
– Скажите, Вбокданов, это для ваших тайных опытов вам понадобилось тело того моряка, которого вы не стали сбрасывать в реку с остальными? – спросил я. Помнишь, милая, я не решался расспросить об этом фройлен Штайнер, но теперь разговор сам свернул в подходящее русло…
Эльза Штайнер и доктор Вбокданов обменялись взглядом. Док кивнул.
– Вы имеете в виду товарища Адамова, павшего в ночном бою у острова Эспаньола? Он не был моряком. Он был – чекистом. Большего сказать не имею права, но да, мы с фройлен Эльзой сделаем все от нас зависящее, чтобы товарищ Адамов обрел новую жизнь на новом месте. Это был замечательный человек, большая умница, вдобавок, закаленный марксист, такими борцами нельзя разбрасываться. К сожалению, это все, чем я могу удовлетворить ваше любопытство, Офсет. Повторяю, наша научная работа – засекречена…
***
Помнится, прочтя свою фамилию, я чуть не выронила тетрадку, в замешательстве вскинув глаза на папу.
– Адамов?! Но не может же быть, чтобы… – я не договорила.
Отец казался потрясенным не меньше меня.
– Чтобы это был мой дедушка? – закончил папа.
– Мы этого не можем знать наверняка, – тихо сказал дядя Жерар. – Думаете, мало в России Адамовых…
– Однофамилец? – спросила я, хоть сама так не думала. – И тоже чекист?
Мишель еле заметно пожал плечами.
– Но ты же говорил, деда расстреляли на полигоне «Коммунарка» в Подмосковье?
– Там расстреляли твою прабабушку Маргариту, – сказал Мишель. – Где и как погиб Артур Адамов, я не знаю. Никто этого не знает. Я же говорил – военная коллегия союзной прокуратуры не стала пересматривать его дело, когда массово реабилитировали жертв стыловских репрессий. Никто не удосужился объяснить нам, почему. Похоже, все, что было связано с Артуром Адамовым, до сих пор составляет государственную тайну…
– Через столько лет?!
Папа молча пожал плечами.
– А вы обратили внимание еще на одну странность, друзья? – подал голос Жорик.
– На какую? – уточнила я.
– По ходу повествования полковник Офсет постоянно перевирает фамилии большевистских лидеров. Например, называет председателя ВЧК Дрезинского Дзержинским, Льва Трольского – каким-то Троцким, и так далее…
– Да, действительно, – согласился Мишель. – Я подумал, это Рита неправильно читает…
– Вот спасибо! – фыркнула я. – По-твоему, мне неизвестна фамилия Дрезинского?! Может, ты забыл, что я учусь на историческом факультете?!
– Получается, полковник Офсет напутал?
– Он, между прочим, тоже не был докером, – напомнила я, обидевшись за сэра Перси.
– Согласен с тобой, принцесса. Смутно представляется, из каких соображений полковника угораздило называть основателя большевистской партии Владимира Ульянова-Вабанка Лениным…
– Ленина – фамилия его матери, – тихо сказал Мишель.
– Точно, – Жорик хлопнул себя по лбу. – Тогда тем более непонятно, что это на сэра Перси нашло…
– Отнесем в загадки, – сухо сказал Мишель.
