Текст книги "Что не снимает стриптизерша (СИ)"

Автор книги: Яна Карпова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава 35

Днем я не пошла ни на бассейн, ни в лобби пить кофе, ни в номер двести шесть. Меня тоже никто не искал и не звонил мне. Похоже было, что мы с девочками избегали друг друга. Разговор вчерашний так ни на чем и закончился, и больше к той теме мы не возвращались даже отмечая мой день рождения после работы.

Я увидела торчащий из сумки краешек конверта и села, обхватив голову руками. Что написать? Все больше я склонялась к тому, чтобы написать 'Парадайз', но тут же прогоняла эту мысль. Наконец, я развернула лист бумаги, медленно, аккуратно написала название острова, и снова схватилась за голову. Когда это случится? Как мне продержаться до тех пор, пока меня включат в заезд? Уйти на больничный? Нет, так рисковать я не могла – нужно было экономить. К тому же я пообещала родителям, что скоро вышлю им денег на стройматериалы. Если б знали они, через что мне приходится пройти ради того, чтобы помочь им, была бы им моя помощь в радость? Нельзя, чтобы они когда-нибудь узнали... Я снова взяла в руки ручку, несколько раз перечеркнула написанное и снизу быстро и коряво написала 'Парадайз'. Решение было сделано. Оставалось убедить себя в том, что я не буду себя проклинать за него. Возможно ли это? Еще недавно я кляла себя за то, что вообще приехала сюда, а теперь отправляюсь туда, откуда уже не вернусь. Раз проститутка – навеки проститутка. Так я о них говорила. Так буду говорить о себе. Смогу ли я потом остановиться, если начну хорошо зарабатывать? А если не начну? А если это все зря? Как мне потом вернуться к нормальной жизни? Даже стриптиз оставит такой шрам, который я уже никогда не скрою ни под какой одеждой, а что же будет после проституции? Наверное, это будет даже не шрам, а незаживающая язва, вечно кровоточащая, живая, пульсирующая при каждом воспоминании...

Снова я перечеркнула последнее слово, схватила сумку и выскочила из номера, убегая подальше от злосчастной бумажки, которой я должна была вверить свою судьбу.

Бредя по грязным улицами, переступая через ручьи помоек и отходы самого разного происхождения, я смотрела на местных, постоянно что-то продающих туристам. Многие из этих людей зарабатывали около пяти – шести долларов в день, и как-то жили при этом. Более того, они улыбались так, как не улыбаются наши тетки в норковых манто и дядьки на Джипах. Они ласкали своих детей, шутили, дурачились, делились едой... Как я им завидовала, людям, которым много не надо было, которые довольствовались тем, что у них было, которые не ехали за тысячи километров на чужбину, чтобы несчастно бродить по бездушному городу. Они спокойно вели свое скромное существование, продавая вареную кукурузу и развозя на мотоциклах туристов. Можно было и мне остаться дома и попытаться радоваться тому, что имела, только у нас это значило стать одной из тех, кто ходит по улицам, как с креста снятый, вечно ноет и жалуется, и продолжает свое бренное существование, даже не пытаясь поднять свой зад со стула. Но я попыталась, и у меня было много хорошего в жизни, и я многое сделала и многим помогла, а сейчас у меня просто был сложный период. Ну, та самая черная полоса, которая непременно сменится белой. Гораздо бодрее я зашагала домой, купила у уличного торговца двух печеных сомиков по тридцать бат, которых любила больше, чем лобстеров, бутылку местного пива, и не беспокоясь о том, что скажут мои соседки, устроила себе маленький праздник перед работой.

– Что отмечаем, да еще так смело? – спросила Аня, увидев бутылку. Дело в том, что в номере принимать алкоголь нам категорически запрещалось, иногда даже устраивали рейды с обыском, после чего следовали огромные штрафы.

– День рождения, – салютуя, я подняла бутылку, – и еще новую должность – через два дня становлюсь проституткой!

Трехэтажным матом Аня выразила свое удивление.

– Ты хоть представляешь, что каждый Божий день потом будешь помнить об этом?

