Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 10 (СИ)"

Автор книги: Ян Громов

Соавторы: Ник Тарасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4

Облегчение было таким сильным, что пару секунд я просто сидел, не в силах пошевелиться. Но я тут же соединил руки обратно, держа так, словно они все еще связаны. Сенька мог посмотреть в любой момент.

Левая рука освободилась быстрее – теперь у меня были обе руки, и я просто развязал узел, работая пальцами.

– Слышь, Мить, – прочавкал Сенька. – Хватит мельтешить туда-сюда. Лучше глянь там небо не светлеет? А то мокнуть неохота, пока грузить будем.

Митька встрепенулся, сделал несколько шагов в сторону двора, выйдя из-под навеса, выглянул.

– Моросит, – буркнул он.

– Тьфу ты, погода собачья…

Момент истины приближался. Мне нужно было освободить ноги, но сделать это незаметно, сидя, было невозможно.

Пришлось импровизировать.

– Ох… – я громко застонал и повалился на бок, подтянув колени к груди, делая вид, что корчусь от боли в желудке. – Живот… скрутило…

– Чего там еще? – лениво спросил Сенька, не вставая.

– Воды… – прохрипел я. – Тошнит…

Сенька хохотнул:

– Потерпишь. В карете облюешься, барин.

Он не подошел. Отлично. Его лень – мой союзник.

Лежа на боку, спиной к Сеньке, я быстро, лихорадочными движениями заработал пальцами. Свободными руками я нащупал узел на лодыжках. Здесь Митька не помогал – затянуто было на совесть. Но теперь у меня были две руки и гвоздь.

Я вогнал гвоздь в узел, работая им как рычагом. Веревка ослабла. Я распутал её за несколько секунд, стараясь не шуметь.

Всё. Я свободен.

Теперь фаза два. Нейтрализация.

Я продолжал лежать, делая вид, что прихожу в себя после спазма. Мышцы звенели от напряжения, адреналин выжигал остатки страха. Я просчитывал траекторию.

До Сеньки – три шага. Он сидит низко. У него нож в руке – не большой, но острый. Если я брошусь, он может успеть встать или крикнуть.

Мне нужно было оружие посерьезнее гвоздя.

Я нащупал рукой в соломе под собой что-то твердое. Небольшой камень. Тяжелый, с острыми краями. Идеально.

Я сжал камень в правой руке, в левой оставил гвоздь.

– Митька, – позвал Сенька. – Дай флягу, в горле пересохло.

Митька, стоявший у двери, полез в карман. Сенька отвернулся от меня, протягивая руку к напарнику. Его голова повернулась в профиль. Шея открыта.

Сейчас.

Я вскочил. Не как человек, пролежавший три дня связанным, а как пружина, которую сжимали слишком долго. Три шага превратились в один прыжок. Резко толкаю дверь.

Сенька начал поворачивать голову, уловив движение боковым зрением. В его глазах мелькнуло удивление, но рефлексы были замедлены сытостью и самоуверенностью.

Я ударил.

Не плашмя, а ребром камня. Точно в висок, чуть выше уха. Вложил в удар весь вес тела, всю злость за эти дни.

Звук был глухим, хрустящим.

Сенька не вскрикнул. Он просто выключился, как задутая свеча. Тело обмякло и мешком повалилось с чурбака на землю. Нож выпал из руки, звякнув о камень.

Я тут же перевел взгляд на Митьку.

Парень застыл, прижав флягу к груди. Его глаза были круглыми от ужаса, рот открылся для крика.

– Тихо! – прошипел я, прижав палец к губам. В другой руке я все еще сжимал окровавленный камень. – Ни звука, Митя. Или ляжешь рядом.

Митька судорожно кивнул, захлопнув рот. Его трясло.

Я быстро наклонился к Сеньке. Жив? Пульс на шее бился, но слабо и неровно. Глубокий нокаут. Возможно, черепно-мозговая травма. Времени разбираться не было.

Я подхватил его нож. Теперь у меня было настоящее оружие.

– Веревки, – скомандовал я шепотом. – Быстро.

Митька, спотыкаясь, подошел и подал мне те самые путы, которыми я был связан.

– Ложись, – приказал я ему.

– Барин, не надо… – заскулил он. – Я же помог…

– Ложись, дурак! – я толкнул его на солому. – Если найдут тебя развязанным, «француз» поймет, что ты предатель. А так – я тебя вырубил. Ты жертва. Понял?

