Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 10 (СИ)"

Автор книги: Ян Громов

Соавторы: Ник Тарасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Это он? «Француз»? – я наклонился над планом, игнорируя протест раненого плеча.

– Возможно, – осторожно ответил Иван Дмитриевич. – Описание частично совпадает с вашим. Но я не хочу спешить и спугнуть добычу раньше времени. Если схватим его сейчас – потеряем остальную сеть, всех его агентов и связных. Мне нужны все, Егор Андреевич. Каждый агент, каждый информатор, каждое звено. Только так мы сможем гарантировать, что угроза устранена полностью.

Я кивнул, понимая логику, хотя каждая клеточка тела жаждала немедленной мести.

– Сколько времени вам нужно?

– Неделя, может быть, две, – Иван Дмитриевич свернул план. – Я хочу установить полную картину: кто ещё с ним связан, куда он ходит, где живёт, с кем встречается. Нужно проследить деньги – откуда они, через какие руки идут. А потом накроем всех разом, за одну ночь.

Завод тоже усилили до состояния военного лагеря. Генерал Давыдов, узнав о покушении на меня, лично выставил военный караул из гвардейского батальона. Теперь на территории постоянно дежурили солдаты с ружьями наготове, а все входы и выходы контролировались с педантичностью, достойной крепости в осадном положении. Каждый мастер, каждый рабочий проходил проверку при входе – документы, обыск, допрос у вахтёра. Незнакомцев не пропускали вовсе.

Иван Дмитриевич лично допрашивал тех мастеров и купцов, кто вызывал хоть малейшее подозрение. Проверял биографии до седьмого колена, выискивая связи с иностранцами, долги, слабости, которые можно использовать для шантажа.

Я же сидел дома, восстанавливаясь. Рана заживала медленно, но верно – Ричард был прав, воспаления не случилось благодаря его своевременной и грамотной обработке. Но слабость оставалась навязчивой, изматывающей. Я спал по двенадцать часов в сутки, просыпаясь разбитым и вялым. Организм требовал времени на восстановление после нечеловеческого стресса – несколько дней без нормальной еды, побега, драки, ранения, марш-броска через леса и поля.

Николай Фёдоров приезжал каждый день с докладами о делах на заводе. Он входил аккуратно, с извиняющейся улыбкой, нёс папку с бумагами, раскладывал их на столе в кабинете.

– Производство штуцеров идёт по плану, Егор Андреевич, – докладывал он, показывая цифры. – Мастера освоили сборку пьезоэлектрических замков, брак минимален – менее пяти процентов. Григорий Сидоров взял на себя техническое руководство в ваше отсутствие и справляется отлично. Он просил передать вам, что следующая партия штуцеров готова к полевым испытаниям.

– Хорошо, – кивнул я, перелистывая отчёты. – Пусть генерал Давыдов проводит учения. Но я хочу быть там, увидеть результаты своими глазами, услышать отзывы офицеров.

– Егор Андреевич, но Иван Дмитриевич категорически против вашего выезда, – осторожно заметил Николай. – Он считает, что это слишком рискованно.

– Я с ним поговорю, – отмахнулся я, хотя прекрасно знал, что разговор будет непростым.

Но когда вечером Иван Дмитриевич явился с очередным докладом, я поднял этот вопрос, и он был непреклонен, как скала.

– Нет, – сказал он твёрдо, даже не задумываясь. – Ни при каких обстоятельствах. Слишком рано, слишком опасно.

– Опасно? – я нахмурился, чувствуя, как закипает раздражение. – Да у нас там будет половина гвардейского полка охраны! Весь полигон оцеплен!

– И это не гарантия абсолютной безопасности, – возразил он холодно. – Стрелок с нарезным ружьём может убить вас с трёхсот, а то и четырёхсот шагов. А у французов такие ружья есть, я это точно знаю. Мы не можем контролировать всё пространство вокруг полигона – там леса, овраги, старые сараи. Идеальные укрытия для стрелка. Нет, Егор Андреевич. Пока угроза не устранена полностью, пока я не накрыл всю французскую сеть – вы остаётесь здесь, в этом доме.

Я сжал кулаки, но спорить дальше не стал. Он был прав, даже если это невыносимо бесило. Логика профессионала безопасности против моего желания видеть результаты своей работы. Логика побеждала.

