Текст книги "Мой босс: Искушение соблазном (СИ)"

Автор книги: Яна Марс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Они не говорили уже больше часа. Но это молчание было не гнетущим, а наполненным. Они разделяли его без напряжения, просто оставаясь рядом.

И вот Марк заговорил. Его голос был тихим, низким, без привычной стальной брони, без тех интонаций, что могли одним словом возвести стены или уничтожить карьеру. Он говорил, смотря на огонь, словно признаваясь не ей, а тому призраку самого себя, что отражался в языках пламени.

– Я всегда думал, что одиночество – это не состояние, а инструмент, – начал он, и слова его падали в тишину, как тяжелые, отполированные временем камни. – Острое лезвие, которое отсекает все лишнее: слабость, сомнения и привязанности. Я выстроил вокруг себя крепость, Ариана. Не из камня, а из тишины и правил. И мне было в ней… комфортно. Я был ее хозяином. Ее королем и единственным узником.

Он сделал небольшой глоток травяного чая, и прикрыл глаза .

– Я запрещал себе хотеть. Потому что желание – это уязвимость. Это рычаг, который можно использовать против тебя. Я окружал себя людьми, но никогда не подпускал их близко. Они были функциями, и я считал, что так и должно быть. Что это и есть сила.

Ариана не двигалась, боясь спугнуть хрупкую нить его откровения. Она видела, как в свете огня его профиль казался высеченным из мрамора, но в то же время удивительно мягким, почти юношеским. Она слушала, и каждый его слово вонзался в нее глубже любого поцелуя.

– А потом появилась ты, – он тихо усмехнулся, но в этом звуке не было радости. Была горечь и изумление. – С твоим упрямством. С твоими глазами, в которых горел огонь – не страх, а вызов. Ты не вписалась в мои правила. Ты их взломала. Ты ворвалась в мою крепость не с тараном, а… с тишиной. Своей собственной силой, которая оказалась сильнее моей.

Он наконец повернул голову и посмотрел на нее. Его глаза в полумраке были темными, бездонными колодцами, в которых плескалась боль, о которой она могла только догадываться.

– Ты разрушила мои стены, Ариана. До основания. И оставила меня… голым. Перед тобой. Перед миром. Перед самим собой. И я не знаю, кто я теперь, без этих стен.

Он замолчал, и в тишине было слышно, как трещит полено, рассыпаясь искрами. Ариана чувствовала, как ее сердце бьется где-то в горле, громко, бешено. Она хотела что-то сказать, но слова застревали в груди комом.

Марк медленно поднялся с кресла. Он подошел к ней, к окну, но не касался ее. Он смотрел на нее так, словно видел впервые и в то же время – знал всю жизнь.

– Я потратил полжизни, чтобы ни в ком не нуждаться", – прошептал он. Его бархатный голос был грубым от сдерживаемых эмоций. – А теперь… теперь я не могу дышать без мысли о тебе. Я просыпаюсь и первое, чего я хочу – это услышать твой голос. Я засыпаю и последнее, о чем думаю – это запах твоей кожи. Ты стала моим воздухом. Моим единственным и самым страшным риском.

Он сделал паузу, вдыхая так, словно ему и правда не хватало воздуха. Его рука поднялась, и пальцы едва коснулись ее щеки, провели по линии скулы, словно проверяя, реальна ли она.

– Я люблю тебя.

Три слова. Три простых, немыслимых слова. Они повисли в воздухе между ними, тихие, выстраданные, лишенные всякой театральности.

У Арианы перехватило дыхание. Мир сузился до его глаз, до трепета его пальцев на ее коже, до тихого эха этих слов, которые навсегда меняли все. Она ждала насмешки, гнева, холодности – всего, чего угодно, но только не этого. Не этой обезоруживающей, абсолютной искренности.

Слезы выступили на ее глазах и покатились по щекам, горячие и соленые. Ариана не пыталась их смахнуть. Марк смотрел на ее слезы, и в его глазах читалась боль и такая нежность, что ее сердце сжалось.

– Не плачь, – прошептал он, смахивая слезы большим пальцем. – Пожалуйста, не плачь. Это все, что у меня есть.

