Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 10 (СИ)"

Автор книги: Ян Громов

Соавторы: Ник Тарасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Третье – сам «француз». Он не уедет просто так. Он будет ждать, искать новый шанс. Его нужно найти и уничтожить. Это уже не бизнес. Это война. Личная война.

Я споткнулся и упал на колени. Вставать не хотелось. Хотелось лечь в траву, закрыть глаза и уснуть. Просто выключить этот бесконечный марафон боли.

– Вставай, тряпка, – прорычал я сам себе. – Ты не менеджер среднего звена. Ты Егор Воронцов. Вставай!

Я поднялся, опираясь на здоровую руку.

Каждый шаг отдавался в голове глухим ударом молота. Левая, правая. Вдох, выдох. Простая механика, превратившаяся в изощренную пытку.

Я шел, стараясь не сбиваться с ритма. Сбиться – значит остановиться. Остановиться – значит упасть. А если я упаду в эту сырую, чавкающую под ногами грязь, то уже вряд ли поднимусь.

Лес остался позади, сменившись перелесками и оврагами, поросшими жестким кустарником. Я намеренно избегал тракта. Там, на ровной дороге, я был бы легкой мишенью. Одинокая фигура, хромающая, в лохмотьях, пропитанных кровью и грязью – подарок для любого разъезда, будь то люди «француза» или обычные разбойники.

«Француз». Мысль о нем жгла сильнее, чем рана на плече. Пока ноги механически месили грязь, мозг, этот неугомонный аналитический аппарат, продолжал работать. Он перебирал детали, слова, интонации.

«Император не любит ждать». «Европа». Изысканные манеры, смешанные с безжалостностью профессионала. Акцент – едва уловимый, но различимый. Твердые согласные звучали чуть мягче, чем нужно.

Это не были конкуренты. Мелкие сошки вроде тульских оружейников, завидующих моим заказам, наняли бы варнаков с кистенями, чтобы проломить мне голову в подворотне. Это не была и Тайная канцелярия – Иван Дмитриевич работает тоньше, да и зачем ему красть собственную курицу, несущую золотые яйца?

Нет. Это была внешняя разведка. И судя по всему – наполеоновская.

Я споткнулся о корень, торчащий из земли, как скрюченный палец мертвеца. Едва удержал равновесие, зашипел сквозь зубы. Боль в лодыжке вспыхнула сверхновой силой, заставив потемнеть в глазах. Пришлось привалиться плечом к стволу кривой березы, пережидая приступ дурноты.

Желудок скрутило спазмом. Пустота внутри ощущалась физически, как холодный камень. Последний раз я ел… когда? Вчера утром? Позавчера? Время размылось, потеряло четкие очертания.

– Думай, Егор, думай, – прошептал я пересохшими губами. Голос звучал чуждо, словно скрежет металла по стеклу. – Отвлекайся.

Если это французы, значит, мои игрушки оценили по достоинству не только в Петербурге. Пьезоэлектрические замки. Медицина. Пневматика. Они поняли, что технологический перевес России может изменить расклад сил в грядущей войне. И решили забрать источник этого перевеса себе.

Логично. Цинично. Профессионально.

Я оттолкнулся от дерева и побрел дальше. Зубы выбивали чечетку, и я стиснул челюсти до скрипа, чтобы унять этот позорный звук.

Я перестал оглядываться. Сил на паранойю не осталось. Осталась только цель.

Тула.

Глава 6

Там, за поворотами реки, за холмами – мой дом. Моя крепость. Там Маша, наверное, сходит с ума от беспокойства. Там Сашка. Там мои люди.

Река петляла, уводя меня то влево, то вправо. Я старался держаться берега, но иногда приходилось забираться на холмы, обходить овраги. Каждый такой крюк отнимал силы и время.

Я не выбрасывал мысли о «французе». Если французы получат эти технологии, баланс сил в Европе изменится. Россия потеряет преимущество, которое я ей даю.

Но как он узнал обо мне столько? О моих изобретениях, о моей семье, о моем распорядке дня? Кто-то сливал информацию. Кто-то близкий. Кто имел доступ.

Я перебирал в памяти людей. Савелий Кузьмич? Нет, старый мастер предан. Григорий? Тоже маловероятно, он слишком увлечен делом. Николай Фёдоров? Новенький… Вряд ли. Мастера на заводе? Их много, не всех я знаю лично. Мастера, которых обучают? Нет – они проходят тщательную проверку конторы Ивана Дмитриевича.

