Текст книги "Мой босс: Искушение соблазном (СИ)"
Автор книги: Яна Марс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
– Спокойной ночи, Ариана, – он выдохнул эти слова ей в губы.
И прежде чем она смогла что-то сказать, он резко развернулся и ушел по коридору, не оглядываясь. Дверь его номера захлопнулась с тихим, но оглушительно громким в тишине щелчком.
Ариана осталась стоять одна, прислонившись лбом к прохладной поверхности своей двери, вся дрожа, как в лихорадке. Она чувствовала вкус его губ, ощущала жар его прикосновений на своей коже и ледяной холод опустошения внутри.
О, Боже. Это действительно случилось.
Теперь, сидя на кровати и глядя на свои дрожащие руки, она чувствовала не просто стыд, а всепоглощающий ужас. Она не просто переступила черту. Она позволила ему увлечь себя на ту сторону, где не было правил, где его власть над ней становилась абсолютной и опасной в совершенно новом смысле. Он – Марк Вольский. Человек, который не терпит слабостей. А она показала ему свою главную слабость. Теперь он будет использовать это. Он будет смотреть на нее с холодным презрением, будет унижать, демонстративно отстраняясь, чтобы показать ей ее место – место сотрудницы, которая на минуту забылась. Мысль о том, чтобы встретиться с ним за завтраком, вызывала у нее физическую тошноту.
Она заставила себя встать под ледяной душ, пытаясь смыть с себя и остатки сна, и память о его прикосновениях, о его шепоте. Вода обжигала кожу, но не могла прогнать внутренний жар стыда и страха. Она надела свой единственный, вчерашний костюм, чувствуя себя нелепо и уязвимо. Ариана хотела оставить шикарное шелковое платье висеть в шкафу – немое свидетельство ночи, которая изменила все, но которую теперь, она чувствовала, предстояло похоронить. Но не смогла – слишком дорог ей стал этот подарок. Резким, быстрым движением запихнула платье в свою сумочку и вышла из номера.
Спускаясь в ресторан, она чувствовала, как каждый шаг дается с огромным трудом. Сердце бешено колотилось. Она увидела его сразу. Он сидел у окна, за столиком, залитый утренним солнцем, и работал на планшете. Безупречный, собранный, неприступный. На нем был свежий, идеально сидящий костюм, и ничто в его осанке не выдавало человека, который всего несколько часов назад терял голову в баре.
Она подошла, и он поднял на нее взгляд. Его глаза были чистыми, ясными и абсолютно пустыми. Ни тени смущения, ни намека на вчерашнюю борьбу или страсть. Только холодная, профессиональная отстраненность, вымороженная до состояния абсолютного нуля.
– Доброе утро, Орлова, – произнес он ровным, деловым тоном.
– Доброе утро, Марк Александрович, – прошептала она, опускаясь на стул напротив, чувствуя, как подкашиваются ноги.
В этот момент подошел официант. Вольский жестом остановил его.
– Кофе для девушки, – сказал он, и его взгляд на секунду задержался на ней.
Затем он повернулся к ней и, глядя прямо в глаза, четко и громко, так, чтобы слышали окружающие, произнес: – И я приношу вам свои извинения за вчерашнюю несдержанность. Этого больше не повторится.
Слова повисли в воздухе, острые и безжалостные, как лезвие гильотины. Они не несли в себе ни капли искреннего раскаяния. Это было официальное заявление. Постановка точки. Приговор тому, что между ними так и не началось.
Ариана почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она ожидала гнева, насмешки, но не этого – ледяного, бесповоротного отрицания случившегося. Отрицания ее как женщины, отрицания той силы, которую она на мгновение обрела над ним. Он не просто отступал, он стирал произошедшее, как стирают ошибочную запись с доски достижений.
– Я… я понимаю, – выдавила она, чувствуя, как горит лицо и сжимается горло. Ее пальцы судорожно впились в край стола.
– Отлично, – кивнул он и снова уткнулся в планшет, явно считая разговор исчерпанным.