– Представляю. Я знаю проституток, которые со школы и до пенсии работают. Значит же, все их устраивает.

– Ага. Наркоманов тоже все устраивает, только это не говорит о том, что у них все хорошо.

– А почему нет? У каждого свое счастье. Даже у наркоманов. Просто другим не нравится на них смотреть, вот они и лечат их. А людям, может, и так хорошо!

Я вызывающе посмотрела на соседку и продолжила свою трапезу.

– Ты мне не самая лучшая подруга, конечно, но послушай мой совет – выброси эту дурь из головы. Пляши себе спокойно, вынимай из трусов чаевые и гуляй за счет других.

Она взяла сигареты и вышла на балкой. Да и хрен с ней. Я демонстративно (не знаю, для кого) подошла к злосчастному листу бумаги и снова написала большими буквами 'ПАРАДАЙЗ'.

В гримерке было тихо, как никогда. Если кто-то и переговаривался, то происходило это шепотом, никто не смеялся, не рыскал по чужим столам в поисках чищенных фруктов, которые мы тоннами ели перед работой, никто не просил выровнять волосы или зашнуровать корсет. Не все, конечно, были так расстроены, как я и мои подружки, но в целом картина была унылой. Облачившись в рабочую одежду я вышла из подсобки, прогулялась вдоль барной стойки и остановилась перед еще пустым залом, в котором обитали проститутки. Я ожидала каких-то мыслей, негативных эмоций, картин, изображающих меня среди 'этих', но ничего этого не было. Не могло быть. Я вернулась в раздевалку, достала конверт, вынула из него лист с дважды исправленной надписью, скомкала его и выбросила в урну. Потом взяла ручку и прямо на конверте, ниже своей фамилии написала 'Самуи', отдала его Камиле и с легкостью в сердце пошла работать, зная, что все сделала правильно.

Впервые за сутки Оля приближалась ко мне, причем стремительно.

– Мы едем на Самуи! Послезавтра! – заверещала она.

– Как на Самуи? Вы разве не написали, что хотите здесь остаться?

– Написали! А сейчас пришел Артур, просмотрел конверты и позвал нас с Жанкой в приват. Он на нас тааак орал, ты себе просто не представляешь! Жанна расплакалась, стала жаловаться, что не сможет выполнять нормы и что боится уехать отсюда с долгами, так он пообещал что-то изменить в ее контракте, они и сейчас еще общаются! Я в шоке, мне вообще не верится, что все так обошлось, без 'Фентези' и без 'Парадайза'!

– Ну да. Без него...

– Так а с тобой что?

– А я думала, ты имеешь в виду всех нас... Я написала, что хочу уехать, но с Артуром пока не виделась, так что ничего еще не знаю.

Я была вне себя от радости. Неужели мне так повезло? Неужели нас сразу вывезут из Паттайи и не придется ни дня работать на Уолкин? Надо же, как Артур переживал за своих девочек, кто бы мог подумать? Мог бы просто продать их паспорта и привезти себе кучу новых девок, так нет же – забеспокоился. Что ж, честь ему и хвала.

Меня на беседу никто не пригласил, и этому я была безумно рада – я предпочитала молча уехать, без общения с боссом.

Но наступил следующий день и Камила объявила список тех, кто поедет на Самуи. Он состоял из пяти имен, включая Жанну, Олю, Алену и еще каких-то двух девочек из 'Фентези', и не включал моего.

Я была разрушена. Если раньше грело хотя бы то, что рядом были подруги, то теперь я должна была остаться совсем одна. Казалось, для того, чтобы еще сильнее расковырять рану, нам объявили, что три человека все же остаются работать в публичном доме. Боязно и интересно было узнать, кого еще сломил 'Фентези' и на кого наплевал Артур. Ими оказались Лана, Олеся и Лиля. Узнав, я даже усмехнулась – ну да, кто же еще, кроме тех, с кем я была более или менее близка.