Или… А что, если это не французы вовсе? Что, если это кто-то из русских, из тех, кто недоволен моим влиянием? Граф Орлов? Графиня Елизавета Павловна, ищущая мести?

Слишком много вариантов. Мне нужны факты. Улики. А для этого нужно вернуться, собрать информацию, расставить ловушки.

Но сначала – семья. Маша и Сашка должны быть в безопасности.

К середине дня я вышел к небольшой деревеньке. Пять-шесть изб, сарай, покосившийся забор. Дым вился из одной трубы. Запах дыма и чего-то съестного ударил в нос, заставив желудок свернуться в еще более тугой узел.

Я остановился на краю, прячась за стогом сена. Нужна была информация. Сколько до Тулы? В ту ли я сторону иду?

Я подождал, пока из одной избы не вышел старик. Сухощавый, с седой бородой, в латаном тулупе. Он не спеша направился к сараю, волоча за собой вязанку хвороста.

Я вышел из укрытия, стараясь двигаться медленно, не пугающе. Поднял руку в приветствии.

– Мир дому твоему, отец, – голос мой был хриплым, незнакомым. Я прокашлялся.

Старик замер, развернулся. Глаза его, маленькие и острые, как у птицы, окинули меня с ног до головы. Я видел, как они расширились, заметив кровь на рубахе.

– Господи Иисусе… – перекрестился он. – Ты кто таков, сынок? На разбойника похож.

– Не разбойник я, отец, – устало ответил я. – Жертва разбойников. На тракте перехватили, ограбили, в лесу бросили. Еле выбрался.

Старик покачал головой, сочувственно цокнул языком:

– Ох, лихо время… Проходи в дом, сынок. Раны надо промыть, а то загноятся.

– Не могу, отец, – я покачал головой, борясь с искушением. Теплая изба, еда, покой… Нет. Опасно. – Меня ищут, наверное. Погоня может быть. Не хочу беду на твой дом навлекать. Только скажи – верно ли я иду к Туле? Вдоль реки этой?

– Верно, верно, – кивнул старик. – Упа прямо к городу и ведет. Часов пять-шесть ходу, если бодро идти. А в твоем-то виде… – он посмотрел на мою хромоту и окровавленное плечо. – К вечеру доберешься, не раньше.

– К вечеру, – повторил я, словно заклинание. – Спасибо, дед.

– Погоди, сын, – старик засуетился. – Не с пустыми руками пошлю. Хоть хлеба кусок возьми.

Он скрылся в избе, вернулся через минуту с краюхой черного хлеба и луковицей.

– На, ешь. И вот, – он протянул мне какой-то узелок. – Тряпица чистая. Плечо-то перевяжи как следует, а то кровь всю потеряешь.

Я взял дары дрожащими руками. Комок встал в горле.

– Спасибо тебе, отец. Бог тебя не оставит за добро.

– Иди с Богом, – старик перекрестил меня широким крестом. – Храни тебя Господь.

Я отошел от деревни, скрылся за холмом и только тогда остановился. Сел на поваленное дерево, разломил хлеб. Он был грубым, темным, кисловатым. Но мне он показался вкуснее любых деликатесов. Я жевал медленно, стараясь не подавиться, запивая водой из фляги, которую снял с убитого охранника.

Лук я съел тоже, целиком, жмурясь от горечи. Но он давал энергию.

Я размотал старую повязку на плече. Рана выглядела мерзко – рваные края, запекшаяся кровь, грязь. Но, к счастью, не гноилась. Пока. Я промыл ее водой из фляги, стиснув зубы от боли. Затем обмотал чистой тряпкой, которую дал старик, затянув узел зубами.

Передохнув минут десять, я двинулся дальше. Хлеб и лук сделали свое дело – я шел увереннее, боль притупилась. Но это был временный эффект, я знал. Организм работает на последних резервах, на чистой воле и адреналине.

Дважды мне встречались люди. Первый раз – баба с коромыслом. Я спрятался в кустах. Второй раз – мужик на телеге с дровами. Я тоже не стал показываться. Меньше свидетелей – меньше следов.

