Текст книги "Избранные ходы"

Автор книги: Яков Арсенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Уважаемый Леонид Макарович! Когда-то путем переписки мы вычислили, что нет никакого Леха Валенсы. Сейчас мы подозреваем, что нет и никогда не было никакой Диканьки. Это простое с виду умозаключение влечет за собой страшную догадку – что нет и никогда не было Гоголя! А в прикладном смысле наше открытие еще более поучительно – сдается нам, не было никакой сортировки алмазов и тем более – прибора. Просто Варшавский положил на нас свой. Оффшорная зона, куда ушли деньги, была, но алмазами там и не пахло!

Закончив письмо, Орехов принялся насвистывать мелодию из «Зонтиков».

– Что рассвистелся, как свищ бубонный? – сказал Артамонов. – Денег не будет. А впереди таможня!

– Ничего, расплатимся рублями.

Вскоре херр Маругг приехал осмотреть помещение под монтаж.

– Очень грязный и неподготовленный цех, – сделал он заключение.

– Где ж ему быть чистым, если тут хранили торф? – Артамонов терпеливо переносил привередливость Маругга.

– Здесь вряд ли можно установить машину. Полы вскрыты, крыша дырявая, да и ток у вас какой-то непеременный!

– Обижаете, херр Маругг. В войну оборудование запускали под открытым небом.

– Так это в войну, а сейчас вы не успеете отремонтировать цех. Мы так не привыкли. Надо все делать по плану, заранее. Первая пятилетка, вторая, третья…

– Что вы заладили: не успеете да не успеете?! – тормознул его Макарон. – Успеем. Вы там у себя в Европе сколько лет свой Кельнский собор возводили? Четыреста? И то не достроили. А Лужков храм Христа Спасителя за два года на ноги поставил. Понимаете?! Главное – схватить идею за кумпол. Высылайте машину, у нас выборы на носу! Цех мы обработаем пескоструйным агрегатом и смоем грязь пожарными машинами – вот и вся недолга! А крышу возведем по ходу.

Херр Маругг сдался и впервые в своей жизни пошел на поводу у бардака.

Не прошло и месяца, как семнадцать транспортов – по числу мгновений с печатной машиной WIFAG на бортy перекрыли движение по «площади кошмаров» – так население величало площадь Капошвара. Пересечь этот нерегулируемый перекресток было невозможно и в одиночку, а тут – колонна. Транспорты одолели препятствие за неделю, а потом еще неделю кружили в поиске моста без ограничений по весу и путепровода с нестандартной высотой прохода настолько негабаритным был груз.

– Из упаковки мы построим свои дома! – обрадовался Артамонов. Отборный брус!

– Знал бы кто-нибудь, для чего на самом деле покупаются печатные машины! – деланно вздохнул Макарон. – Чтобы использовать тару!

Пока фуры вставали под разгрузку, Макарон рассказал ответственному за цех Ренгачу поучительную историю.

– Было это до перестройки, – начал он издалека, – на дворе стоял полусухой закон.

– Как это – полусухой? – спросил Ренгач.

