Текст книги "Избранные ходы"

Автор книги: Яков Арсенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

– Найдите мне теплой воды! – плакал Давликан. – Я не могу жить с грязной головой! У меня там шершни!

Чтобы предотвратить появление опоясывающего лишая, Давликана отвезли на вокзал в Красный Крест, помыли и выдали последние двадцать гульденов на карманные расходы.

После санитарной обработки Давликан как в воду канул и не явился даже на вечернюю перекличку. Отыскали его в стриптиз-баре «Лулу».

– Что это ты в рабочее время разлагаешься? – возмутился Макарон.

– Да я вот тут… – покраснел Давликан.

После бара он стал ручным, как выжатый лосось, зато перестал выкрикивать во сне непонятное выражение «Айнтвах магнум». Позже, вчитавшись в плакат, все увидели, что оно было во всю стену написано на щите, рекламирующем мороженое.

На седьмое утро дверь в галерею оказалась отверзтой. Галерейщик в дробноклетчатом пиджаке приехал. Вопреки ожиданиям он оказался не кодловатым, а совсем наоборот. Счастью не было конца. Давликан сидел в ванной неприлично долго. Веселились без всякого стеснения и едва не устроили коккуй. Потом были армеритры с йогуртом.

– Вот это еда так еда! – блаженствовал Макарон. – Съел его, этот йогурт, с булкой, запил кофе с колбасой и сыром – и все. Положил поверх супу тарелку – и сыт. Вот йогурт! Продукт так продукт!

Упрекать галерейщика в непунктуальности не было никакого смысла. Слава Богу, что он вообще появился. Причины его опоздания так и не узнали.

Вывешивая работы, Давликан путался в названиях своих творений.

– Слышь, Орехов, у тебя, вроде, список был? Не могу вспомнить, где «Камера-обскура», а где – «Любовь к трем апельсинам».

– Мне кажется, я уже где-то слышал эти названия, – заметил Орехов.

– Это мое ноу-хау, – перешел на полушепот Давликан. – Я называю картины именами известных романов, фильмов, песен…

– Неплохо придумано, сынок! – поощрил его Орехов и возмутился: Неужели ты и в самом деле не помнишь?!

– Видишь ли, они все – одинакового формата.

– Понятно. Тогда посчитай считалочкой: ни на эту, ни на ту – на какую попаду! Вот тебе камера твоя, вот апельсины… Или брось монету… У тебя такие работы, что любое название подойдет.

– Это вы, журналисты, относитесь к заголовкам серьезно. А я сначала ловлю чувство и уж потом – как-нибудь называю.

– Причуда художника! – подвел черту Макарон.

– Как же мне обозначить вот эту, последнюю? – переживал Давликан. Через полчаса презентация!

– Назови – «Целенаправленное движение свиней», – предложил Орехов. – Будет очень ловко!

– А что, есть такой фильм?

– Нет, есть такое движение.

Выставка проходила шумно. С помощью специальных уловок горстку представителей культурного Амстердама собрать удалось.

– Самородки еще будут попадаться, – умело комментировал работы Давликана галерейщик, отрабатывая свой прокол, – но драгу никто никогда не отменит. – «Самородки» и «драгу» перевести не получилось и пришлось воспользоваться ритмической походкой Владимира Ильича – арбайтен, арбайтен и еще раз – арбайтен. – Ферштейн?

Продали почти все картины. И даже получили заказ. Один посетитель, осмотрев пластмассовые волосы, возжелал такое же произведение, но мужского рода. Чтобы настроением подходило к ковру.

– С заплаткой делать? – спросил Давликан.

– О, конечно!

– Выйдет подороже. Раза в три, – заломил цену Артамонов.

– Нет проблем.

– Договорились.

– А вы не могли бы поехать ко мне домой подобрать цветовую гамму? пригласил иноземец Давликана. – Можно прекрасно провести вечер.

– Не мог бы! – Артамонов еле успевал вырабатывать антитела за подопечного. – Никаких интимных мужских вечеров! Никаких блатхат! Рисуем прямо здесь и спешно отбываем! Нах фатерлянд.

Но клиент оказался еще тем жуликом. Он не отставал и нордически ломился напропалую.