Паранойя стала моей второй натурой. Каждый куст мог скрывать засаду. Каждый силуэт вдалеке мог быть всадником. Я шел, постоянно оглядываясь, прислушиваясь, анализируя.

Солнце клонилось к закату, когда я вышел на холм и увидел впереди, вдалеке – серую громаду города. Тула. Стены, купола церквей, дымы из труб.

Дом.

Сердце забилось сильнее. Я ускорил шаг, забыв про усталость. Но тут же одернул себя. Осторожность. На подходах к городу может быть засада. «Француз» не дурак, он просчитал, что я пойду сюда.

Я остановился, присел на корточки, оглядывая местность. Дорога вела к заставе – там будет проверка, стража. Безопасно? Или наоборот, опасно? Если «француз» подкупил кого-то из городской стражи, меня могут схватить прямо у ворот.

Нет. Я пойду в обход. Через огороды, задворки. У Тулы нет сплошной стены, есть участки, где можно проскользнуть незамеченным. Я знал эти места – однажды с Захаром мы обходили город, оценивая оборону на случай беспорядков.

Я спустился с холма, держась подальше от дороги. Обошел заставу широкой дугой, пробираясь через пустыри и заброшенные огороды. Собаки лаяли на моё появление, но я проходил мимо, не обращая внимания.

Стемнело окончательно, когда я оказался на окраине Тулы. Улицы были пусты – поздний час, да и погода не располагала к прогулкам. Моросил дождь, превращая грязные улочки в месиво.

Я брел по узким переулкам, держась теней. Каждый встречный заставлял меня прижиматься к стенам, прятать лицо. Я не знал, кто может быть врагом, а кто – просто случайным прохожим.

Наконец я вышел на знакомую улицу. Мой особняк был в трех кварталах отсюда. Я остановился, прислонившись к стене, переводя дух. Почти дома. Почти.

Но тут я увидел их.

Двое мужчин стояли напротив моего особняка, в тени здания напротив. Они не прятались особо, но и не выделялись. Просто двое мужиков, вроде как о чем-то разговаривают. Но что-то в их позе, в том, как они поглядывали на мой дом, выдавало их.

Наблюдение. Они следили за домом.

Сердце ухнуло вниз. Значит, «француз» уже здесь. Он выставил дозор, ожидая моего возвращения.

Я отступил в переулок, размышляя. Войти через парадный вход нельзя – заметят. Через задний двор? Тоже рискованно, там могут быть еще дозорные.

Но мне нужно было попасть внутрь. Нужно было увидеть Машу, убедиться, что с ней и Сашкой всё в порядке. Нужно было связаться с Захаром, с Иваном Дмитриевичем.

Я знал свой дом. Знал каждую дверь, каждое окно. Был запасной вход – через подвал, с черного хода, который выходил в узкий проход между домами. Туда можно попасть, если перелезть через забор соседнего двора.

Я сделал крюк, обошел квартал. Подобрался к нужному забору. Он был высоким, но не настолько, чтобы я не мог через него перелезть. Правда, плечо горело огнем при попытке подтянуться. Я стиснул зубы, нашел опору для ноги – торчащий гвоздь, – и перевалился через забор. Упал на ту сторону, едва не вскрикнув от боли.

Двор был пуст. Я крадучись пробежал к стене своего дома. Нашел дверь подвала. Заперта. Но ключ я знал где – под третьим камнем у порога. Захар настаивал на такой «тайной» заначке на случай чрезвычайной ситуации.

Нащупал камень, поднял. Ключ был на месте.

Отпер дверь, скользнул внутрь. Темнота подвала обняла меня, сырая и холодная. Я стоял, прислушиваясь. Тишина. Только капает вода где-то в углу.

Я двинулся на ощупь, зная маршрут наизусть. Лестница вела наверх, в кухню. Поднялся осторожно, стараясь не скрипеть. Толкнул дверь – она поддалась.

Кухня была темной, пустой. Слабый свет пробивался из коридора. Я прислушался – голоса. Тихие, встревоженные.

Я вышел в коридор, держа нож наготове. Голоса доносились из гостиной. Я узнал один из них – Захар. Второй – Ричард.

Я толкнул дверь гостиной. Оба мужчины вскочили, оборачиваясь. Захар выхватил пистолет из-за пояса, Ричард схватился за кресло.