Она машинально выпила свой кофе, не чувствуя его вкуса. Завтрак прошел в оглушительной тишине. Он не смотрел на нее, не заговаривал, не делал никаких, даже самых нейтральных, комментариев. Он просто… выполнял необходимый утренний ритуал перед отъездом. . Ариана чувствовала себя призраком, невидимым и неслышимым.
В машине по дороге в аэропорт молчание стало еще более гнетущим. Он просматривал документы, она смотрела в окно на проплывающие улицы Петербурга, но не видела их. Все ее существо было сосредоточено на мужчине рядом, на расстоянии в полметра, которое казалось теперь непреодолимой пропастью.
Он отгородился от нее. Выстроил стену еще более высокую и неприступную, чем была до этого. И самое ужасное было в том, что она понимала – он был прав. Так должно было быть. Так правильно. Так безопасно для его империи и для ее карьеры.
Но почему тогда ее сердце сжималось от такой пронзительной, физической боли? Почему каждое его холодное, отстраненное слово ранило ее сильнее, чем любая его ярость в прошлом?
Он отнял у нее не только воспоминание о страсти. Он отнял надежду. Надежду на то, что под маской железного короля скрывается кто-то, кто может быть уязвим, кто может чувствовать, терять контроль. Что в нем есть что-то человеческое, что-то, что тянется к ней, Ариане.
Теперь она знала – его человечность была мимолетной слабостью, ошибкой, которую он тут же исправил с безжалостной эффективностью. А она была лишь эпизодом, недоразумением, которое больше не повторится.
Самолет взлетел, унося ее прочь от города, где она на мгновение почувствовала себя живой и желанной, обратно в суровую реальность, где она была всего лишь Орловой, сотрудницей, которой не следовало забываться.
Она смотрела на его профиль, озаренный солнцем, на его сильные, сложенные на коленях руки, и впервые за все время не испытывала к нему ни страха, ни ненависти. Только глухую, ноющую пустоту и горькое понимание: самыми болезненными могут быть не те раны, что наносят злостью, а те, что наносят с ледяным безразличием.
И эта рана, чувствовала Ариана, будет заживать очень долго.
18. Новая реальность
Возвращение в офис «Вольск Групп» после ледяного утра в Санкт-Петербурге было похоже на вход в зазеркалье. Все вокруг осталось прежним: блестящие хромированные поверхности, бесшумный гул климатической системы, запах дорогой полировки и свежесваренного кофе. Но для Арианы привычное пространство превратилось в арену для изощренной психологической пытки.
Каждый шаг по направлению к ее рабочему месту отдавался эхом в ее ушах. Массивная дубовая дверь кабинета Вольского с матовым стеклом казалась ей теперь не просто элементом интерьера, а порталом в другое измерение, где стирались все правила и рождались чудовищные, прекрасные ошибки. Она села за стол, положила руки на клавиатуру и заставила себя дышать ровно. "План выживания", некогда ее библия, теперь лежал в руинах, и она не знала, чем его заменить.
Игра началась мгновенно. Его первый звонок по внутренней линии прозвучал как выстрел.
– Орлова, зайдите, – его голос был чистым, лишенным каких-либо интонаций, тем самым идеально отполированным инструментом, каким он всегда был до… до *этого*. Ни намека на хрипоту, на ту интимную мягкость, что звучала в баре отеля.
Она вошла, стараясь не смотреть на него, сосредоточив взгляд на точке где-то за его левым плечом. Воздух в кабинете был насыщен его парфюмом, и этот запах, прежде просто фоновый, теперь вызывал в ее памяти ослепительно яркие и стыдные кадры: его губы на ее шее, тепло его рук на ее талии, шепот в полумраке номера.
– Отчеты по "Кронверку", – он протянул ей папку, не глядя.
Она потянулась, их пальцы едва соприкоснулись. И этого было достаточно.
Электрический разряд, острый и жгучий, пронзил ее с кончиков пальцев до самого сердца, заставив его на мгновение остановиться, а затем сорваться в бешеную скачку. Она резко отдернула руку, словно ее ударило током. Он не дрогнул, не подал и вида, продолжая смотреть на экран монитора. Но она увидела – нет, почувствовала – едва заметное напряжение в его скуле, легкое сжатие челюсти. Он тоже это почувствовал. Он просто был лучше нее в этой игре.