– Я…, – ее голос сорвался, и она попыталась сглотнуть ком в горле. – Я не знаю, что сказать.

– Ничего не говори, – он наклонился и прижался губами к ее мокрым ресницам, к ее щекам, ловя каждую слезинку. Его поцелуи были легкими, как прикосновение крыла бабочки, и от этого еще более пронзительными. – Просто позволь мне это говорить. Позволь мне любить тебя. Это единственное, что имеет для меня смысл теперь, когда все остальное его лишилось.

Он обнял ее, притянул к себе, и она прижалась к его груди, слушая бешеный стук его сердца. Оно билось в унисон с ее собственным. Они стояли так, посреди тихой комнаты, в свете огня и наступающей ночи, и не было ни офиса, ни прошлого, ни масок – только они двое и эта новая, пугающая и прекрасная реальность.

Затем он отвел ее в спальню. Их близость в эту ночь была медленной, благоговейной, полной невыразимой нежности. Каждое прикосновение было клятвой. Каждый поцелуй – подтверждением. Она смотрела ему в глаза, тонула в их глубине и видела в них свое отражение – любимое, желанное, необходимое.

Позже, когда они лежали в постели, прислушиваясь к ночным звукам леса за окном, он снова прошептал эти слова, уже прямо ей в губы, в темноте:

– Я люблю тебя.

И на этот раз она нашла в себе силы ответить. Ее голос был тихим, но твердым.

– И я тебя люблю.

Он тяжело вздохнул, словно сбросив с плеч невыносимую ношу, и притянул ее еще ближе, сплетая их ноги и руки, словно боясь, что она исчезнет.

Ариана закрыла глаза, прижимаясь к его теплу. Правда об отце, сомнения, страх – все это никуда не делось. Оно ждало своего часа в тени ее мыслей. Но сейчас, в эту минуту, под звук его ровного дыхания и биения его сердца, она позволила себе просто быть любимой. Она понимала, что ее жизнь изменилась навсегда. И какой бы сложной и опасной ни была дорога впереди, они теперь шли по ней вместе. И для начала этого было достаточно. Больше, чем достаточно.

37. Цена близости

Возвращение в город после загородного побега было похоже на резкое погружение в ледяную воду. Воздух пентхауса, пропитанный их признаниями и запахом костра, казалось, сопротивлялся стерильной офисной атмосфере, но с каждым часом сдавался. Они вернулись другими – не просто любовниками, а парой, связанной словом «любовь», произнесенным вслух. Это слово звенело в тишине лифта по пути на работу, заставляя сердце Арианы сжиматься от сладкого, запретного трепета.

Офис "Вольск Групп" встретил их привычным гулким безмолвием. Но для Арианы в нем теперь звучала новая музыка – тихая, едва уловимая. Это были крошечные, преднамеренные отступления от его же суровых правил. Легкое, почти мимолетное прикосновение к ее плечу, когда он передавал папку. Долгий, тяжелый взгляд через стеклянную стену кабинета, от которого по телу разливалось тепло. Чашка идеального кофе с кардамоном, молча поставленная на ее стол его собственной рукой. Эти жесты были значительнее любого подарка. Они были его молчаливой капитуляцией, вторжением Марка Вольского-человека на территорию Марка Вольского-босса. Ариана ловила каждый из них, словно драгоценность, пряча улыбку в бумаги.

Именно в этом состоянии легкой эйфории она и позволила себе небольшую вольность. Игорь Савельев, зайдя обсудить данные, с привычной иронией заметил, что "погода в королевстве сегодня ясная", намекая на необычно спокойное утро. Ариана, чувствуя себя под защитой невидимого кокона ее новых отношений с Марком, улыбнулась и парировала беззлобно, почти машинально:

– Знаю, знаю, у железных королей тоже бывают дни, когда доспех ржавеет, и его нужно смазывать.

Она не видела, как Марк вышел из кабинета. Но она почувствовала. Воздух сгустился и застыл. Она обернулась и встретила его взгляд – плоский, холодный, обезличенный лед.

