Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 10 (СИ)"

Автор книги: Ян Громов

Соавторы: Ник Тарасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

* * *

Следующие недели превратились в бешеный, изматывающий водоворот непрерывной работы, когда день сливался с ночью, а один проект громоздился на другой. Я метался между десятком разных мест, пытаясь контролировать каждый аспект нескольких параллельных проектов одновременно, решать бесконечный поток проблем, которые возникали ежедневно, а порой и ежечасно.

Иван Дмитриевич не стал тянуть время. Через три дня после нашей встречи он уже мчался в Петербург в своей дорожной карете, везя с собой толстую папку технической документации, которую Николай Фёдоров составлял две бессонные ночи подряд, и несколько писем с моими печатями – к влиятельным людям при дворе, знакомства с которыми я успел завести за время своей деятельности.

А я тем временем развернул активную подготовку к масштабному строительству. На заводе срочно организовали отдельный цех для производства всего необходимого для организации телеграфа. Иван Рогов с неутомимыми братьями Ивановыми наладили что-то вроде примитивного конвейера – разделили сложный процесс сборки на простые операции, каждую из которых выполняли отдельная группа мастеров, специализирующийся только на ней.

Один вытачивал деревянные основания для ключей – всегда одинаковые, по единому шаблону. Другой гнул и паял латунные контакты – опять же стандартизированные. Третий наматывал обмотки электромагнитов – строго определённое количество витков медной проволоки на железный сердечник. Четвёртый собирал всё воедино, проверял работоспособность.

Результат превзошёл ожидания – каждый день из цеха выходило по пять-шесть комплектов готовых передатчиков и приёмников. Не космические цифры по современным меркам, но для ручного производства начала девятнадцатого века – настоящий прорыв в производительности.

Качество держали строго, не допуская халтуры. Каждый готовый аппарат проходил обязательные испытания на специальном стенде, где его подключали к короткой тестовой линии и прогоняли несколько сотен циклов включения-выключения, передавая тестовые сообщения. Любая неисправность, любой сбой – и аппарат отправлялся обратно в цех на доработку или полную переделку. Я не хотел, чтобы где-нибудь на промежуточной станции в критический момент отказал плохо собранный приёмник из-за чьей-то халатности или спешки.

Производство медного провода стало настоящим узким местом, бутылочным горлышком всего проекта. Вытягивать медь в тонкую, ровную проволоку нужного диаметра – процесс трудоёмкий, требующий опыта и терпения. Толстый медный слиток нужно было раскатать в лист, нарезать полосами, затем протягивать через ряд постепенно уменьшающихся калибровочных отверстий волочильного стана, постоянно отжигая металл в печи, чтобы он не становился слишком хрупким от наклёпа.

Я организовал дополнительный специализированный цех только под производство провода, установил там два новых волочильных стана по последнему слову техники, нанял двух опытных мастеров-волочильщиков из Москвы, переманив их с подачи Ивана Дмитриевича щедрым жалованием. Темп производства вырос заметно, но всё равно провода катастрофически не хватало – стройка пожирала его километрами, а мы едва успевали производить.

Процесс изоляции провода тоже требовал постоянного внимания и контроля. Вываривание меди в масле с малахитом шло медленно – нельзя было спешить, форсировать процесс, иначе покрытие получалось некачественным, с раковинами и непромерами, которые потом могли привести к пробою изоляции.

Иван Рогов, человек неугомонный и любознательный, постоянно экспериментировал в свободное время, пытаясь оптимизировать технологию, ускорить процесс без потери качества. Однажды он предложил добавлять в кипящее масло немного порошковой серы – она, по его наблюдениям, делала готовый резиноид более эластичным, упругим и прочным на разрыв.

Мы попробовали на небольшой партии – результат действительно оказался лучше, покрытие стало менее хрупким. Я велел запатентовать улучшенный состав на имя Ивана Рогова и завода, назвав его торжественно «русским резиноидом» – пусть будет хоть какая-то официальная защита от копирования, хотя я понимал, что в России того времени патентное право было слабым местом.