– А так – выпить никто не против, но выпивки не достать. И прибыли к нам немцы на монтаж камеры сжигания скота. Меня приставили костоправом. В дивизионном ларьке, кроме консервов, ничего. Немцы посмотрели и сказали: «Без питья работать не будем!» И пригнали им вертолет бутылок. Подружился я с Бурхардом: то сала ему подкину, то тушенки. А он все записывал. «Мы с тобой обедали, – говорит, – я тебе должен». – «Да брось! – я ему, – не дури, у нас с этим просто!» – «Нет, – уперся немец, – я должен угостить тебя на такую же сумму!» Затравил менталитетом. Ну, и не хватило мне как-то со старшиной, хотя спирта со склада взяли норму. Беру я чемодан, клею на него красный крест – и к Бурхарду. Возле вагончика целая свора кагэбэшников – переводчица, охрана, валютный контроль – тогда за это сажали без суда. И меня, хоп – не пускают. Я и так, и сяк – два часа объяснял, что, если не окажу помощь, график рухнет! Не пустили. И отправился я восвояси. Оборачиваюсь – догоняет меня Бурхард, распахивает полы, а там – коньяк. Именно три бутылки – настолько проникся человек. Я – к нему на шею с чемоданом. «Ну, брат, – говорю, – спас ты нас! Был должен, а теперь рассчитался». – «Нет, – говорит, – я брал десять банок и три презерватива». – «Ну, и как нам разойтись?» – спрашиваю. «Буду с тобой выпивать», – отвечает. «Ну и сука ты дотошная! – сказал я ему. – Чтоб твою машину вычислительную в башке заклинило! Нет у вас, гады, ни души, ни хрена внутри! Одна алгебра!» – «Я взял с собой мензурку, – добил он меня. – Все измерим». Понял, какие гниды?! Так что с Маруггом будь осторожнее – он тебя вмиг закалькулирует!

– Это очень правильный рассказ, – сказал Ренгач. – Русский человек в жилетке проездом на Селигер должен проверить, как ведет монтаж трудящий швейцар. Ведь было же так когда-то. И есть у меня ощущение, что будет снова.

– Такая у тебя, значит, национальная идея?

– Надо же страну поднимать.

Глава 11. ВЫБОРЫ ГУБЕРНАТОРА

Комбатанты «Лишенца» в ознаменование запуска машины «WIFAG» организовали вылазку на озера. Пользуя заброшенную турбазу, они возлежали на дресве, парились в бане по-черному и тешили себя шахматами в человеческий рост.

– Для Варшавского эти фигуры были бы неудобными, согласись, вспомнил Артамонов о делах минувших, снимая пешку на проходе.

– Почему? – спросил Орехов, с трудом передвигая гипсового ферзя.

– Руки бы оторвались по сто раз перехаживать, – сказал Артамонов.

– Что верно, то верно, – рассудил Орехов и засмеялся, вообразив, как сам-Артур гоняет из конца в конец увесистую ладью.

Из-под тесового, изъеденного шашелем навеса открывался удивительный вид на противоположный берег – Нилова пустынь в лучах заходящего солнца. Невдалеке от преисподней бани высилась огромная металлическая пирамида. Поговаривали, что она закрывает пуп земли, или, говоря научно – ее геомагнитный центр. Через пирамиду пролегали все окрестные туристические маршруты. Квелые туристы прислонялись животами к ее теплым граням и получали энергию напрямую из космоса. Никому не приходило в голову узнать, кто и зачем построил пирамиду. Коренное население кивало то на военных, то на синоптиков, а то и на Академию наук. Очевидно было одно – пирамида вписывалась в ландшафт как природный объект.

– Эти озера – самые чистые на земле, – сказал Артамонов.

– Даже электричество ощущается, – согласился с ним Макарон.

– Но почему эти умники хотят пустить магистраль именно здесь? воспалился Орехов. – Как будто для прогресса нет другого места!

– Дураки! – признал аксакал.

И посыпались в озеро, сотрясая криками бескрайний аэрарий. Брызгались, развлекая Дебору, катающую туда-сюда детскую коляску, и кувыркались перед самым носом Ульки, понуждавшей Бека вынимать из воды брошенную палку. Если снаряд улетал далеко, то доставать его приходилось Макарону, потому что Бек в гробу видал заплывать за буй. Глупым упражнениям Бек предпочитал заначенный под кустами батон.

Выполнив в очередной раз команду апорт, Макарон отряхнулся от воды и ткнул пальцем в небо, указуя на объект голубого света. Подавая знаки сидевшим там существам, он удивлялся, почему никто не видит столь отчетливо различимую точку.