– Тогда хотя бы скажите – есть прогресс в расследовании? Что-то конкретное?

Иван Дмитриевич помолчал, потом достал из кармана свежую сводку, исписанную его мелким, аккуратным почерком.

– Есть существенный прогресс. Мы проследили цепочку связных до трактира «Золотой петух». Там встречаются двое – один из тех наблюдателей, что дежурил у вашего дома, и тот самый мужчина в сером, которого я упоминал. Мои люди установили за ним наблюдение. Он снимает комнату в доходном доме на Казанской улице под именем Пьера Дюбуа, купца из Риги. Документы поддельные, но качественные. Акцент у него действительно иностранный, хотя русским владеет свободно.

Я резко выпрямился, плечо предательски взорвалось болью.

– Это он, да? «Француз» из моих допросов?

– Весьма вероятно, – осторожно подтвердил Иван Дмитриевич. – Описание совпадает: среднего роста, сухощавый, седеющие виски, манеры дворянские. Один из моих агентов видел у него нервный тик под левым глазом, когда он читал газету в трактире. Это совпадает с вашими словами.

Ярость вспыхнула, горячая и почти неконтролируемая. Он здесь, в Туле, спокойно пьёт чай в трактире, в то время как я сижу взаперти, как узник.

– Схватите его, – процедил я сквозь стиснутые зубы. – Немедленно. Пусть даёт показания.

– Нет, – спокойно, но твёрдо отказал Иван Дмитриевич, глядя мне прямо в глаза. – Я понимаю ваше желание мести, Егор Андреевич. Он никуда не денется. За ним круглосуточное наблюдение. Но если мы возьмём его сейчас, остальные крысы разбегутся, уйдут в подполье. Я хочу накрыть всю сеть целиком. Установить, кто ещё работает на Францию в Туле и окрестностях. Сколько у них агентов, информаторов, связных. Куда идут деньги и приказы. Это требует терпения, но результат будет полным.

Он встал, подошёл к окну, глядя на тёмную улицу.

– Я уже выяснил, что у него минимум трое подручных, не считая тех наблюдателей. Один работает писарем в городской управе – имеет доступ к документам. Второй – извозчик, развозит товары между Тулой и Москвой, удобная легенда для курьера. Третий… третий пока не идентифицирован, но он есть, я уверен. Мне нужно время, чтобы вычислить их всех, собрать доказательства, а потом взять всех одновременно.

Я откинулся в кресле, чувствуя, как напряжение медленно отпускает, уступая место усталости.

– Сколько вам нужно времени?

– Неделя, максимум полторы, – ответил Иван Дмитриевич, возвращаясь к столу. – К тому моменту я соберу полное досье на каждого. И тогда мы нанесём удар – быстрый, точный, смертельный.

Он достал ещё один листок, положил передо мной.

– А что касается завода и возможной утечки информации… Я проверил всех ключевых людей. Савелий Кузьмич чист, его биография безупречна, он предан России и лично вам. Григорий Сидоров тоже вне подозрений. Мастера, которые работают с секретными разработками, все местные, семейные, корнями вросли в Тулу. Купцы… Игоря Савельевича я проверял особо тщательно, учитывая объём его торговых связей. Он чист, торгует только готовой продукцией, к чертежам доступа не имеет.

– Тогда откуда утечка? – нахмурился я. – «Француз» знал слишком много деталей. О лампах, о замках, даже о медицинских разработках Ричарда.

Иван Дмитриевич медленно кивнул, и на его лице появилось мрачное выражение.

– Утечка идёт не через завод. Она идёт через светское общество. На приёме у градоначальника, помните? Там были десятки людей, в том числе иностранцы – купцы, дипломаты, путешественники. Тогда вас представили как таинственного и загадочного спасителя градоначальника. Кто-то мог обратить внимание, передать информацию и вас взяли под наблюдение. Это мой просчёт – я не контролировал информационные потоки на том уровне.

Он сжал кулаки на столе.

– Теперь это исправлено. Никакой публичной информации о новых разработках. Всё – только для военных, под грифом секретности.

Мы ещё долго обсуждали детали, пока я окончательно не выбился из сил. Иван Дмитриевич ушёл поздно вечером, пообещав вернуться утром с новыми сведениями.