Строительные бригады работали в поле с рассвета до темноты. Я нанял несколько сотен крепких мужиков – частью из ближайших деревень, частью из городских низов, безработных или малооплачиваемых поденщиков, которым предложил относительно хорошую плату и регулярную работу на несколько месяцев.

Сначала выходила разведывательная группа – которая прокладывала оптимальную, максимально прямую линию будущей трассы от Тулы к Москве, стараясь обходить крупные естественные препятствия вроде широких рек, глубоких оврагов или топких болот, но держась по возможности кратчайшего пути. Они вбивали колышки, натягивали верёвки, делали пометки на деревьях, составляли подробные карты с указанием рельефа.

За ними шли лесорубы – дюжие, опытные мужики с острыми топорами, которые расчищали просеку шириной в десять сажен, валя вековые сосны и дубы, выкорчёвывая или сжигая пни, вырубая густой кустарник. Тяжёлая, изнурительная работа, но они справлялись, продвигаясь по несколько вёрст в день.

Следом шли плотники с обозами, нагруженными уже обработанными столбами – высокими, прямыми, из крепкой лиственницы, пропитанными дёгтем для защиты от гниения. Они копали глубокие ямы, выставляли столбы строго вертикально, проверяя отвесом, трамбовали землю вокруг, а в особо важных местах даже заливали основание известковым раствором для прочности. На верхушку каждого столба крепили керамические изоляторы – специально изготовленные на местной гончарной мастерской по моим чертежам.

Промежуточные станции-ретрансляторы строили параллельно с основной линией. Для каждой станции выбирали подходящее место – желательно на небольшой возвышенности, рядом с источником воды, недалеко от населённого пункта, но не слишком близко, чтобы не привлекать лишнего любопытства.

Строили добротные деревянные домики размером шесть на шеть саженей – небольшие, но прочные, хорошо утеплённые паклей и мхом, с двойными рамами в окнах, с печами-буржуйками для обогрева в зимние холода. Внутри оборудовали рабочее место для дежурного телеграфиста – стол, стул, полки для документов, керосиновая лампа, топчан. Рядом с каждым домиком строили сарай для хранения запасов: моток резервного провода на случай обрыва, ящики с инструментами для ремонта, запасные батареи и бутыли с серной кислотой для их обслуживания.

Обучение операторов-телеграфистов шло в здании академии под чутким руководством Александра.

Глава 19

Следующие недели пролетели в лихорадочном ритме. Я не мог лично контролировать все участки – их было слишком много, и каждый день приносил новые задачи здесь, в Туле. Но регулярные рапорты от Павла и студентов давали общую картину.

Работа шла неравномерно. Некоторые бригады работали быстро и чётко – особенно те, где были опытные плотники из Уваровки. Другие отставали от графика – то инструменты ломались, то погода подводила, то просто рабочие оказывались недостаточно расторопными.

На четвёртом участке столкнулись с болотом. Земля была такой топкой, что столбы проваливались, как в кашу. Студент-надзиратель написал рапорт с просьбой о помощи. Ответственный за установку опор (это был Павел) приехал, оценил ситуацию и приказал строить деревянные платформы – по сути, большие плоты из брёвен, закопанные в землю. На них уже ставили столбы. Решение было трудоёмким, но сработало.

На седьмом участке пришлось пересекать реку. Я разработал специальную конструкцию – два высоких столба по обоим берегам, провод натянут высоко над водой. Дополнительно провод там защитили деревянным коробом от случайных повреждений.

В одной из деревень местный староста отказался пропускать линию через общинные земли, требуя денег. Павел попытался договориться, но тот уперся. Пришлось вмешиваться Ивану Дмитриевичу. Он прислал жандармов с официальным предписанием – государственный проект, сопротивление карается. Староста сразу сменил тон.

Но самой серьёзной проблемой оказались не технические сложности, а люди.

* * *

Первое нападение произошло спустя неделю от начала строительства. Третья бригада, работавшая на участке в тридцати верстах от Тулы, подверглась нападению разбойников. Произошло это ночью. Рабочие ночевали в наспех сколоченном бараке рядом с местом работ. Охраны как таковой небыло.

