Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 10 (СИ)"

Автор книги: Ян Громов

Соавторы: Ник Тарасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 20

Александр Зайцев шагнул вперёд:

– Мы разделимся на группы. Каждая возьмёт участок в десять вёрст. Пройдём за три дня, потом ещё два дня на исправление найденных проблем. Успеем.

– Хорошо, – кивнул я. – Павел, ты координируешь проверку. Следи, чтобы все участки были покрыты, чтобы никто не халтурил. Это критически важно.

– Слушаюсь, – Павел выпрямился.

Мы вернулись в Тулу поздним вечером. Григорий встретил нас у ворот особняка:

– Ну как, Егор Андреевич? Получилось?

– Получилось, Гриша, – устало, но с удовлетворением ответил я, спешиваясь. – Линия работает. Сигнал доходит до Помахово, ретранслятор усиливает его идеально.

Он широко улыбнулся:

– Так это ж праздник, Егор Андреевич! Надо отметить!

– Отметим после демонстрации, – покачал я головой. – Сейчас рано. Впереди самое сложное – показать это военным так, чтобы они поняли ценность. Чтобы убедились, что это не фокус, а работающая технология, способная изменить систему связи в армии.

Маша встретила меня в холле, и по её лицу я увидел, что она волновалась:

– Ну как? – спросила она, обнимая меня. – Все получилось, работает?

– Работает, Машенька, – я поцеловал её. – Твой муж только что отправил сообщение на шестьдесят вёрст и получил ответ за минуту.

Она прижалась ко мне:

– Я так рада, что у тебя все получилось.

– Ещё не конец, – предупредил я. – Впереди демонстрация. Если она пройдёт хорошо, государство даст деньги на строительство линии до Москвы, а потом и дальше – до Петербурга, до границ. Россия получит систему связи, которой нет ни у кого в мире.

В кабинете меня ждал Николай Фёдоров. Он сидел у окна с чашкой остывшего чая, и вид у него был измождённый, но счастливый.

– Егор Андреевич! – он вскочил, увидев меня. – Я получил ваши сообщения! Все, до единого! Сигнал шёл чётко, только на последних верстах стал слабеть, но ретранслятор решил проблему!

– Я знаю, – кивнул я, опускаясь в кресло и чувствуя, как накатывает усталость. – Николай, теперь нужно подготовиться к демонстрации. Я хочу, чтобы всё было организовано идеально. Военные и чиновники должны увидеть не эксперимент, а готовую, надёжную систему.

Он достал блокнот, приготовился записывать:

– Слушаю вас.

– Первое, – начал я, собирая мысли. – Нужно подготовить два пункта для демонстрации. Один здесь, в Туле – в моём кабинете или в зале академии, где больше места для гостей. Второй – в Помахово, на ретрансляторе. Мы покажем, как сообщение, отправленное из Тулы, доходит до Помахово и возвращается обратно.

Николай записывал, кивая:

– В академии будет лучше – там большой зал, можно разместить десятка два-три гостей с комфортом.

– Согласен, – кивнул я. – Второе – подготовить демонстрационные сообщения. Не технические тесты вроде «точка-тире», а осмысленные фразы. Например, генерал отправляет приказ условному полку о выдвижении. Или запрос о подкреплениях. Что-то, что наглядно покажет военное применение.

– Хорошая мысль, – Николай быстро писал. – Можно даже разыграть мини-сценарий. Один офицер в Туле отправляет приказ, другой в Помахово его получает и отвечает рапортом. Как в настоящей военной операции.

– Именно, – одобрил я. – Третье – пригласить нужных людей. Генерал Давыдов обязательно, он наш главный сторонник в военных кругах. Представители военного министерства из Петербурга. Иван Дмитриевич с людьми из тайной канцелярии. Градоначальник Дубинин. Возможно, кто-то из придворных, если удастся.

– Иван Дмитриевич уже обещал организовать приглашения, – заметил Николай. – Он говорил, что постарается привлечь самых влиятельных лиц.

– Отлично, – сказал я. – Четвёртое – техническая надёжность. Студенты проверят каждый метр линии. Александр возглавит проверку. Ни одного слабого соединения, ни одного повреждённого изолятора. Батареи в Туле и Помахово должны быть свежими, полностью заряженными. Реле отрегулировано идеально. Запасные части на случай непредвиденных поломок.