В его глазах мелькнуло понимание. Он послушно лег на живот, заложив руки за спину.

Я связывал его быстро, но не слишком туго.

– Кляп вставлять не буду, – шепнул я ему на ухо. – Но если пикнешь раньше времени – вернусь и прирежу. Понял?

– Понял, барин… Понял…

Я связал Сеньку тоже. На этот раз – на совесть, стянув руки и ноги. В рот ему затолкал кусок той самой промасленной тряпки.

Фаза три. Выход.

Двор. Небольшой, окруженный забором из кольев. Справа – главный дом, двухэтажный, с плотно закрытыми ставнями. Слева – конюшня. Прямо напротив – ворота, массивные, с засовом.

Посреди двора уже стояла карета. Лошадей запрягли – четверка мощных гнедых переступала копытами. Кучер возился с упряжью. У крыльца дома – двое в плащах. Один из них – «француз», я узнал его силуэт.

Дверь сарая выходила на двор, прямо напротив дома. Выйти через нее – значит, попасть под взгляды.

Я посмотрел вверх. Крыша была покрыта тесом, старым, местами прогнившим. Балки перекрытия – толстые бревна. Если я смогу пролезть на чердак, а оттуда – на крышу, то спущусь с обратной стороны, той, что смотрит на конюшню.

В углу сарая доски были прибиты не вплотную – торчали гвозди, можно было зацепиться. Я попробовал вес – доска держала. Прихватив с пола остатки веревки, я перекинул их через плечо. Далее, подтянулся, уперся ногами в другую доску. Полез вверх, используя каждый выступ, каждую щель.

Руки горели от напряжения. Мышцы, ослабленные днями без нормальной еды, протестовали, но я заставлял их работать.

Добрался до балки перекрытия. Подтянулся, перебросил ногу, залез на чердак.

Здесь было еще темнее. Пахло пылью, мышами и гнилым деревом. Я двигался осторожно, проверяя каждый шаг. Одна доска прогнулась под моим весом с треском – я быстро перенес вес на соседнюю.

Нашел место, где крыша соединялась со стеной конюшни. Щель была узкой, но достаточной. С этой стороны двор не просматривался из дома.

Взял веревку, привязал один конец к балке перекрытия. Узел морской, прочный. Другой конец спустил через щель наружу.

Теперь оставалось действовать.

Я выглянул в щель. Дождь усилился, превратившись в сплошную серую завесу. Это хорошо – видимость плохая, шум дождя заглушит звуки.

Я перехватил нож за рукоять, зажал его зубами. Схватился за веревку, начал спускаться.

Руки скользили, ладони горели от трения. Веревка покачивалась под моим весом. Я спускался быстро, но осторожно.

Ноги коснулись земли. Я отпустил веревку, вытащил нож изо рта. Огляделся.

Тихо. Пока тихо.

Я прижался к стене конюшни, двигаясь вдоль нее к углу. Оттуда был виден забор – метров десять по открытому пространству.

Шаги. Я замер.

Из-за угла конюшни вышел Митька с ведром в руках. Нет… Митька связан в сарае. Это кто-то другой, похожий силуэт…

Я напрягся, сжимая нож.

Но он прошел мимо, не глядя в мою сторону, скрылся в конюшне.

Я выдохнул. Побежал к забору. Нашел место, где доски держались слабее – одна висела на единственном гвозде. Дернул – доска поддалась, отошла в сторону. Щель. Узкая, но достаточная.

Протиснулся. Острые края царапали кожу, рвали одежду, но я не обращал внимания.

Оказался по другую сторону забора. Лес был в трех шагах. Темный, манящий, обещающий укрытие.

– Эй! – заорал кто-то позади меня. – Он бежит! Барин бежит!

Голос донесся со двора – кто-то обнаружил побег.

– Где⁈ – резкий крик. «Француз».

– Там! За конюшней! К лесу!

Хлопнула дверь. Грохот сапог.

Я рванул в лес, не оглядываясь. Ветви хлестали по лицу, корни цеплялись за ноги. Я бежал, пригибаясь, петляя между деревьями, вслепую, полагаясь на инстинкт.

Позади раздались крики. Выстрел. Пуля просвистела где-то справа, ударилась в дерево со звонким щелчком. Второй выстрел. Мимо.