– Спасибо, – прошептала она и, почти бегом, выскочила из кабинета, чувствуя, как горит ее лицо.
Весь день прошел в этом изматывающем, сладостном безумии. Они оба старательно изображали абсолютный профессионализм. Он – безжалостного и требовательного босса, она – безупречного и эффективного ассистента. Они обменивались деловыми фразами, их диалоги были сухи и лаконичны. Но под этим тонким льдом бурлила лава.
Ее взгляд, против ее воли, снова и снова скользил к запотевшему стеклу. И всякий раз она ловила на себе его пристальный взгляд. Он не отводил его, как делал раньше. Теперь он держал ее в поле зрения, и в его глазах читалась не прежняя холодная оценка, а нечто неуловимое, но жгучее – молчаливый вопрос, тяжелое, невысказанное знание, тень той ночи, которую он так яростно отрицал утром. Это был взгляд сообщника, напоминающий ей об их общем секрете, об их общем падении.
Она сидела на совещании, слушая его ровный, убедительный голос, и в памяти всплывали его же слова, сказанные ей шепотом: *"Ты невыносимо красива"*. Это было всего сутки назад, но казалось, что прошла целая вечность. Как мог один и тот же человек быть таким разным? Железный Король и страстный, почти уязвимый мужчина? Что из этого было правдой? Или обе эти ипостаси были настоящими, и он просто выбирал, какую из них надеть, как костюм?
Мысль о том, что он просто "исправил ошибку", как он сам сказал, причиняла ей почти физическую боль. Она была для него сбоем в системе. Минутной слабостью. И теперь, глядя на его безупречную маску, она почти верила в это. Почти.
Но затем он снова проходил мимо ее стола, и их плечи едва касались. И снова – этот разряд, это немое признание, проходящее между ними, как ток. И она с ужасом и восторгом понимала: она не хочет, чтобы это прекращалось.
Эта мысль пугала ее больше, чем его гнев, больше, чем угроза увольнения, больше, чем тень прошлого ее отца. Она была привязана к нему не только ненавистью и жаждой мести, но и этой извращенной, опасной, всепоглощающей тягой. Тягой к тому, кто сломал ее отца, кто унижал ее, кто сделал ее холодной и расчетливой, а потом растопил этот лед огнем своей страсти, чтобы снова заморозить все утром.
Он был ее личным лабиринтом Минотавра, и она, как глупая Ариадна, добровольно зашла в него, но нить, которая могла бы вывести ее обратно, была давно утеряна. Более того – она не была уверена, что хочет ее найти.
В конце дня, собирая вещи, она услышала, как открывается дверь его кабинета.
– Орлова.
Она обернулась. Он стоял в дверном проеме, опершись о косяк. Его фигура казалась огромной в полумраке коридора.
– Вы свободны, – сказал он, и в его голосе не было ни ледяной отстраненности, ни деловой четкости. Он звучал… устало. По-человечески.
Их взгляды встретились и сцепились в долгом, напряженном поединке. В его глазах она снова увидела ту самую тьму, то самое пожирающее любопытство, что было в Санкт-Петербурге. Он смотрел на нее не как босс на подчиненную, а как мужчина на женщину, которая продолжает быть для него загадкой. Как на стратегический актив, который вышел из-под контроля и стал чем-то гораздо более ценным и опасным.
Он ничего не сказал больше. Просто кивнул и, развернувшись, скрылся в своем кабинете, притворив дверь.
Ариана осталась стоять одна, в полной тишине опустевшего офиса. Ее тело все еще вибрировало от невысказанных слов, от украдкой пойманных взглядов, от случайных прикосновений. Она понимала, что они балансируют на самом краю. Еще один шаг – и они либо рухнут в пропасть, из которой нет возврата, либо отпрыгнут назад, чтобы никогда больше не подходить так близко.