Последний день прошел в бесконечных разговорах, убеждениях, что все мы непременно будем общаться в сети и созваниваться по телефону, что меня скоро тоже отправят к ним и все будет как прежде. Ничего не будет как прежде. Нас всех разбросало, словно от взрыва. Причем так быстро. Еще два дня назад мы думали, что продлим контракт и будем спокойно отрабатывать отведенное нам время в Таиланде, а сегодня кто-то должен был начать паковать чемоданы, кто-то переносить вещи из одной гримерки в другую, а кто-то – переезжать в другие апартаменты и начинать новую 'карьеру'...

Теперь они будут раздвигать ноги, чтобы жирное волосатое пузо елозило по животу, использовать лубриканты и слизывать трихомонады... как же больно было думать об этом...как больно...

Глава 36

Вернувшись в 'Фэнтези', я словно попала в тыл врага без единого патрона. Я ненавидела это место лютой ненавистью. Я ненавидела новеньких девочек, которые мне ничего плохого не сделали; ненавидела стареньких, которые вели себя как шлюхи; ненавидела залы с диванами, к которым липла попа; ненавидела грязную захламленную гримерку с маленькими шкафчиками, которые ничего не вмещали; ненавидела лица, мелькающие за стеклянной стеной офиса; ненавидела посетителей... Да, только одно слово описывало мое отношение к этому месту – 'ненависть'.

Сцена тоже была теперь местом пыток. Старый исцарапанный кольцами пилон на корявой, покоцаной каблуками сцене обещал незабываемые пируэты. Самый первый мой выход сопровождался таким количеством казусов, какого у меня не было за месяц выступлений. С первых секунд я слетала с подножки, пытаясь раскружиться, потом, сделав замах, так треснула ногой неосторожного посетителя, что тот втрое ускорился, пробираясь в узком проходе к своему месту. Потом я снова стукнула человека, но уже рукой, на которой болтались увесистые браслеты, и под конец случилась ну совсем уж катастрофа. Решив хотя бы в финале выступления сделать что-то стоящее, я закинула ноги на шест, замкнув их вверху, и собиралась раскрутить себя, занеся тело за пилон, в общем, сложно описать движение, опишу лишь суть произошедшего: вися вверх ногами, держась только лодыжками, я почувствовала, что моя кожа, словно подтаявшее масло, заскользило по трубе. По инерции я перехватилась руками, занеся их за голову и спасая ее от удара, но динамика трюка была такова, что я уже кружилась, и безопасно спуститься было просто невозможно. Я приняла удар на локоть, которым мне пришлось тормозить еще целый оборот, а потом неуклюже сползла, закусив от боли губу и тем самым завершив танец. Вокруг, казалось, никто не обратил внимания на все это безобразие, и только девочка, из тех многочисленных новеньких, которых я видела впервые, подойдя сменить меня, прошептала:

– Если ты упала лицом в грязь, сделай вид, что это маска.

Она подмигнула мне и начала свой танец, а я побрела в гримерку обрабатывать рану. Истоптанная фраза, брошенная коллегой, помогла – мне не было стыдно или неловко, мне было только больно, не более того. Мне было плевать, на все происходящее вокруг.

Все, что заработала на чаевых в прошлом месяце, я отправила родителям, зная, что им сейчас туго приходится на новом месте. Наступали суровые времена – ставку, которую обещали выплатить по окончании короткого контракта, задерживали, и все это попахивало просто очередным разводом. Я не расстраивалась, нет, мне просто все это было омерзительным. Я знала, что буду здесь не бесконечно, и что у меня все наладится. Нужно было только потерпеть.

Оттанцевав очередной раз, я нехотя двинулась собирать чаевые. Многие девочки продавали свои танцы как раз на этом этапе, чуть ли не засовывая голую грудь в рот клиенту. Я же прогуливалась между столиков, в ожидании своей очереди плясать на таблетке, вместо того, чтобы потащить кого-нибудь в приват. Когда я крутилась у платформы, готовясь сменить девочку раньше времени, меня дернули за руку. Я обернулась и увидела компанию афроамериканцев, которые громко смеялись и с ног до головы обсматривали каждую проходящую мимо девочку. Один из них обратился ко мне, задыхаясь от смеха:

– Привет. Мой друг хочет, чтобы ты ему станцевала. Сколько это стоит?