Разбойники напали внезапно – человек десять, вооружённых ножами и дубьём. Связали мужиков, ворвались в барак. Избили нескольких рабочих, украли инструменты, запас медного провода и уехали на телеге.

Студент Иван Краснов, спавший в отдельной комнатке, успел выскочить через окно и добежать до ближайшей деревни, поднял тревогу. Но разбойники уже исчезли в лесу.

Утром я получил срочное донесение. Сел на лошадь и поехал на место с Захаром и четырьмя охранниками.

Картина была безрадостной. Барак разгромлен, инструменты разбросаны, двое рабочих с разбитыми лицами лежали на лавках, третий – с ножевой раной в боку – стонал. Иван Краснов, бледный и трясущийся, давал показания Павлу Соболеву.

– Сколько украли провода? – спросил я, осматривая телегу.

– Три бухты, – мрачно ответил Павел. – Это почти полторы сотни саженей. Плюс инструменты на двадцать рублей.

Я сжал кулаки. Дело было не только в материальном ущербе. Это был удар по графику работ и по моральному духу людей.

– Захар, – позвал я. – Твоё мнение?

Он осматривал следы, оставленные разбойниками – отпечатки сапог, следы телеги:

– Местные, барин. Знают эти места, знали, что здесь работает бригада, знали, что охрана слабая. Опытные. Не просто шпана деревенская, а настоящая банда.

– Найти их можно?

– Можно попробовать, – он кивнул. – Но это займёт время. И нужны люди – человек десять-пятнадцать хороших служивых.

Я задумался. Гоняться за разбойниками – это отвлекать силы от основной задачи. Но и оставлять безнаказанным нельзя – это даст сигнал другим бандам, что мы лёгкая добыча.

– Павел, – обратился я к Соболеву. – Немедленно усиль охрану на всех участках. Минимум четыре вооружённых человека на каждую бригаду. Дубья не годятся – нужны ружья. Обратись к Ивану Дмитриевичу, пусть выделит оружие из военных складов.

– Слушаюсь, – кивнул Павел, записывая.

– Захар, собери людей, – продолжил я. – Лучших. Найди эту банду. Если сможешь вернуть украденное – хорошо. Если нет – накажи демонстративно, чтобы другим неповадно было.

Захар усмехнулся хищно:

– Будет сделано, барин.

* * *

Захар взял с собой десять человек – бывших военных, знающих своё дело. Они выехали в тот же день, взяв след от места нападения. Я вернулся в Тулу и немедленно отправился к Ивану Дмитриевичу.

Он выслушал мой рапорт с каменным лицом:

– Ожидаемо. Медный провод – ценный товар. Можно переплавить, продать. Инструменты тоже в цене. Разбойники не дураки.

– Нужна усиленная охрана, – настаивал я. – На каждый участок минимум четыре-пять вооружённых человека. Ружья, порох, патроны.

– Дам, – коротко ответил он. – Но это не решит проблему полностью. Вдоль всего тракта на двести вёрст есть десятки банд. Мелких и крупных. Они видят, что идёт большая стройка, везут ценные материалы. Это как приманка для хищников.

Он встал, прошёлся по кабинету:

– Нужны не только охранники на участках. Нужны патрули. Мобильные группы, которые будут постоянно объезжать линию, проверять, всё ли спокойно, реагировать на угрозы.

– Согласен, – кивнул я. – Но где взять людей? У нас и так все заняты.

– Казаки, – решительно сказал Иван Дмитриевич. – Я договорюсь с атаманом донских казаков. Они выделят сотню для патрулирования. Это их работа – охрана дорог, борьба с разбойниками. Плюс они отлично знают местность, быстро передвигаются, вооружены и обучены.

Я облегчённо выдохнул. Казаки – это серьёзная сила. Разбойники дважды подумают, прежде чем связываться с ними.

– Спасибо, Иван Дмитриевич.

– Не благодарите, – отмахнулся он. – Это государственный интерес. Линия должна быть построена в срок. Я не позволю бандитам это сорвать.