– Я хочу купить вашу машину, – продолжал он прямо-таки дранг нах остен. – За двадцать тысяч. Я коллекционирую антик. Какого она года выпуска?

– Сошла с конвейера… – чуть не испортил дело Давликан.

– Восстановлена на спецзаводе в прошлом году, – обрезал его Артамонов. – Мы ее выиграли в лотерею. Макарон не даст соврать.

– Не дам, – кивнул головой Макарон.

– Я давно подыскиваю что-нибудь из России, – продолжал иностранец.

– Ради такого случая мы готовы уступить, – согласился Артамонов, несколько гульденов.

– Это есть карашо.

– Но есть одно «но». Машина продается в паре с медвежьей накидкой антик требует стилевого единства. Кстати, шкура повышает потенцию. Артамонов раскинул руки как можно шире. – Тысяча гульденов.

– О! Карашо есть.

– И, разумеется, в комплекте с дорожным примусом. Пятьсот.

– Я согласен. О'кей!

– Ты смотри, все понимает.

За ночь Давликан, подгоняемый вдохновенным Макароном, состряпал заказанную работу. Он писал ее по сырому, не дожидаясь подсыхания красок, и закончил за один сеанс – по методу «алла прима». Макарон помог приделать провода и заплатку. Заказчик онемел от восторга и захотел получить картину тут же. Но ему вручили ее после оформления сделки с машиной.

На вырученные гульдены купили «Форд-Скорпио» с прицепом, уложили в него купленную на распродаже компьютерную технику и отбыли на родину с ощущением, будто выпал какой-то грант.

Пока бригада рабочей гарантии проходила Польшу в обратном направлении, Орехов дослал в адрес Валенсы короткую эпистолу:

«Уважаемый Лех! До сих пор мы так и не получили от Вас никакого ответа. Это навело нас на мысль, что Вас, по большому счету, нет и что страна Ваша несет свою предменструальную вахту сама. Стремясь к Вашей восточной границе, мы играем в „барана“ – обгоняем „Полонез“ с таким расчетом, чтобы обиженному захотелось восстановить статус-кво. После этого мы наседаем сзади и загоняем товарища под знак. Пока штрафуют, а мы делаем ручкой.

Уважаемый Лех! Признаться, мы наказали Ваших полицейских за рвачество. Непристегнутый ремень они оценили в двадцать марок, представляете?! Откуда, спрашивается, у нас марки, если мы были в Амстердаме? А на границе мы сами пообещали панам по сто условных единиц, если пройдем вне очереди. Нами занимались исключительно офицеры. А когда бумаги были оформлены, мы просто взяли и поехали к русским полосатым столбикам. „А марки?“ – спросили паны. Представьте, уважаемый Лех, высоту и степень нашей сдержанности! Мы ничего не сказали в ответ. Тверь – просто, говорит ваш тезка Давликан и жмет Вашу руку…»

Глава 7. ГАЗЕТА БУДУЩЕГО

«Смена» не выдержала темпа, предложенного «Ренталлом». Отношения с редакцией окончательно забрели в тупик и пошли горлом. Смесь молочнокислых томатов и хозяйственного мыла. Да такой бурной струей – прямо залповый выброс. Пик волнений пришелся на завершение галерейного вояжа в Голландию.

Варшавский, находившийся в пекле переворота, повел себя как лишенец. «Смена» выставила его за порог, а он возникшему нюансу никакого значения не придал. Не попытался предотвратить его или хотя бы затянуть время. Ну, ушла и ушла газета к другому – подумаешь… Свет клином сошелся, что ли?! Варшавский перетащил компьютеры назад в гостиницу и с легкой душой занялся представительской полиграфией, посчитав, что в отношениях со «Сменой» можно поставить точку.

Когда, вернувшись из поездки, вояжеры вошли в так называемый кабинет директора «Ренталла» в гостинице, Галка вязала карпетку, Нидворай принимал на работу курьера, удивляясь, почему у того нет трудовой книжки, а Варшавский разговаривал с клиентом и не торопился встать навстречу. Он настолько плотно отдавался общему делу, будто клиент собирался заказать целый вагон визиток, бланков и прочей деловой мишуры.

– Да ты не ждешь нас, сам-Артур! – раскинул руки Макарон. – Мы тебе техники пригнали, а ты и усом не ведешь!