– Господин Савельев, ваш отчет по азиатскому рынку должен был быть у меня полчаса назад, – его голос был отточенным стальным лезвием, безжизненным и острым. Игорь, бросив на Ариану быстрый взгляд, похожий на предупреждение, ретировался. – Ариана, зайдите ко мне. Сейчас.

Сердце у Арины упало, но не от страха, а от внезапной обиды. Она вошла в кабинет, и дверь с тихим щелчком отсекла ее от внешнего мира.

Марк не сел за стол. Он стоял перед ней, скрестив руки, и его поза была неприступной крепостью.

– Повтори, что ты только что сказала, – приказал он.

– Это была просто безобидная шутка, Марк, – попыталась она объяснить, чувствуя, как на щеках выступает краска. – Ничего оскорбительного.

– В этом офисе нет места "безобидным шуткам" в мой адрес. Ты забыла, где находишься? Или тебе показалось, что личные обстоятельства дают тебе право на фамильярность при сотрудниках? – каждое его слово било по ней, но теперь уже не как хлыст, а как молоток, забивающий гвоздь в крышку ее хорошего настроения.

Внутри нее что-то надломилось. Это была несправедливость. Чистейшая вода. Она не критиковала его, не раскрывала секретов. Она просто… пошутила. Легко, как шутила бы с любым другим коллегой.

– Я не позволила себе ничего такого, что не позволил бы себе Игорь или любой другой сотрудник в курилке, – сказала она, и ее голос прозвучал удивительно твердо. Она смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. – Я не нарушала субординацию. Я не обсуждала наши отношения. Я пошутила о "железном короле" – том самом образе, который ты сам и культивируешь. В чем моя вина? В том, что у меня сегодня хорошее настроение?

Он замер. Его взгляд, до этого смотревший сквозь нее, наконец сфокусировался на ее лице. Он увидел не подобострастие провинившегося подчиненного, а огонь обиды в глазах женщины, которую он любил. Он видел не страх, а вопрос:«Неужели любовь к тебе означает, что я должна перестать быть собой?»

Прошло несколько тягостных секунд. Его сжатые кулаки медленно разжались.

– Ты становишься уязвимой, – произнес он, но теперь в его голосе пробивалась не злость, а что-то иное. Озабоченность. Почти страх. – Любая твоя слабина, любое проявление… легкости… будет использовано против тебя. А значит, и против меня.

– Защищать меня – это одно, Марк. Но запирать в башне без окон – другое, – тихо, но четко сказала Ариана. —Ты боишься, что я стану слабой? Сегодняшняя сделка, которую я провела с утра, говорит об обратном. Я сильна не потому, что хожу по струнке, а потому, что я хороша в своем деле. И иногда я могу улыбаться.

Он отвернулся и прошелся к окну, глядя на раскинувшийся внизу город. Его спина, обычно такая прямая и непреклонная, выдавала напряжение.

– Ты права, – тихо произнес он, и это признание прозвучало громче любого выговора. Он повернулся к ней. Гнев в его глазах полностью угас, сменившись сложной смесью досады и понимания. – Твоя шутка была безобидной. Я… отреагировал слишком резко.

Признание повисло в воздухе, хрупкое и значимое. Он не извинился прямо, но для Марка Вольского это было равноценно полноценным извинениям.

– Этот мир… мой мир… он не прощает ошибок, – сказал он, подходя ближе. Он уже не смотрел на нее как босс на подчиненную. Он смотрел на женщину, которую пытался впустить в свою жизнь, но не знал, как снять все броню сразу. – И когда я вижу малейшую угрозу тебе, даже надуманную… я включаю старые механизмы.

Ариана кивнула, чувствуя, как обида отступает, уступая место острому, горькому пониманию. Он не тиран – он страж. И иногда его охрана была слишком бдительной.

– Я понимаю, – сказала она. – Но твоя крепость теперь и моя. И я хочу защищать ее вместе с тобой, а не сидеть в самой укрепленной башне в одиночестве.

Марк медленно выдохнул, и тень улыбки тронула уголки его губ.

– Хорошо. Но, пожалуйста… постарайся не выказывать явного желания“смазать доспехи”на глазах у всего аналитического отдела.