Николай дописал последние строки и посмотрел на меня:

– Когда назначим демонстрацию?

Я задумался, прикидывая сроки:

– Группам нужно три дня на проверку линии, два дня на устранение возможных дефектов. Ещё день на финальную настройку аппаратуры и репетицию. Итого неделя. Назначим на восьмое августа. Это даст нам запас времени на непредвиденные обстоятельства.

– Восьмое августа, – повторил Николай, записывая. – Хорошо. Я начну подготовку с завтрашнего утра.

Он поднялся, но у двери остановился:

– Егор Андреевич, мы создали то, чего нет нигде в мире. Англичане экспериментируют с гальваническими токами, французы строят оптические телеграфы с башнями и сигнальными флагами. А у нас – электрический телеграф, способный передавать сообщения на десятки вёрст за секунды. Это…

Голос его сорвался от переполнявших эмоций.

– Это революция, Николай, – тихо закончил я за него. – Революция в связи, в управлении войсками, в координации действий. Если мы докажем это военным, если они поймут потенциал… Россия получит преимущество, которого не будет ни у кого из противников.

Он кивнул, не находя слов, и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Я остался один в полутёмном кабинете. За окном сгущались сумерки, где-то внизу, на улице, слышались голоса редких прохожих, стук копыт по булыжной мостовой. Обычная, размеренная жизнь провинциального города. Но здесь, в этих стенах, создавалось будущее.

Я встал, подошёл к окну. Где-то там, за крышами домов, тянулась линия. Медный провод, натянутый на деревянных столбах, казавшийся таким хрупким и уязвимым. Но по этому проводу бежал ток, несущий закодированную человеческую мысль быстрее самого резвого скакуна.

Через неделю в зале академии соберутся люди, от решения которых зависит судьба проекта. Генералы, привыкшие к традиционным методам ведения войны. Чиновники, консервативные и недоверчивые к новшествам. Придворные, ищущие выгоду в каждом начинании.

Я должен был убедить их. Показать не просто технический фокус, а стратегическое оружие. Доказать, что вложенные деньги вернутся сторицей в виде спасённых жизней, выигранных сражений, победоносных кампаний.

Наполеон где-то там, за западной границей, собирал армии. Его маршалы тренировали войска, готовясь к новому походу. Но у него не было телеграфа. Его приказы скакали на лошадях, теряя драгоценные дни и недели. Его координация войск зависела от случая, от того, успеет ли курьер доехать до адресата вовремя.

А у нас будет телеграф. Мгновенная связь от столицы до фронта. Приказы, летящие со скоростью молнии. Разведывательные данные, поступающие в штаб за минуты, а не за дни.

Это было огромное преимущество.

Я отошёл от окна, зажёг лампу на столе – ту самую механическую лампу, которая когда-то казалась мне вершиной достижений. Теперь она выглядела почти примитивной по сравнению с телеграфом. Но обе они были звеньями одной цепи. Цепи прогресса, которую я тянул вперёд изо всех сил, звено за звеном.

Взял перо, обмакнул в чернильницу. Начал писать подробный план демонстрации. Каждая минута должна была быть продумана. Каждое слово – взвешено. Каждый жест – точен.

Через неделю я либо войду в историю как человек, давший России телеграф, либо останусь чудаком-изобретателем, потратившим казённые деньги на бесполезную игрушку.

Третьего не дано.

* * *

Утро восьмого августа выдалось прохладным, с той особенной, хрустальной прозрачностью воздуха, которая бывает только в конце лета, когда зелень ещё густа, но в небе уже чувствуется приближение осени. Ретрансляционная станция в Помахово – наш главный форпост на пути к Москве – была подготовлена так, словно мы ждали визита самой императрицы.

Впрочем, гости, чьи экипажи один за другим въезжали на утоптанный двор станции, по важности уступали разве что монаршей особе.

Я стоял на крыльце, поправляя манжеты сюртука. Волнение, которое я давил в себе последние дни, никуда не делось. Оно свернулось тугим, холодным узлом где-то под солнечным сплетением. Сегодня решалось пусть и не всё, но очень многое. Либо мы триумфаторы, открывшие новую эру, либо шарлатаны, потратившие казённые деньги на бесполезную игрушку из проволоки и деревяшек.