Я бежал дальше, глубже в лес. Тьма сгущалась, и это было моим преимуществом. Они не знали леса. А я… я просто бежал. Бежал от них.

Крики стихали, оставаясь позади. Я не останавливался. Бежал, пока не начало жечь в боку, пока легкие не запросили пощады. Тогда замедлился до быстрого шага, прислушиваясь.

Тишина. Только мое дыхание, хриплое, и стук сердца.

Я прислонился к дереву, переводя дух. Руки тряслись – не от страха, а от выброса адреналина. Первая фаза выполнена. Я вырвался.

Но это только начало. Теперь нужно было выжить в лесу, найти дорогу, добраться до людей. До своих людей. Я прикрыл глаза казалось на секунду. Но когда их открыл – уже было темно. Вырубило, что ли?

Я посмотрел на небо сквозь ветви. Сколько же я бежал, что тучи рассеялись и над головой было звёздное небо. Нашел Полярную звезду – Там север. Слышал, как Сенька говори что-то о «На север от Тулы». Значит Тула южнее. Значит, мне на юг.

Я двинулся дальше, медленно, осторожно, экономя силы. Каждый шаг просчитывал, каждый звук анализировал. Инженер в моей голове не выключался – он строил маршрут, оценивал риски, искал решения.

Впереди была долгая ночь. И еще более долгий путь домой.

Лес поглотил меня целиком. Деревья сомкнулись над головой плотным пологом, превращая и без того слабый свет звезд в жалкие проблески, едва пробивающиеся сквозь ветви. Я бежал, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни, продираясь сквозь кусты, которые хлестали по лицу и рвали одежду.

Тишина леса оказалась обманчивой, как затишье перед бурей. Я едва успел перевести дух, прислонившись к шершавому стволу старой ели, как звук нагнал меня.

Сначала это было похоже на далекий гул ветра в верхушках деревьев. Но ветер не кричит человеческими голосами.

– … левее бери! В овраг он пошел!

– Сюда! След свежий!

Крики раздавались откуда-то позади, эхом разносясь по ночному лесу, множась и искажаясь, создавая впечатление, что преследователей не десяток, а целая орда. Голоса накладывались друг на друга, отражались от стволов, путали направление.

– Туда! Он туда побежал!

– Разделяйтесь! Обойдите с той стороны!

– Свет! Давай факелы!

Вдалеке, сквозь чащу, мелькали оранжевые огоньки. Один. Два. Три. Факелы рассыпались цепью, прочесывая лес широким бреднем. Они шли грамотно – не толпой, а цепью, чтобы не дать мне проскользнуть между ними.

Темнота была моим союзником, но факелы съедали это преимущество. Они видели местность, я же продирался вслепую, полагаясь на инстинкт и случай.

Времени на раздумья не осталось. Мой короткий привал закончился, едва начавшись. Я оттолкнулся от дерева, чувствуя, как ноют мышцы, отвыкшие от нагрузки за дни сидения в сарае. Ноги были ватными, но страх – отличный стимулятор. Он впрыснул в кровь новую порцию адреналина, заставляя сердце работать как перегретый паровой двигатель.

Я свернул влево, туда, где лес казался гуще. Ветви сплелись настолько плотно, что пришлось буквально протискиваться между стволами. Колючий кустарник впился в руки, оставляя жгучие царапины. Одежда цеплялась, рвалась, но я не останавливался.

Это был не бег по стадиону и не утренняя пробежка в парке. Это была гонка с препятствиями в полной темноте. Лес, который днем мог показаться живописным, ночью превратился в полосу ловушек.

Нога провалилась в яму – старый лисий нор или просто углубление – и я рухнул, едва не врезавшись лицом в ствол. Боль пронзила лодыжку. Я зашипел сквозь зубы, сжимая челюсти, чтобы не закричать. Перекатился на бок, нащупал ногу. Растяжение? Или просто ушиб? Пошевелил ступней – двигалась, хоть и с болью. Не перелом. Повезло.

Голоса приблизились.

– Слышали? Вон там что-то ухнуло!

– Иди проверь!

Шаги. Треск веток. Свет факела заплясал между деревьев, становясь ярче.

Я прижался к земле, втискиваясь в небольшое углубление под корнями вывороченной березы. Земля была сырой, холодной, пахла гнилью и прошлогодней листвой. Я зарылся в опавшую хвою и листья, стараясь слиться с землей.