Я посмотрела на них и бросила, чтобы они отстали:

– Шесть тысяч.

– Ого, детка! Ты там сосать будешь, что ли? Просто потанцуй! – они снова разразились хохотом.

– На пососать у вас всех вместе не хватит денег, – я брезгливо отвернулась.

– Стой, извини, – все тот же парень снова схватил меня за руку. – Серьезно, я хочу, чтоб ты ему станцевала. Другие предлагают за три тысячи.

– Ну так соглашайся! Отличная сделка, – огрызнулась я.

Я продолжила свою рутину и через несколько минут уже забыла об этом никчемном разговоре, каких мне предстояло услышать еще немало.

После витрины я вернулась в раздевалку, чтобы переодеться в наряд для зала. По привычке я проверила телефон – там висело сообщение. 'Ян, прости, что снова обращаюсь. Маму нашли – она утопилась. Мне не за что ее похоронить. Отец все время пьет. Если можешь – помоги, пожалуйста'. Слезы хлынули из моих глаз, будто прорвалась дамба. Настя была самым добрым, честным, порядочным, безотказным, трудолюбивым человеком из всех, кого я знала. Мы сидели с ней за одной партой с самого первого класса, получали вместе первые двойки и пятерки, ходили на первые дискотеки и плакали на выпускном. Ее мама готовила нам бутерброды на продленку, учила делать цветы из бумаги и ругала, что допоздна гуляем... Со времен школы прошло десять лет, и общались мы крайне редко, но она по-прежнему была для меня другом, сестрой и отдушиной в трудные минуты. Несколько дней назад Вера Александровна пропала. Это случилось накануне дня моего рождения, и Настя впервые за много лет забыла поздравить меня. Она написала, что мать с самого утра вела себя очень странно и не вернулась из аптеки, просила, чтобы я прислала кого-нибудь из друзей на машине поездить поискать ее по знакомым. Тогда ее так и не нашли, а теперь это жуткое сообщение... Я не подозревала, что у них все было так плохо. Подруга моя всегда говорила, что все хорошо. Все так делают. Когда рушатся отношения с родными, когда нет денег на еду, когда муж пьет, когда у ребенка – синдром Дауна, когда друзья считают тебя неудачником. Мы все надеваем маски благополучия, никто не несет свою боль как знамя, зная, что в этом параде будет шагать одиноко, а другие лишь будут выглядывать через щели в своих заборах. Но стоит беде прийти – и все выползают из своих нор посочувствовать, поплакать. А где же мы, такие человечные, когда этот самый флаг развевается над головами близких? Где мы, когда нужно доложить пять копеек, чтобы незнакомцу хватило на проезд? Где мы, когда нужно присмотреть за стариком? Где мы, когда нужно сказать: 'прости', 'помоги', 'люблю'? Нет, нам проще зажечь свечку после трагедии и прикинуться набожными...

Мне дали успокоительное и разрешили уйти домой, но я обязана была помочь другу. Нужны были деньги, поэтому я поправила макияж, надела улыбку и пошла работать.

Я направилась прямиком к столику, где не так давно жаждали увидеть мой приват.

– Пусть будет три тысячи, – снисходительно сказала я, подсев все к тому же чернокожему парню.

– Ой, снова ты! Слушай, ты классная, но твоя подружка станцевала нам двоим сразу за тысячу, – довольно рассказал тот, – хочешь, с тобой тоже пойдем?

– Пойдем, только за три, – я взяла его за руку с намерением поднять с дивана.

– Нет, детка, вас здесь много красивых, и другие танцуют за тысячу.

– Я тоже могу сделать такую цену, но ты наверняка захочешь не только смотреть... – томно глядя на него, я начала играть с кулоном, висящим в ложбинке между грудей.

Парень проследил взглядом за моей рукой. Он был изрядно пьян, и я решила, что уговорить его не составит особого труда.

– Ну да, потрогать, – он хлебнул пива и подмигнул мне, – за тысячу.

– Шутишь? – я сделала обиженный вид. – Я что, так дешево выгляжу.

– Отлично выглядишь, детка, – пьяный тип обнял меня, – на тысячу.