Ричард заглянул перед сном, сменил повязку, проверил рану.

– Заживает хорошо, – одобрительно сказал он, осматривая шов. – Ещё неделя – и можно будет снять швы. Но нагрузки всё равно избегайте. И спите больше, ваш организм всё ещё восстанавливается после пережитого.

Маша помогла мне подняться в спальню. Я лёг, чувствуя, как каждая мышца ноет от усталости. Она устроилась рядом, прижавшись, и мы лежали в тишине, слушая, как внизу Захар обходит дом, проверяя замки и охрану.

– Егор, – тихо позвала Маша. – Когда это всё закончится?

– Скоро, – ответил я, хотя сам не был уверен. – Иван Дмитриевич найдёт их. Всех. И тогда мы снова сможем жить спокойно.

Но в глубине души я знал – это была ложь. Спокойной жизни больше не будет. Я стал слишком ценным, слишком опасным для врагов России.

Глава 8

Три дня прошли в вязкой, нервной рутине, которая казалась бесконечной. Я сидел в своём кабинете, перебирая бумаги, которые Николай Фёдоров привозил с завода, но сосредоточиться не мог. Мысли постоянно возвращались к «французу» – к его холодным глазам, к нервному тику под веком, к обещанию вывезти меня в Европу как товар. Где он сейчас? Планирует ли новую попытку?

Маша видела моё состояние и пыталась помочь. Приносила чай, садилась рядом, брала за руку, говорила о Сашке, о хозяйстве, о чём угодно, лишь бы отвлечь. Но я видел тревогу в её глазах, слышал, как она ворочается по ночам, вздрагивая от каждого скрипа половиц. Она боялась не меньше моего, просто старалась не показывать.

Захар превратился в мою тень – молчаливую, настороженную, вооружённую. Куда бы я ни пошёл, даже просто из кабинета в столовую, он шёл следом, рука на рукояти пистолета. Его люди патрулировали дом и двор постоянно. Смены сменялись строго по графику, ни единой секунды расслабления. Дом превратился в крепость, а я – в узника этой крепости, пусть и добровольного.

И вот, на рассвете четвёртого дня, когда серый свет только начал пробиваться сквозь плотные шторы, я услышал стук в парадную дверь. Резкий, настойчивый, требовательный.

Я вскочил с постели, накинул халат. Маша проснулась мгновенно, испуганно озираясь.

– Что случилось? – прошептала она, прижимая к груди одеяло.

– Не знаю, – я выглянул в коридор. Захар уже спускался по лестнице.

Внизу послышались голоса. Один из них – знакомый голос Ивана Дмитриевича, но не привычный, невозмутимый и ровный, а громкий, резкий, взволнованный.

Я поспешил вниз. Иван Дмитриевич стоял в прихожей без шинели, в расстёгнутом мундире. Волосы растрёпаны, глаза красные от недосыпа, щетина на щеках – он явно не спал и не брился сутки. Но на лице горела торжествующая, почти хищная улыбка.

– Егор Андреевич! – он шагнул мне навстречу, протягивая руку для рукопожатия. – Взяли! Всех взяли!

Сердце ухнуло вниз, потом взлетело вверх.

– Кого? «Француза»?

– Его и всю его шайку, – он прошёл в гостиную, плюхнулся в кресло, не дожидаясь приглашения. Выглядел он как генерал после победной, но изнурительной битвы – измотанным до предела, но счастливым. – За одну ночь. Операция прошла безупречно. Восемь человек, включая самого господина «Пьера Дюбуа», если это вообще его настоящее имя.

Я опустился в кресло напротив, чувствуя, как напряжение последних дней начинает медленно, неохотно отпускать, оставляя после себя странную пустоту.

– Расскажите, – попросил я. – Всё. С самого начала.

Иван Дмитриевич потёр лицо ладонями, словно стирая налипшую усталость, затем выпрямился, и профессионализм вернулся в его осанку, в голос.

– Вчера вечером наблюдение установило, что «Дюбуа» назначил встречу со всеми своими связными. Сразу со всеми – это была их роковая ошибка. Встречу назначили в частном доме на окраине, в усадьбе, которую арендовали под видом купеческого склада. Тихое место, глухое.