– Не видите – с человеком разбираюсь! – отмахнулся Варшавский.

– А что здесь делает наш комплекс? – удивился Артамонов.

– Подождите пять минут! – сказал Варшавский, не поворачивая головы.

– Ты что! Какие пять минут?! Мы месяц без новостей!

– Я же сказал: обслужу заказчика и поговорим, – произнес Варшавский через губу и принялся с нажимом выпроваживать друзей в коридор. – Клиент налом платит. Черным. А вы вваливаетесь без звонка. – По натуре Артур был дипломатом и в большинстве случаев умудрялся упрятывать до лучших времен глубинные бомбы эмоций и истинных намерений, а тут взял, да и показал язык на парламентских слушаниях. Руководитель в нем проклюнулся со спины так откровенно, что поверг всех в угар неловкости.

Так вот – к моменту возвращения Артамонова, Орехова и Макарона со «Сменой» уже сотрудничала другая фирма. Среди полного здоровья газета вошла с ней в сговор, подписала параллельный издательский договор и установила рядом с ренталловским еще один компьютерный комплекс.

В чем нельзя было отказать Фаддею, так это в чутье. Чисто этнически он всегда чуял холода и аккурат за неделю до самых лютых успевал пододеть кальсоны под свои демисезонные брюки.

На каких условиях и зачем конкурент ввязался в распрю, угадать было невозможно. За рекламу? Вряд ли – «Смена» в этом плане интереса не представляла. Для куражу? Это вообще не вписывалось в ситуацию.

Забегая вперед, следует заметить, что фирму-перехватчика некоторое время спустя Фаддей отправил в синхронное с «Ренталлом» плавание, вымогнув рублей и времени. Но все это фразы для другого отчета… А что касается нашего, то в один погожий банковский день Фаддей объявил Варшавскому, что теперь верстать газету редакция будет своими силами и на другом оборудовании. «Ренталлу» указали на порог. Обычай делового оборота был нарушен, права издателя попраны. Деньги и мозги, вложенные в газету, плакали. И еще – было обидно. В голове не укладывалось, что официальная контора может кинуть так же просто, как вокзальные наперсточники.

– Я же говорил, структура мозга у Фаддея – годичными кольцами, оправдывался Варшавский. – С ним сразу было все ясно.

– Так они что, совсем спрыгнули? – никак не мог поверить в случившееся Орехов.

– Похоже.

– Неужели ты не мог тормознуть вандею до нашего приезда? – пытался устроить разбор полетов Артамонов.

– Тормознуть до приезда… – повторил Варшавский участок вопроса. Интересно, каким образом?

– Сделал бы Фаддею предупредительную маркировку на морде.

– Или лучше выключку влево! А потом поставил бы лицом к себе, надломил бы в локте толчковую руку и сказал: «Vidal Sosуn?!» И добавил бы через паузу: «Вошь! And Go отсюда!» А тут, глядишь, и мы подтянулись бы, набросал Артамонов сценарий разборки, от которой увильнул Варшавский в отсутствие друзей.

– Это бы не спасло.

– Ну тогда бы взял Фаддея за декольте! – Две-три верхние пуговки у редактора «Смены» были всегда оторваны, поэтому за грудки его было не взять, получалось – за декольте.

– И это бы не спасло.

– Как сказать. Если бы ты устроил тут хорошую дратву, может быть, и спасло бы. Я одного не пойму – где логика? – продолжил допрос Артамонов. – Сначала ты придумал идею безбумажной технологии, мы, как дураки, согласились, потом велел срочно организовать персональные рабочие места, а сам спустил все за неделю…

– Спустил за неделю… Не за неделю! Свой побег от нас «Смена» задумала гораздо раньше и выжидала момент. Редакция раздобыла партнера, ничего не смыслящего в журналистике. Чтобы не доставал правилами русского языка, – обнародовал свои давнишние мысли Артур. – Вы замотали их ценными указаниями!

– Получается, Артур, ты как бы на их стороне? Это очень поучительно. Значит, удобной для противника является ситуация, когда ты здесь, а мы отсутствуем. Правильно я мыслю?

– Не знаю.

– А ты знай. И ставь перед собою какой-нибудь артикль, желательно определенный… А то тебя фиг поймешь, – сказал Артамонов. – Что касается указаний, то именно ты и советовал Фаддею всякую муру!