И самое ужасное было в том, что она всей душой, каждым фибром своего существа, жаждала этого падения.
19. Точка кипения
Поздний вечер опустился на Москву, окрасив небо за панорамными окнами офиса «Вольск Групп» в густой ультрамарин, усеянный россыпью городских огней. Внутри царила неестественная, гнетущая тишина, нарушаемая лишь тихим жужжанием серверов и шелестом единственного принтера, печатающего последние страницы отчета по сделке «Атлант». Сделка была сложной, нервной, и ее финальные штрихи требовали полной концентрации.
Ариана сидела напротив Марка в его кабинете, за своим ноутбуком. Они работали молча, уже несколько часов, погруженные в цифры и юридические формулировки. Воздух между ними был густым и тяжелым, словно перед грозой. Каждое случайное движение, каждый вздох, каждый щелчок клавиатуры отзывался в этом напряженном молчании громким эхом.
Она чувствовала его взгляд на себе, даже когда не смотрела на него. Это было физическое ощущение – как будто луч лазера скользил по ее коже, оставляя за собой невидимые, пылающие следы. Последние несколько дней, прошедшие после их возвращения из Петербурга, были сплошной пыткой. Это опасное балансирование на лезвии ножа между ледяным профессионализмом и тем электрическим током, что пронзал их при каждом мимолетном касании.
Она украдкой взглянула на него. Он откинулся в кресле, изучая распечатку, его лицо было освещено холодным синим светом монитора. В его позе читалась усталость, но не физическая – та самая, что сквозила в его голосе в тот вечер в баре. Усталость от постоянного контроля, от необходимости всегда быть Железным Королем. И в этой уязвимости он был в тысячу раз опаснее и притягательнее.
Внезапно он отложил бумаги. Звук заставил Ариану вздрогнуть.
– Достаточно, – произнес он тихо, его голос прозвучал глухо в тишине кабинета. Он не смотрел на нее, уставившись в темное окно. – Остальное доделают утром.
Ариана кивнула, почувствовав странное разочарование, смешанное с облегчением. Она начала собирать свои вещи, ее пальцы дрожали. Она боялась оставаться с ним наедине в этом полумраке, но еще больше боялась уйти. Это безумие должно было закончиться. Или, наоборот, найти свою развязку.
Она уже направилась к двери, когда его голос остановил ее.
– Ариана.
Она замерла на месте, не поворачиваясь, чувствуя, как сердце замирает, а затем срывается в бешеный галоп.
– Это невыносимо, – сказал он с той же тихой, сокрушительной интенсивностью. Она медленно обернулась. Он поднялся с кресла и стоял теперь, опершись руками о стол. Его поза была напряженной, почти агрессивной, но в глазах читалась не ярость, а тяжелая, изматывающая внутренняя борьба. – Эта… игра. Это напряжение. Оно отвлекает. Мешает работать.
Он сделал паузу, и воздух словно сгустился, стал плотным и вязким.
– Я не терплю, когда мной пользуются, – его слова падали, как отточенные льдины, – и не собираюсь пользоваться тобой. Ты мой ассистент. Это неправильно. Это… непрофессионально, – последнее слово он выдохнул с каким-то почти что презрением, но не к ней, а к самому себе, к ситуации.
И в этот момент что-то в Ариане щелкнуло. Все ее страхи, вся ярость за его ледяное отступление утром после той ночи, вся боль от его слов«инцидент»и«несдержанность»– все это поднялось в ней комом и требовало выхода. Он снова пытался все контролировать. Взять под контроль и эту бурю между ними. Объяснить ее, классифицировать и отодвинуть как «непрофессиональную».
Она сделала шаг к нему. Ее ноги были ватными, но голос, к ее собственному удивлению, прозвучал твердо и четко.
– А кто сказал, что это игра?
Он смотрел на нее, его глаза сузились, в них мелькнуло изумление, смешанное с предостережением.
Она сделала еще шаг, сокращая дистанцию. Теперь их разделяло лишь пару метров.