Он встал, начал ходить по комнате размеренным шагом.

– Мы окружили дом ещё до заката. Втихую, без лишнего шума. Два десятка моих лучших людей плюс жандармский отряд – проверенные, надёжные бойцы. Выставили плотное кольцо вокруг усадьбы, чтобы муха не пролетела незамеченной. Ждали в засаде, пока все соберутся – это было критически важно, нужно было взять всех разом, не дать никому ускользнуть и поднять тревогу. Когда последний вошёл внутрь, и мы убедились, что все на месте, дали сигнал – и ворвались одновременно с трёх сторон.

– Сопротивлялись? – спросил я, представляя картину ночного штурма.

– Попытались, – усмехнулся он мрачно, и в глазах мелькнула холодная удовлетворённость. – Один из охранников «Дюбуа» выхватил пистолет, попытался стрелять. Мой агент пристрелил его на месте, не раздумывая – одним выстрелом в грудь. Остальные, увидев это, быстро поняли, что дело труба, и сдались без дальнейшего сопротивления. «Дюбуа» правда пытался выскочить через заднее окно, но там уже ждали мои люди. Скрутили его, как щенка – даже не успел сопротивление оказать.

Захар, стоявший у двери с непроницаемым лицом, довольно хмыкнул:

– Правильно сделали. Таких гадов надо без разговоров. Сразу и навсегда.

Иван Дмитриевич кивнул, соглашаясь.

– Мы изъяли абсолютно все документы, которые были в доме. Шифрованную переписку, списки контактов и агентов, финансовые бумаги с указанием источников денег. Там, Егор Андреевич, целая разветвлённая сеть. Они работали не только против вас лично, но и собирали информацию о военных заводах по всей губернии, о передвижениях войск, о настроениях среди дворянства и купечества. Масштабная шпионская операция – долгосрочная, хорошо финансируемая.

Он достал из кармана мундира смятый листок бумаги, разгладил его на колене.

– Вот, смотрите. Это выписка из их донесений, которую я успел перевести с французского. «Объект номер один – Воронцов Е. А. Представляет критическую угрозу в технологическом прогрессе. Необходимо изъять или нейтрализовать. Наивысший приоритет». Далее идёт подробный список ваших разработок с детальной оценкой их военного и стратегического значения для грядущей войны.

Он протянул мне бумагу. Я взял её, пробежал глазами по строчкам. Там были пьезоэлектрические замки с указанием их преимущества перед кремнёвыми, механические лампы и их влияние на производительность заводов, медицинские методы Ричарда и прогнозируемое снижение смертности в войсках, даже упоминание о паровых машинах и планах модернизации уральских заводов Строганова с оценкой потенциального роста выплавки чугуна.

– Они знали всё, – прошептал я. – Абсолютно всё. Даже то, о чём я только думал.

– Не совсем всё, – возразил Иван Дмитриевич, забирая бумагу обратно и аккуратно складывая её. – Детали многих технологий у них были поверхностными, обрывочными, основанными на слухах и наблюдениях издалека. Они знали, что вы создали нечто революционное, но не понимали в полной мере, как именно это работает, какие принципы лежат в основе. Вот почему им так отчаянно нужны были вы лично – чтобы выжать из вас подробные знания, формулы, чертежи, технологические процессы. Живой источник информации, который можно было бы выпытать или заставить работать на Францию.

Он убрал бумагу во внутренний карман мундира, застегнул его.

– А сам «француз»? – спросил я, и голос мой прозвучал хрипло. Я сжал подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев. – Я хочу увидеть его. Посмотреть ему в глаза. Увидеть его лицо.

Иван Дмитриевич покачал головой медленно, но решительно. В его взгляде мелькнуло искреннее сожаление.

– Не получится, Егор Андреевич. Вы уж простите меня. Его уже нет в Туле. Мы увезли его первым, ещё до рассвета, под тройным военным конвоем из гвардейцев. Слишком ценный и опасный пленник, чтобы рисковать хоть секундой. К тому же, формально вы – потерпевший в этом деле, а он – обвиняемый в государственной измене и шпионаже. Остальных арестованных отправили в Москву вслед за ним под усиленным военным конвоем. Там их допросят более… основательно, – в его голосе прозвучала стальная нотка. – Потом повезут в Петербург, в Тайную канцелярию при самом императорском дворе. Это дело государственной важности, Егор Андреевич, наивысшего уровня. Там разберутся до мельчайших деталей: кто именно за ними стоял в Париже, какие каналы связи использовали, кого ещё успели завербовать на нашей территории, какую информацию успели передать.