– Стой! Кто… – начал Захар, но осёкся, вглядевшись в мое лицо. – Барин⁈ Егор Андреевич⁈

– Я, – хрипло сказал я, входя в круг света от камина. – Дошёл.

– Господи Иисусе! – Ричард бросился ко мне. – Что с вами случилось⁈ Вы ранены! Где вы были⁈

– Долгая история, – я покачнулся, и Захар подхватил меня под локоть, усаживая в кресло. – Где Маша? Сашка? Они в безопасности?

– В спальне, – быстро ответил Захар. – Под замком, я приказал никого не впускать и не выпускать. С ними Анфиса и две служанки. И охранник на этаже. Когда вы пропали, я поднял весь дом на уши. Иван Дмитриевич уже какой день город да ближайшую округу прочёсывает.

Ричард, развязал мою повязку на плече. – Господи, да это же серьёзная рана! Нужно срочно обработать, а то начнётся гангрена!

– Займись, – я отмахнулся. – А пока расскажите – что здесь происходило? Кто-то приходил? Угрожал?

Захар и Ричард переглянулись.

– Никто не приходил, – медленно сказал Захар. – Но… наблюдение есть. Я заметил людей напротив дома. Меняются посменно. Думал, это Иван Дмитриевич выставил охрану, но когда спросил – он ничего не знал.

– Это не наши, – я кивнул. – Это те, кто меня похитил.

– Похитили⁈ – переспросили оба в один голос.

Я рассказал. Коротко, но по существу. Нападение в переулке. Пробуждение в телеге. Допросы «француза». Побег. Погоню. Драку. Блуждание по лесу. Возвращение.

Они слушали, бледнея. Когда я закончил, Ричард выругался по-английски, а Захар так сжал кулаки, что побелели костяшки.

– Французский шпион, – процедил Захар. – Сволочь. Если бы я знал, что такое может произойти, ни на шаг бы не отпустил!

– Это моя вина, – устало сказал я. – Я расслабился. Думал, что в Туле безопасно. Ошибся.

– Нужно немедленно сообщить Ивану Дмитриевичу, – сказал Ричард. – И усилить охрану дома.

– Согласен, – кивнул я. – Захар, пошли гонца к Ивану Дмитриевичу. Пусть приезжает сюда, срочно. Скажи, что я вернулся и мне есть что рассказать. Ричард, ты раной давай занимайся. Не хочу загнуться от заражения крови после того, как выжил в этой передряге.

Захар кивнул и выскочил из комнаты. Ричард засуетился, отправляя слугу за горячей водой, чистыми тряпками и своим медицинским сундуком.

Пока они готовились, я сидел в кресле, глядя в огонь камина. Я дома. Я выжил. Но это только начало. Враг знает, где я. Он не отступит. Теперь это война. И я должен быть готов. Нужно подняться к моим.

– Егор! – раздался крик, и в гостиную влетела Маша. Лицо её было бледным, глаза красными от слез. Она бросилась ко мне, упала на колени рядом с креслом. – Господи, ты жив! Ты жив!

Она обхватила мою здоровую руку, прижалась лицом, всхлипывая.

– Я здесь, Машенька, – тихо сказал я, гладя её по голове. – Я вернулся. Всё будет хорошо.

Но даже произнося эти слова, я знал – ничего не будет хорошо, пока угроза не устранена. Пока «француз» на свободе, моя семья в опасности.

И я сделаю всё, чтобы защитить их.

Всё, что потребуется.

Ричард закончил обрабатывать рану на плече, затягивая бинт так туго, что я невольно зашипел сквозь зубы. Боль, притупившаяся было от адреналина и радости возвращения, вернулась тупой, ноющей пульсацией, расползаясь от плеча к шее.

– Жить будете, Егор Андреевич, – констатировал англичанин, вытирая руки влажным полотенцем. В его голосе слышалась профессиональная сухость, за которой он неумело прятал огромное облегчение. – Рана глубокая, мышца рассечена, но кость цела. Главное – покой и чистота. Никаких резких движений, никакой верховой езды минимум две недели. И молитесь, чтобы не началось воспаление.

Я хмыкнул, осторожно пошевелив пальцами левой руки. Слушались, хоть и с трудом, каждое движение отдавалось болью.

– Покой нам только снится, Ричард. Сейчас начнется самое интересное.