–Вы все контролируете, Марк Александрович. Каждую сделку, каждое слово, каждый вздох в этом офисе. Но это… – она сделала жест рукой, указывая на пространство между ними, – этого вы контролировать не можете. И я тоже.
– Ариана, хватит, – его голос прозвучал низко, с рычащими нотками. Предупреждение.
Но она уже не могла остановиться. Точка кипения была достигнута. Она устала от этой войны с самой собой, от этой борьбы между ненавистью и влечением, от желания быть сильной и страшной слабости, которую он в ней вызывал.
– Вы спрашиваете, пользуюсь ли я вами?– она чувствовала, будто ей нужно немедленно заткнуться, но обида была слишком сильной. —А если я этого хочу? Если я готова быть вашей ошибкой? Вашей "несдержанностью"? Если я сама этого хочу больше всего на свете, вопреки всему, вопреки здравому смыслу, вопреки тому, что вы сделали?
Нет, она точно сошла с ума. Поехала крышей. Но Ариану уже было не остановить. Признание, вырвавшееся из самой глубины ее души, повисло в воздухе, густое и сладкое, как яд. Оно стало той самой точкой невозврата, за которой не осталось ни правил, ни планов, ни масок.
Он замер, изучая ее. Его взгляд скользнул по ее лицу, задержался на глазах, полных вызова и отчаянной смелости, на губах, дрожащих от волнения. И что-то в нем сломалось. Та самая тщательно выстроенная дамба, сдерживающая его собственные демоны, рухнула под напором ее искренности.
Он не просто пошел к ней – он ринулся. Один мощный, стремительный шаг – и он уже перед ней. Его руки вцепились в ее плечи, не больно, но с такой силой, что не оставалось сомнений – бежать она уже не сможет. Да и не хотела.
– Ты понимаешь, что ты делаешь? – прошипел он, его лицо было так близко, что она чувствовала его теплое дыхание на своих губах. Его глаза пылали темным, почти черным огнем. В них не было ни льда, ни расчета. Только животная, первобытная страсть. – Ты понимаешь, во что ты ввязываешься?
– Да, – прошептала она, и это было единственным честным словом, что у нее оставалось.
20. Капитуляция
Его губы нашли ее с такой стремительностью и жадностью, что у нее перехватило дыхание. Это был не поцелуй в баре отеля – тот был грязным, стремительным, опьяняющим всплеском эмоций. Этот был другим. Это было завоевание. Это было падение. Это было уничтожение всех и всяческих границ.
Он не был нежен. Его поцелуй был требовательным, властным, почти яростным. Он был похож на человека, который, наконец, получил то, чего желал так долго и так отчаянно, что уже и сам боялся этой жажды. Его руки скользнули с ее плеч на спину, прижимая ее к себе так плотно, что она чувствовала каждый мускул его тела, каждое сердцебиение, совпадавшее с бешеным ритмом ее собственного сердца.
Она ответила ему с той же страстью, вцепившись пальцами в его волосы, в складки его дорогой рубашки, боясь, что если отпустит, то это окажется сном. Разум кричал о безумии, о предательстве, о прошлом. Но тело, ее вероломное, живое тело, пело гимн освобождения. Это было правильно, это было неизбежно: как падение в пропасть.
Он оторвался от ее губ, его дыхание было тяжелым и прерывистым. Он прижал лоб к ее лбу, его глаза были закрыты.
– Черт возьми, Ариана, – выдохнул он, и в его голосе звучала не ярость, а почти что мольба, облегчение и отчаяние одновременно.
Она не ответила. Просто провела ладонью по его щеке, чувствуя напряжение его челюсти. Этот простой, нежный жест, казалось, сломал в нем что-то окончательно. Он снова поцеловал ее, но на этот раз медленнее, глубже, с какой-то обреченной нежностью, от которой у нее потемнело в глазах.
Ее ладонь на его щеке стала тем катализатором, что окончательно разрушил последние преграды. Его ответный поцелуй был уже не стремительным натиском, а медленным, глубоким погружением, полным какой-то обреченной, почти болезненной нежности. В нем было признание – признание в том, что это больше, чем просто страсть, что это вышло далеко за рамки "ошибки" или "несдержанности".