– Советовал всякую муру… Ничего я не советовал! Я сокращал невозвратные вложения!

– И досокращался!

– Ничего страшного не произошло. Даже наоборот – меньше расходов! А чтобы не простаивал комплекс, можно заняться выпуском визиток! Очень даже неплохо идут, – попытался свернуть в сторону Артур.

– Визитки пусть шьет швейная фабрика! – перебил его Артамонов.

– Фабрика… А жить на что прикажешь повседневно?

– Мелкобюджетной ерундой мы заниматься не планировали! А «Смена» хоть и глупая была, но все же газета!

– Газета… Не желают они с нами сотрудничать, неужели не ясно? Ненавидят они нас! Терпеть не могут! – убеждал сам себя Артур.

– А за что нас любить? За то, что мы их содержали? За то, что правили за ними тексты?! За то, что заставляли их быть в матерьяле?! – загибал пальцы Артамонов. – За это не любят. Ты не мог этого не знать! За это ненавидят! Причем не только у нас, но и там… – махнул Артамонов в ту степь, из которой только что вернулся, – но и там, где правит чистоган! Все полезное для народа можно ввести только силой. Ты же читал старика Нерона!

– Ну, и скатертью им перо! Пусть катятся! – заходил петухом Варшавский.

– Это мы катимся, они-то остаются, – не мог успокоиться Артамонов и запустил в Варшавского набор слов грубого помола. – Развел тут гондонарий! Курьеров каких-то понабрал!

– А что, мне самому по городу бегать?!

– Ведешь себя, как двухвалютная облигация!

– А ты – как последний бланкист!

– От андердога слышу!

– Не раздражай мою слизистую!

– А ты не делай из меня истероида! – произнес Артамонов на полном взводе. Он заводился редко, зато на полную катушку. Декремент затухания его вспышек был невелик, поэтому выбег из темы в таких случаях мог продолжаться сутками.

Галка выскочила в коридор с мотком пряжи, курьер, боясь попасть под горячую руку, свернулся клубком в кресле, а Нидворай, сказавшись больным, отправился в поликлинику. На шум потянулись гостиничные служащие и ничего лучшего, как поминутно заглядывать в дверь, не придумали. Соседи выключили телевизоры и замерли, вслушиваясь в перепалку.

– Мне, конечно, все по гипофизу, – признался Макарон, – но это юмор низкого разбора, господа. – Он решил взять контроль над зрелищами и протиснулся между Варшавским и Артамоновым. – Предлагаю тормознуть войну Алой и Белой розы. Давайте будем жить дружно и умрем в один день. Иначе на хрена мы сюда съехались?! – И сам себе ответил: – Чтобы помогать, а не вместе печалиться.

– Печалиться… Это ведь твоя мысль – присосаться к «Смене»! обвинил Макарона Варшавский и бросил на него укоризненный взгляд. – Ты придумал весь этот саксаул!

– Все правильно, – согласился Макарон. – Но из «Cмены» можно было бы высечь лишнее.

– Высечь лишнее…

– Или просто высечь! На площади Славы! Связать вместе Фаддея и Кинолога и высечь у Музея Лизы Чайкиной! Разложить на тротуарной плитке и по чреслам, по чреслам! Получилось бы очень даже кинематографично! А город бы подумал, что имажинисты медитируют.

– Хорошо, хоть технику вернули, – сказал Орехов. – И то дело.

– Не всю, – сообщил Варшавский. – Сканер зажали. Обещали отдать через неделю.

– Уроды! Дегенетические сосальщики! – выругал «сменщиков» Макарон. Без нас им действительно будет лучше!

– Ну, и картридж им в руки! – искал, где поставить точку в разговоре Орехов, которому стала надоедать перебранка. По его мнению, уже давно можно было идти в «Старый чикен» и приступать к омовению горя. – Что ни делается – все к лучшему. Откроем свою газету!

– Конечно! Откроем свою газету! – Варшавский почувствовал поддержку Орехова и облегченно вздохнул. – Какие проблемы?!