Маша, всё это время сидевшая рядом, сжимая мою здоровую руку, всхлипнула и прижалась ближе. Я чувствовал, как она дрожит – не от холода, а от пережитого страха. Я обнял её, стараясь успокоить, хотя сам ощущал, как накатывает запоздалая реакция на всё произошедшее. Организм требовал покоя, но мозг продолжал лихорадочно работать, перебирая детали, строя планы.

Дверь гостиной распахнулась без стука – не вошел, а влетел Иван Дмитриевич. Обычно сдержанный, застегнутый на все пуговицы чиновник Тайной канцелярии сейчас выглядел так, словно сам пробежал марафон по лесам. Плащ расстегнут, на сапогах грязь, лицо серое от усталости, а в глазах – такая ледяная ярость, что даже мне, сидевшему в кресле у камина, стало не по себе.

За ним тенью скользнул Захар, тут же вставший у двери и положивший руку на эфес сабли. Вид у моего верного стража был виноватый, но решительный – словно он готов был перегрызть глотку любому, кто косо посмотрит в мою сторону.

Иван Дмитриевич остановился посреди комнаты, тяжело дыша. Окинул меня быстрым, цепким взглядом – от забинтованного плеча до грязных, израненных сапог, задержался на лице, оценивая степень измождения.

– Живой, – выдохнул он. Это прозвучало не как вопрос, а как констатация факта, принесшая ему невероятное облегчение. Плечи его чуть опустились, напряжение слегка отпустило. – Слава Богу.

Он прошел к столу, налил себе воды из графина, выпил залпом. Руки у него дрожали – едва заметно, мелкой дрожью перенапряжения, которую он пытался скрыть.

– Я готов был перевернуть всю губернию, – тихо произнес он, ставя стакан на поднос со стуком. Голос звучал хрипло, устало. – Мы прочесывали леса, проверяли каждый постоялый двор, каждую придорожную корчму. Я поднял всех агентов, всех осведомителей, обещал золото за любую зацепку… Как они посмели?

Он резко повернулся ко мне, и ярость снова полыхнула в его взгляде, уже не холодная, а обжигающая.

– Средь бела дня! Похитить дворянина, государственного человека, консультанта при Тайной канцелярии! Это не просто дерзость, Егор Андреевич. Это вызов. Плевок в лицо Империи. Это война, объявленная нам на нашей же территории.

– Это была разведка, Иван Дмитриевич, – устало ответил я, прислоняясь спиной к креслу. – Профессионалы высшей пробы. Они следили за мной и подгадали время, когда я буду один. У них был план вывоза меня в Европу, подготовленный до мелочей. Карета, смена лошадей, явочные квартиры. Это не случайная акция бандитов.

– Я знаю, – процедил он сквозь зубы. – Мои люди нашли следы кареты на северном тракте, в двадцати верстах от города. Мы шли по следу, опрашивали крестьян, но… опоздали. К тому времени вы уже выбрались сами.

Он подошел ближе, оперся руками о спинку свободного кресла, глядя на меня в упор. В его глазах читалось не только облегчение и ярость, но и что-то ещё – уважение, смешанное с беспокойством.

– Вы понимаете, что это значит?

– Понимаю, – кивнул я, встречая его взгляд. – Моя голова теперь стоит дороже, чем всё золото в подвалах казначейства. Я стал стратегическим активом, за который воюют державы.

– Именно, – жестко подтвердил он, выпрямляясь. – До этого момента мы рассматривали вас как талантливого изобретателя, полезного для государства. Человека, который приносит прибыль и даёт технологическое преимущество. Теперь… Теперь вы – стратегический ресурс. Актив, потеря которого недопустима ни при каких обстоятельствах. Французы это поняли раньше, чем некоторые наши чиновники. И они действовали.

Глава 7

Иван Дмитриевич начал ходить по комнате, чеканя шаг, руки за спиной – привычка военного человека, размышляющего о тактике.

– Я уже отдал распоряжения. С этой минуты ваша жизнь меняется, Егор Андреевич. Забудьте об одиночных прогулках. Забудьте о спонтанных поездках. Никаких передвижений без конвоя. Никаких необдуманных действий.

Он резко остановился, повернулся к Захару:

– Твой человек уже нашел людей?