Это была шутка. Неуклюжая, сухая, но шутка. Ее сердце екнуло от нежности.

Вечером он приехал домой раньше нее. Когда Ариана вошла в пентхаус, она услышала запах готовящегося ужина. Он стоял на кухне, без пиджака, с закатанными рукавами, и помешивал что-то в сотейнике. На столе стояла ваза с ирисами.

Он не стал устанавливать новых правил. Не потребовал клятв. Он просто повернулся к ней и сказал: – Иди сюда.

И она поняла, что их битва – это не война за власть, а постоянный, сложный танец двух сильных личностей, которые учились быть не только любовниками, но и партнерами. И сегодня они сделали еще один шаг. Он научился слышать ее правду, а она – отстаивать ее, не разрушая хрупкое стекло их общего доверия.

38. Быт

Идиллия, о которой Ариана когда-то могла только мечтать, стала ее новой реальностью. Пентхаус Марка, некогда напоминавший стерильный музей современного искусства, постепенно наполнялся признаками жизни, их общей жизни. По вечерам холодный блеск стекла и металла смягчался теплым светом торшера, а оглушительная тишина отступала под звуки джаза, который он, как выяснилось, предпочитал классической музыке.

Самым невероятным ритуалом стали их совместные ужины. Марк, к ее изумлению, не просто умел готовить – он делал это с сосредоточенной, почти хирургической точностью, превращая процесс в некий сложный, но красивый танец. И он не позволял ей быть просто зрителем.

– Дай я покажу, как правильно держать нож, чтобы лук не тек, – говорил он, его большая, уверенная рука на мгновение ложилась поверх ее, корректируя хват. Его прикосновение было таким же точным и безошибочным, как и все, что он делал.

– Попробуй соус. Слишком кисло? Здесь важен баланс баланс, как в хорошей сделке.

Сначала Ариана чувствовала себя скованной, ожидая подвоха или критики. Но его замечания были не уколами, а инструкциями равного партнера. Они стояли плечом к плечу на его огромной, сверкающей кухне, и пространство, казавшееся таким чуждым, стало их общей территорией. Он учил ее тонкостям, которых не знала даже она, выросшая в семье, где готовка была ежедневным ритуалом.

Он учил ее тонкостям, которых не знала даже она, выросшая в семье, где готовка была ежедневным ритуалом. Она, в свою очередь, делилась маленькими хитростями своей матери – прогреть томатную пасту на сковороде, а не добавлять сахар, чтобы сбалансировать кислоту. Или добавить каплю лимонного сока в гуляш. Он внимательно слушал, кивая, и в следующий раз делал именно так, и это молчаливое принятие ее маленького вклада значило для нее больше, чем любая похвала.

Однажды вечером, когда они вместе мыли посуду – он мыл, она вытирала, – Ариана не удержалась и рассмеялась.

–Что? – он поднял на нее бровь, но в его глазах плескалась улыбка.

– Ничего. Просто… я не могу представить лицо кого-нибудь из офиса, если бы они увидели вас сейчас. Марк Вольский, главный кошмар "Вольск Групп", в фартуке, с тарелкой в руках".

Он поставил тарелку на сушилку и вытер руки полотенцем. – А кто сказал, что этот Марк Вольский – не я?

–Ну, он определенно не моет тарелки.

– Он делает то, что необходимо для достижения цели. А моя цель сейчас – чистая кухня и спокойный вечер", – он сказал это с преувеличенной серьезностью, но затем его взгляд смягчился. Он откинул прядь волос с ее лица, его пальцы ненадолго задержались на ее щеке. – И время с тобой. Без масок.

Эти слова стали ключом, отпирающим дверь в его истинное "я". По вечерам он сбрасывал костюм, как панцирь, и превращался в человека, которого, она подозревала, не видел никто. Они смотрели фильмы – не артхаусные драмы, которые, как она предполагала, должны были ему нравиться, а старые, остроумные комедии. Он смеялся тихим, грудным смехом, который был таким же бархатным, как его командирский голос, но лишенным всякой жесткости. Он мог подолгу молчать, просто глядя в окно, и она научилась различать его задумчивость от отстраненности. В первом случае она могла подойти, обнять его сзади и положить голову ему на спину, и он покрывал ее руки своими.