– Да вот же, прямо над нами! Эх, вы, куриная слепота! – Макарон переживал, что больше никто не может разделить с ним радость созерцания. Я их шкурой чувствую! – метался он по берегу. – Все эти объекты появляются сразу, как только их хоть как-то поминают в разговоре. Вот видите, не успели мы обсудить пирамиду, как они тут же нарисовались. Они нас слышат. Меня, по крайней мере, точно. Эти товарищи, – Макарон ткнул изгрызанной палкой в синеву, – однажды чуть не похитили меня. Тоже случай наполз – сдавали мы зачеты по воздухоплаванию на шаре. Ну вот, надули материю, сели в этот гондон…

– В гондолу, – поправила Дебора, словно работница обллита.

– Так вот, – продолжал аксакал, согласившись с правкой, – втащили поклажу, недельный запас спирта взяли – вдруг не вернемся. И стали взлетать. Неожиданно – хоп – рывок, и все посыпалось. Ну, думаем, влипли, не успели ощутить полета – и сразу в могилу. А это сержант забыл веревку отвязать. И болтаемся мы на одной отметке, а нагреватель ревет, шар рвется вверх – того и гляди этот гондон разлетится на куски.

– Эта гондола, – поправила Дебора.

– Ну да, разлетится на куски. Не перебивай, а то канву упущу, отстранил он Дебору и продолжил: – Руби веревку, а то этот оторвется! кричу я сержанту, а он не слышит ни хрена! Но, слава Богу, в конце концов допетрил, отвязал. Нас как кинет в небо! Прямо за облака! Словно из катапульты. И понесло! Вдруг конфорка – хлоп – и погасла! Я кричу напарнику: «Скидывай лишнее!» А он орет: у нас, мол, кроме тебя, ничего лишнего, – и к краю меня подталкивает! Тут нас потащило вниз, по отвесной глиссаде прямо на нефтяные вышки! Никогда таких страшных вышек не видывал… Не успел я глаза закрыть – и со всего размаха мы как трахнемся этим… посмотрел Макарон на Дебору.

– Этой гондолой, – упредила Дебора.

– Ну да, этим… как трахнемся прямо об отроги! А концовку не помню отшибло. Наутро подобрали нас, вытащили из-под этого…

– Из-под этой… – опять успела Дебора.

– Ну да, из-под этого… Мы ни живы, ни мертвы. Но напарник не сдался, заплел прутьями этот свой… и через месяц снова позвал меня в полет. И знаете, что я ему сказал?

– Знаем! – запричитали Улька с Деборой, затыкая уши.

– Ну, а в какой же момент тебя чуть не похитили?

– Откуда я знаю? Я без сознания был! Моим коллегам пришлось конвульсиум собирать, настолько мы были сложны в болезнях после этой падучей истории.

По уверению Макарона, одинокий летающий объект всю ночь провисел над пирамидой, почти касаясь вершины. Длинным луженым шлангом он припадал к ней как к роднику. Возможно, соображал Макарон, пирамида установлена инопланетянами и играет роль зарядного устройства.

В предрассветной мгле Орехов отправился на рыбалку. Что поделаешь, любил он, насаживая по дороге червя, на ощупь подойти к берегу и с дрожью в руках приступить к зорьке. Добрался Орехов до акватории, а воды нет – один глей. Откуда он мог знать, что Фоминатово ведомство затеяло спуск озера под установку опор магистрали именно в эту ночь. Долго шлепал Орехов в потемках, останавливался, щупал грязь – воды и близко не было. И в горячке, сев передохнуть, напоролся копчиком на кованый сундук. Взломал его – а там дюжина бутылок. Неожиданная удача развеселила его. Он откупорил одну, попробовал, открыл еще. Вино оказалось на редкость съедобным.