* * *

Казаки прибыли через неделю. Сотня всадников под командованием есаула Ефима Трубецкого – крепкий мужик лет сорока, с пышными усами и цепким взглядом.

Я встретился с ним на заводском дворе. Он спешился, козырнул:

– Есаул Трубецкой, к вашим услугам, ваше благородие.

– Егор Воронцов, – представился я. – Рад, что вы здесь. Проблема серьёзная – разбойники нападают на строительные бригады.

Он усмехнулся в усы:

– Разбойники, ваше благородие? Это как раз наша работа – их унимать. Скажите только, где их утихомирить.

Я развернул карту, показал весь маршрут линии:

– Вот здесь, здесь и здесь, – ткнул пальцем в несколько точек, – уже были инциденты. Нападения, кражи. Нужно патрулировать весь маршрут постоянно. Желательно небольшими группами по пять-семь человек, чтобы покрыть больше территории. Если заметите что-то подозрительное – действуйте по ситуации.

– Понял, – кивнул Трубецкой. – А если поймаем бандитов с поличным?

– Задержать, доставить к ближайшему становому, – ответил я. – Но если окажут сопротивление…

– … то усмирим как положено, – закончил он с хищной улыбкой. – Не впервой.

Казаки разделились на группы и рассредоточились вдоль линии. Каждая группа патрулировала свой участок, объезжая бригады, проверяя, всё ли в порядке. Их присутствие сразу сказалось – нападения прекратились. Разбойники не хотели связываться с вооружёнными всадниками, которые могли настигнуть их и в лесу и дать достойный отпор.

Захар тем временем нашёл банду, напавшую на третью бригаду. Выследил их до логова в глухом лесу в двадцати верстах от места нападения. Напал ночью, взял врасплох. Трое разбойников убиты в перестрелке, семеро схвачены. Украденный провод и инструменты вернули.

Пленных доставили к становому, который передал их в уездный суд. Дело было скорым – разбой, нападение на государственный объект. Приговор суров – каторга, некоторым смертная казнь. Я не присутствовал на суде, но слышал о нём. Не могу сказать, что испытывал удовлетворение, но понимал – это необходимая жестокость. Война идёт не только на полях сражений.

* * *

С усиленной охраной работа пошла быстрее. Бригады перестали бояться нападений, сосредоточились на своих задачах. К середине лета все столбы были установлены – пять с половиной тысяч деревянных мачт выстроились вдоль тракта от Тулы до Москвы, как молчаливые стражи будущей связи.

Теперь началась самая ответственная часть – протяжка провода. Для этого я сформировал специальные монтажные бригады из самых опытных людей. Работа требовала аккуратности и точности. Провод нужно было натянуть с правильным провисом – не слишком туго, чтобы не порвался от температурных расширений зимой, но и не слишком слабо, чтобы не болтался на ветру и не задевал деревья.

Я лично провёл инструктаж для монтажников. Показал, как правильно обматывать провод вокруг изоляторов – делать несколько витков для надёжности, затягивать плотно, но не перетягивать, чтобы не повредить изоляцию. Как соединять отрезки провода – скруткой с последующей пайкой и изоляцией места соединения дополнительным слоем резиноида.

Работа шла участками. Первая бригада начинала от Тулы, вторая – от Москвы навстречу. Остальные – от промежуточных точек. План был такой: к концу июля все участки соединятся, и линия станет единой.

Но и здесь возникали проблемы. В жаркую погоду резиноид немного размягчался, и провод становился липким, его трудно было протягивать через изоляторы. Приходилось работать рано утром или вечером, когда прохладней. В дождь работа вообще останавливалась – мокрый провод скользил, монтажники падали с лестниц.

На одном из участков обнаружили, что треть изоляторов бракованные – керамика потрескалась, видимо, при транспортировке, или же их не просушили должным образом перед обжигом. Пришлось срочно заказывать новую партию у Митяя и заменять негодные.

На другом участке провод зацепился за ветку дерева во время натяжки, изоляция содралась на метровом отрезке. Пришлось вырезать повреждённый кусок, делать новое соединение.