Когда Марк наконец оторвался, его дыхание было прерывистым, а глаза, темные и бездонные, искали ответ в ее взгляде. Он не нашел там ни страха, ни сомнений – лишь такое же всепоглощающее желание и принятие. Это стало последним сигналом.
Одной рукой он смахнул со стола папки и документы, которые с глухим стуком упали на пол. Звук падающих бумаг в гробовой тишине кабинета прозвучал как выстрел, возвещающий конец одной жизни и начало другой. Он посадил Ариану на край стола, встав между ее расставленных ног. Его руки скользнули под ее блузку, ладони, горячие и шершавые, прикоснулись к обнаженной коже на талии, заставив ее вздрогнуть и выдохнуть его имя.
Марк снова захватил ее губы в поцелуй, пока его пальцы ловко расстегивали пуговицы на ее блузке. Каждое прикосновение было одновременно грубым и бесконечно бережным, будто он боялся и не мог остановиться одновременно. Ткань с шелестом соскользнула с ее плеч, упав на стопку отчетов. Прохладный воздух кондиционера ударил по горячей коже, но его взгляд был жарче любого огня.
– Ты так прекрасна, – прошептал он хрипло, его губы спустились с ее губ на шею, к ключице, оставляя влажный, пылающий след. – Я сходил с ума все эти дни, глядя на тебя, зная, что не могу прикоснуться.
Ее собственная смелость удивляла ее. Руки, дрожавшие всего несколько минут назад, теперь сами потянулись к его рубашке, срывая ее с плеч, жаждая ощутить под ладонями напряжение его мышц, тепло его тела. Каждое открытие – его, ее – было как срывание печати, как шаг в запретную, ослепительную реальность.
Стыд должен был сжечь ее изнутри, но его было не было. Было только ожидание. И желание. Острый, мучительный восторг от того, что Железный Король, всегда контролирующий себя, сейчас смотрел на нее с таким голодом, что, казалось, готов был поглотить ее целиком. Он не заставил себя ждать. Он был и исследователем, и завоевателем, и она с радостью отдавала ему всю себя.
– Ариана… – ее имя на его устах звучало как молитва и как проклятие.
Это была не просто физическая близость. Это было сражение и капитуляция одновременно. Падение крепостей, стены которых рухнули под напором взаимного влечения. Она видела, как исчезает его маска, как его лицо искажается не контролируемой страстью, а настоящей, животной, необузданной эмоцией.
Скоро и его контроль начал трещать по швам. Она отвечала ему, ее тело, забывшее обо всем на свете, знало только его – его запах, его голос, шепчущий ей на ухо какие-то бессвязные, обжигающие слова на грани бранных и нежных. И в этот момент она поняла, что добилась невозможного – она заставила Марка Вольского потерять контроль над собой.
Взрыв наслаждения накрыл ее внезапно, волной сокрушительной силы, вырывая из груди сдавленный крик, который он заглушил своим поцелуем. Ее тело содрогнулось в конвульсиях, и это стало последней каплей для него.
Они замерли на несколько долгих минут – он, опершись на стол и тяжело дыша, она, все еще обвив его руками, чувствуя, как безумная дрожь медленно отпускает ее тело. Тишину нарушали лишь их прерывистые вздохи.
Он медленно поднял голову и посмотрел на нее. Его взгляд был другим – тяжелым, задумчивым, лишенным былой ясности. В нем не было ни сожаления, ни торжества. Было нечто более сложное и пугающее. Признание в том, что ничего не закончилось. Что все только начинается.
Марк не спрашивал больше ни о чем. Не говорил об отеле. Не говорил о работе. Одной рукой он поправил сбившуюся на ней прядь волос, его пальцы дрожали. Затем, молча, он начал помогать ей одеваться. Его движения были медленными, методичными. Он поднял с пола ее блузку, аккуратно вдел ее руки в рукава, застегнул пуговицы, одна за другой, его пальцы ненадолго задерживались на каждой. Каждое прикосновение было теперь не жгучим, а каким-то… утверждающим. Как будто он заново познавал границы ее тела, но уже с правом собственности.