Отсутствие Орехова было обнаружено, когда уже совсем рассвело. Улька засекла его согбенную фигуру посреди пустынной абиссали с помощью дальнобойного объектива. Сквозь оптику хорошо просматривалось, как Орехов, словно грабарь, с увлечением копался в земле. За ним была отправлена экспедиция во главе с Беком. Когда спасатели приблизились, непочатых бутылок в сундуке почти не осталось.

– Что это ты тут нашел? – насторожился Артамонов.

– Вот, чернила кто-то посеял, – еле вымолвил Орехов.

– Погоди, – тормознул его Артамонов. – Здесь что-то старинное. А ну, дай посмотреть!

– Нечего там смотреть! Вино как вино!

– Ты что, пятачок, оно не иначе как прошлого века!

– Сейчас протрем, – сказал Макарон и начал драить этикетку. Действительно, не молодое… Мошнаковский и К 0, – вчитался аксакал в мутную надпись.

– Да ты что? Не может быть! – запрыгал Артамонов, вырывая бутылку. Мы впилим этот сундук Мошнаку за долги! Надо срочно ехать за ним, – принял он решение и велел Орехову тормознуть поглощение.

– Да ладно тебе! – с трудом промямлил почти готовый Орехов.

– Вот тебе и ладно, – сообразил Артамонов. – За этот ящик с Мошнака лимон можно истребовать! Присмотри тут, а я мигом, – велел он Макарону и побежал к машине. Мошнака доставили к обеду. Он прибыл во всеоружии: пригнал с собой мотоплуг перепахивать дно и прицеп фашин для подстилки. Оставив хозяйство на краю аллювиальных отложений и напялив на седалище «багамы», Капитон Иванович поспешил на место происшествия.

Добежав до Орехова, он не смог сдержать себя и, вырывая добро из рук первооткрывателя, заголосил.

– Это же самая настоящая фелония! – хулил он Орехова. – Отдайте мои бутылки!

– А я как сидел, так и пью, – промямлил в ответ Орехов.

– Вы совершили тягчайшее преступление! – продолжал Капитон Иванович увещевать растлителя.

– У меня есть мысль, и я ее думаю! – нес, что приходило в голову, Орехов.

Бек долизывал горлышки, а Капитон Иванович Христом Богом умолял оставить недопитое и за каждую нетронутую бутылку обещал по ящику «Тверской горькой».

– Нам такие гандикапы ни к чему! – отказался Орехов. Весь облитый чудесным вином, он пытался размазать по себе капли и делился соображениями на этот счет: – Здесь есть два плюса, Капитон Иванович, первый – то, что вино – не губная помада, а второй – что не надо чистить майку от пивных пятен. – Видок у Орехова был не утренний, но все же он принял к сведению обещанные Мошнаком объемы, правда, с условием, что не прекратит лакомиться, пока встречный товар не прибудет на место уговора. Когда Капитон Иванович притащил из соседнего села обещанный прицеп «Горькой», в сундуке оставалась недопитой всего одна бутылка вина.

– Эх! – посовестил он Орехова. – Вы меня разорили! Это ж надо, все выпить за один присест!

– Хватит с вас и одной бутылки! – выплескивал наружу настроение Орехов.

– Можно было бы озолотиться, – причитал Мошнак. – На Сотби за сундук могли состояние отвалить.

– Вот как?! – изумился Орехов и, тщетно пытаясь насадить на крючок маленького красного мотыля, спросил на полном серьезе: – А где вода?

– Утрачена, – сообщил Капитон Иванович, взял сундук, поставил в него пустые бутылки и направился в сторону берега. Добравшись, он завел мотоплуг и, набросав под колеса фашин, принялся перепахивать злачное место. Пахал он до вечера, но так ничего и не обнаружил. Войдя в положение грязного по уши Мошнака, «лишенцы» пригласили его в баню.

– Идемте в преисподнюю, – позвал его Макарон. – Пока попаритесь, может, они и проявятся.

– Кто они? – спросил Мошнак.

– Сундуки.