– Читай, Марго, – попросил Жорик. – Может, нам посчастливится найти ответы у сэра Перси…
***
С дивана, куда незаметно для нас перебрался Гуру, донеслись раскаты богатырского храпа. Наконец-то Вывих отрубился и теперь пребывал в глубочайшей отключке. В своей Шамбале, именуемой Беловодочьем, подумалось мне, и я попытался усмехнуться. Но, не успел. Товарищ Шпырев, приобняв Генри за плечи, запел очередную революционную песню. Она была еще мрачнее предыдущей…
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут…
Вихри враждебные… – повторил я про себя и почувствовал, как трепыхнулось сердце. И не зря. Песня, исполненная под конец того вечера, стала для нас пророческой…
IV. Вихри враждебные…
Истина двойственна, так как она есть и объективное открытие, и свободное порождение человеческого духа, которого не существовало бы нигде, если бы мы сами его не производили…
Рудольф Штайнер
В мире нет ничего могущественнее идеи, время которой настало…
Виктор Гюго
27 июля 1926 года, Бразилия, среднее течение Амазонки
Солнце явилось ко мне поутру на пару с умопомрачительной мигренью. Пожалуй, я чувствовал себя даже хуже, чем накануне за столом. Заставив себя разлепить глаза, я обнаружил, что койка Генри пуста. Мой мальчик куда-то ушел. Превозмогая головную боль, я покосился на иллюминатор. Судя по углу, под каким солнечные лучи падали через него, было около восьми утра. В лучшем случае – половина восьмого. Что сказать, Сара, продирать глаза в столь поздний час – стыд и позор для бывалого путешественника, даже если накануне он сделался жертвой пищевого отравления, стремясь не ударить лицом в грязь перед своими новыми товарищами.
Условно говоря во всех отношениях…
Иллюминатор был нараспашку, пропуская в каюту не одни солнечные лучи, но и свежайший воздух с реки. Кое-как добравшись к проему, я подставил ему лицо, вдыхая его полной грудью. В итоге у меня даже закружилась голова, зато тиски, сдавливавшие виски, немножко ослабли. Почувствовав себя несколько лучше, я выглянул наружу, не позабыв прищурить веки. После полумрака каюты мир за пределами броневых плит сиял так, что было больно смотреть.
Как сразу же выяснилось, «Сверло» еле полз у самого берега, поросшего густым тропическим лесом. Кое-где, на расчищенных от джунглей площадках, виднелись убогие хибары, сколоченные из фанерных щитов. Людей видно не было, за исключением нескольких туземных мальчишек. Неистово размахивая руками, они неслись по песку, не отрывая глаз от миноносца и перекликаясь восторженными воплями. Кто бы сомневался, они никогда прежде не видели такого странного корабля, наверняка он казался им диковинным пришельцем с противоположного края Вселенной. Странником, заблудшим в Амазонию по чистой случайности…
Помахав пацанам рукой, я двинулся к двери, намереваясь отправиться на поиски Генри, когда уловил нарастающий свист. Подсознание распознало его до того, как мозг сподобился сформулировать мысль: в природе нет ни одного живого организма, способного исторгнуть подобный звук. Желудок болезненно сжался, меж лопаток пробежал холодок. Свист резко оборвался, на берегу, там, где только что вприпрыжку неслись мальчишки, полыхнуло. Я машинально зажмурился. И все же успел разглядеть фонтан песка, взметнувшийся вверх и в стороны. Выругался хрипло, метнулся обратно к иллюминатору, во все глаза уставился на уродливую воронку с черными рваными краями, из нее струился сизый дымок. Мальчишки исчезли. Испарились…
– Черт! Черт! Черт! – крикнул я. – Что происходит?!!
Словно в качестве ответа откуда-то издали, с противоположной стороны, донесся новый пронзительный свист. Выкрикнув имя сына, я стремглав бросился к двери. Когда дергал ее на себя, уловил сильнейшую вибрацию под ногами. Палуба задрожала, где-то внизу проснулась машина. Миноносец затрясся всем своим стальным чревом, котлы вспыхнули адским огнем, охватившим впрыснутую через форсунки нефть, пар под сумасшедшим давлением обрушился на лопатки роторов турбин. Валы пришли в движение, бешено вращая гребные винты, и эсминец буквально прыгнул вперед, как рыба, выпархивающая из воды, прежде чем подкравшийся из глубины хищник вонзит зубы ей прямо в брюхо. Схватившись за кромку двери, чтобы не упасть, я обернулся к иллюминатору. Берег быстро отдалялся, место, где только что погибли мальчишки, уже пропало из виду.