Первым из кареты вышел генерал Давыдов. Он был в парадном мундире, при орденах, и выглядел внушительно, но в его взгляде я уловил тень беспокойства. Он поставил на меня свою репутацию перед военным министерством, и провал ударил бы по нему не меньше, чем по мне.

Следом показались чиновники из Петербурга. Их было трое – господа в строгих вицмундирах, с лицами, на которых застыло выражение вежливого, но глубокого скептицизма. Они приехали не восхищаться, они приехали проверять и, возможно, закрывать. Среди них выделялся статский советник Корф – сухой, желчный человек, который, по слухам, считал даже паровые машины «дьявольским искушением».

Замыкал процессию Иван Дмитриевич. Он вышел из своей неприметной коляски, кивнул мне едва заметно. Его лицо было непроницаемым, как маска, но я знал: его люди проверили каждый куст вокруг станции на версту в окружности. Безопасность была обеспечена.

– Господа, – я шагнул навстречу, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. – Добро пожаловать на станцию связи «Помахово». Сегодня мы покажем вам будущее.

Мы прошли внутрь. Просторная изба была переоборудована в аппаратную. В центре стоял длинный стол, на котором располагалось то, ради чего мы не спали ночами последние месяцы: передающий ключ, приёмный аппарат с бумажной лентой, массивная батарея вольтовых столбов, тихо пахнущая кислотой, и сложное хитросплетение медных проводов.

Александр Зайцев стоял у приёмника. Он был бледен, на лбу выступила испарина, но руки, лежащие на столе, не дрожали. Студенты, обслуживающие батареи, замерли у стен, словно часовые.

– Итак, Егор Андреевич, – генерал Давыдов оглядел аппаратуру, задержав взгляд на катушках электромагнитов. – Вы утверждаете, что можете отправить приказ в Тулу, находящуюся в шестидесяти верстах отсюда, и получить подтверждение немедленно?

– Именно так, ваше превосходительство, – подтвердил я. – Не с нарочным, не с голубиной почтой, а по проводам. Мгновенно.

Статский советник Корф подошёл к столу, брезгливо тронул пальцем в перчатке медный провод:

– Мгновенно – слово громкое, молодой человек. Даже свету нужно время, чтобы дойти от солнца до земли. А вы говорите о шестидесяти верстах. Сколько времени займёт передача? Час? Два?

– Минуты, – ответил я, глядя ему в глаза.

По залу прошел шепоток. Кто-то хмыкнул. Представители науки – двое профессоров из Москвы, которых тоже пригласили, – переглянулись с сомнением.

– Что ж, – сказал Корф, доставая массивные золотые часы на цепочке. – Давайте проверим. Какое сообщение вы хотите отправить?

– Любое, – я жестом пригласил его к столу. – Продиктуйте. Чтобы не было сомнений в том, что мы заранее договорились с принимающей стороной.

Корф задумался на мгновение, потом усмехнулся тонкой, змеиной улыбкой:

– Хорошо. Пишите: «Гвардия выступает на рассвете. Ждать подтверждения». Фраза военная, точная.

Я кивнул Александру. Тот взял перо, быстро записал фразу на листке, разбивая её на буквы.

– Прошу внимания, господа, – громко сказал я, садясь за передающий ключ. – Сейчас я отправлю это сообщение в Тулу. В здание академии, где сидят ваши коллеги. Там, на приёмной станции, дежурит мой помощник Николай Фёдоров. Он примет сигнал, запишет его и немедленно отправит ответ.

В комнате повисла тишина. Такая плотная, вязкая тишина, что было слышно, как жужжит муха, бьющаяся о стекло. Все взгляды были прикованы к моей руке.

Я положил пальцы на деревянную головку ключа. Глубокий вдох.

Так-так-тааак… Так-тааак…

Стук металла о металл разнёсся по комнате, резкий, ритмичный. Я выбивал буквы, превращая слова статского советника в серию электрических импульсов. Точка, тире, точка…

Г… В… А… Р… Д… И… Я…

Я будто чувствовал, как ток бежит по проводам. Через леса, через овраги.