– Да нет, остальные, видно, замыло, – с грустью произнес банкир. Что-то, я смотрю, вас как будто меньше стало.

– Угадали, Артура нет, – сообщил Артамонов.

– И где же он? – поинтересовался Мошнак, как будто имел с ним свои особые отношения.

– Макарон отнес его на себестоимость, – сказал Артамонов.

– Не иначе как уехал? – почти догадался Капитон Иванович.

– Жизнь смыла на вторичные рынки, – поделился тайной Макарон.

– К педикам, что ли?

– Что-то в этом роде.

– Ну, и где он сейчас?

– В каком-нибудь отстойнике выправляют статус беженцев. Сидят и пишут в анкете, что им не дали развиться в агентов по распространению «Herbolife».

– Через Интернет не пробовали искать? – проявил смекалку Мошнак.

– Мы не собираемся за ними бегать, – сказал Артамонов. – Пусть отдыхают.

– Вы не собираетесь, очень интересно! – удивленно произнес банкир. На кредитном договоре его подпись.

– Что верно, то верно, – согласился Макарон.

– Хороша банька, – похлопывал себя под мышками Орехов, вымазанный сажей и весь в чешуе, – и веники свежие, и пар натуральный, но жарко, очень жарко! – Он поскреб себя мыльницей по животу и продолжил: – Все честь по чести – и пиво подносят вовремя, и простыни, и таранку, но жарко, очень жарко!

– Все серьезные вопросы испокон веку решались через парилку, заметил Макарон.

– Если не через циклонную топку, – обусловил реплику квелый Орехов. – Как в случае с Лазо.

– А почему именно в бане, как вы думаете, Капитон Иваныч? – спросил Артамонов у Мошнака.

– Голый человек не так агрессивен, как разодетый, – легко поддержал беседу банкир. – Это доказано науками. Если бы «стрелки» проходили в банях, не требовалось бы столько туловищ.

– И выборы тогда тоже надо проводить в помывочной, – завершил разминку Макарон. – Для спокойствия.

– Продайте идею Платьеву.

– Хорошо бы все разговоры кодифицировать, – предложил перестраховаться Макарон. – Пространство наверняка прослушивается.

– Наши тексты никто не поймет, – успокоил его Орехов. – Разве что инопланетяне.

– Перво-наперво следует спросить у Платьева, где он был во время путча, – напомнил о повестке дня Артамонов. – Почему оставил народ один на один с безвестием?

– Сообщу вам по секрету, не для печати, что подчиненные зовут Платьева «куль с говном», – сообщил Мошнак. – За то, что не вышиб из центра ни одного трансферта.

– Если при разговоре с электоратом мы будем употреблять словечки типа «трансферт», то прочмокаем все выборы, – посоветовал Орехов. – Население вообще не явится к урнам. В такие сталийные дни следует быть несколько приземленнее.

– Надо запустить «утку» про куль малым тиражом, чтобы номер было не достать, – на ходу придумал Макарон. – Эффект будет мощнее. Все бросятся ждать следующего – тут мы их и приловим.

– Надо выплеснуть в массы вместе с ребенком, как Платьев «возрождает» земство, – продолжил наезд Артамонов. – Додекаэдр по его указке такие фуршеты закатывает, что любой земец из прошлого, попади он туда, принял бы схиму. В преддверии выборов сборища становятся масштабнее и пышнее. Интересно, на какие деньги? Вот о чем надо писать.

– И не забыть, как на миграционные средства Платьев купил виллу в Испании для поселения беженцев, – добавил Мошнак.

– Все это жмурки, – сказал Макарон. – Здесь требуется серьезный подход.

– Какой? – выпрямился во весь рост Орехов и едва не поднял матицу.