Факел приблизился. Я видел сквозь щель между корнями – коренастая фигура в тулупе, с дубиной в одной руке и факелом в другой. Лицо освещалось снизу, отбрасывая зловещие тени. Глаза бегали, всматриваясь в темноту.

– Тут никого, – крикнул он через плечо. – Может животина какая.

– Уверен?

– Да следов нету! – он повел факелом из стороны в сторону. Свет скользнул по моему укрытию, задержался на секунду. Я перестал дышать.

Мужик постоял еще мгновение, прислушиваясь. Потом сплюнул и повернул обратно.

– Идем дальше! Он не мог далеко уйти!

Шаги удалились. Свет факела растаял в темноте.

Я выждал еще несколько минут, потом осторожно выполз из укрытия. Весь был в грязи, листьях и хвое, но живой. Лодыжка ныла, но я мог наступать на ногу – значит, мог идти.

Дыхание сбилось, легкие горели от холодного воздуха. В боку закололо – острая, пульсирующая боль, напоминающая о том, что я не ел нормально несколько дней. Но останавливаться было нельзя.

– Вон он! – раздался крик где-то справа.

Заметили? Или просто пугают, гонят зверя на номера?

Я не стал проверять. Резко свернул влево, нырнув в густой подлесок. Колючие кусты малины или шиповника разодрали штанину и кожу на бедре, но я даже не поморщился. Боль сейчас была информацией, не более. Болит – значит, жив.

Сзади треснула ветка. Громко, сухо. Кто-то бежал наперерез.

Земля под ногами пошла под уклон. Овраг. Тот самый, о котором они кричали. Спускаться туда – значит, загнать себя в ловушку? Или наоборот, скрыться в низине, где туман гуще?

Инженер во мне быстро просчитывал варианты. На гребне я виден на фоне неба, если тучи разойдутся. Внизу – темнота и влага, скрывающая запах от собак, если они у них есть.

Я выбрал овраг.

Полетел вниз почти кубарем, скользя на мокрой глине, хватаясь свободной рукой за кусты и корни. Грязь забилась под ногти, холодная жижа пропитала одежду. Упал на дно, в ледяной ручей, но тут же вскочил.

– Ушел! Вниз ушел!

– Спускай пса!

Пса? Холодок пробежал по позвоночнику. Если у них есть собака, мои шансы резко падают. Вода – единственное спасение.

Я побежал по руслу ручья, стараясь ступать мягко, перекатом, как учил Захар. Хлюпанье воды казалось мне оглушительным, но шум погони наверху был громче. Они перекликались, матерились, ломились сквозь кустарник.

Вода заглушит шаги. Вода скроет след.

Я бежал по ручью минут десять, не чувствуя холода ледяной воды, заливающейся в сапоги. Ноги онемели, стали тяжелыми, как колоды. Потом выбрался на другой берег, там, где склоны были пологими, и снова углубился в чащу.

Факелы остались позади, превратившись в тусклые точки. Звуки погони стихли, поглощенные расстоянием и густотой леса.

Но я знал – они не остановились. Они просто потеряли след и теперь ищут его снова. «Француз» – профессионал. Он не бросит дело на полпути.

Я перешел на шаг, чтобы восстановить дыхание. Сердце колотилось в горле, отдаваясь звоном в ушах. Каждый вдох давался с трудом, словно воздух стал густым, как кисель.

Нужно было двигаться на юг. К Туле. К людям.

Я снова нашел Полярную звезду, мелькающую в разрывах облаков, сориентировался. Юг был там, где лес становился гуще и темнее.

Час сменялся часом. Ночь казалась бесконечной. Я шел, спотыкаясь, падая, поднимаясь. Силы уходили по капле. Голод, о котором я забыл во время рывка, вернулся с новой силой, скручивая желудок спазмами. Жажда мучила не меньше – я пил из ручья, но этого было мало.

Лес менялся. Ельник сменился березняком, потом пошли дубы. Под ногами хрустели прошлогодние желуди и сухие ветки.

Я вышел на узкую тропинку. Едва заметная в темноте, но ощутимая под ногами – утрамбованная земля, почти без корней и камней. Пошел по ней, ускоряя шаг.

Тропа петляла, огибая деревья, спускалась в небольшую лощину. Я спускался осторожно, держась за стволы – склон был скользким от влаги.