…Н… А… Р… А… С… С… В… Е… Т… Е…

Никто не дышал. Генерал Давыдов подался вперёд, сжав эфес сабли. Иван Дмитриевич стоял неподвижно, но глаза его цепко следили за каждым моим движением.

Я закончил передачу фразы и добавил в конце код запроса ответа. Убрал руку с ключа.

– Передано, – сказал я в тишину.

Корф посмотрел на свои часы:

– Прошло полторы минуты. Теперь ждём? Сколько? Пока курьер доскачет обратно?

– Смотрите на приёмник, – тихо сказал Александр Зайцев.

Все повернули головы к аппарату на другом конце стола. Бумажная лента медленно ползла, чистая и белая.

Секунда. Две. Три.

Вдруг пишущий стержень дрогнул. Щёлк! Щёлк-щёлк!

Звук был тихим, но в этой тишине он прозвучал как выстрел. Стержень начал отбивать ритм, оставляя на бумаге чёткие чернильные зигзаги.

– Принимаю! – голос Александра сорвался на фальцет, но он тут же взял себя в руки. – Идёт ответный сигнал! Чёткий, сильный!

Он схватил ленту, которая выползала из аппарата, и начал читать вслух, переводя на лету:

– «П… Р… И… К… А… З… П… О… Н… Я… Т…»

Генерал Давыдов охнул. Корф застыл с открытым ртом, забыв закрыть крышку часов.

– «…Г… В… А… Р… Д… И… Я… Г… О… Т… О… В… А…» – продолжал читать Александр, и его глаза сияли таким торжеством, что на него больно было смотреть. – «…К… О… Н… Е… Ц… С… В… Я… З… И…»

Аппарат замолк. Лента остановилась.

Прошло, может быть, десять секунд полного оцепенения. Люди в мундирах и сюртуках смотрели на бумажную полоску так, словно это было письмо от Господа Бога, упавшее с небес.

Шестьдесят вёрст. Туда и обратно. За три минуты.

– Невероятно… – прошептал один из московских профессоров, протирая пенсне дрожащей рукой. – Это просто невероятно. Пространство… оно исчезло.

Генерал Давыдов медленно подошёл к столу. Взял ленту, посмотрел на загадочные значки, потом на Александра, потом на меня.

– Егор Андреевич, – голос его был хриплым. – Вы понимаете, что вы сейчас сделали?

– Понимаю, ваше превосходительство, – ответил я, поднимаясь. Ноги были ватными, но я стоял прямо. – Мы дали русской армии возможность видеть и слышать на любом расстоянии.

– Это меняет всё, – генерал резко повернулся к чиновникам из Петербурга. – Вы видели? Вы осознали? Если бы у нас была такая штука под Аустерлицем… Если бы я мог знать, что происходит на флангах, за минуту, а не за час…

Корф молчал. Он всё ещё смотрел на аппарат, и в его глазах скептицизм медленно, неохотно уступал место страху. Страху перед новым, непонятным, но неоспоримо могущественным.

Иван Дмитриевич отделился от стены. Он подошёл ко мне, и я снова увидел на его лице не просто вежливую маску, а искреннюю, глубокую эмоцию. Это была смесь гордости и какого-то хищного удовлетворения.

Он протянул руку, и рукопожатие его было железным.

– Поздравляю, Егор Андреевич, – сказал он громко, так, чтобы слышали все. – Сегодня вы не просто передали слова. Вы передали победу. Это стратегическое оружие, равного которому нет ни у одной державы мира. И оно – в наших руках.

– Спасибо, Иван Дмитриевич, – ответил я, чувствуя, как отпускает напряжение.

– Я немедленно отправляю курьера к Императрице, – заявил генерал Давыдов, ударив кулаком по ладони. – Это нельзя откладывать. Финансирование, расширение линии до Москвы, потом до Петербурга… Чёрт возьми, мы должны опутать этой проволокой всю империю!

В тесном помещении станции поднялся шум. Все заговорили разом. Скептики превратились в энтузиастов, профессора спорили о физической природе явления, военные обсуждали тактику.

Я посмотрел на Александра. Он стоял у аппарата, уставший, взмокший, но абсолютно счастливый. Мы переглянулись и улыбнулись друг другу. Мы сделали это. Мы победили расстояние.