Они разговаривали. О книгах, о музыке, о абсурдных новостях, которые он иногда читал ей вслух с убийственной иронией. Он рассказывал ей о своем детстве, о сложных отношениях с отцом, о первом заработанном миллионе. Это были не исповеди, а обрывки воспоминаний, которыми он делился легко, как само собой разумеющееся. Он спрашивал ее мнение о бизнес-стратегиях, не как начальник, а как коллега, и внимательно слушал ее ответы, иногда споря, но всегда уважая ее точку зрения.

В одну из таких ночей они сидели на огромном диване, и Ариана, устроившись у него под боком, вдруг осознала всю глубину происходящего.

– Ты знаешь, чего я боюсь? – тихо сказала она, глядя на огни города.

Он перестал водить пальцами по ее волосам. – Говори.

– Я боюсь, что это ненадолго. Что однажды ты проснешься и поймешь, что все это – ошибка. Что быть просто человеком – скучно. И ты снова наденешь свой панцирь, и дверь за тобой захлопнется.

Он не ответил сразу. Потом мягко заставил ее повернуться к себе. Его лицо было серьезным, но не закрытым.

– Ариана, я потратил большую часть своей жизни, строя стены. Я думал, что за ними – сила. Но оказалось, что за ними – только одиночество. Оно не было сильным. Оно было пустым, – он говорил медленно, подбирая слова. – Ты не ошибка. Ты… разрешение. Разрешение быть собой. Без этого панциря я чувствую больше, я вижу больше. Да, это делает меня уязвимым. Но это также делает меня живым. И скука здесь, – он обвел рукой комнату, – невозможна. Потому что с тобой каждый день – это открытие. Даже когда мы просто моем посуду.

Она смотрела на него, и комок в горле мешал ей дышать. Она видела в его глазах не страсть собственника и не холод расчетливого стратега. Она видела искренность. Хрупкую, как первый лед, и оттого еще более ценную.

– Я тоже чувствую то же самое, – прошептала она, и ее голос дрогнул. – Как будто я долго плыла против течения, а теперь наконец-то вошла в тихую, спокойную гавань. Как будто я наконец-то дома.Он притянул ее к себе, и его объятия были не жадными и требовательными, как прежде, а бесконечно нежными, оберегающими, принимающими. Они сидели так, может быть, минуту, может, час, пока за окном ночь окончательно сменяла вечер, и город зажигал свои ночные огни, но им было не до него.

Позже, лежа в постели, прислушиваясь к его ровному дыханию и чувствуя тепло его тела вдоль всей своей спины, Ариана думала о том, что гармония – это не отсутствие проблем и не вечный праздник. Это тихая, глубокая уверенность, что любые бури, любые офисные интриги и выпады Миланы можно пережить вместе, потому что за этой дверью есть место, где тебя любят и принимают любого. Он научил ее быть сильной, как сталь, в мире врагов. А она научила его быть гибким, как тростник на ветру, в мире чувств. И в этом хрупком, совершенном балансе они нашли нечто большее, чем страсть или даже любовь. Они нашли друг в друге пристанище. Территорию, где можно было, наконец, сбросить все маски и просто быть. Просто дышать. И этого было достаточно для целой вселенной.

39.Запреты

Идиллия, казалось, была отлита из бронзы и закалена в огне их взаимных признаний. Пентхаус Марка превратился в настоящий дом – с ее книгами на его тумбочке, с ее духами, смешавшимися с его парфюмом в воздухе, с их общими вечерами на кухне, где он учил ее тонкостям кулинарии, а она делилась с ним секретами своей матери. Они были двумя островками в бушующем океане мегаполиса, и Ариана позволяла себе думать, что буря осталась за бортом.

В одно воскресное утро, солнечное и на удивление теплое, они отправились в небольшой сквер неподалеку от его дома. Марк неохотно, в ответ на ее мягкое, но настойчивое "пожалуйста", согласился на эту "бесцельную прогулку", как он ее назвал. Для Арианы же это было частью их новой, общей жизни – простой, человеческой.