Но постепенно, сажень за саженью, верста за верстой, линия росла. Я получал еженедельные рапорты от Павла – сколько километров проложено, какие проблемы возникли, как решены. К середине июля было проложено уже больше половины линии.

* * *

Шестьдесят вёрст. Почти шестьдесят четыре километра медного провода, протянутого через леса, поля, болота и реки. Четыре с половиной тысячи деревянных столбов, врытых в землю с математической точностью. Тысячи керамических изоляторов, каждый из которых Митяй с Семёном лично проверял перед отправкой. И вот теперь, стоя в чистом поле в десяти верстах от деревни Помахово, я держал в руках телеграфный ключ и понимал – это момент истины.

Александр Зайцев стоял рядом, вытирая вспотевшие ладони о полы сюртука. За его спиной трое студентов возились с приёмным аппаратом, в который раз проверяя надёжность всех соединений. Павел Соболев так же находился рядом.

– Егор Андреевич, – голос Александра дрожал от волнения, – всё готово. Батарея заряжена, приёмник настроен. Можем начинать проверку.

Я посмотрел на передающий аппарат – простую, но надежную конструкцию из латунных пластин, пружин и деревянной основы. Ключ под моей рукой был холодным и гладким. От него тянулся провод к вольтовому столбу – сорок медно-цинковых элементов в деревянном ящике, источающем слабый запах серной кислоты. А от столба – к линии. К тому самому медному проводу, который тянулся отсюда назад, в Тулу, где в моём кабинете у окна Николай Фёдоров сидел перед таким же приёмником и ждал сигнала.

Шестьдесят вёрст. В Москве двадцать первого века я нажал бы кнопку на смартфоне, и сообщение дошло бы до адресата на другом конце света за долю секунды через спутники и оптоволокно. Но здесь, в начале девятнадцатого века, эти шестьдесят вёрст казались чудовищным расстоянием.

– Начинаем проверку, – решительно сказал я, кладя пальцы на ключ. – Александр, фиксируй время.

Он достал карманные часы, кивнул:

– Записываю. Девять часов и три минуты утра.

Я нажал на ключ. Короткое нажатие – точка. Отпустил. Длинное нажатие – тире. Отпустил. Три коротких. Три длинных. Три коротких. SOS (са-мо-лет о—ло—во са-мо-лет) – самый узнаваемый сигнал, который мы с Николаем заранее выбрали для первой проверки. Простой, запоминающийся, невозможно спутать с чем-то другим.

– Передано, – выдохнул я, отпуская ключ и чувствуя, как сердце бешено колотится. – Теперь ждём ответа.

Тишина. Только ветер шелестел в траве да лошади фыркали, привязанные к телеге неподалёку. Студенты застыли, глядя на приёмник. Бумажная лента медленно ползла под пишущим стержнем, приводимая в движение часовым механизмом, но стержень не двигался – линия оставалась ровной, чистой.

Прошла минута. Две. Три.

– Может, сигнал слишком слабый? – тихо спросил один из студентов, Михаил Иванов. – Шестьдесят вёрст – это очень далеко для такого тонкого провода…

– Или где-то обрыв, – предположил его брат Пётр. – Мы же не могли проверить каждый сантиметр линии после монтажа.

Я сжал кулаки, чувствуя, как подкатывает разочарование. Нет. Не может быть. Мы так тщательно всё проверяли. Каждое соединение пропаивали. Каждый изолятор осматривали. Провод протягивали с таким усилием, чтобы он не провисал, но и не рвался от натяжения.

– Ещё минуту, – твёрдо сказал я. – Николаю нужно время, чтобы принять сигнал, расшифровать и отправить ответ.

Александр Зайцев не сводил глаз с приёмника, губы его беззвучно шевелились, отсчитывая секунды.

И вдруг – стержень дрогнул. Качнулся. Коснулся бумаги, оставив короткую чёрточку. Ещё одну. Длинную. Короткую. Длинную.

– Идёт! – выдохнул Александр, и голос его сорвался на крик. – Сигнал идёт! Вижу запись!