– Так точно, – отозвался Захар басом, выпрямляясь. – Четверо. Проверенные мужики, служивые из моих старых товарищей. Двое из егерей, знают леса как свои пять пальцев, двое артиллеристов бывших, стреляют без промаха. Лишних вопросов не задают, приказы выполняют беспрекословно. Я за них головой ручаюсь, Иван Дмитриевич. С каждым воевал бок о бок.

– Хорошо, – он одобрительно кивнул. – Пусть заступают немедленно. Организуй посменное дежурство – по шесть часов каждая смена. Внутри дома и по периметру двора. Обходы каждые полчаса. Ты – лично при Егоре Андреевиче, как тень. Куда он – туда и ты. Оружие при себе всегда, заряженное и готовое к бою.

– Будет исполнено, – Захар козырнул, и я увидел в его глазах решимость. Он винил себя за то, что не уследил, и теперь был готов искупить вину любой ценой.

– Но этого мало, – Иван Дмитриевич снова повернулся ко мне, и в его взгляде я прочел непреклонность. – Враг показал зубы. Он знает ваш дом, знает ваши привычки, знает ваших людей. Мы не можем полагаться только на стены и мушкеты. Нужна система.

Он подошел к окну, слегка отодвинул плотную штору, выглядывая на тёмную улицу, где мелькали фонари.

– Видите тот переулок? И крыльцо лабаза напротив?

– Вижу, – подтвердил я, прищурившись.

– Там теперь мои люди. Круглосуточно. И на соседней улице тоже, и на задах вашего квартала. Я выставил наружное наблюдение на всех подступах к вашему особняку – шесть точек, сменяются каждые четыре часа. Любой, кто будет праздно шататься рядом, любой новый экипаж, любой подозрительный торговец, даже бродячий нищий – все будут проверены, опрошены, занесены в журнал. Мы создадим невидимый купол вокруг этого квартала. Муха не пролетит незамеченной.

Я слушал его и понимал с горьким осознанием: моя спокойная жизнь закончилась окончательно и бесповоротно. Теперь я буду жить в золотой клетке. Но выбора не было. «Француз» где-то там и, я не сомневался, планирует новый ход. Он не из тех, кто сдается после первой неудачи.

– А завод? – спросил я, наклоняясь вперед, несмотря на боль в плече. – Они знают про технологии, про разработки. Если не смогли забрать меня, могут попытаться украсть чертежи, подкупить мастеров или устроить диверсию. Поджечь цеха, взорвать склады пороха.

– О заводе я уже позаботился, – отрезал Иван Дмитриевич, и в голосе его прозвучала сталь. – На следующий день, как вас похитили. Туда уже отправлен усиленный наряд жандармов – два десятка. Вход в цеха, где собирают новые штуцеры и лампы, теперь только по специальным пропускам с печатью градоначальника и моей подписью. Охрана на воротах удвоена. Патрули внутри территории ходят непрерывно. Всех мастеров перепроверяем заново – до седьмого колена, до малейших связей. Если есть хоть малейшая зацепка, хоть тень подозрения – отстраним немедленно и возьмём на допрос.

Он вернулся к креслу и опустился в него, наконец позволив себе немного расслабиться. Лицо его осунулось, проступили глубокие тени под глазами – видно было, что он не спал несколько суток.

– Я найду их, Егор Андреевич, – тихо, но с пугающей уверенностью произнес он, глядя мне прямо в глаза. – Я землю носом рыть буду, но найду каждого, кто причастен к этому похищению. Следствие уже началось в полную силу. Мы трясем всех – ямщиков на заставах, трактирщиков, скупщиков краденого, даже проституток в притонах. Кто-то продал информацию. Кто-то подготовил карету и лошадей. Кто-то дал им убежище в усадьбе. Кто-то координировал операцию. Мы найдем это звено. Все звенья.

– Главный у них – иностранец, – сказал я, вспоминая холодные глаза «француза» и его манеру говорить. – Говорит по-русски почти чисто, но акцент есть. Едва уловимый, но различимый. Манеры дворянские, образование, очевидно, отличное, но хватка волчья, профессиональная. Называет себя представителем «заказчика из Европы». Упомянул императора, который «не любит ждать».

Иван Дмитриевич мгновенно достал блокнот и карандаш из внутреннего кармана.