– Газета газетой, понятно, мы ее откроем. Но мы упустили время! – не унимался Артамонов. Он острее других ощущал четвертое измерение, словно был горловиной колбы, через которую сыпался песок, отпущенный на всю компанию. – Какой дядя вернет нам вложенное?! Ты понимаешь, Артур, что в твоем лице наша фирма имеет брешь?! Через нее можно проникнуть вовнутрь и разрушить!

– Кто поедет за сканером? – спросил Орехов, чтобы сбить темп беседы.

– Могу я, – согласился Макарон. – Хочется посмотреть, на кого этот негораздок Фаддей похож при жизни.

– И передай ему воздушно-капельным путем, что он – чмо!

– От кого передать?

– От лица и других поверхностей общественности! – заговорил Орехов голосом председателя комиссии по похоронам. – И пусть это еще раз напомнит нам о том, что информационную бдительность нельзя терять ни на миг… Мы надеемся, ты нас понимаешь, сам-Артур…

Варшавский не понимал или не хотел понимать. Вопрос о том, кто в дальнейшем будет директором «Ренталла», больше не поднимался. Варшавский помалкивал. Покинуть кресло ему никто не предлагал. И он его не покидал. Артамонову было не по себе. Он вынашивал идеи, добывал деньги, а платежки подписывал Варшавский. Орехов старался чаще курить. Что происходит, понимал даже Нидворай. Но никто не подавал виду. Не думалось раньше, что и в «Ренталле» придется заводить министерство внутренних дел. Из дасовской закалки вытекало, что компании ничего не грозит и что для решения проблем достаточно ведомства внешних сношений, а внутри все так и останется дружественно и взаимообразно. Но в кожу треуголки уже втыкались колья какой-то новой человеческой геометрии.

– На «Смену» нужно подать в суд, – предложил Варшавский. – И привлечь Фаддея с Кинологом к субсидиарной ответственности.

– Цивилист из меня, как из Нидворая шпагоглотатель, – дал понять Орехов, – но подавать в суд, по-моему, не имеет никакого смысла. И тем более не имеет смысла – выиграть его. Ну, докажет Нидворай документально, что «Смена» – это контора, какую мало где встретишь, и что заправляет там паноптикум старьевщиков с чердачной страстью к нафталину. Ну и что? К такому выводу можно прийти и без апелляционных инстанций.

– В этой стране, похоже, и впрямь, – произнес, затихая, Артамонов, чтобы сказать вслух, надо заводить свой личный орган речи.

Газету надлежало регистрировать в Инспекции по защите печати, которая была создана на базе отдела обкома после кончины КПСС и отмены шестой статьи Конституции. Инструктор обкома по нежнейшим вопросам печати Давид Позорькин сориентировался и стал начальником инспекции по защите. Он сменил на кабинете табличку и, чтобы пристальнее всматриваться в портреты трудников на Доске почета напротив партийных чертогов, добавил к распорядку еще один неприемный день. Переждав его, ходоки отправились на дело. Вахтер на проходной был безучастен к персоналиям c улицы, а вот секретарша встала грудью.

– К нему нельзя! У него мероприятие! И вообще, как вы сюда попали?! На прием все записываются заранее!

– Мы – не все, – сообщил Орехов.

– Что значит – не все?

– Всех бы не вместила приемная. Нас много на каждом километре здесь и по всему миру! – пригрозил Артамонов.

У секретарши повело глаза, взгляд стал блуждающим. Через приоткрытую дверь слышалось, как спешно, словно с часу на час ожидая прихода немцев, инспектор награждал активистов СМИ, путая должности, поручения. В спертом воздухе кабинета звучали знакомые фамилии: Дзскуя, Потак, Жеребятьева, Огурцова, Упертова.

В завершение списка инспектор икнул и поблагодарил Шерипо за то, что оно хорошо работало. Раздались легкие, раздражительные аплодисменты.

– С этим средним родом мы еще натерпимся, – громко сказал Макарон, откровенно изучая фигуру секретарши, а затем, склонившись над ухом Орехова, прошептал: – В Индии приветствуют, похлопывая ладонью о стол, у нас ладонью о ладонь. А надо бы – ладонью по щекам. Представляешь, что сейчас творилось бы за дверью?

– Как считаешь, полное имя инструктора – Додекаэдр? – спросил в ответ Орехов.

– Если маленькое Додик, то да.