Узкий коридор, куда я вывалился, освещался забранными в толстые плафоны лампами. Они тревожно моргали, на судне пробили боевую тревогу. При этом, проход оставался безлюден. На одно короткое, но тошнотворно кошмарное мгновение меня охватил липкий страх, панический и постыдный одновременно. Я вообразил, что остался один на корабле, какая-то надчеловеческая сила, пока я бессовестно дрых, забрала Генри и членов экипажа, как это случилось на шхуне «Мария Селеста». Мысль была бредовой по определению, эсминец маневрировал, совершая резкие эволюции, значит, им управляли с мостика или из рубки. Только идиот мог вбить себе в голову, будто его забыли, будто ручную кладь.
– Генри?!! – снова закричал я и понесся по коридору к ближайшей лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Но не добежал. Когда до выхода оставалось всего пару ступеней, люк распахнулся мне навстречу. Сверху посыпались матросы. Как картофельные клубни из порвавшегося мешка. Кто-то из них впечатался плечом мне в грудь, отшвырнув на стальную переборку. Шмякнувшись спиной, я вдобавок, приложился к ней затылком. Но, не почувствовал боли, увидав Генри. Мой мальчик был среди моряков.
– Ты цел?! – задыхаясь, я начал ощупывать его.
– Со мной все в полном порядке, сэр! – воскликнул сын. Мы втиснулись в стену, пропуская лавину из матросов, спешивших занять места по боевому расписанию. Лампы продолжали моргать, а корабельный ревун хрипло вопил прямо над ухом. Я почти не слышал, что говорит мой мальчик.
– Ты где был?! – крикнул я сыну. Но он, вместо того, чтобы ответить, все повторял, что на нас напали, но кто и почему, я так и не понял. Зато, наконец, разглядел мольберт с наброском миноносца, его стремительный силуэт не оставлял никаких сомнений – это был «Яков Сверло» собственной персоной. Генри успел нарисовать его довольно четко, в отличие от воды, по которой полагалось бы плыть кораблю. До речной поверхности у Генри, по всей видимости, не дошли руки, и эсминец – словно парил в пустоте ровно посредине холста. Только тут до меня дошло, где пропадал наш мальчик. Я вспомнил, какое задание дал ему накануне Шпырев. Сын отнесся к поручению начальника экспедиции куда серьезнее, чем я мог подумать…
– Товарищ Офсет? – кто-то тронул меня за рукав. Обернувшись, я узнал одного из морских офицеров, присутствовавших вчера в кают-компании. Козырнув, моряк позволил себе вздох облегчения. – Обыскался вас, товарищ путешественник. Капитан Каланча просит вас срочно пройти на центральный пост.
– Капитан Каланча?! – мелькнуло у меня. А куда же подевался Рвоцкий. Но, я не задал этого вопроса вслух. Шли вторые сутки, как мы с Генри попали на этот чертов корабль, я начал привыкать к тому, что молчание тот – дорогого стоит. Молча кивнул, и мы с сыном поспешили за моряком, то и дело опираясь о стены. Эсминец, набрав приличную скорость, непрестанно менял курс, чтобы помешать неприятельским артиллеристам пристреляться. Что по нам ведется огонь, было отчетливо слышно даже внизу, под прикрытием брони. Высоко над нами ухали взрывы, отвратительно визжала шрапнель. Пару раз «Сверло» дернулся, как от боли, как минимум дважды снаряды поразили цель.
***
В боевой рубке, где мы очутились минут через пять, было сумрачно, дневной свет проникал внутрь сквозь узкие прорези в броневых плитах. При этом, в помещении было, не протолкнуться. Кроме старпома, вахтенного начальника, штурмана и нижних чинов, которым полагалось находиться тут по долгу службы, стоя у штурвала, дальномера и переговорных труб, я увидел Шпырева, Сварса и Вывиха. Начальник экспедиции был в небрежно наброшенном на плечи бушлате и лихо заломленной на затылок бескозырке. Лицо Яна Оттовича было мрачнее тучи. Гуру, напротив, выглядел явно напуганным. Что же до Сварса, то его рябая физиономия не выражала никаких эмоций. Не человек – сфинкс…
Заметив нас с Генри, Шпырев сделал знак подойти.