– Две.

Пришлось сдавать позиции, потому как я знала, что многие действительно дешево работают.

Афроамерикос откинулся на диване и оценивающе осмотрел меня.

– Полторы.

Я встала и прошлась по залу в надежде найти что-нибудь поприличнее. Был понедельник, а в такие дни людей приходилось загонять чуть ли не палкой. Я вздохнула и вернулась к дебатам:

– Две? – все еще надеясь спросила я.

– Полторы, – даже будучи пьяным он видел, что я в отчаянии.

Я кивнула, чтобы он шел за мной. Переодевшись на скорую руку, без особых прихорашиваний, я пошла в приват-комнату. Наглый тип притащил даже пиво с собой. 'Хорошо, хоть без попкорна', – чертыхнулась я по-русски, включила музыку и отошла подальше. Как только я сделала пару движений, этот чудак встал с дивана и тоже начал танцевать. Я пыталась усадить его, но тому казалось, видимо, что он на дискотеке. Я металась по углам комнаты, думая, обратит ли он внимание на то, что я не раздеваюсь, или ему достаточно будет просто подергаться под музыку. Долго думать не пришлось, потому что он сам начал стаскивать с меня платье. Я схватила его за голову и повернула ее в сторону видеокамеры.

– Если не прекратишь, сюда придет охрана, – злобно просычала я, как змея.

Танцор убрал руки за голову, словно арестованный, и уселся на диван. Я начала быстро раздеваться, желая поскорее закончить и надеясь, что мы все же обойдемся только просмотром, но я сильно ошибалась. Зритель похлопал себя по коленке.

– Мы договаривались, так что иди сюда.

Я приблизилась и нехотя сняла бюстгальтер, его рука тут же схватила меня за грудь. Я вывернула ему пальцы, показывая, что меня можно трогать, а не комкать своими лапами. Он снова убрал руки, посмотрел на мои трусы и ткнул в них пальцем. По правилам любой стриптиз, даже самый дешевый, подразумевал полное обнажение, поэтому я не стала спорить, раз уж он сам напомнил. Оставшись в одних туфлях, я не могла дождаться, когда прозвучат последние ноты песни, а она все не заканчивалась. Неожиданно черная, казалось, бесконечно длинная ручища снова потянулась ко мне, схватила за бедро, второй рукой этот урод попытался пробраться во влагалище. Я заверещала и повалилась на пол, пытаясь вырваться. Содрав колено и больно стукнувшись головой о стену, я выкатилась из комнаты и понеслась в сторону гримерки, теряя по дороге обувь. В чем мать родила, я ворвалась в офис, где сидели Артур с Леной и бухгалтершей.

– Вы тут совсем охуели! – заорала я, как сумасшедшая.

– Ты чего? Что случилось? – Лена сорвалась с кресла, схватила меня за плечи и впилась взглядом, подозревая, наверное, что я обезумела.

– Вы на мониторы смотрите иногда? – продолжала кричать я, тыча пальцем в угол с множеством экранов, – меня сейчас чуть не трахнул какой-то ниггер!

Артур тоже вскочил с места и уже был в дверях.

– Какая комната?

– Не знаю. Первая от зала.

Мои руки тряслись, страшно хотелось помыться и выкурить штук сорок сигарет. Лена сняла с себя шаль и прикрыла мою наготу.

– Успокойся. Что он сделал?

– Он держал меня и пытался залезть пальцами...

Я заплакала навзрыд.

– Да что ж у тебя за день такой... говорила ж тебе, надо было домой идти.

– Мне деньги нужны, – всхлипывала я.

– Так скажи, сколько, тебе сейчас же выдадут кредит.

– Ага, в рабстве быть, так еще и в долгах? Не надо мне такого, – я не задумывалась над словами.

Лена изменилась в лице.

– Ну, знаешь, тебя никто не заставлял сюда ехать, – жестко сказала она, – а то, что вы провоцируете мужиков в приватах, так это ваши косяки, ведите себя пристойнее и никто не полезет на вас!