– Опишите его. Всё, что запомнили, каждую деталь. Особые приметы, шрамы, родинки, привычки. Манера держаться, жесты. Нервный тик под левым глазом, вы говорили? Кольца на пальцах были? Запахи – одеколон, табак, что-нибудь ещё? Голос – тембр, интонации?

– Иван Дмитриевич, вы же, как я понимаю, без ответов не уйдете?

– Само собой. Вы это к чему, Егор Андреевич?

– К тому, что я бы ополоснулся, да переоделся, а то сколько в плену был, да потом по лесу болото месил, вон – кровь на одежде и моя и охранника того…

– Да-да, конечно, Егор Андреевич, простите. Я подожду.

Через полчаса я уже свежий, помытый и в чистой одежде снова разговаривал с Иваном Дмитриевичем.

Мы просидели больше часа. Я выжимал из памяти каждую деталь тех страшных дней в плену – как «француз» двигался, как говорил, какие вопросы задавал, как реагировал на мои ответы. Вспоминал обстановку комнаты, где меня допрашивали – запах воска от свечей, скрип половиц, расположение мебели. Описывал похитителей – Степаныча с его хриплым басом и жестокими глазами, молодого Сеньку, Митьку (не забыв упомянуть, что тот помог мне с побегом). Иван Дмитриевич записывал, уточнял, сопоставлял с тем, что уже знал.

Ричард принес нам крепкого чаю с мёдом и пирогами, и мы пили его молча, как солдаты после боя, каждый погруженный в свои мысли.

– Я выделяю вам специальную группу агентов, – сказал Иван Дмитриевич, убирая блокнот во внутренний карман. – Это лучшие мои люди, проверенные в деле. Поручик Соколов возглавит вашу охрану. Они будут работать негласно, но они всегда будут рядом, на расстоянии крика о помощи. Если вы выходите из дома – они сопровождают, незаметно следуя за вами. Если едете на завод – они едут следом или едут впереди, проверяя маршрут. Это не обсуждается, Егор Андреевич.

– Я не собираюсь спорить, – криво усмехнулся я, потирая здоровой рукой ноющую шею, где ещё чувствовались следы от удушения. – После того, как меня везли в мешке, как куль с мукой, а потом чуть не прирезали в лесу, я стал большим ценителем безопасности и осторожности.

Иван Дмитриевич встал, поправил мундир, застегивая пуговицы.

– Это хорошо, что вы понимаете серьезность ситуации без лишних объяснений. Геополитика – жестокая игра, Егор Андреевич. Ваши изобретения могут качнуть чашу весов в грядущей войне с Францией. Пьезоэлектрические замки, которые работают в любую погоду, дают нашим войскам огромное преимущество. Медицинские технологии спасут тысячи солдат от гангрены и инфекций. Механические лампы позволят работать заводам круглосуточно. И наши… западные партнеры… это прекрасно осознали раньше, чем некоторые наши собственные чиновники. Теперь это не просто вопрос вашего личного бизнеса или научных изысканий. Это вопрос выживания Российской империи в надвигающейся буре.

Он направился к выходу, но у двери остановился и обернулся. Взгляд его смягчился, в нём появилось почти отеческое беспокойство.

– Берегите себя, Егор Андреевич. И семью свою берегите. Они – ваше самое уязвимое место, и враг это знает. А я… я сделаю всё, что в моих силах и за пределами их, чтобы эти ублюдки пожалели о том дне, когда решили сунуться в Тулу. Обещаю вам это.

Дверь за ним закрылась мягко, но я слышал, как в коридоре он отдал Захару ещё ряд распоряжений резким, командным тоном. Потом послышались шаги – Захар спускался вниз, к новым охранникам, чтобы расставить их по постам.

Я остался сидеть у камина, слушая, как трещат поленья, как Маша тихо всхлипывает, прижавшись к моему здоровому плечу. Дом превращался в крепость на моих глазах. И в этой крепости мне предстояло не просто жить, пережидая опасность, а работать с удвоенной, утроенной силой. Потому что теперь я точно знал, без всяких сомнений: война уже началась. Просто пока она шла не на полях сражений под грохот пушек, а за чертежными столами, в тёмных переулках и в головах людей, управляющих судьбами государств.

Маша подняла заплаканное лицо:

– Егор… а мы? Я и Сашенька? Мы тоже в опасности?