– Вот, товарищ первопроходец, на тот случай, если вчера вечером вы заподозрили меня в паранойе. Как видите, мне не мерещатся повсюду враги революции, их у нас на самом деле, хоть отбавляй, и они не угомонятся, пока не прикончат нас. Но, мы им такой радости не предоставим, верно, юнга?!
Я хотел спросить у Шпырева, не видит ли он, случайно, связи, между тем, как мы вчера проигнорировали таможенные формальности, и сегодняшней стрельбой, но опять попридержал язык. Молча прильнул к окулярам бинокля, протянутого мне Шпыревым. Стоило высунуть нос наружу, как над рубкой просвистел очередной снаряд. Его траектория пролегала гораздо выше мачты, но на войне всегда кажется, будто каждая пуля метит прямо в лоб. Это, конечно же, не так, предназначенный тебе свинец убивает до того, как сообразишь, что убит. Но, с физиологией не поспоришь. Я машинально отшатнулся. Сделав перелет, снаряд ухнул в воду далеко за правым бортом.
– Вот это да! – воскликнул Генри, едва не подпрыгивая от восторга. – Вот так приключение, сэр!
– Им в нас не попасть, – шепотом проронил Гуру таким тоном, будто читал молитву. Его лицо, одутловатое после вчерашней пьянки, сильно осунулось, наводя на мысли о яблоке, заготовленном в кадушке на зиму. Под глазами темнели мешки, нечесаные седые волосы неряшливо торчали из-под брахманской шапочки. Одни тонкие худые пальцы оставались ловкими, с невероятной скоростью перебирая четки. – С нами Майтрея, – одними губами добавил Гуру. – И Брама с Индрой. Кроме того, мы за кормой такую здоровую волну поднимаем – Кали лысую они в нас прицелятся. Шиш им, сукам…
Определенный резон в его словах имелся. «Сверло» летел на всех парах, как скоростной экспресс. Корпус судна вспарывал поверхность реки с легкостью отточенной бритвы, казалось, не встречая ни малейшего сопротивления. Однако, это было обманчивое впечатление. Разгневанная Амазонка у нас за спиной, словно очнувшись, заворачивалась неистовыми волнами. Злобно шипя и, на глазах, вырастая, они устремлялись к суше и выплескивали на нее свой гнев, ломая кусты и стволы небольших деревьев. Будто были поророку – грозным океанским приливом, подымающимся вверх по реке на сотни и сотни миль.
Я снова прильнул к окулярам. Противоположный берег Амазонки был едва различим из-за стелившегося над водой дыма, это мы начадили так, и мне не сразу удалось разглядеть корабль преследователей. Он был в хороших пяти кабельтовых ниже по течению и, похоже, постепенно отставал, то зарываясь носом в реку, то опрокидываясь на корму, чтоб не сказать: вставая на дыбы. Гуру не ошибся, поднятые нами волны болтали наших врагов, как поплавок.
– Что скажете, товарищ путешественник? – спросил Шпырев, опуская руку на срез амбразуры в шаге от меня.
– Судя по силуэту – легкий крейсер…
– А флаги какие-нибудь видите? – продолжал допытываться Ян Оттович. Я вынужден был покачать головой.
– То-то и оно, браток. И палить без предупреждения начали. Это оттого они такие храбрые, что пока про наши пушки не знают. Сейчас начнем удивлять…
Если бы ненавистью можно было убить, гнавшийся за нами крейсер немедленно пошел бы ко дну. Вместо этого, он дал очередной залп. Наблюдая за ним в бинокль, я увидел, как темный силуэт вражеского судна осветила серия вспышек. Автоматически втянул голову в плечи, одновременно, оттолкнув Генри подальше от прорези, под прикрытие брони.