– Я считаю, к выборам надо привлечь артистов, – дописал аксакал еще один пункт в программу. – Устроить голографическое шоу: поет Лариса Долина, мужая от куплета к куплету и оборачивается Кобзоном. Тот на одной ноте свертывается в Алену Апину, дает петуха и, минуя стадию капиталистического развития, превращается в Хампердинка. На этом можно сыграть…

– Хорошая мысль. Но это лобовой прием. Надо зайти к вопросу со стороны, ненавязчиво, – сказал Орехов.

– Ведай.

– Нам не мешало бы выбрать кандидата поприличнее и поставить на него. Выступать против всех бессмысленно.

– Ты видел список потенциальных участников забега? Такой колхоз, хоть вешайся, – сказал Артамонов.

– Тогда поискать на стороне.

– На стороне опасно. Ты в него вложишься, в этого кандидата, а он придет к власти и кинет.

– Тогда выбрать кого-то из близкого нам окружения, чтоб понимать, о чем речь. Вот вы, Капитон Иванович, не согласились бы пойти от нашего имени?

Мошнака передернуло. Не вслушиваясь в пивной треп, он думал о своем: как ему не повезло с находкой Орехова и как завтра он поглубже перепашет дно.

– С моей фамилией у населения связаны устойчивые ассоциации, – легко отмазался Мошнак. – Коммерция, кредиты, проценты, ценные бумаги, валютные счета за рубежом – этот набор так тянет вниз, что никакое политическое течение не вынесет.

– А что, вы много воровали в перестройку? – cпросил Макарон.

– Да нет. Как все.

– Как раз такого и выберут. Пообещаете электорату денег – и выберут. Вы нам были бы очень удобны.

– Спасибо за предложение, но думаю, что меня не поймут. Вы, я вижу, не ощущаете обстановки.

– Вам видней, – сказал Артамонов. – А то на ваши выборы можно было бы кредит списать.

– Это понятно.

– Тогда надо протаскивать кандидата из своей среды. Я не понимаю, чем не губернатор Макарон, – предложил Орехов. – Просто вылитый. Комплекция у него самая что ни на есть сенаторская! А мозги – перекомпостируем.

– Хорошая идея. Хотя задатки крупного политического деятеля в нем скрыты на редкость глубоко, – сказал Мошнак.

– Но обстановку интуичит, согласитесь. Плюс – живой вес.

– Не спорю, в нем есть здоровое начало. Но медвежьего покроя мужик в плащ-палатке, не застегивающейся на животе… Визуально это очень трудно обыграть перед населением, – высказал сомнение Мошнак.

– Зато – военный врач в прошлом, – вступился за Макарона Орехов. Может заколоть и тут же откачать. Исповедует системный подход.

– Свободный журналист, – затоковал Артамонов. – Обличитель. А прессе пока еще верят. Когда она совсем пожелтеет, выдвигаться будет поздно.

– Редактор самой тиражной газеты, – перехватил инициативу Орехов. Любой избиратель, даже если и захочет пройти мимо, все равно воткнется в Макарона. Тут деваться некуда. Все обложено личностью.

– Одна беда – не прописан, – вздохнул Макарон.

– Цена вопроса – ящик водки, – успокоил его Артамонов.

– Думаю, что «Самосад» и «Ойстрах» в финансах не откажут, – уверил собрание Орехов.

– Им за вас такой абадон учинили! – донес Мошнак. – Платьев чуть не разорвал их за «Лишенца».

– Но из учредителей же они все равно не вышли! Значит, и в поддержке не откажут, – обнадежил Орехов.

– Куда им деваться! – сказал Макарон. – С вами только свяжись.

– К тому же, у Давликана с дивой начинается роман.

– Не начинается, а заканчивается. Он ее рисовал, когда нас и в помине не было.

– И общество трезвенников присоединится, – вспомнил Артамонов. – Оно давно по нам плачет. Вернемся, я позвоню Завязьеву.

– Изнанкина с Флегмой подтянут многотиражки, – не усомнился в «сестрах» Орехов. – А рабочих на этом градообразующем монстре – тысяч двадцать, не меньше.