Студенты сгрудились вокруг аппарата, глядя на ленту, где стержень четко оставлял чёрточки – короткие и длинные, точки и тире, складывающиеся в закодированные буквы.

Я наклонился, всматриваясь в запись, сердце колотилось так, что, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Александр уже доставал таблицу кодов, сверяя последовательность символов с буквами.

– П… Р… И… Н… Я… Л, – по буквам читал он, водя пальцем по записи. – «Принял». Дальше… С… И… Г… Н… А… Л… «Сигнал». Потом… Ч… Ё… Т… К… И… Й. «Чёткий»!

Он оторвался от ленты, и на лице его было такое выражение чистого, детского восторга, что я невольно улыбнулся.

– Работает, – прошептал я, и только сейчас понял, что всё это время задерживал дыхание. – Чёрт возьми, оно работает.

Павел Соболев расхохотался, хлопнув себя по бедру здоровой рукой:

– Шестьдесят вёрст! Сигнал прошёл шестьдесят вёрст и вернулся обратно! Это же…

Он не нашёл слов, только покачал головой.

Я снова нажал на ключ, передавая следующее сообщение. На этот раз более сложное: «Линия работает отлично. Проверка десять вёрст – начинаем».

Через минуту пришёл ответ от Николая: «Понял. Готов к проверке. Жду сигнала».

Мы сели в телегу, и кучер погнал лошадей вдоль линии. Захар с тремя служивыми ехали рядом. Провод тянулся над нашими головами, провисая плавными дугами от столба к столбу. На каждой десятой версте, как мы и планировали, я велел остановиться.

Первая остановка была десять вёрст от Тулы. Студенты быстро развернули переносной приёмник, подключили его к линии с помощью специальных зажимов. Я передал короткое сообщение: «Точка один. Десять вёрст. Тест».

Ответ от Николая пришёл почти мгновенно: «Принял чётко. Продолжайте».

Сигнал был сильным, уверенным. Стержень приёмника бил по бумаге резко, оставляя глубокие, чёткие линии. Я записал в блокнот: «10 вёрст – отлично».

Двадцать вёрст. Та же процедура. Подключились, передал сообщение, получил ответ. Сигнал чуть слабее, но всё ещё уверенный, читаемый без проблем. «20 вёрст – хорошо».

Тридцать вёрст. Здесь мы пересекали небольшую речку – ту самую, где пришлось строить высокие столбы и натягивать провод над водой. Я с опаской смотрел на эту конструкцию, вспоминая, сколько споров было о том, выдержит ли она. Но провод висел ровно, натяжение правильное.

Подключились. Передал сигнал. Пауза показалась чуть длиннее обычного, и я почувствовал, как напряглись плечи. Но ответ пришёл. Сигнал стал заметно слабее – стержень едва касался бумаги, линии были тонкими, прерывистыми местами. Пришлось напрячься, чтобы расшифровать. Но сообщение читалось: «Принял. Слабо, но читается».

Я нахмурился, записывая: «30 вёрст – слабовато. Требует внимания».

– Сопротивление провода, – пробормотал Александр, заглядывая мне через плечо в блокнот. – Чем длиннее линия, тем больше сопротивление, тем слабее ток на конце. Это мы и предполагали.

– Да, – кивнул я. – Поэтому и нужны ретрансляторы. Продолжаем.

Сорок вёрст. Сигнал совсем слабый. Пришлось ждать почти две минуты, пока Николай ответил – видимо, и у него приёмник еле фиксировал мои сигналы. Запись на ленте была почти нечитаемой – бледные, прерывистые царапины. Александр склонился над ней с лупой, щурясь.

– С трудом, но разобрать можно, – наконец сказал он. – «Принял едва. Усильте сигнал».

Я записал: «40 вёрст – критически слабо. Ретранслятор необходим».

Пятьдесят вёрст. Здесь я уже не надеялся на чудо. Передал сигнал SOS, но ответ всё же поступил.

– Всё, – сказал я, захлопывая блокнот. – Дальше без ретранслятора не работает. Как мы и рассчитывали. Предел – около пятидесяти вёрст для нашего провода и напряжения батареи.