Они шли по аккуратным дорожкам, и Ариана, вдыхая свежий воздух, чувствовала себя невероятно счастливой. Ее рука лежала в его, их пальцы были сплетены. И вот, на лужайке, они увидели их. Группу детей, лет пяти-семи, с визгом и смехом гонявшихся за мячом. Один из мальчишек, пухлощекий и кареглазый, неуклюже споткнулся и растянулся на траве. На секунду в его глазах блеснули слезы, но он тут же вскочил, отряхнулся и с новым визгом бросился догонять остальных.

Ариана не смогла сдержать улыбки. Ее сердце сжалось от внезапного, острого и такого теплого умиления.

– Смотри, какой смешной, – тихо сказала она, слегка сжав руку Марка и кивнув в сторону малыша. – Настоящий солдатик. Упал, вскочил, побежал дальше.

Она ожидала, что он хмыкнет, или скажет что-то циничное, но с той снисходительной нежностью, которую он начал ей иногда позволять. Однако ответа не последовало. Его рука в ее руке внезапно застыла, стала тяжелой и холодной.

Она посмотрела на него. Он смотрел на детей, но его взгляд был пустым и отстраненным, будто он видел не живых, смеющихся малышей, а безмолвную статистику или неинтересный архитектурный объект. Его лицо, секунду назад расслабленное, снова стало резким, непроницаемой маской.

– Пойдем, – произнес он коротко, и его голос прозвучал как щелчок замка. Он попытался потянуть ее за собой, но она не сдвинулась с места.

– Марк? Что случилось?

Он резко выдернул свою руку из ее пальцев. Жест был настолько неожиданным и грубым, что Ариана отшатнулась.

– Дети, Ариана, – сказал он, и каждое слово было обледеневшим осколком, – это несвоевременная обуза. Непозволительная слабость. Они отвлекают, требуют ресурсов, мешают сосредоточиться на главном. Они делают тебя уязвимым.

Он произнес это с такой леденящей душу убежденностью, с такой отстраненной холодностью, будто зачитывал пункты из отчета о нерентабельности какого-то проекта. В его глазах не было и тени тех эмоций, что она только что испытывала сама – ни умиления, ни тепла, лишь плоское, безжизненное неприятие.

Укол боли, острый и точный, пронзил ее. Это была не просто обида на его бесчувственность. Это было что-то глубже, будто он взял и вылил ведро ледяной воды на хрупкий росток их общего будущего, который она уже начала тайно лелеять в своем сердце.

– Слабость? – переспросила она, и ее голос дрогнул. "Но это же… жизнь. Это естественно.

– Естественно – не значит целесообразно, – отрезал он, уже поворачиваясь, чтобы уйти. Его спина была прямой и неприступной, как стена. – Я думал, ты это понимаешь.

Он пошел вперед, не оглядываясь, уверенный, что она последует. Ариана на секунду замерла, глядя ему вслед, затем, сжав кулаки, медленно пошла за ним. Весь путь до пентхауса они проделали в гнетущем молчании. Солнечный день за окном внезапно померк.

В лифте он стоял, уставившись в цифры на панели, его профиль был высечен из камня. Ариана смотрела на его отражение в полированной стали и пыталась понять. Она списывала это на его сложный характер, на его травмы, на его одержимость контролем. – Он просто не умеет по-другому, – убеждала она себя. – Он боится уязвимости, а дети – это ее воплощение.

Но рана продолжала ныть. Потому что в его словах не было просто неприятия. В них была философия, выстраданная и принятая. И эта философия не оставляла места для того, о чем она, сама того до конца не осознавая, уже начала мечтать.

Дома он попытался вернуться к привычному ритуалу – включил кофемашину, достал чашки. Но напряжение витало в воздухе, густое и тягучее, как патока.

– Марк, давай поговорим об этом, – тихо сказала она, останавливаясь посреди гостиной.

– Не о чем говорить, Ариана. У нас с тобой разные взгляды на этот вопрос. Это не должно нас касаться.