– Майтреюшка, спаси и сохрани, – пробормотал Гуру, стискивая четки. Это было все, что я увидел до взрыва. Ухнуло так, что «Сверло» застонал. Вывих упал на колени. Два гейзера одновременно взметнулись у левого борта, обдав нас водой, как из пожарного рукава. Кавторанг Каланча остался без фуражки, ее смахнуло взрывной волной. Сварс выругался. Генри нервно хохотнул, отплевываясь.
– Где наши пушки?! – крикнул Шпырев. – Почему молчат?!
– Артиллерия готова! – откликнулся Каланча.
– Тогда слушай мою команду! Расчехлить этих уродов к херам!
Козырнув, Каланча отдал приказ старшему артиллеристу. Тотчас, урча электроприводами, пришли в движение колпаки спаренных артиллерийских установок.
– Дистанция? – процедил в переговорную трубу артиллерийский офицер. Выслушал ответ дальномерщика и пролаял:
– Третья башня, бронебойными…
Корпус эсминца дернулся от клотика до киля, когда, с интервалом в несколько секунд, ухнули пушки главного калибра. Насколько я мог судить, наш эсминец был вооружен тридцатидюймовыми орудиями, четыре их них стояли на носу и два – на корме. В общем, нам было, чем огрызнуться.
– Накрытие первым же залпом! – доложили через минуту с дальномерного поста. Рубка огласилась воинственными торжествующими воплями.
– То-то, – процедил Шпырев, вырывая у меня бинокль. – А, суки, забегали! Каланча?! Давай-ка их еще поджарь!
Его слова потонули в чудовищном грохоте. По нам тоже попали, по броне защелкали осколки, вынудив находившихся в рубке людей пригнуться. Что-то со скрежетом рухнуло на палубу, откуда-то сверху посыпались ошметки такелажа. Палубу затянуло едким дымом. Кто-то пронзительно взвыл. Поперечный мостик охватило пламя.
– Пожарный дивизион?! – крикнул старпом. Мы со Шпыревым очутились лицом к лицу. Его – было в крови, она лилась из глубокого пореза на лбу, попадая начальнику экспедиции в глаза.
– Вы ранены! – выдохнул я. – Где доктор? Доктора сюда!
– Отставить! – скрипнул зубами Шпырев.
– Пли! – скомандовал артиллерийский офицер. Наша кормовая башня снова изрыгнула огонь. Резко подалась назад и неторопливо вернулась обратно, влекомая мощными гидрокомпенсаторами.
– Есть попадание!! – доложил дальномерщик. – На неприятеле пожар!
– Каланча?! Почему носовые орудия молчат?! – напустился Шпырев на кавторанга.
– Угол обстрела не позволяет, Ян Оттович…
– Так меняй курс! Эй, у штурвала, поворот на восемь румбов!!
Рулевой резко переложил руль. Генри схватился за переборку, а я – за Вывиха.
– Потише! – крикнул тот. – Кали вам под ребра, Персей!
– По врагам трудового народа! – рявкнул Шпырев. – Смерть буржуйскому отродью! – смахнув бескозырку, начальник экспедиции швырнул ее под ноги на палубу.
«Сверло» закачался, когда к хору кормовых орудий подключилась установленная на носу батарея. Из рубки было отчетливо слышно, как гудят элеваторы, доставляя заряды в башни. Правда, первые залпы дали недолет, но затем артиллеристы подкорректировали прицел, и дело пошло. Последствия сказались незамедлительно. Один из наших снарядов попал прямо в шпилевое отделение, разворотив неприятельскому крейсеру нос. Тот сразу потерял ход, ткнувшись изуродованным рылом в Амазонку. Затем над палубой взвилось облако густого дыма, на рострах и спардеке занялся пожар.
– Так его, суку! – процедил Сварс.
– Продолжать огонь! Распорядился Шпырев. – Каланча?! Скажи, чтоб по радиомачте всандалили, надо ему плевалку заткнуть!