После этих слов я подобрала сопли, швырнула в эту крысу ее же тряпкой, развернулась и пошла переодеваться, чтобы уйти домой. В гримерку быстрым шагом вошел Артур.

– Я выставил его лично и дал по морде...

– Я должна сказать спасибо? – меня распирало от злобы и обиды.

– Ты должна поехать домой и поспать. Я отвезу тебя.

Он пошел снова в офис, недолго поговорил с Леной и вернулся за мной.

Глава 37

Когда я проснулась, было уже почти три часа. Я подорвалась с постели и помчала приводить себя в порядок. Мне некогда было думать о случившемся вчера. Сегодня нужно было многое успеть до работы.

Первым делом я собрала свои немногие деньги, снова заняла у Ани и помчала в банк сделать перевод. Получилось всего шестьсот долларов – это все, что я смогла тогда найти. Потом позвонила Насте, сказала о переводе и спросила, что еще смогу сделать. Оказывается, для похорон столько всего нужно... Казалось бы, нет уже человека, ничего ему уже не надо, ан нет – надо, и немало. Я начала обзванивать знакомых: кто-то заказал на шахте гроб, кто-то организовал машины, кто-то взялся найти недорогую столовую для поминального обеда...

За свою сознательную жизнь я потеряла двух людей – любимого дядю и не менее любимую бабулю, его мать. Когда не стало Павла, мне было семнадцать лет. Из своей комнаты я слышала, что пришла бабушка и оторвалась от уроков, чтобы пойти поздороваться. Она была вся в черном и, казалось, постарела лет на десять.

Говорят, нет страшнее горя, чем пережить смерть своего ребенка. В ту минуту, когда я смотрела состарившуюся сгорбленную женщину, я верила в это, как ни во что другое.

На похороны я не пошла. Мне хотелось запомнить его таким, каким он был при жизни.

Через десять лет не стало и бабушки. Она умерла в канун Рождества. Я была тогда в Лондоне и должна была прилететь через четыре дня, но она не дождалась. Или я не успела... Почему-то всегда есть что-то важнее того, чтобы увидеться с родными, позвонить справиться об их здоровье, помочь убрать урожай, приехать в день рождения...или смерти... Должна признать, я была рада, что не успею на похороны. Я снова не хотела видеть родного человека в гробу.

Перед глазами стояла Настя. Я боялась представить, каково это – хоронить мать, но образы непроизвольно возникали в голове. Я не хотела видеть, как умрут родители. И не хотела, чтобы они видели мою смерть. Но как избежать и того, и другого? Против природы не пойдешь. Так страшно было думать, что это когда-то все равно случится...

За тот день я успела сделать многое перед работой. Оставалось настроиться на очередную ночь каторги.

Придя в клуб, первым делом я решила пособирать у себя в шкафчике чеки за консумацию. Накануне мне было не до них, но в конце недели на основании этих бумажек нам начисляли текущую зарплату, а поскольку календарь показывал воскресенье, было самое время собрать все в кучу, за вчера и за последние дни в 'Парадайзе'. Я вспомнила, что так не забрала чек на тот злосчастный приват. На кассе его не оказалось. Я перерыла трижды коробку, в которой они хранились, но так и не нашла его. Когда я попросила кассира помочь мне, тайка сначала огрызнулась, мол, ищи сама, но мне тоже хамства было не занимать и я усадила ее перебирать гору макулатуры. Чек так и не нашли.

Я пошла в гримерку, взяла стакан воды и села в углу подальше от всех. Как же так? Я согласилась на то, чтоб меня лапал отвратительный тип за полторы тысячи. С них мне причиталось всего сорок процентов. Это сколько получается? Около двадцати долларов. Меньше, чем за двадцать баксов я позволила, чтобы эта тварь дергала меня за соски и совала в письку грязные руки... Теперь оказывается, что даже эти копейки я не получу... Мне снова стало невыносимо жаль себя, и я почувствовала, как слезы покатились из глаз. За что я себя так наказала? В чем так провинилась перед собой? Смогу ли я когда-нибудь простить себя за то, что подписалась на это? Я жалела и ненавидела себя, словно жертва и палач в одном лице.