Внизу журчал ручей. Узкий, не шире метра, но чистый. Я упал на колени, жадно зачерпывая воду ладонями. Холодная, вкусная, живительная. Пил, пока не заболел желудок от количества выпитого. Потом умыл лицо, смывая грязь и кровь.

Отдышавшись, я двинулся дальше, идя вдоль ручья. Вода текла на юг – значит, в правильном направлении. Может, выведет к реке, а река – к людям.

Крики погони стихли. Либо они отстали, либо я ушел достаточно далеко, что их не слышно. Я не обольщался – искать перестанут только с рассветом, когда поймут, что в темноте я могу уйти на километры в любую сторону.

Небо начало сереть. Медленно, неохотно ночь отступала, уступая место промозглому утру. Туман, плотный и белый, как молоко, поднимался от земли, окутывая стволы деревьев призрачным саваном.

Это было и хорошо, и плохо. Туман скрывал меня, но он же скрывал и опасность.

Тропа вывела меня к небольшой поляне. Здесь деревья расступились, открыв небо. Звезды сияли ярко, бесстрастно. Я сверился с Полярной звездой, кивнул сам себе – курс верный.

Посреди поляны возвышался огромный дуб, раскидистый, древний. Под его корнями было сухое укрытие – своеобразная ниша, куда можно было забраться и переждать.

Я подумал – остановиться? Передохнуть хотя бы час? Силы были на исходе. Голод, холод и усталость наваливались свинцовым грузом.

Нет. Останавливаться нельзя. С рассветом они начнут прочесывать лес с новыми силами, с собаками, если они все-таки были. Каждый метр, пройденный сейчас – это метр между мной и ими.

Я остановился, прислонившись к стволу дуба. Ноги дрожали мелкой дрожью. Нужно было передохнуть хоть пять минут.

В лесу стояла неестественная тишина. Птицы молчали. Ветер стих.

И в этой тишине я услышал это.

Не крик. Не топот. А тихий, осторожный хруст. Звук сапога, наступающего на сухую ветку, прикрытую мхом.

Звук был близко. Слишком близко. Прямо передо мной, метрах в двадцати, за пеленой тумана.

Я замер, перестав дышать. Слился с березой, стараясь стать невидимым. Сжал рукоять ножа так, что пальцы побелели.

Из тумана выплыла фигура.

Один из тех охранников. Не Сенька и не Митька. Но его я точно видел мельком во дворе – крепкий мужик в коротком тулупе, подпоясанном широким ремнем. В руках он держал охотничий тесак – длинный, тяжелый, похожий на мачете.

Вдруг он остановился и резко поднял голову.

Наши взгляды встретились.

Глава 5

Секунда растянулась в вечность. Я видел, как расширились его глаза – сначала от удивления, потом от узнавания. Видел, как хищная ухмылка тронула его лицо, заросшее щетиной.

– А вот и барин… – прохрипел он, перехватывая тесак поудобнее. – Далеко же ты забрался.

Он не стал кричать. Не стал звать остальных. Он решил взять приз сам. Жадность. Или профессиональная гордость. Это была его ошибка. И мой единственный шанс.

– Не подходи, – хрипло сказал я, выставляя нож. Голос звучал жалко, но рука была твердой.

– Ишь ты, с зубами, – усмехнулся он, делая шаг вперед. – Брось железку, дурень. Порежешься. «Француз» велел живым брать, но про целого он ничего не говорил. Могу и сухожилия подрезать, чтоб не бегал.

Он сделал выпад. Резкий, проверочный. Тесак свистнул в воздухе, метясь мне в плечо.

Я отшатнулся, но недостаточно быстро. Острие задело рукав, распоров ткань, но кожу не достало.

– Шустрый, – одобрительно хмыкнул охранник.

Он пошел в атаку всерьез. Широкий замах, удар сверху вниз, наискось, чтобы разрубить ключицу.

У меня не было шансов в фехтовании. Нож против тесака – это самоубийство. Мне нужно было сократить дистанцию. Войти в клинч.

Я не стал отступать. Наоборот, я шагнул навстречу удару, ныряя под замах.

Это было рискованно. Безумно рискованно.

Лезвие тесака чиркнуло меня по левому плечу. Я почувствовал не боль, а горячий толчок, словно кто-то приложил раскаленный утюг. Кровь брызнула сразу, горячая и липкая.

Но я прошел. Я оказался внутри его обороны, почти вплотную.

Я ударил ножом снизу вверх, целясь в живот, под ребра. Туда, где кончался тулуп.