Совершенно неожиданно по персоне Макарона выявился большой разброс мнений. Особенно, когда после бани к беседе присоединились дамы.

– Его неделю на воде с хлебом держать надо! – сказала Дебора. – А ногти, посмотрите какие! По сантиметру толщиной.

– Ну, отморозил человек, что поделаешь. Не ампутировать же, – прикрыл Макарона от гигиенических нападок Артамонов. – Так он ближе к электорату.

– А прическа! Здесь уже никакие имиджмейкеры не спасут. И эта трехдневная щетина, – вздохнула Улька. – И семейное положение сомнительное.

– Верно. Холостого не изберут, – сказала Дебора. – Здесь попахивает меньшевизмом.

– Это нетрудно поправить, – поклялся исполнить наказ Макарон. Теперь Лопате не открутиться. Спутница сенатора – звучит солидно.

– И, наконец, бутерброды с салом, – дожала Дебора. – С ними навсегда придется завязать.

– Почему навсегда?! – возмутился Макарон. – Достаточно до первого тура!

– А плащ-палатку куда? – не унималась Улька. – От нее необходимо избавиться.

– Наоборот, ее надо выпячивать, – воспрепятствовал Орехов. – Она может стать символом жесткой руки.

– Макарон и жесткость несовместимы, – заявила Дебора.

– Верно, – примкнул к ней Артамонов. – Он сдастся под напором первых же просителей, подпишет все письма, и от бюджета не останется камня на камне. И главное – подпишет не нам, а каким-нибудь проходимцам.

– Иметь нетрадиционное для политика такого ранга обаяние – слишком дорогая ноша, – сказала Дебора.

– Как ты считаешь, аксакал, – окончательно насели на Макарона, сможешь ты навести в регионе порядок? В качестве стеба.

– Если родина прикажет…

– А знаешь ли ты, уважаемый кандидат, что, выдвинув свою кандидатуру, ты теперь уже не тайно, а открыто выступишь против вооруженного силовыми структурами и прикрытого идеологическим фронтом вросшего в кабинеты аппарата? – пытал Макарона Артамонов, как замполит. – Мы еще только размышляем о регистрации, а над твоим поражением уже трудятся целые цеха и мастерские по защите формации. Правильно я говорю, Капитон Иванович? обратился он за поддержкой к Мошнаку.

Банкир сидел в гуще спорщиков, как на заседании КВН, и не знал, что делать – смеяться или запоминать.

– До завершения регистрации – месяц, – сказал он что-нибудь на всякий случай.

– Наш кандидат имеет неоспоримое преимущество перед остальными – он играет в шахматы! – превознес Макарона Артамонов до самых небес. – К тому же он единственный, кто способен различить инопланетян.

Откиснув и подзарядившись у пирамиды, магнаты уселись в «Chrysler» и отбыли на родину. Компания была довольна машиной. Да и само это корпоративное имущество мертвой хваткой притерлось к «лишенцам». Едва заикнулись отдать его за долги, тут же отказали тормоза. Стоило вывесить объявление о продаже, Макарон въехал в жатку и испортил товарный вид. Если за руль садился кто-то не из команды, «Chrysler» глох, ел много бензина, у него начинали стучать пальцы – словом, он пытался всячески сжить со свету непрошеного седока. А как только за руль восседали хозяева, вновь преображался, как коза соседки Макарона – тети Пани: животина, прознав, что ее собираются забить, заплакала человеческими слезами. Тетя Паня тоже заплакала и оставила козу. Теперь она дает столько молока, что не каждой корове под силу.

Машина была семиместной. Наряду с Беком, для которого имелась специальная банкетка между передними сиденьями, в салоне легко размещались Артамонов и Дебора с дочкой, Орехов с Улькой и Макарон. Седьмое место пустовало. Оно в очередной раз навело аксакала на мысль привезти на жительство Лопату.