Я встала и с отвращением посмотрела в зеркало. На меня смотрело жалкое никчемное существо, потерявшее гордость, честь и самоуважение во имя глупых амбиций.

Медленным, но твердым шагом я направилась в офис. Нервы были на пределе.

– Где Артур? – спросила я Диму, который сверял какие-то бумажки.

– Он так рано не приходит, – не поднимая глаз ответил он.

Мы не обсудили случившееся. Так, наверное, было правильнее, ведь ни о каком продолжении не могло быть и речи, но он прямо избегал меня после дня рождения.

– Ты бы не мог позвонить ему? Я хочу сделать стоп-контракт.

Слова сами вылетели, не согласовавшись со здравым смыслом. Денег у меня было на проезд да на пару йогуртов, а еще я должна была Аньке. Несмотря на это, голова моя была гордо поднята, а взгляд излучал непоколебимость решения.

– Ты чего? – Дима крайне удивленно посмотрел на меня.

– Что слышал. Набери его.

– Ну, подожди нем... – не успел договорить он, потому что в офис вошел Артур и обнял меня за талию.

– Яночка, в чем дело? – сладко спросил он.

Я тут же высвободилась и сделала шаг в сторону.

– Я хочу сделать стоп. Сколько денег это будет стоить? – без предисловий сказала я.

– Зачем стоп, ты все еще расстроена из-за вчерашнего? – Артур уселся на стол, загородив собою Димку, и скрестив руки на груди, приготовился слушать.

– Затем, что я ненавижу это место, – в этот раз мой голос дрогнул.

– Я слушаю тебя, – начальник внимательно, не моргая, смотрел на меня, – объясни причину, я не могу просто так отпустить хорошего работника.

– Хорошие работники у тебя трахаются с жирными дядьками, – с отвращением бросила я, – а если не трахаются, то приносят мало денег, а нах тебе такие нужны?

– Во как... – Артур поправил кепку и почесал переносицу, – продолжай.

– Что еще ты хочешь услышать? – вызывюще спросила я.

Почему-то я не боялась его в тот момент. Не боялась того, что у него был мой паспорт, что у меня не было денег, что никто не мог мне помочь... Боялась только снова расплакаться.

– Хочу услышать, чем еще народ недоволен. Жажду исправиться, – он все так же в упор смотрел на меня. В голосе его не было ни сарказма, ни презрения.

– Я – не народ и я не знаю, о чем думают другие, но то, что я здесь вижу – херня нездоровая! Ни хрена здесь не заработаешь, если не заниматься проституцией!

– Ну, если ты такое при всех скажешь, тебе здесь просто глаза выцарапают – невозмутимо ответил Артур, – многие девочки умеют работать, не раздвигая ноги, а проституция в целом есть в любой сфере деятельности, будь то офис, пекарня или школа... К сожалению – или, не знаю, к счастью – есть такая разменная монета в природе, как секс, и ходит она везде.

– Я не против, пусть ходит, но почему я должна терпеть каких-то уродов, которые трахают твоих красавиц за десять копеек, а потом в приватах ждут, что я им буду сосать? И почему эти дебилы узкоглазые забывают пробить чек? Ты знаешь, что мне ничего не начислено за вчерашнего мудака? Знаешь, я на такое не подписывалась, и под двумя сотнями штрафов – тоже! И того что какие-то арабы, которым плохо дают твои менеджеры, будут выносить мне дверь в шесть утра , не было в контракте! Ты знаешь, что твои доблестные менеджеры заставляют девочек платить за заказ, если они сидят с какой-то тварью, которая не может рассчитаться? А новенькие! Ты в курсе, что они у тебя ходят голодные? На них невозможно смотреть! Я здесь работаю не только на себя, но и на этих жалких дурочек, которые приехали сюда с долларами в глазах и охренели от реальности, потому что кроме штрафов ни хера здесь не зарабатывают!

– Ну, ты не разгоняйся здесь, – заговорил, наконец, Артур, – все-таки я плачу за визы, перелеты и проживание, так что имею право контролировать дисциплину.