Когда она была одета, он отошел на шаг, все еще тяжело дыша. Он посмотрел на погром на своем столе, на сброшенные на пол документы, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на изумление перед тем хаосом, что они вдвоем сотворили.
– Идем, – наконец сказал он, и его голос был хриплым от страсти и усталости. Он не взял ее за руку, но его взгляд был приказом, от которого нельзя было отказаться. Он поднял с пола их пиджаки, накинул пиджак ей на плечи, а свой надел на голове тело.
Марк повел ее к лифту, ведущему на его личную парковку. Двери закрылись, и Ариана, глядя на его отражение в блестящих металлических стенах, поняла, что обратного пути нет. Они перешли грань, за которой не было ни начальника, ни подчиненной, ни обид прошлого, ни планов на будущее. Было только "после". И это "после" было одновременно самым страшным и самым желанным, что случалось с ней в жизни.
21. Вне офиса
Лифт плавно опустился на подземную парковку, и его черный автомобиль, бесшумный и мощный, как его владелец, умчал их из мира стекла и бетона в неизвестность. Ариана сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, не в силах осмыслить произошедшее. Ее тело все еще помнило каждый его жест, каждый вздох, каждое прикосновение. Оно жило своей собственной, отдельной от разума жизнью, и в этой жизни царили тепло, слабость и странное, непривычное чувство покоя.
Они ехали молча. Марк не включал музыку, не задавал вопросов. Его правая рука лежала на рычаге коробки передач, и она ловила себя на мысли, что хочет снова прикоснуться к ней, просто чтобы убедиться, что он реальный, что все это не сон.
Машина остановилась у неприметного, но внушительного жилого комплекса в одном из тихих переулков близко к центру города. Марк провел ее через холл, где дежурный администратор почтительно кивнул, не выражая ни малейшего удивления, к лифту, обшитому темным деревом. Лифт поднялся прямиком на пентхаус.
Когда дверь открылась, Ариана замерла на пороге.
Перед ней открылось огромное пространство в стиле хай-тек. Много стекла, хромированного металла и темного, отполированного до зеркального блеска камня. Все было безупречно чисто, расставлено по линеечке, и дышало таким ледяным, стерильным совершенством, что на мгновение ей показалось, будто они просто переехали в другую, более просторную версию его кабинета. Ни одной лишней детали, ни намека на личную жизнь. Это была не квартира, а архитектурный манифест тотального контроля. Ариана не чувствовала запаха дома, лишь немного пахло его парфюмом.
– Входи, – голос Марка прозвучал сзади, заставив ее вздрогнуть.
Она сделала шаг внутрь, чувствуя себя незваным, чужеродным элементом в этой безупречной системе. Он бросил ключи на полку у входа и, не глядя на нее, направился к огромной панорамной окну, открывавшей вид на ночную Москву.
– Само воплощение уюта, – прошептала Ариана себе под нос, но он, кажется, услышал. Его плечи чуть дрогнули.
Она не знала, что делать дальше. Стоять посреди этой стерильной роскоши было невыносимо. В кабинете была страсть, был азарт нарушения правил. Здесь же, в этой идеальной пустоте, их близость вдруг показалась ей чем-то постыдным, случайным пятном на безупречном костюме его жизни. Он обернулся. Его взгляд был усталым, но более спокойным, чем она видела его когда-либо.
– Расслабься, Ариана. Я не укушу, – в его голосе прозвучала легкая, едва уловимая усталая усмешка. Он подошел к холодильнику.
– Воды?
Она просто покачала головой, не в силах вымолвить слово. Он налил себе, залпом выпил, поставил бокал. И затем, наконец, посмотрел на нее по-настоящему. Его глаза медленно скользнули по ее растрепанным волосам, по ее лицу, по блузке, которую он сам застегивал всего час назад.
– Пойдем, – сказал он тихо и, повернувшись, пошел по коридору.