Разочарование было горьким, как полынь. Я так хотел увидеть его – сломленного, в кандалах, осознавшего, что проиграл. Хотел услышать, как он признаёт свою неудачу, как его холодная самоуверенность разобьётся о реальность тюремной камеры.

– Жаль, – выдавил я сквозь стиснутые зубы. – Очень жаль.

– Я понимаю ваши чувства, Егор Андреевич, – мягко, почти по-отечески сказал Иван Дмитриевич. – Это естественное желание после того, что вы пережили. Но главное сейчас – угроза устранена полностью. Вся шпионская сеть накрыта до последнего звена. Мы тщательно проверяем каждого человека, кто мог иметь с ними хоть малейший контакт – всех информаторов, курьеров, пособников. Если где-то в городе остались спящие агенты, резервные связные – мы их найдём и обезвредим. Даю вам слово офицера.

Он поднялся с кресла, поправил мундир, застегивая оставшиеся пуговицы.

– Но, Егор Андреевич… – его голос стал тверже, в нём зазвучала непреклонность приказа. – Охрана с вами остаётся. На неопределённый срок. Это не обсуждается и не подлежит пересмотру. Пока мы не завершим полномасштабную проверку всех каналов утечки информации, пока не убедимся абсолютно, что нет других, параллельных угроз со стороны других держав – вы остаётесь под круглосуточной защитой. Захар и его люди, мои агенты на внешнем периметре, военный конвой при любых передвижениях за пределы города. Вы слишком ценны для России, Егор Андреевич. Слишком важны для будущего Империи, чтобы позволить себе хоть малейший риск.

Я хотел возразить, привести доводы, настоять на своём праве жить нормальной жизнью. Но слова застряли в горле, не найдя выхода. Глубоко внутри я понимал – он абсолютно прав. Даже если эта конкретная, французская угроза устранена, появятся другие. Обязательно появятся. Французы не единственные, кто заинтересован в технологическом шпионаже и саботаже. Англичане, пруссаки, австрийцы, даже турки – все захотят заполучить мои знания, переманить меня или уничтожить, чтобы не достались России.

– Хорошо, – согласился я устало, чувствуя тяжесть этого решения. – Я понимаю необходимость. Но сейчас, я надеюсь, домашний арест, пусть и в целях моей безопасности, снят?

– Конечно, – кивнул Иван Дмитриевич, и его лицо чуть смягчилось. – Но только с охраной – минимум трое вооружённых людей при вас постоянно. И только по маршрутам, которые мы заранее проверим и зачистим от возможных угроз. Никаких спонтанных прогулок, никаких внезапных выездов из города. Каждое такое мероприятие – это операция, которую мы планируем и контролируем. Договорились?

– Договорились, – я протянул ему руку, и мы крепко пожали друг другу руки.

Иван Дмитриевич ушёл вскоре после этого, пообещав вернуться через несколько дней с полным, детальным отчётом, как только поступят первые результаты допросов из Москвы и более подробная информация о масштабах шпионской сети.

Я медленно поднялся обратно в спальню, где Маша сидела на краю кровати, обнимая сонного Сашку и тихо качая его. Увидев меня в дверях, она вскочила.

– Ну? Что случилось? Что сказал Иван Дмитриевич?

– Поймали их, Машенька, – сказал я, и голос мой дрогнул от захлестнувшего облегчения. – Всех до единого. «Француза» и всю его проклятую банду. Взяли ночью, никто не ушёл. Уже увезли в Москву под конвоем.

Маша всхлипнула, прижимая Сашку к груди покрепче. Слёзы потекли по её щекам – слёзы чистого, невыразимого облегчения, освобождения от страха.

– Значит… значит, всё кончилось? – прошептала она. – Мы теперь в безопасности? Можем жить спокойно?

– Да, родная, – я обнял их обоих осторожно. – Эта угроза устранена. Мы победили. Мы выжили, Машенька. Всё самое страшное позади.