Шестьдесят вёрст – деревня Помахово. Маленькое поселение из двух десятков изб, сонно дремлющее у края леса. Местный староста, предупреждённый заранее о нашем приезде, выделил нам пустующую избу на краю деревни для установки ретрансляционной станции.

Студенты уже два дня работали здесь, готовя помещение. Когда мы вошли, я увидел результат их трудов: вдоль стены стояли два длинных стола. На одном – приёмник, настроенный на линию из Тулы. На другом – передатчик, подключенный к батарее и к линии, уходящей дальше, в сторону Москвы.

Между ними – реле. Хитроумное устройство, над которым мы бились месяцами. Когда слабый сигнал от Тулы приходил на приёмник, электромагнит притягивал лёгкую пластинку. Пластинка через систему рычагов замыкала контакт передатчика, который питался от свежей, мощной батареи. И передатчик отправлял уже сильный, чёткий сигнал дальше по линии.

По сути, это была электромеханическая копия сигнала. Слабый импульс на входе порождал сильный импульс на выходе. Эстафета тока.

– Проверим, – сказал я, подходя к приёмнику.

Один из студентов, оставленных здесь для обслуживания станции – Дмитрий Лебедев, сын купца, умеющий вести записи, – кивнул:

– Всё готово, Егор Андреевич. Реле настроено, проверено на макете. Должно работать.

Я сел за передатчик в Помахово и отправил сообщение в обратную сторону, в Тулу: «Помахово. Ретранслятор. Тест».

Прошло меньше минуты, и приёмник в Помахово ожил. Стержень задвигался, царапая бумагу. Сигнал был очень слабым и еле читаемым. Дмитрий склонился над лентой:

– 'Принял.

– Я передал еще одно – «Ответьте через ретранслятор».

Теперь самое интересное. Я встал, отошёл от передатчика. Дмитрий остался у приёмника, следя за записью. Реле стояло между двумя аппаратами, его электромагнит тихо гудел.

– Николай передаёт что-то, – сказал Дмитрий, глядя на движущуюся ленту. – Длинное сообщение.

Я посмотрел на реле. Рычаг дёргался в такт приходящим сигналам – вверх-вниз, вверх-вниз. И каждый раз, когда он поднимался, контакт на передатчике замыкался, батарея посылала импульс тока в линию, приходящую из Тулы.

– Работает, – выдохнул я, наблюдая за работой механизма. – Чёрт возьми, оно работает.

Александр Зайцев подбежал к передатчику, следя за его сигналами:

– Копирует идеально! Каждую точку, каждое тире!

Дмитрий расшифровывал сообщение от Николая:

– «Поздравляю. Ретранслятор функционирует. Это успех».

Я сел на лавку, чувствуя, как напряжение последних недель разом отпускает, оставляя странную пустоту в груди. Студенты радостно переговаривались, хлопали друг друга по плечам. Павел Соболев стоял у окна, глядя на линию, уходящую к горизонту, и на лице его была гордая, счастливая улыбка.

Шестьдесят вёрст. Мы победили расстояние. Слово, отправленное из Тулы, доходило до Помахово за секунды, усиливалось ретранслятором и могло идти дальше. До Москвы оставалось ещё сто сорок вёрст, но принцип доказан. Технология работает.

Я встал, подошёл к передатчику и отправил новое сообщение Николаю: «Готовимся к финальной демонстрации. Проверьте всё ещё раз. Ошибок быть не должно».

Ответ пришёл быстро: «Понял. Всё будет идеально».

Я обернулся к студентам:

– Господа, отдыхаем сегодня. Завтра начинаем финальную проверку каждого метра линии от Тулы до Помахово. Я хочу, чтобы вы прошли весь маршрут пешком, осмотрели каждый столб, каждый изолятор, каждое соединение. Проверили провод, состояние изоляции. Малейший дефект – исправить немедленно. У нас есть неделя до демонстрации для военных и чиновников. За эту неделю линия должна стать безупречной. Ни одной осечки, ни одного сбоя. Понятно?

– Понятно, Егор Андреевич! – хором ответили они, и в их глазах горел азарт.