Мужик оказался опытным. Он успел среагировать, дернулся назад, пытаясь уйти от удара. Мой нож не вошел глубоко, лишь скользнул по ребрам, разрезая одежду и кожу.

Он взревел от боли и ярости. Ударил меня коленом в живот.

Воздух вылетел из легких со свистом. Меня отбросило назад, я упал на спину, в мокрую листву. Нож вылетел из руки.

Охранник навис надо мной, занося тесак для добивающего удара. В его глазах уже не было насмешки – только желание убить.

– Сдохни, сука!

Время замедлилось. Я видел грязное лезвие, летящее мне в голову. Видел капли слюны на его губах.

Моя рука нащупала на земле что-то твердое. Сук. Толстая ветка.

Я перекатился в сторону в последнее мгновение. Тесак вонзился в землю там, где секунду назад была моя голова, взметнув фонтан грязи.

Я ударил его суком по ногам, под колено.

Он потерял равновесие, пошатнулся, но устоял, опираясь на рукоять застрявшего в земле тесака.

Я вскочил. Боли в животе и плече больше не было – был только чистый, дистиллированный инстинкт выживания. Я бросился на него, сбивая с ног весом своего тела.

Мы покатились по земле, рыча и хрипя. Грязь, кровь, пот – всё смешалось. Он был сильнее, тяжелее. Его пальцы сомкнулись на моем горле, выдавливая жизнь. Перед глазами поплыли красные круги.

Я шарил рукой по земле, ища свой нож. Где он? Где⁈

Пальцы наткнулись на холодную рукоять.

Я схватил нож обратным хватом. И ударил. Не глядя. Куда-то в бок, в мягкое.

Раз. Еще раз.

Хватка на горле ослабла. Мужик захрипел, его глаза остекленели. Он обмяк, навалившись на меня всей тяжестью своего тела.

Я столкнул его с себя, отполз в сторону, хватая ртом воздух. Горло горело, легкие разрывались.

Я сидел в грязи, глядя на неподвижное тело. Из-под него расплывалась темная лужа, смешиваясь с утренним туманом.

Меня трясло. Зубы стучали так, что я боялся прикусить язык.

Я убил человека. В рукопашной, глядя ему в глаза.

Боль в плече вернулась, накрыв меня волной. Я посмотрел на левую руку. Рукав пропитался кровью, она капала с пальцев, оставляя красные точки на желтых листьях. Рана была глубокой, но, кажется, кость не задета. Мышца рассечена.

Нужно было уходить. Быстро. Его крик и шум драки могли привлечь остальных.

Я с трудом поднялся на ноги. Голова кружилась, мир качался перед глазами. Подошел к убитому. Обыскивать времени не было, но я забрал у него ножны от тесака – там мог быть оселок или что-то полезное. Нет, пусто. Зато на поясе висела фляга.

Я сорвал её. Отвинтил крышку дрожащими пальцами. Понюхал. Вода. Слава богу, вода.

Сделал несколько жадных глотков. Вода была теплой, затхлой, но мне она показалась нектаром.

Оторвал полосу от своей рубахи, кое-как перевязал плечо, затягивая узел зубами. Кровь проступила сквозь ткань, но поток замедлился.

– Эй! Степан! Ты где⁈ – донесся голос из тумана. Близко. Метрах в ста.

Они идут.

Я подобрал свой нож, вытер его о траву, сунул за пояс. Бросил последний взгляд на тело охранника.

– Прости, мужик, – прошептал я. – Ты сам выбрал эту работу.

И я снова побежал. Теперь уже не так быстро, прихрамывая, прижимая раненую руку к груди. Но я двигался. Я был жив. И я знал направление.

Лес редел. Деревья стояли реже, между ними появлялись просветы. Я вышел на опушку.

Впереди, в предрассветной мгле, виднелось поле. Темное, бескрайнее. А за ним, вдалеке, едва различимые – огоньки. Деревня? Хутор?

Люди. Там были люди.

Небо на востоке начало сереть. Рассвет близко.

Я сделал глубокий вдох, превозмогая боль, и зашагал к огонькам. Медленно, шаг за шагом, но упрямо.

Я выжил в эту ночь. Выжил, сбежал, дрался и победил.

Осталось дойти. Просто дойти.

Один шаг. Еще один. И еще.

Поле казалось бесконечным. Каждый шаг отдавался болью в лодыжке, каждый вдох обжигал. Но огоньки приближались.