Когда волна лауреатов, стараясь проскочить побыстрее мимо ренталловцев, стала вытекать из кабинета, магнаты по встречной полосе устремились к Додекаэдру. Секретарша заумоляла вслед быть краткими и говорить только по существу. Иначе Додекаэдр даже слушать не станет.

– C cобакой-то куда, товарищ?! – попыталась она схватить за рукав аксакала.

– Макарон, – подсказал секретарше Орехов.

– Каких еще макарон?!

– Товарищ Макарон. Фамилия такая.

Заминки хватило, чтобы овладеть кабинетом.

Додекаэдр был неимоверно взвинчен завершившимся мероприятием. Он парил в сферах, которые было невозможно курировать без крыльев. Нависая над двухтумбовым столом с подпиленными ножками, он резво поправлял папочки, карандашики, расчесочку и маленькое зеркальце, в котором имели возможность отразиться целиком лишь небольшие участки лица. Додекаэдр давно не видел себя со стороны целиком, потому не ужасался. Под стеклом лежала пожелтевшая таблица экологической лотереи. Она выдавала инструктора. Выходило, что наряду с гражданами он дал слабинку и проявил живой интерес к судьбе якутских стерхов.

Додекаэдр уселся во вращающееся кресло от вагонного завода.

– Газету, говорите? – сделал он оборот вокруг оси.

– Да, газету.

– Я слышал, у вас со «Сменой» неприятности.

– Да нет, все нормально, – сказал Артамонов. – Просто ребята не захотели развиваться, и мы решили открыть свою газету.

– Какую же? – спросил он, отмолчав минут пять.

– «Лишенец»! – выпалил Макарон неожиданно для его всегдашней заторможенности. Орехов с Артамоновым переглянулись.

– Название как-то увязано с концепцией? – строго спросил Додекаэдр.

– Конечно, – поскакал под гору аксакал. – Все мы в какой-то мере лишенцы. Кого церквей лишили, кого денег, кого партии, кого права на выбор, кого газеты… Мы пробовали другие названия, но ни «Камера-обскура», ни «Любовь к трем апельсинам» не отображают всей полноты идеи. И даже «Целенаправленное движение свиней» слабовато.

– Нельзя ли познакомиться? – попросил Додекаэдр почти надсадно.

– С чем, с движением?

– С идеей.

– Прямо здесь? Это невозможно!

– Почему? – расплылся инспектор.

– Она очень обширна, занимает несколько томов.

– А вы вкратце, через перечень рубрик и тематических полос. Я пойму.

– Хорошо, пожалуйста, – не смутился Макарон. – «Лишения ХХVI съезда – в жизнь!» – материалы идеологической направленности, «Культ лишности» о проблемах потерянного поколения, «Ничего лишнего» – страничка потребителя, детские выпуски «Лишенчики», «Третий лишний» – о любви и пьянстве…

– Достаточно, – тормознул его Додекаэдр. – И все же, какова будет направленность – социальная или политическая?

– Направленность? Межнациональная! – выкрикнул Макарон. Комплиментарии всех стран, соединяйтесь! Газета будет выходить на иноземных языках. В основном – на китайском! И лишь часть тиража на немецком, французском и финском для городов-побратимов, плюс выжимки на русском языке для собственных нужд!

– Позвольте спросить, а как будет распространяться газета?

– Веерная рассылка. Директ-мэйл и обольстительная льготная подписка. Везде понемногу, но преимущественно – в китайском городе Инкоу. Бывший Порт-Артур, слышали? Не сам-Артур, а Порт-Артур, ну, помните все эти дела крейсер «Варяг», «Цусима», борьба с воробьями? – нес аксакал.

– А вы договорились с китайской стороной?

– Конечно, уже заговорились договариваться, у меня даже заплетык языкается, – залудил Макарон. Любил он иной раз запустить в собеседника зычным спунеризмом типа «он тебе все педераст» или «не дороги, а сплошные выибоны».

– Так я не понял, – уточнил Додекаэдр, – договорились или нет?

– Китайцы рады, как дети! – не задумываясь ни на секунду, отвечал Макарон.

– И корпункт планируется? – продолжал слушания Додекаэдр.

– Конечно. Все, как у взрослых. Нам сказали: выбирайте любую пагоду…

– Пагоду?