Глава 21

Эйфория после успешной демонстрации телеграфа медленно уступала место привычной, тягучей усталости. Генералы и чиновники разъехались, увозя с собой доклады для Петербурга, а мы остались с километрами проводов, требующих постоянного надзора, и горой планов, которые теперь нужно было воплощать в жизнь.

Я сидел в кабинете, просматривая сметы на расширение линии до Серпухова, когда внизу послышался знакомый громоподобный голос, от которого, казалось, даже оконные стёкла начинали вибрировать в рамах.

– Принимай гостей, Тула-городок! Да не с пустыми руками, а с прибытком!

Дверь распахнулась, и на пороге возник Фома. Следом за ним, сдержанно улыбаясь и снимая шляпу с широкими полями, вошёл Игорь Савельевич – в добротном купеческом кафтане тёмно-синего сукна, расшитом по краям золотой тесьмой.

– Егор Андреевич! – Фома шагнул ко мне, раскинув руки для объятий. – Слышали, слышали уже! Весь город гудит! Говорят, вы молнию оседлали и заставили её письма носить! Поздравляю с победой!

Я поднялся навстречу, искренне радуясь их визиту. В этом мире интриг и шпионских игр эти двое были островком надёжности и здравого смысла.

– Не молнию, Фома, а гальванический ток, – поправил я, пожимая его крепкую, как камень, руку, от которой едва не хрустнули мои костяшки. – Но суть ты уловил верно. И откуда узнали только⁈ Рад видеть вас обоих. Проходите, садитесь. Матрёна! Чаю нам, самого лучшего!

Игорь Савельевич пожал мне руку с уважительной осторожностью, словно боялся, что я теперь тоже под напряжением. Сам же окинул оценивающим взглядом мой кабинет, сам себе кивнул, переступая порог.

– Великое дело сделали, Егор Андреевич, – произнёс он серьёзно. – Я, признаться, думал, блажь учёная. А оно вон как обернулось. Купцы между собой шепчутся, что генерал Давыдов из Помахово ответ получил быстрее, чем успел трубку раскурить.

– Было такое, – кивнул я, приглашая гостей к столу. – Но давайте о земном. Как Уваровка? Как торговля?

Фома степенно уселся в кресло, которое жалобно скрипнуло под его весом, и выложил на стол объёмистую кожаную папку, развязывая тесёмки.

– Уваровка цветёт и пахнет, Егор Андреевич, – начал он, доставая несколько листов, исписанных аккуратным почерком Степана. – И не только навозом, уж простите за прямоту, но и деньгами. Народ работает так, что щепки летят. Помните, как мы начинали? Десяток покосившихся изб, огороды заросшие, народ голодный и злой? А теперь… – он всплеснул руками. – Теперь у нас уже сорок дворов! Сорок! Люди идут отовсюду – из соседних деревень, из дальних губерний. Слухи разошлись, что в Уваровке барин справедливый, земли хватает, работы полно, а жизнь сытая.

Он наклонился вперёд, понизив голос до заговорщического шёпота, хотя в кабинете кроме нас троих никого не было:

– Степан наш – молодец, надо сказать. Железный мужик. Всё по расписанию, всё по науке, как вы велели. Севооборот соблюдаем строго – где в прошлом году рожь была, там нынче клевер посадили, землю подкормить. Урожай, Егор Андреевич… – он покачал головой с восхищением. – Я в жизни такого не видывал. Вырос минимум вдвое! Не просто чуть-чуть, а именно вдвое, местами втрое! Амбары, которых, к слову, построили еще два – трещат от зерна! Пшеница такая густая пошла, колосья тяжёлые, зерно крупное. Продали излишки купцам тульским – деньги хорошие выручили.

Матрёна принесла самовар, разлила чай в фарфоровые чашки, поставила на стол тарелку с пирогами.

– Теплицы как? – спросил я, когда Матрёна ушла, прикрыв за собой дверь. – Работают?