Я шел, и с каждым шагом крепло одно – я вернусь. Вернусь домой, к Маше, к Сашке.

Вернусь и разберусь с теми, кто посмел меня похитить.

Рассвет занимался над полем.

Оно встретило меня безразличной тишиной и бескрайностью, в которой легко было почувствовать себя песчинкой. Серая земля, изборожденная прошлогодними бороздами, тянулась до горизонта. Кое-где торчали островки бурьяна, пожухлой травы, которую не успели скосить или выжечь. Рассвет разливался медленно, неохотно.

Повязка на плече промокла насквозь – кровь сочилась, хоть и не струей. Каждый шаг отдавался тупой болью в ушибленной лодыжке, растянутой при падении в лесу. Голова кружилась от усталости и потери крови. Хотелось просто упасть прямо здесь, в эту серую, холодную землю, и закрыть глаза. Хотя бы на минуту.

Но я не мог. Я знал – если остановлюсь, если позволю себе передышку, то не встану. Организм на пределе, он работает на последних каплях адреналина и воли. Стоит расслабиться – и всё, конец истории.

Огоньки впереди манили, как маяк в ночи. Они были далеко, слишком далеко, но это была цель. Ориентир. Я зацепился за них взглядом и не отпускал, словно боялся, что они погаснут, растворятся в утреннем тумане, и я останусь один в этой серой пустоте.

Шаг. Еще шаг. Дыхание сбилось, хриплое, свистящее. Горло болело от удушья, которым меня наградил покойный охранник. Каждый вдох давался с трудом, словно воздух стал вязким.

Мысли путались, сползали в какую-то липкую трясину полузабытья. Образы мелькали – Маша, её лицо, обеспокоенное, Сашка на руках… Захар, хмурый, ругающий меня за самонадеянность… «Француз», его холодный голос, нервный тик под глазом… Кровь на ноже… Мертвые глаза охранника…

Я тряхнул головой, стараясь отогнать наваждение. Фокус. Мне нужен фокус. Инженер внутри меня повторял как мантру: «Просчитай. Оцени. Действуй». Но инженеру нечего было просчитывать – только поле, боль и огоньки вдалеке.

Время текло странно. То казалось, что прошли часы, то – всего минуты. Солнце поднималось медленно, но неотвратимо, разгоняя туман, заливая поле холодным светом.

Я споткнулся о борозду, успел выставить вперед здоровую руку. Земля под ладонью была ледяной, влажной. Я замер на четвереньках, пытаясь отдышаться. Легкие горели. Сердце стучало где-то в горле, неровно, тяжело.

«Вставай, – приказал я себе. – Вставай, идиот. Ты не для того пережил эту ночь, чтобы сдохнуть здесь, на вспаханном поле».

Я встал. Покачнулся, но удержал равновесие. Огоньки стали ближе. Теперь я различал силуэты построек – низкие избы, сарай, покосившийся забор. Деревня. Небольшая, бедная, судя по виду, но живая. Люди. Там были люди.

Впереди, на краю поля, виднелись темные фигурки. Люди. Лошадь. Телега.

Я замер, припав к земле за кустом можжевельника. Сердце забилось в горле. Кто это? Погоня?

Пригляделся. Фигурки двигались медленно, размеренно. Наклонялись, выпрямлялись. Крестьяне. Убирают камни с поля или готовят землю под посевы? Нет, просто возятся с чем-то у телеги.

Мне нужна была помощь. Или хотя бы информация. Но я выглядел как беглый каторжник или жертва побоища – грязный, окровавленный, с безумным взглядом. Появление в таком виде могло вызвать панику или агрессию.

Я проверил нож за поясом. Единственный аргумент в споре, если разговор не задастся. Вытер лицо рукавом, размазывая грязь, попытался пригладить волосы.

Нужно было сыграть роль. Жертва разбойников. Барин, попавший в переплет. Это понятно, это вызывает сочувствие, а не страх.

Я вышел из укрытия и, стараясь держать спину прямо, направился к людям.

Их было трое. Старик с бородой-лопатой и двое мужиков помоложе. Они возились с колесом телеги, которое, похоже, увязло в грязи.

Первым меня заметил старик. Он выпрямился, прищурился, и я увидел, как его рука потянулась к вилам, торчащим из сена.