– Но это касается! – вырвалось у нее, и она сама удивилась силе своего голоса. – Это касается нас, нашего… будущего. Какой ты его видишь? Вечную гонку по офису и вот эти стены? Без чего-то большего?

Он медленно повернулся к ней, с чашкой в руке. Его глаза были суровы.

– Эти "стены", как ты их называешь, дали мне все, что у меня есть. А "что-то большее" часто оказывается иллюзией, которая разрушает все, чего ты достиг. Мой отец…, – он резко оборвал себя, сжав челюсти. – Нет. Эта тема закрыта.

– Твой отец что? – настаивала она, чувствуя, что подбирается к корню проблемы. Марк, пожалуйста! Я тебе не враг.

Он поставил чашку на стол с таким грохотом, что она чуть не разбилась. – Закрыта, я сказал! – его голос громыхнул, как удар грома, заставив ее вздрогнуть. В его глазах полыхала старая, знакомая ярость, но теперь приправленная чем-то новым – болью.

Он прошел мимо нее, не глядя, и скрылся в кабинете, захлопнув дверь. Привычный, надежный щелчок прозвучал как приговор.

Ариана осталась одна посреди огромной, тихой гостиной. Солнечные лучи весело играли на стеклянных поверхностях, но в ее душе было холодно и пусто. Она подошла к окну и смотрела на тот самый сквер, где всего час назад смеялись дети. Он видел в них обузу и слабость. А она видела продолжение, жизнь, любовь.

Она списывала его реакцию на характер, но теперь понимала – это было глубже. Глубже и опаснее. В их идеальный стеклянный мир вползла первая, едва заметная трещина. И Ариана с ужасом осознала, что не знает, можно ли ее залатать, или она будет лишь расходиться, пока все не разобьется вдребезги.

40. Непрошеный советник

Трещина, возникшая после утра в сквере, не затягивалась. Она была похожа на тонкую паутинку на бронированном стекле – вроде бы не мешала смотреть, но постоянно напоминала о своей хрупкости. Марк и Ариана двигались по пентхаусу и офису по отлаженным траекториям, но их молчаливое согласие было лишено прежней теплоты. Он стал чуть более собран, она – чуть более сдержанна. Они напоминали двух дипломатов после неудачных переговоров, соблюдающих формальное перемирие.

Именно в эту зыбкую почву упало семя, которое быстро проросло ядовитым побегом.

Все началось с внешне рядового события. На планерке у Марка, где Ариана фиксировала поручения, он упомянул о сложной многосторонней сделке с участием одного из старейших металлургических холдингов страны.

– Их акционеры – два враждующих клана, – холодно констатировал Марк, глядя на презентацию. – Ни одна из сторон не доверяет другой. Им нужен арбитр, третья сторона, которая будет курировать финансовые потоки и гарантировать честность сделки. Они обратились к нам.

В тот же день по компании разлетелась новость: "Вольск Групп" была официально нанята в качестве гаранта и финансового оператора на время реструктуризации холдинга. Ариана, пробегая глазами документ, замерла на строчке с информацией о консультанте со стороны одного из акционерных кланов. Там значилось: "Захаров Консалтинг".

Сердце Арианы неприятно сжалось. Фирма Миланы. Не та, что принадлежала ее отцу, а ее собственная, но выстроенная на связях и репутации семьи.

Для Арианы это стало объявлением холодной войны.

И уже на следующее утро она появилась. Без предупреждения, как всегда. Дверь в кабинет Марка распахнулась, и в проеме возникла ее ухоженная фигура в идеально сидящем костюме-футляре. Ее взгляд, скользнув по Ариане с легкой, почти незаметной усмешкой, тут же устремился к Марку.

– Марк, дорогой, приветствую, – ее голос был сладким, как патока, и таким же вязким. – Привезла первые выкладки по тем активам. Нужно сверить часы, пока не началась настоящая стрельба.

Марк, не выразив ни удивления, ни удовольствия, просто кивнул. – Ариана, резюме по азиатскому рынку, пожалуйста, к обеду.