Указание начальника было выполнено незамедлительно. Еще пару залпов, и радиомачта с треском полетела в воду. Затем один из снарядов поразил амбразуру носовой артиллерийской установки, и она взорвалась. Многотонный бронированный колпак полетел вверх, как диск для игры в фрисби. Жадные языки пламени выскользнули из носовых казематов. Сопротивление прекратилось, вражеские пушки умолкли, преследовавший нас крейсер начал медленно погружаться в Амазонку с дифферентом на искалеченный нос. Уцелевшие члены экипажа, оставив борьбу за живучесть корабля, гроздьями прыгали за борт. Но, это обстоятельство нисколько не смутило Шпырева, наши орудия продолжали молотить по объятому огнем судну.
– Так их, скотов! – пританцовывала в каком-то жутком экстазе Эльза Штайнер. Я не видел, когда она пришла. Лучше бы мне и дальше ее не замечать. Лицо Генри вытянулось и позеленело.
– Когда враг не сдается, его уничтожают, юнга, – процедил Шпырев, заметив состояние моего мальчика. На смену восторгу, охватившему его в начале боя, пришел ужас.
– Разве он не сдался? – пролепетал Генри.
– Видишь где-то белый флаг, сынок?! – прищурился Шпырев.
– Никак нет, сэр, но…
– Сэра забери себе, – Шпырев обернулся к старпому. – Стоп машина! Торпедные аппараты к бою! Сейчас мы им ангельские крылышки приделаем!
Двигатели «Якова Сверла» заработали враздрай, разворачивая эсминец носом к пылающим обломкам крейсера. Жирный шлейф дыма поднимался к небу под углом, пачкая сажей восхитительную лазурь. Над рекой образовалось что-то вроде тучи.
– Первый и второй носовые аппараты – товсь!
– Первый, пли!
Вода была мутной сама по себе из-за поднятых нами волн, раскачавших Амазонку как чашку с бульоном. Поэтому я заметил реактивный след от торпеды, лишь, когда до взрыва оставались считанные секунды. Она поразила крейсер точно в бок, где-то между тридцатым и сороковым шпангоутами. Полыхнуло так, что мне довелось прикрыть глаза. Веером полетели обломки.
– Второй, пли!!
На наших глазах обреченный крейсер медленно, будто нехотя, разломился напополам. Словно размокшая в луже воды краюха хлеба. Носовая часть, и до того полузатопленная, практически сразу отправилась ко дну, выбрасывая на поверхность громадные желтые пузыри. Корма еще какое-то время торчала над поверхностью, задрав к небу остановившие бег винты. Их, к слову, оказалось аж три…
– Шлюпки спускать будем? – вполголоса осведомился Каланча.
– Еще чего! – огрызнулся Шпырев. – Малый ход! Пулеметные расчеты к эрликонам!
– Послушайте, господин Шпырев… – начал я.
– Молчать, – процедил начальник экспедиции, а потом, словно чуть опомнившись, добавил: Партия и лично товарищ Дзержинский поручили мне ответственную задачу, и я выполню ее любой ценой, даже если для этого, блядь, придется закрасить всю эту сраную речку томатным соусом!
– Но…
– Не время с врагами цацкаться, – добавил Шпырев, глядя на меня исподлобья, как выпущенный на корриду бык. – Разговоры окончены, товарищ путешественник. Юнга? Как у тебя с картиной?
– Рисую, – промямлил Генри, – вот… – он показал на мольберт, который так и держал подмышкой.
– Молодец, – похвалил Шпырев чуть спокойнее. – Вывих?
– Слушаю, Ян Оттович.
– Ключ от пирамиды, доставленный на борт товарищем путешественником из Англии, сдать на хранение капитану Каланче!