– У нее такая крыша – с загибом, чтоб не поехала.

Артамонов с Ореховым еле сдерживались.

– Как же они с вами будут расплачиваться? Ведь там юани…

– Газета будет бесплатной.

– Бесплатной?! Вот как… И в каком количестве вы намерены выпускать эту добродетель?

– Тираж будет плавающим.

– Но почему именно в Китае? – не мог понять Додекаэдр.

– Там больше лишенцев. Мы надеемся, наше немедикаментозное вмешательство найдет отклик в душе большого народа.

– Вы полагаете, ее будут читать?

– Будут. Рекламную кампанию мы уже запустили. Продвижение проекта на рынке началось с наиболее доступных форм – решен вопрос с командованием Военно-Морского Флота о размещении логотипа на подводных лодках. Представляете, всплывают в разных концах света одновременно десять атомных ракетоносцев, а на них – во всю палубу – ЛИШЕНЕЦ!

– По-вашему, это сработает?

– А вы посмотрите, с кем приходится соприкасаться по жизни. Одни лишенцы.

– Я надеюсь, вы утверждаете это безотносительно к сидящим здесь? отвернулся Додекаэдр от Доски почета.

– Наше с вами дело – «дело врачей», – Макарон перешел на шепот с хрипотцой. – Другими словами – выпускать газету. А читать ее – удел пациентов.

Додекаэдр приумолк. Легкое отравление интеллектом затуманило его взор. Таких, как эта самодеятельная газетная козлобратия, старина Додекаэдр не принимал давненько. Пока он рулил прессой, на вверенной ему территории не вышло в свет ни одного нового издания. Над ним и сейчас продолжала висеть партийная карма. «Регистрировать – не регистрировать? – метался столоначальник внутри себя. – С одной стороны – вроде все складно, а с другой – какая-то чушь собачья. Тут недолго и опрохвоститься. Скажут, что зарегистрировал черт знает что! И главное – отказать в регистрации нельзя, нет формальных поводов, закон вышел».

В этот момент Додекаэдр походил на мужика, который лицом уже окреп, а фигурой оставался все так же юн и хлюпок. Кудряшки челки коллежского регистратора весело наползали на темя. Порой он накручивал их на указательный палец, как на папильотку, потом отпускал и высчитывал, сколько она, эта спиралька, продержится не разгибаясь. В его задачу не входило говорить магнатам твердое «нет». Как китаец, он был обучен, по выражению Варшавского, тянуть соплю.

– А как часто будет выходить газета? – мило вопрошал он дальше.

– Газета апериодическая. Будет выходить внезапно, по обстановке. Два-три раза в неделю.

– Не маловато?

– Пока хватит.

– А формата она будет какого?

– Таблоид.

– А объема? – не чурался абсолютно развернутого обсуждения Додекаэдр.

– В зависимости от набора рекламы, – как школьники, отвечали ходоки.

– Переменный объем, веерная рассылка, плавающий тираж… Странная у вас газетка… И при этом – апериодическая. Здесь что-то не то, не правда ли?

– Ничего нового в ней нет. Признаться честно, концепция слизана с малоизвестного западного издания.

– А претензий они не выкатят?

– Вряд ли.

– Вот что я вам скажу: зайдите-ка через недельку-другую. Нам надо посоветоваться. А вы тем временем готовьте документы, – смилостивился Додекаэдр.

– И после этого можно будет выпускать газету?! – наивно воскликнул Орехов.

– Конечно! – сказал Додекаэдр. – А зачем вялить кота за хвост? – И, словно спохватившись, спросил после длительного затишья: – А вы, собственно, кто? Из какой организации?

– Мы? – переспросил Макарон.

– Да, вы.

– Союз участников конфликта на КВЖД. У нас льготы.

– Порядки для всех одинаковые, – сделался гордым Додекаэдр, соблюсти очередность прохождения. Подпишете договор с типографией – и сразу ко мне! – завершил он слушания.

Директор типографии Альберт Смирный посвятил магнатов в противоположную часть беспредела – уверил, что договор заключается при наличии Свидетельства о регистрации средства массовой информации, которое выдает лично Додекаэдр.

– Ну и ситуация! Прямо какой-то квадратный трехчлен! охарактеризовал ходьбу по кругу Орехов. – Чувствую, натерпимся мы с этим коллежским регистратором.