Она последовала за ним, как загипнотизированная. Он привел ее в спальню. Та же строгая эстетика, огромная кровать с белоснежным бельем, больше похожая на алтарь, чем на место для сна. Но здесь, в полумраке, приглушенном свете, все казалось немного мягче.
Он остановился перед ней и медленно, давая ей время отстраниться, снова принялся расстегивать пуговицы на ее блузке. Но на этот раз в его движениях не было прежней стремительности. Была какая-то новая, незнакомая нежность. Каждое прикосновение его пальцев к коже было вопросом и утверждением одновременно. Он словно заново открывал ее для себя, без ярости и отчаяния, с почти благоговейным вниманием.
Одежда снова упала на пол, но на этот раз не была сброшена в порыве страсти. Он аккуратно сложил ее на стул. Его собственная одежда последовала за ней. И когда они оказались в центре этой огромной кровати, все изменилось.
Его прикосновения стали другими. Медленными, исследующими, бесконечно терпеливыми. Он не спешил, словно боялся упустить малейшую деталь. Его губы находили каждую родинку, каждую веснушку, каждый крошечный шрам, о котором она сама забыла, и посвящали ей мгновение, делая ее единственной и важной. Он шептал что-то, слова, лишенные привычной ему резкости, – обжигающие комплименты, нежные вопросы на грани слышимости.
Ариана растворилась в этом. Ее собственные руки скользили по его спине, ощущая под ладонями шрамы прошлого, напряженные мускулы, которые наконец расслабились под ее прикосновением. Перед ней был просто мужчина. Уставший, красивый, уязвимый мужчина, который смотрел на нее с таким голодом, в котором смешались и страсть, и нежность, и какая-то бесконечная, невысказанная благодарность.
Ариане было так хорошо, что у нее на глаза навернулись слезы. Она не сдерживала их, позволив им скатиться по вискам. Он увидел их, замер на мгновение, а затем его губы коснулись ее век, смывая соленую влагу, впитывая ее боль и ее наслаждение.
Она открывала ему себя всю, без остатка, а он, в ответ, открывался ей. В темноте, под покровом ночи, они были просто Марком и Арианой. И этого было больше, чем достаточно.
Она заснула, прижавшись щекой к его груди, под мерный стук его сердца, слушая его ровное дыхание. Это был самый глубокий и безмятежный сон в ее жизни.
Утро застало ее в пустой постели. На мгновение ее охватила паника – не повторится ли сцена из отеля? Но затем ее обоняние уловил горьковатый, бодрящий аромат свежесваренного кофе.
Она накинула его халат, болтавшийся на ней как на вешалке, и вышла из спальни. И замерла.
Марк стоял на кухне у огромного окна, залитый утренним солнцем. На нем были только пижамные брюки, его торс был обнажен, волосы растрепаны. Он помешивал в двух кружках, сосредоточенно хмуря брови. Он был… обычным. Невероятно привлекательным, но обычным мужчиной, готовящим кофе утром после долгой ночи.
Он услышал ее и обернулся. И улыбнулся. Не привычной холодной усмешкой, не кривой ухмылкой, а самой настоящей, мягкой, немного неуверенной улыбкой, которая на мгновение сделала его лицо молодым и беззащитным.
– С сахаром? – спросил он, и его бархатный голос был хриплым от сна.
Ариана не смогла сдержать ответной улыбки. Она подошла к мужчине, приняла из его рук кружку. Их пальцы снова соприкоснулись, но на этот раз разряда не последовало. Было лишь теплое, спокойное, уверенное электричество взаимопонимания.
– Спасибо, – прошептала она.
Он обнял ее за плечи и притянул к себе, и они стояли так, глядя на просыпающийся город. В этой стерильной, бездушной квартире, среди хромированного блеска и холодного камня, она вдруг почувствовала то, чего не чувствовала очень давно. Уют, покой и ту самую нежность, о существовании которой у Марка Ариана и не могла предположить. Она видела его без галстука и маски. И этот человек, стоящий рядом с ней, был в тысячу раз реальнее и дороже того Железного Короля, которого она думала, что ненавидит.