* * *

Следующие дни жизнь постепенно, медленно возвращалась в привычное русло, хотя и с совершенно новыми, жёсткими ограничениями, ставшими частью каждодневной реальности. Охрана превратилась в постоянную, неотъемлемую часть моей жизни – куда бы я ни направлялся, рядом неизменно находились Захар и минимум двое его проверенных людей, вооружённых и настороженных. Поначалу это жутко раздражало, давило на психику ощущением несвободы, но постепенно я привык, научился не замечать их молчаливого присутствия, воспринимать как естественный фон.

Иван Дмитриевич действительно приезжал еженедельно, со свежей информацией. Допросы арестованных шпионов в Москве и Петербурге давали обильный, тревожный урожай сведений. «Француз» оказался вовсе не мелким агентом-одиночкой, как можно было подумать, а опытнейшим, закалённым профессионалом наполеоновской военной разведки – майором Жан-Батистом Робером, работавшим долгие годы под надёжным дипломатическим прикрытием в различных европейских столицах. Его шпионская сеть оказалась обширной и хорошо организованной – агенты и информаторы в Туле, Москве, Петербурге, Киеве, даже в отдалённых губернских городах. Они методично собирали разнообразную информацию.

– Ваше похищение было одной из самых приоритетных задач всей операции, – объяснял Иван Дмитриевич. – Император Бонапарт лично интересовался вашими разработками и требовал регулярных докладов. Есть перехваченная нами депеша из Парижа, где вы упоминаетесь как «русский чудотворец», создающий оружие и технологии будущего, способные изменить баланс сил в Европе. Наполеон собственноручно написал на полях: «Любой ценой – завербовать, похитить или устранить». Вот такие прямые, недвусмысленные приказы.

– Устранить? Убить, то есть?

– Именно так, – кивнул Иван Дмитриевич мрачно, и лицо его стало жёстким, как гранит. – Если бы не удалось осуществить ни вербовку, ни похищение – следующим шагом была бы ликвидация. Приказ был абсолютно чёткий и бескомпромиссный. Вы представляете колоссальную, критическую угрозу для французских военных планов и амбиций. Штуцера с надёжными замками, работающими безотказно в любую погоду – дождь, снег, туман – могут кардинально переломить ход полевых сражений в нашу пользу. Передовая медицина, спасающая раненых солдат от неизбежной прежде гангрены и сепсиса, вернёт в боевой строй многие тысячи бойцов вместо того, чтобы хоронить их. Механическое освещение военных заводов, позволяющее работать круглые сутки без перерывов, ускорит производство вооружений и боеприпасов минимум вдвое, а то и втрое.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Поэтому, Егор Андреевич, я настаиваю и буду настаивать – усиленная охрана сопровождает вас постоянно, пожизненно. Это данность, с которой придётся смириться и научиться жить.

Я молча кивнул, принимая эту суровую, неизбежную реальность как факт.

* * *

Но жизнь, несмотря ни на что, продолжала течь своим чередом, наполняясь делами и заботами. Тульский оружейный завод гудел на полную, невиданную прежде мощность, день и ночь производя революционные штуцера с пьезоэлектрическими замками, механические лампы для освещения, усовершенствованные паровые машины. Генерал Давыдов регулярно присылал мне восторженные, полные энтузиазма отчёты о полевых испытаниях новых образцов оружия. Солдаты просто обожали новые ружья – надёжные до абсурда, поразительно точные, не дающие ни единой осечки даже при плохих погодных условиях. Офицерский корпус единодушно требовал максимально ускорить темпы перевооружения всей действующей армии этим чудо-оружием.

Медицинская клиника Ричарда быстро превратилась в признанный центр передовой, революционной медицины не только для Тулы, но и для всей центральной России. Врачи, хирурги и лекари съезжались сюда отовсюду – из Москвы и Петербурга, из дальних губерний, даже из-за границы, – чтобы обмениваться опытом, учиться методам строжайшей антисептики, безопасного эфирного наркоза, новейшим хирургическим техникам, спасающим жизни там, где раньше был только летальный исход. Ричард был совершенно, искренне счастлив, целиком погружённый в любимую работу, в обучение жадной до знаний молодёжи, в ежедневное спасение человеческих жизней, которые ещё вчера считались безнадёжно потерянными.