– Ещё как работают! – Фома просиял. – У нас теперь семь новых теплиц построили, Егор Андреевич! Большие, крепкие, со стеклянными крышами. Семён столько стекла наделал, что хватило и на теплицы, и на продажу ещё осталось. Печи под грядками – как вы рисовали – держат тепло отменно. Снаружи уже холодрыга, листва опадает, а у нас в теплицах – лето! Огурцы свежие, помидоры, зелень всякая. Везём в Тулу – купцы с руками отрывают, цену дают втридорога. Я грешным делом подумал, не золотые ли мы огурцы продаём.

Игорь Савельевич кивнул, подтверждая:

– Это правда, Егор Андреевич. Я закупаю у Фомы Степановича овощи из теплиц. Продаю потом знатным домам, трактирщикам. Спрос огромный – зимой-то свежих овощей днём с огнём не сыщешь, а тут пожалуйста. Прибыль хорошая идёт, все довольны.

– Это отлично, – удовлетворённо сказал я. – А консервы? Как продвигается производство?

Лицо Фомы стало ещё более торжественным. Он полез во внутренний карман кафтана, достал оттуда аккуратно сложенную бумагу и развернул её на столе передо мной с видом фокусника, вытаскивающего кролика из шляпы.

– Вот, Егор Андреевич, отчёт письменный. Степан составлял, он у нас теперь грамоте хорошо обучился. Читайте. Но главное, Егор Андреевич, – он сделал паузу, многозначительно подняв палец, – это ваши банки. Те самые, с тушёнкой да кашей.

Я взял бумагу, пробежал глазами по строчкам, исписанным старательным, но неровным почерком. «Производство консервов. Месяц сентябрь. Изготовлено: мясных, овощных, смешанных (щи, рагу). Итого. Брак столько-то. Продано через Игоря Савельевича…» От цифр рябило в глазах.

Я поднял взгляд, отчётливо помня, как ещё несколько месяцев назад первые партии консервов делали с ошибками – банки лопались, крышки не держали вакуум. Но с каждой неделей результаты улучшались, и вот теперь…

– Почти пол тысячи банок за месяц? – произнёс я. – И брак всего два процента? Это отличный результат, Фома. Молодцы. Значит, технологию освоили как следует.

– Не просто освоили – научились! – Фома ударил ладонью по столу, заставив чашки звякнуть. – Мы первую большую партию, что для пробы делали, привезли на ярмарку. Народ сначала косился: мол, что за диво, мясо в стекле, да не солёное, не вяленое. Думали, обман или порча. А мы открыли пару банок, дали попробовать. Запах пошёл такой – аж с соседних рядов сбежались! Митяй банки делает теперь как орехи щёлкает, – продолжил он с гордостью. – Наладил производство – форму отливает, стекло в неё заливает, остывает – готово. За день по два десятка банок выдаёт, печи не гасит, стеклодувы в две смены работают. Семён четверых подмастерьев взял себе. Петька с Ильёй крышки клепают металлические, с кожаными прокладками. Всё как вы рисовали. Штампы для крышек новые сделал, похитрее, чтобы быстрее выходило. Бабы наши – Анфиса, Дарья, Матрёна уваровская – готовят, раскладывают по банкам, закрывают. Потом в котлах варим – час, а то и два. Остывает – готово. Стоит потом в погребе хоть полгода, не портится.

Игорь Савельевич откашлялся, привлекая внимание, и подтвердил:

– Истинная правда. Я помог Фоме Степановичу с купцами тульскими переговорить. Взяли на пробу в трактиры и для обозников. Через неделю вернулись и всё выгребли подчистую. Говорят, ямщики и приказчики, что в долгие рейсы ходят, теперь без ваших банок в дорогу и выезжать не хотят. Костёр развёл, банку в котелок вывалил – и через пять минут у тебя щи, как из печи, или каша с мясом. Удобство невероятное.

Он поправил кафтан, сложил руки на животе – классическая поза купца, готового вести серьёзный разговор о деньгах:

– Товар хороший. Очень хороший. Я сначала, признаться, сомневался. Думал – кто ж это покупать будет, еду в стекле? Народ наш недоверчивый, привык к солонине, к квашеной капусте. А тут – новинка непонятная. Но попробовали, распробовали – и пошло-поехало! Трактирщики берут охотно – удобно им, открыл банку, разогрел, подал. Богатые дома заказывают – барыни довольны, что мясо свежее, не солёное до горечи. Купцы, которые в дальние поездки собираются, тоже интересуются – в дороге-то такая еда золото.