– Эй! Кто таков? – крикнул он хрипло. Молодые тут же бросили колесо и повернулись ко мне, настороженно глядя исподлобья.

Я остановился в десяти шагах, поднял правую, здоровую руку ладонью вперед. Левую прижимал к груди.

– Мир вам, православные, – голос мой был сиплым, каркающим. Я прокашлялся. – Не бойтесь. Я не лихой человек. Беда со мной приключилась.

Старик не опустил руку от вил, но и хватать их не стал. Оглядел меня с ног до головы – дорогие, хоть и изодранные в клочья сапоги, остатки тонкой рубахи, кровь.

– Вижу, что беда, – буркнул он. – Разбойники, что ли?

– Они самые, – я сделал еще шаг, стараясь не хромать. – На тракте перехватили. Ограбили, избили, бросили в лесу помирать. Едва выбрался.

– Нынче на дорогах неспокойно, – покачал головой один из молодых. – Бог миловал, живой ушел.

– Живой, – кивнул я. – Скажите, люди добрые, далеко ли до Тулы? И в какой она стороне?

Старик махнул рукой куда-то вправо и чуть вперед:

– Да почитай верст пятнадцать будет. Вон за тем перелеском речка будет, Упа. Вдоль нее иди, она к городу и выведет. Только на тракт не суйся, там и впрямь лихоимцев полно.

Пятнадцать верст. В моем состоянии это было как до Луны пешком. Но это была цель. Конкретная, осязаемая.

– Спасибо, отец, – я поклонился. – Не найдется ли воды глоток? В горле пересохло, мочи нет.

Старик кивнул молодому. Тот достал из телеги глиняный кувшин, подошел ко мне, протянул с опаской.

Я пил жадно, чувствуя, как холодная вода течет внутри, смывая привкус крови и пыли. Вернул кувшин.

– Хлеба бы дал, барин, – виновато сказал старик, – да сами с утра маковой росинки не ели, только выехали.

– Ничего, – сказал я. – Вода – уже жизнь. Спасибо вам.

Я не стал просить подвезти. Телега сломана, да и едут они, судя по всему, в другую сторону, на дальние поля. К тому же, оставаться с людьми было опасно – для них. Если погоня наткнется на них со мной… Нет. Я должен идти один.

– Храни вас Бог, – сказал я и повернул в сторону, указанную стариком.

– И тебе, барин, дойти с Богом, – донеслось в спину.

Я шел, и каждый шаг был маленькой победой над собой. Пятнадцать верст.

Солнце наконец пробилось сквозь тучи, но тепла не принесло. Ветер усилился, пронизывая мокрую одежду насквозь. Меня начало знобить по-настоящему. Зубы выбивали дробь, перед глазами плыли цветные пятна.

Голод проснулся звериный. Желудок скручивало спазмами, от которых темнело в глазах.

Я шел вдоль кромки леса, прячась в тени деревьев. Постоянно оглядывался. Прислушивался.

Любой звук – хруст ветки, крик вороны, далекий стук копыт – заставлял меня замирать и падать в траву. Паранойя стала моим вторым именем. Я видел врагов в каждом кусте.

«Француз» не отступит. Я это знал. Он потерял ценный груз, но он знает, куда этот груз пойдет. В Тулу. Он может перехватить меня на подходах.

Поэтому я делал крюк. Шел не по прямой, а петлял, выбирая самые неудобные, заросшие бурьяном тропы.

Дважды мне казалось, что я вижу всадников на горизонте. Я зарывался в прошлогоднюю листву и лежал, не дыша, пока точки не исчезали. Может, это были просто путники. А может, разъезды «француза». Рисковать я не имел права.

К полудню я вышел к реке. Упа. Грязная, серая, но родная.

Идти стало легче – берег был ровнее, чем пашня. Но силы таяли. Ноги налились свинцом, рана на плече пульсировала, отдавая болью в шею и голову.

Я шел как автомат. Левой, правой. Левой, правой. Не думать о боли. Думать о деле.

Что я буду делать, когда вернусь?

Первое – безопасность семьи. Машу и Сашку нужно спрятать. Увезти из особняка? Нет, в дороге они уязвимы. Превратить особняк в крепость. Усилить охрану. Захар найдет людей.

Второе – завод. Секреты. «Француз» знал слишком много. Значит, есть утечка. Шпион на заводе? Или кто-то из поставщиков болтает? Нужно найти крысу. Иван Дмитриевич поможет. Это его работа.