– Контролировать дисциплину – это следить за тем, чтоб они приходили вовремя, не лезли пьяными на шест и не рыгали по углам, а еще – смотреть, чтоб их не обижали клиенты, – меня было уже не остановить, – а не штрафовать за то, что не улыбаются! Хуле им улыбаться? Ты с такими развалами бери только опытных девок, которые знают, что делать и на что они идут, и снимай шкуру за косяки с них, а не сопливых кукол, которые приехали сюда блистать под софитами! Или вообще, объяви клуб борделем, чтоб ни у кого глаза не округлялись!

Пока я голосила, в офис сползлась вся администрация. Они тихонько сидели, внимательно наблюдая за нашей перепалкой. Впрочем, это была не перепалка, а яростный монолог в моем исполнении. Такое случалось нечасто. К Артуру подчиненные обращались по отчеству и на Вы, а тут я на всю громкость крыла матом его бизнес. При знакомстве я всегда обращаюсь уважительно к людям и жду того же в ответ, но этот человек вел себя слишком брутально, к тому же тыкал мне, поэтому я тоже не считала должным выкать ему. Соблюдать субординацию, по моему мнению, стоит лишь с достойными руководством, а не с узурпатором при бабках.

Выговорившись, я, наконец-то, перевела дыхание. Артур все еще молчал, глядя на меня.

– Молодец, правильные вещи говоришь, – выдал он, застав меня врасплох. – Слушай, может, твое место где-то здесь – в бухгалтерии или офисе? Говорят, у тебя хороший английский, и вижу, что мозги есть.

Вот ведь манипулятор! Внимает, молчит, ничего не комментирует, делает свои выводы...в итоге я выгляжу истеричкой, а он – благородный конем!

– Я хотела бы сделать стоп-контракт. Сколько денег? – повторила я вопрос, не обращая внимания на его слова.

– Сколько ты работаешь?

– Почти два месяца, – я отвечала, изучая какое-то пятно на стене. Мне больше не хотелось на него смотреть.

– Давай ты пару дней отдохнешь, подумаешь, а потом мы продолжим разговор. Никто насильно тебя здесь держать не станет.

– Я понимаю. И все же хочу знать сумму, – настаивала я.

– Полторы тысячи... Но это не те деньги, которые я хотел бы на тебе заработать, – сказал он, проходя мимо меня, и покинул комнату.

Я не стала задерживаться и тоже вышла из кабинета, думая, что делать дальше. Суммы за стоп часто менялись в зависимости от того, сколько девочка отработала и при каких обстоятельствах хотела покинуть клуб. Порой он устраивал торги, как на базаре, когда девочки не хотели с ним работать. Были девчонки, которые после первого дня работы приходили с деньгами, молча забирали паспорта и уезжали работать в другие места, не распыляя нервы на споры. Другие наоборот – пускали пену со рта, доказывая, что он наврал об условиях и требовали вернуть им паспорта без оплаты неустойки, тогда им предъявляли только сумму за билеты и отпускали восвояси. То, что он сделал мне скидку говорило либо о том, что он хотел казаться великим героем, либо о том, что я не была особо ценным материалом, хотя, наверное, ему было все равно, с какого материала сдирать бабки... Однако, последнее не вязалось с его предположением о том, что меня следовало переместить в администрацию. На самом деле мне это польстило, и я очень даже видела себя в роли менеджера. Девочки, даже те, с которыми я близко не общалась, казалось, уважали меня, просили советов и прислушивались к ним. Я помогала продавать приваты и уходить в эскорты, поэтому иногда народ даже думал, что я действительно из управляющего персонала. Если бы это случилось в начале контракта, я бы вцепилась в эту возможность руками и ногами, но теперь я знала, что не смогу спокойно смотреть на маленьких глупых девочек, которые здесь не жили, а выживали, и которых мне пришлось бы наказывать. Нет, это было не для меня.

И все-таки, с ситуацией надо было как-то разбираться. Даже если бы он мне просто отдал в руки паспорт, положение мое не улучшилось бы – я осталась бы без копейки на улице. До дома – восемь тысяч километров, не пешком же идти. Я решила сделать вид, что приняла его предложение подумать пару дней.