Он наклонился вперёд, и голос его стал деловитым, расчётливым:

– Я уже нашёл покупателей в Москве и Петербурге. Крупных. Готовы брать партиями по пятьсот, по тысяче банок за раз. Цену дают хорошую. Но… – он поднял палец, – нужно увеличить производство. Мы, Егор Андреевич, сейчас на консервах зарабатываем больше, чем на лесе и стекле вместе взятых. Пол тысячи в месяц – это капля в море. Спрос растёт быстрее, чем предложение.

Я откинулся в кресле, постукивая пальцами по столешнице. Проблема была очевидной – Уваровка просто физически не могла производить больше при нынешних мощностях. Митяй с Семёном делали банки, бабы три человека готовили и раскладывали, котлов для стерилизации было всего четыре.

– Фома, – обратился я к нему после паузы, – а сколько ещё людей можно привлечь к производству? Есть желающие?

– Желающих – пруд пруди, – тут же ответил Фома. – Половина деревни готова работать, лишь бы платили. Были бы деньги, а руки найдутся. Но вот проблема – помещение маловато. У нас всё в одном сарае делается, тесно. И оборудования не хватает – котлов больших нужно, печей дополнительных, столов рабочих.

– Значит, нужно строить отдельное здание, – решительно сказал я, уже формулируя план. – Специализированный цех. Большой, просторный, с несколькими печами, с большими котлами для стерилизации. Разделить производство на участки – один участок подготовка продуктов, второй раскладка по банкам, третий закрытие, четвёртый стерилизация, пятый контроль качества и упаковка. Поточное производство.

Фома слушал, кивая, явно не вполне понимая все детали, но постепенно вникая суть. Игорь Савельевич, напротив, схватывал на лету – купеческая жилка работала:

– Разумно, Егор Андреевич. Это ускорит процесс и увеличит выход. Сколько времени займёт строительство?

– Месяц-полтора, если работать быстро, – прикинул я. – Лесопилка у нас работает круглосуточно благодаря лампам, досок хватает. Мастера есть. Печи сложить – дело не хитрое, Петька с Ильёй справятся. Котлы большие… – я задумался. – Котлы придётся заказывать здесь, в Туле. Можно на заводе. У нас есть мастера, которые делают котлы для паровых машин, они и для консервов сделают. Нужны новые цеха, новые автоклавы для варки.

– Сделаем, – уверенно кивнул Фома. – Были бы деньги, а руки найдутся.

– А деньги? – прямо спросил Игорь Савельевич. – Строительство, оборудование – это всё требует вложений.

Я усмехнулся:

– Деньги есть. Завод приносит прибыль, академия финансируется государством, телеграф получил финансирование после демонстрации. На консервный цех в Уваровке средства найдутся. Тем более, что это стратегически важный проект – военное ведомство заинтересовано в снабжении армии консервами. Иван Дмитриевич обещал помочь с финансированием от казны. Скоро пойдёт военный заказ. Там объёмы будут такие, что нынешняя торговля покажется детской забавой. Готовьтесь расширять производство.

Фома облегчённо выдохнул:

– Ну слава Богу! А то я уж думал, где денег брать. Так что, начинаем строить?

– Начинаем, – твёрдо сказал я. – Фома, ты возвращаешься в Уваровку, передаёшь Степану – пусть выбирает место под цех, начинает подготовку. Я нарисую подробные чертежи, пришлю с нарочным. Митяю с Семёном отдельное задание – увеличить производство банок вдвое. Пусть делают ещё формы, набирают и работают с помощниками. Петьке и Илье – заказ на дополнительные печи и приспособления для цеха.

Я взял чистый лист бумаги со стола, начал набрасывать быструю схему:

– Цех должен быть вот такой формы – длинное здание, разделённое на зоны. Тут кухня с печами, тут рабочие столы для разделки и раскладки, тут котлы для стерилизации – их нужно минимум шесть штуков, больших, чтобы помещалось по двадцать банок за раз. Тут зона охлаждения, тут склад готовой продукции. Всё должно быть чисто, как в операционной у Ричарда – помнишь, я тебе рассказывал?