А Николай Фёдоров, этот тихий, скромный интеллигент с железной волей и выдающимся педагогическим даром, наконец-то завершил колоссальную работу над детальной учебной программой для Тульской Технической Академии – первого в России учебного заведения подобного, практического типа. Мы долго обсуждали её тёплым вечером в моём кабинете, склонившись над массивной папкой, набитой исписанными бумагами, чертежами, расчётами.

– Основа всей программы, её стержень – это практические, сразу применимые знания, которые можно немедленно использовать на реальном производстве, – объяснял он увлечённо, быстро перелистывая страницы. – Фундаментальная физика, прикладная химия, теоретическая и практическая механика, техническое черчение и конструирование. Но это категорически не сухая, мёртвая теория из пыльных университетских фолиантов, оторванная от жизни, а живое, действенное знание, которое студент может сразу же, в тот же день применить на заводе, в мастерской, в поле, решая реальные, насущные задачи.

Он развернул передо мной подробное расписание курсов по годам обучения.

– Первый курс – базовые, фундаментальные дисциплины: углублённая арифметика, практическая геометрия, основы физики и начала химии. Второй курс – уже серьёзные, углублённые науки: детальная механика твёрдых тел и жидкостей, органическая и неорганическая химия, материаловедение и металлургия. Третий, выпускной курс – узкая специализация по выбору студента: либо машиностроение и конструирование механизмов, либо металлургия и обработка металлов, либо химическое производство и технология. И на абсолютно всех этапах обучения, с первого дня – обязательная, ежедневная практика. Каждый студент без исключения проводит половину учебного времени не за партой, а в настоящих мастерских, на действующем заводе, учится работать не по книжкам и схемам, а собственными руками, на реальном оборудовании, с настоящими материалами с опытными мастерами.

Я слушал внимательно, и чувство глубокой гордости медленно наполняло грудь, распирая рёбра. Это было моё детище, плод моих усилий и мечтаний – создать целое поколение по-настоящему образованных, грамотных мастеров, талантливых инженеров, смелых изобретателей, которые своим трудом и умом двинут отсталую, архаичную Россию решительно вперёд, в светлое будущее прогресса и процветания.

– Сколько студентов реально мы сможем принять на самый первый набор? – спросил я практично. – Учитывая ограниченность помещений, оборудования, преподавательского состава.

– Пятьдесят человек, – ответил Николай после короткого, но напряжённого раздумья. – Это разумный максимум, который мы физически сможем качественно, на должном уровне обучить при нынешнем, пока ещё скромном количестве опытных преподавателей и доступного учебного оборудования. Но в обозримом будущем, когда академия естественным образом разрастётся, обзаведётся новыми корпусами, лабораториями, когда подрастут и созреют наши собственные выпускники, способные стать преподавателями следующих поколений – тогда сможем принимать и намного больше.

– Отлично, вполне разумно, – кивнул я одобрительно. – Тогда объявляй официальный набор студентов. Но с одним принципиальным, категорическим условием – мы принимаем не только избалованных дворянских недорослей и самодовольных купеческих сынков с толстыми кошельками, но обязательно, в первую очередь ищем и принимаем способных, талантливых крестьян, смышлёных мещан, одарённых детей простого народа. Настоящий талант, природный ум и золотые руки абсолютно не зависят от знатности происхождения или толщины родительского кошелька. Это я знаю наверняка.

Николай расплылся в широкой, счастливой улыбке.

– Я именно на это и рассчитывал всё время, Егор Андреевич, когда разрабатывал программу. Среди простого, незнатного народа невероятно много по-настоящему смышлёных, технически одарённых, золоторуких от природы мастеров, которым катастрофически не хватает только одного – грамотного образования, доступа к знаниям. Дать им эти знания, открыть двери науки – и они в благодарность буквально горы свернут, совершат технологическую революцию.

Мы детально обсудили и договорились, что торжественная церемония официального открытия академии, с приглашением важных гостей и представителей власти, состоится ровно через месяц. Николай с энтузиазмом взял на себя всю организационную работу: приглашение почётных гостей, подготовку торжественных речей, украшение здания. Я лишь мягко попросил его, чтобы всё было выдержано в разумной скромности, без ненужной, показной помпезности и дворцовой роскоши.