– Да, большой удачи тут не предвидится, – не стал возражать Артамонов.

– Еще та бестия – этот ваш Додекаэдр! – сказал Макарон. – Молчит, молчит, а потом как икнет!

На прошибание Додекаэдра ушли самые драгоценные нервные клетки.

– А теперь следует поразмыслить и выбрать редактора, – сказал Артамонов.

– Макарон придумал название, пусть он и руководит, – выкрутился Орехов. – Иди сюда, трансгенный ты наш!

– Я не согласен! – возразил Макарон. – Это федеральное принуждение!

– Считай, что это твой подданнический или классовый долг. Как угодно.

– Я еще супружеского не исполнил, а вы меня уже другими грузите!

– А будешь хорошо работать, – перевел его на хозрасчет Артамонов, прокурор выдаст тебе настольную медаль, плавно переходящую в наручники!

Под заведомо убыточное производство «Лишенца» было решено сколотить общество. Чтобы отвечать за последствия в пределах взноса в уставный капитал. Проект газеты был сочинен в сжатые сроки, оставалось найти пару-тройку буратин средней финансовой запущенности.

На участие в перспективном предприятии дали предварительное согласие страховая компания «Ойстрах» и табачный картель «Самосад».

– Самое трудное, – внушал Артамонов друзьям за день до собрания акционеров, – соблюсти приличия. Каждого, кто придет, надо заставить думать, что именно он тут – «левый», а остальные – сто лет знакомые партнеры, заработавшие в одной упряжке горы твердых и мягких валют, готовил Артамонов атмосферу завтрашней встречи. – Кофе, пепельницы и серьезные лица. Никакого пива и частиковых рыб. Кефир и еще раз кефир. И главное – белыми нитками по лицам должна быть шита доминанта – газета. Ее следует выпячивать. А деньги под нее – это уж по необходимости, поскольку при учреждении общества так или иначе приходится создавать уставный фонд. Не в деньгах дело, как говорится. Дело в деле, которое все сообща берутся прокрутить. Это должно сквозить в глазах. В наших глазах. В их глазах будет сквозить обратное. Они будут выспрашивать у нас всякую гадость типа: не прогорим ли мы, не сожрут ли нас конкуренты или еще хуже – не промотаем ли мы деньги помимо назначения?

Слякотным осенним полднем «Ренталл» пригласил потенциальных участников в «Старый чикен». Компания «Ойстрах» прислала походкой от бедра даму с внешностью подиумной дивы. Любой бюст при такой худобе казался бы надуманным. Дива руководила агентурными сетями. Поговаривали, что она позировала самому Давликану. Он же ставил ей и походку.

Табачный картель «Самосад» направил в газетное пекло Маргариту Павловну – пергидрольную женщину, размеры и опыт которой позволяли при нужде контролировать не только курительный рынок области, но и весь общак Валдайской возвышенности.

Не смея сесть в присутствии Маргариты Павловны и поглядывая на топ-модель, Орехов понес ахинею:

– Жил-был мальчик, и случился с ним один интересный страховой случай, – начал он подобострастно месить вводный абзац. Получив под столом пинок Артамонова, Орехов благополучно вышел из пике и заговорил о высочайшей доходности газетного дела в случаях, когда от влажности и температуры не теряется качество печати. Макарон, как подсобник, не успевал подливать ему ряженку. Не обращая внимания на холод в глазах Маргариты Павловны и деланную улыбку модели, докладчик в полном объеме ознакомил присутствующих с сочиненным накануне бизнес-планом. Как стогометатель, Орехов накидал в скирду экономического обоснования столько разнотравья, что постичь всю эту галиматью без комментариев к Гражданскому кодексу было невозможно. Одна только пояснительная записка состояла из тридцати страниц, в ней учитывался даже самый неожиданный исход предстоящих выборов губернатора. Бизнес-план удался более чем на славу, получился своего рода «Гамлет» с плавающим сроком окупаемости, как бы его газетный вариант. Не бизнес-план, а песня. Песня о Калашниковском электроламповом заводе, купленном на днях компанией «Оsram». На примере этой сделки Орехов говорил о пользе инвестиций, дающих накал бизнесу.