– Позвольте, – проговорил я, сообразив, что он говорит о Мэ, а о чем же еще? Вспомнил сразу же вчерашнюю фразу Эльзы Штайнер об упражнениях ее брата Руди, обещающих снабдить швейцарского ученого ключом от Колыбели, который нельзя ни отнять, ни украсть… – Позвольте, Ян Оттович…
– Не позволю, товарищ англичанин, – отрезал Шпырев. – Дело не в недоверии лично к вам. Таковы – обстоятельства. Враг все теснее стискивает кольцо окружения, вы что, не видите этого?! А я по-прежнему не знаю, какая сучара выдала наш маршрут империалистической сволочи! На корабле двурушники, может, целый контрреволюционный заговор! И у меня нету права на ошибку, товарищ путешественник! И раньше не было, а теперь уж точно – пиздец! Все, отставить разговоры, выполнять распоряжения. Лично довожу до вашего сведения, на корабле объявлено Чрезвычайное положение! Все, кто не согласен, полетят нахер за борт по приговору революционного трибунала, его я прямо сейчас оглашаю авансом, чтоб потом только фамилии контриков вписывать… – развернувшись на каблуках, начальник экспедиции пружинистым шагом вышел из рубки на мостик. Я, кусая от негодования губу, шагнул следом. Вывих заступил мне дорогу.
– Сэр Перси, умоляю вас, ради Майтреи! – прошептал Гуру, для верности повисая у меня на локте. – Ради вашего мальчика, полковник…
Я уставился на него.
– Прошу вас, не усложняйте жизнь ни себе, ни Генри, раз уж вам на меня начхать! – взмолился Вывих. – У нас неприятности, сэр. Идемте, нам срочно надо поговорить. Заклинаю, будьте благоразумны! Генри, мой мальчик, следуй за нами…
Покинув боевую рубку, мы как раз поднимались на спардек, когда сухо затрещали эрликоны. Крупнокалиберные пули забарабанили по воде, пресекая душераздирающие вопли барахтавшихся в реке моряков. Генри зажмурился.
– Пойдемте, – Гуру повлек нас к противоположному борту.
– Итак?! – не в силах обуздать клокотавшей во мне ярости, я схватился за поручни. – Что вам надо, Вывих?! Чего я еще не знаю о вашем паноптикуме уродов?! Какая сногсшибательная новость из этого плавучего террариума не успела достичь моих ушей?! Или хотите напомнить мне для симметрии, что у нас в Англии тоже была гражданская война, по ходу которой рубили головы кому ни попадя?! Что мы, британцы, несем ответственность за бесчисленные преступления в колониях вроде работорговли или стрельбы военнопленными из пушек!
– Сэр Перси, не до лирики мне сейчас!
– Вы, часом, не лирику строчащих пулеметов Максим имеете в виду?!
– Дело очень серьезное, – сказал, понизив голос, Гуру. – Все обернулось куда хуже, чем вы себе можете вообразить! Плюньте вы на этих дурней, которых в воде перестреляли, они сами во всем виноваты! Мы с вами завтра на их месте окажемся! Не одни мы с вами, весь экипаж, начиная с товарища Шпырева…
Он произнес это так страстно, что я поневоле умерил пыл.
– Что стряслось, Гуру?
– Дзержинский умер!!! – выпалил Вывих.
– Кто-кто?!
Естественно, я прекрасно расслышал фамилию председателя ВЧК, но все равно, переспросил. Тот замешанный на раболепии восторг, с каким они отзывались об этом своем вожде, невольно, вне зависимости от того, нравилось мне это или нет, возносил его ступенькой выше, делая не совсем таким, как простые смертные. Глупость, конечно. Когда скончалась королева Виктория, чьим именем нарекли целую эпоху, многим ведь тоже мерещился конец света. Но, он не наступил, даже Темза не потекла вспять…
– Феликс Дзержинский, – звонким шепотом повторил Гуру. – В полдень двадцать шестого июля. Помните, Рвоцкий рассказывал, как в ночном бою у берегов Эспаньолы один из снарядов снес на «Сверле» радиорубку? Так вот, это было как раз в ночь на это проклятое двадцать шестое число. Тем же днем Феликсу Эдмундовичу стало дурно прямо на заседании ВСНХ, когда он обрушился с уничижительной критикой на советский бюрократический аппарат, мол, десяти лет после революции не прошло, а он разросся, как злокачественная опухоль. По самому товарищу Иосифу Сталину прошелся, который весь аппарат прибрал к рукам. Ну и прихватило сердце прямо на трибуне. Хотя не удивлюсь, если отравили. Только – т-с, заклинаю вас…
Я прикинул разницу во времени между Москвой и Макапой.