Это было вежливое, но недвусмысленное "ты свободна". Ариана, чувствуя, как по щекам разливается краска, молча вышла, пропуская Милану, которая прошествовала в кабинет, оставив за собой шлейф терпких, дорогих духов.

С этого дня Милана стала призраком, бродящим по коридорам "Вольск Групп". Она появлялась, казалось, из ниоткуда. Ее высокая, изящная фигура мелькала у кофемашины, в переговорных, у лифта. И всегда ее путь лежал мимо кабинета Марка.

Ее присутствие было повсюду. Она не просто заходила в кабинет Марка – она будто бы обосновалась в коридоре на подходах к нему. Ее видели неторопливо пьющей кофе у панорамного окна на их этаже, она задерживалась в переговорке, будто случайно оказывалась рядом, когда он выходил.

И всегда – предлог. Самый неотразимый в деловом мире: срочные рабочие вопросы.

«Марк, у меня возникли вопросы по аудиторскому отчету, давай пройдемся по цифрам».

То ей срочно требовалось подписать документы, то обсудить "возникшие нюансы", то согласовать повестку следующей встречи.

«Марк, мои люди обнаружили нестыковку, требуется твое решение».

Ее визиты никогда не были долгими. Десять-пятнадцать минут. Ровно столько, чтобы напомнить о своем присутствии, обменяться с ним парой фраз за закрытой дверью и выйти с видом человека, решающего судьбы корпораций. И каждый раз, пересекая границу его кабинета, она бросала на Ариану взгляд – не прямой вызов, а нечто более унизительное: взгляд человека, который имеет право там находиться, в отличие от нее, простой ассистентки, ожидающей приказаний снаружи.

Ариана пыталась держать удар. Она отвечала на ее сладкие «здравствуй, Ариана» ледяной вежливостью, вставляла карту пропуска в турникет, когда та «забывала» свою, и безропотно соединяла ее с Марком по внутренней связи. Но внутри все сжималось в тугой, болезненный комок. Она видела, как дверь закрывается, и ее воображение, отравленное ревностью и недавней обидой, рисовало картины их прошлой близости, которая, казалось, витала в воздухе каждый раз, когда они оставались наедине.

Однажды, принеся Марку на подпись документы, Ариана застала их стоящими у окна. Они не стояли близко, не прикасались друг к другу, но между ними витала какая-то напряженная интимность двух людей, знающих друг друга слишком хорошо. Марк что-то говорил, глядя на город, а Милана слушала с загадочной улыбкой.

– А, Ариана, – обернулся Марк, заметив ее. Его лицо было привычно непроницаемым.

Милана медленно повернула голову.

– Всегда на посту. Какая преданность.

Ее комплимент прозвучал как оскорбление.

Выйдя из кабинета, Ариана прислонилась к прохладной стене, чувствуя, как дрожат колени. Это была не просто ревность. Это было чувство полной беспомощности. Милана была в своей стихии – в мире больших денег, сложных интриг и переговоров. Она была ему ровней, партнером. А она, Ариана, кто она? Девушка, которую он прячет в пентхаусе и которая не может пройти мимо детской площадки без того, чтобы не вызвать у него приступ раздражения.

Вечером того дня, лежа рядом с ним в постели, она не выдержала.

– Она… кажется, проводит с тобой все свое рабочее время, – прозвучало это слабо и жалко, и она тут же возненавидела себя за эту слабость.

Марк, уже почти засыпавший, вздохнул. Глубоко и устало.

– Ариана, не начинай. Это работа. Ее наняли для консалтинга по этой сделке. Ее присутствие – необходимость. Я не могу изменить структуру договора только потому, что тебе что-то не нравится.

– Но она пользуется этим! Она постоянно здесь, она смотрит на меня так, будто я… временная помеха.

– Не драматизируй, – он отложил планшет. – Ты позволяешь ей себя задевать. Игнорируй ее. Ее роль в этом проекте ограничена и временна.

Но для Арианы это не было временным. Это было ежедневной пыткой. Она ловила на себе взгляды других сотрудников, чувствовала их шепотки за спиной. Она была официальной девушкой босса, а Милана – его опасным прошлым и текущим деловым партнером. Игра велась на невыгодном для Арианы поле.