Я притянул её ближе, целуя в макушку.

– Иван Дмитриевич позаботится о нашей безопасности. Ты слышала – охрана будет круглосуточная. Но я прошу тебя, Машенька, на время откажись от выездов. Не покидай дом без крайней необходимости. Не принимай гостей, которых мы не знаем. Не доверяй незнакомцам.

Она кивнула, вытирая слезы платком.

– Я понимаю. Я буду осторожна.

Захар вернулся через полчаса, докладывая:

– Барин, я выставил людей на всех входах. Макар и Алексей патрулируют периметр двора по очереди. Никифор у задней калитки. Все при оружии. Ещё четверых нанял из моих старых товарищей – придут к рассвету, сейчас заканчивают свои дела и собирают пожитки. Все проверенные, надёжные мужики.

– Хорошо, – кивнул я. – Но помни, что люди Ивана Дмитриевича – это отдельная структура. Вы будете координировать действия, но не мешать друг другу.

– Понял, барин, – Захар козырнул. – Поручик Соколов уже заходил, мы с ним договорились о системе сигналов и точках связи.

Ричард, который всё это время молча слушал, наконец подал голос:

– Егор Андреевич, вам нужен отдых. Серьёзный отдых. Рана заживёт, если вы дадите организму восстановиться. Но если будете суетиться, переживать, напрягаться – может начаться воспаление, и тогда мои усилия пойдут прахом.

– Я отдохну, – пообещал я, хотя знал, что это будет непросто. Мысли роились в голове, не давая покоя. – Но хотя бы несколько часов в день мне нужно работать. Координировать дела на заводе, давать указания мастерам.

– Тогда делайте это отсюда, из дома, – настойчиво сказал Ричард. – Пусть Николай Фёдоров приезжает с докладами. Пусть мастера приходят с вопросами. Но вы – сидите здесь, в кресле, и не вставайте без нужды.

Я кивнул, соглашаясь. Спорить с врачом было себе дороже.

Маша помогла мне подняться, и мы медленно, осторожно поднялись по лестнице в спальню. Каждая ступенька отзывалась болью, но я стиснул зубы и дошёл сам, не желая показывать слабость.

В спальне, в колыбели у окна, мирно посапывал Сашка. Маша подошла, поправила одеяльце, и я увидел, как дрожат её руки.

– Принеси его сюда, – попросил я. – Хочу подержать.

Она осторожно подняла сонного сына и перенесла ко мне. Я взял его на руки – здоровой рукой, прижимая к груди. Маленький, тёплый, беззащитный. Мой сын, моя кровь, моё будущее.

Он приоткрыл глазки, посмотрел на меня мутным младенческим взглядом, потом снова закрыл их, довольно причмокивая во сне.

– Я защищу вас, – прошептал я, глядя на его спящее личико. – Обоих. Что бы ни случилось, кто бы ни пришёл – я встану между вами и любой опасностью. Обещаю.

Маша обняла нас обоих, и мы стояли так несколько минут – маленький остров покоя в бушующем море опасностей.

* * *

Следующие дни слились в странную, напряжённую рутину. Дом превратился в настоящую крепость – не метафорически, а буквально. Захар и четверо его товарищей патрулировали периметр круглосуточно.

Поручик Соколов со своими агентами организовал скрытое наблюдение за окрестностями. Я не видел их, но знал, что они там – в тени подворотен, под видом торговцев на рынке, в толпе богомольцев у церкви. Каждый, кто приближался к дому, попадал под пристальный взгляд, фиксировался, анализировался.

Иван Дмитриевич приезжал дважды в день с докладами. Его люди взяли под контроль тех самых наблюдателей, что торчали напротив моего дома. Выяснили, что они сменяются каждые шесть часов, получают инструкции через мальчишку-посыльного, который относит записки в трактир «Золотой петух» на Ямской улице. Цепочку начали аккуратно раскручивать дальше, не спугнув заказчика.

– Мы установили, что связной встречается в трактире с мужчиной средних лет, – докладывал Иван Дмитриевич, разворачивая на столе план города с отмеченными точками. – Хозяин описывает его как «господина в сером плаще». Акцент иностранный, но говорит свободно. Платит серебром, щедро, но не демонстративно. Приходит в разное время, всегда один, садится в дальний угол.