Фома кивал, пытаясь запомнить, но я видел, что детали ускользают. Ничего, чертежи всё объяснят.

– А я, Егор Андреевич, могу взять на себя организацию сбыта, – вклинился Игорь Савельевич, с надеждой на моё одобрение. – Если производство вырастет до нескольких тысяч банок в месяц, я найду покупателей не только в Москве и в Петербурге, но и в Киеве. Создам сеть. Буду возить партиями, регулярно. Организую прохладные склады, чтобы товар не залёживался.

– Хорошо, – согласился я. – Но с одним условием. Приоритет – военные заказы. Если военное ведомство даст заказ на консервы для армии, он выполняется в первую очередь. Коммерческие поставки – во вторую. Договорились?

Игорь Савельевич на мгновение поморщился – купцу всегда жалко упускать прибыль, – но кивнул:

– Договорились. Дело государственное, понимаю.

Мы ещё немного обсудили детали – цены, сроки, логистику. Фома записывал основные моменты в свою потрёпанную записную книжку, Игорь Савельевич делал пометки в аккуратном гроссбухе. Я видел, что дело двигалось, механизм работал, каждая шестерёнка вращалась, как задумано.

Но тут Игорь Савельевич отложил перо, посмотрел на меня с хитрецой, и я увидел, как в его глазах загорается тот особый блеск – верный признак коммерческой идеи:

– Егор Андреевич, а можно ещё один вопрос задать? Не по консервам, а по другому делу?

– Спрашивайте, – разрешил я, интригуясь.

Он откашлялся, поправил ворот кафтана:

– Вот купцы шепчутся, что вы телеграф этот ваш построили. Слова по проволоке гоняете. Я на демонстрации не был, но слышал от людей – говорят, чудо настоящее. Из Тулы в Москву сообщение за минуты доходит. Это же живая река денег!

Он подался вперёд, и глаза его заблестели азартом:

– Вот смотрите. Я торгую зерном, пенькой, железом. Цены в Туле одни, в Москве – другие, в Нижнем Новгороде на ярмарке – третьи. Пока я узнаю, что в Москве цена на пшеницу подскочила, пока обоз соберу, пока довезу – цена уже упасть может. Или, наоборот, повезу товар, а там его и так завались. Риск, убытки, время потерянное.

Я кивнул, слушая внимательно. Игорь Савельевич озвучивал то, что в моём времени было основой биржевой торговли. Информация – это деньги. Самые быстрые деньги.

– А если бы я мог узнать цену в Москве не через три дня, а через минуту? – продолжил он, понизив голос с драматическим эффектом. – Представляете, Егор Андреевич? Я сижу здесь, в Туле, получаю весточку по вашей проволоке: «В Москве мука подорожала на гривенник». Я тут же скупаю всё здесь и отправляю обоз. Я буду всегда на шаг впереди конкурентов. Всегда!

Фома слушал, открыв рот. Для него, тоже купца, такие скорости были в новинку, но коммерческую жилку это задело мгновенно.

– И не только цены! – распалялся Игорь Савельевич. – Договоры заключать, о наличии товара узнавать, векселя подтверждать! Егор Андреевич, да купцы за такую возможность золотом платить будут! Если вы протянете линию до Москвы, а потом до Нижнего, до Петербурга… Создайте коммерческую сеть, Егор Андреевич. Пустите нас, торговых людей, к вашей проволоке. Мы вам такую пошлину платить будем за каждое слово, что никакие казённые заказы не нужны станут.

Я смотрел на него и видел рождение телекоммуникационного бизнеса. Он был абсолютно прав. В будущем телеграф станет кровеносной системой экономики. Но сейчас…

– Идея ваша, Игорь Савельевич, правильная, – медленно произнёс я, взвешивая каждое слово. – И мыслите вы масштабно, по-государственному, я бы сказал. Но есть одно «но».

– Какое же? – насторожился купец.

– Сейчас телеграф – это стратегическое оружие, – я постучал пальцем по столу для усиления фразы. – Линия принадлежит государству. Охраняется казаками и жандармами. Каждая передача – под контролем военных. Иван Дмитриевич и слышать не захочет о том, чтобы по проводам, где идут секретные приказы, передавали цены на овёс или поздравления с именинами.