– Выходит, когда мы поднялись на борт «Сверла», Железного Феликса уже не было в живых?
– Не было, – Вывих энергично кивнул. – Шпырев, понятно, этого не знал. Никто не знал, откуда, если радиорубку разнесли? Только сегодня, когда связь удалось наладить, Ян Оттович хотел доложить руководству обстановку, что мол, и как. Вот тут его и огорошили…
– И что, нам велено вернуться в Советскую Россию? – спросил я, пытаясь прикинуть, чем чревата новость…
– Вы не въезжаете в нюансы, Персей! – Гуру аж затрясся, театрально заламывая руки.
– Так объясните мне, в чем проблема…
– Проблема?! Да это пиздец, какая проблема! Катастрофа, млять! Когда Ян Оттович получил шифрограмму, его едва удар не хватил! Это чудо, как он радиста прям на посту не шмальнул сгоряча! Давай таким страшным голосом орать, это, мол, ложь и блядская провокация, я едва в штаны не надул! Понимаете, они на Лубянке даже подписать ее не посмели…
– Что подписать?! – не понял я.
– Вы что, маленький, сэр?! Телеграмму, ясен-красен! Они сами типа в прострации теперь, и все к тому идет, что открестятся от нас, третьим глазом Вишну клянусь! Сделают вид, будто не было никогда никакой экспедиции в Амазонию!
– Как такое возможно?! – я, признаться, остолбенел.
– Полковник, отныне – возможно все! Вплоть до того, что нас объявят врагами народа за угон боевого корабля! И заочно приговорят к смерти через повешение! У большевиков это – как два пальца обоссать! Или втихую к Кали сольют, по кускам в унитаз! Это ж Лубянка, Персей, у них сор из избы не выносят!
Сглотнув ком размером с мешок, я уставился на Гуру.
– Как я понял Яна Оттовича, он переговорил с товарищем Аграновым, начальником разведки ОГПУ. Радировал тому, как, мол, быть, на каком мы свете, Яков Саулович? А тот ему, да ни на каком, Ян, коллегия ВЧК по нашему вопросу не собиралась и хуй, когда соберется, поскольку никто из ее членов о вас ни сном, ни духом! Феликс-то, мол, никого в курс дела не поставил, а нахера ему было париться, если он – Дзержинский! Тут Ян Оттович вспылил не по-детски, как давай орать: суки, суки, суки вы блудливые!! Сдаете нас, выродки?! На том связь оборвалась, Агранов, видать, руки умыл…
– Я не понимаю…
– А что неясного, Персей?! Раз Дзержинского больше нет, вместо него товарищ Неменжуйский заведует лавочкой, а он такой скользкий тип, что пипец, с больничного не вылезает. Съедет с темы – и глазом не моргнет, заявит, что не при делах. Типа – все вопросы к Генриху Ягоде, второму заму председателя ОГПУ. А тот, Персей, давно работает на Иосифа Сталина, его еще Феликс Эдмундович в крысятничестве подозревал, расстрелять не успел, прицепиться было не к чему. Ягода, сволочь, дьявольски хитер. И что Агранову прикажете делать при таких пирогах? Кто он без Дзержинского?! Ноль без палочки! Его живо к ногтю прижмут, хрюкнуть не успеет. Поэтому, если у него какие-никакие бумажки, касаемо нашего мероприятия, в сейфе лежат, он их к Кали спалит, от греха подальше, и рот на замок! Да уже спалил, я вам гарантию даю!