– Мотану-ка я за ней прямо сейчас, – объявил он. – Мне кажется, теперь я ее уговорю. Хватит ей болтаться без нас.

– Хорошая идея, жилье есть.

Все, что касалось жилья, было приятной правдой. Макарону выстроили дом. Один на плану. По собственному проекту аксакала – с камином и высокими потолками. На окраине Крупский-айленда, почти в лесу. Макарону достался участок в ряду домов работников вагонного завода, которые тупо брали на предприятии ядовито-зеленую охру и покрывали ею дома. Макарон, не ведая об устоях, выкрасил свой терем в ярко-желтый цвет. Соседи прозвали его эксцентриком.

Макарон не мог жить без солнца, поэтому первое, что он купил из мебели, – солярий. Когда этот белоснежный гробик вносили в дом, соседей охватил столбняк. Вечером Макарон влез в аппарат примерить и опробовать. Лег, включил лампу и принялся ловить кайф. Вдруг крышка гроба открылась, и Макарона начали молотить черенками лопат, пытаясь проткнуть. Руководила атакой тетя Паня.

– Ах, ты, сука зубатая! – приговаривала она. – Щас мы тебя по рогам!

Чисто человеческий вопль Макарона отсрочил кончину. Так познакомились с тетей Паней. А потом и подружились.

– Вы тут за собакой присмотрите, а я мигом, – бросил друзьям Макарон, выходя из «Chrysler» у вокзала. – Хочу стать женатым до безобразия.

И отправился за Лопатой.

По уложению Платьева, кандидатов в губернаторы от действующей власти было шестеро. «Чтобы обеспечить альтернативные выборы, – заявил он через СМИ, – и подлинно свободное волеизвержение на основе всеобщего и равного избирательного права». Но на самом деле люди Платьева шли по двум причинам – чтобы растащить голоса и получить иммунитет. Уже на этапе регистрации не обошлось без потерь. Несмотря на расположение комиссии, один кандидат не прошел люстрацию по моральному цензу, а второй – по цензу грамотности. Оставшиеся четверо двигались единым блоком. Платьев – на второй срок, а три его подставки – учитель, ветеринар и известный в регионе товаровед со стажем – для ассортимента и фона. Все четверо походили на биржевых игроков, промотавших активы трастовой компании, и даже не оттеняли друг друга. Не исключалась версия, что они наберут равное количество голосов и примутся управлять областью по системе сутки – трое. Перед ними стояла суперзадача – избраться тайно от электората, которого они боялись как черт ладана.

Город был увешан плакатами. Параллельно им творческие союзы вывесили у Доски почета портрет Пушкина навстречу 200-летию со дня рождения поэта.

– Этот, наверное, по партийным спискам идет, – предположил никуда не спешащий прохожий.

– Да нет, думаю, по одномандатному, – возразил ему первый встречный. – Дядька видный.

Консистория Платьева располагалась в элитной бане. Туда стекалась информация, там проводились трибутные комиции и стряпались рейтинги. Предбанник штаба тоже пестрел изображениями Платьева, но одетого. Умеренная температура в парилке позволяла привлекать к обсуждению предвыборных проблем широкий спектр специалистов. В групповых помывках принимали участие все фидуциары – прокурор, Авторитет, мэр с заместителем, Додекаэдр, Фоминат, Шабада, Мошнак, Шимингуэй, Фаддей и Альберт Смирный.

– Есть смысл расшить программу прямо сейчас, – открыл летучку Платьев. – Сколько у нас лежачего электората?

– Тысяч семьдесят.

– Срок назад, я помню, было двадцать.

– Работаем, – сказал человек от органов.

– А психов сколько?

– Две с половиной буйных и шесть тихих.

– Кто возьмется отвечать за передвижные урны?

– Давайте я, – вызвался Фаддей.

– Так, а в приходах? Товарищ Шабада, сколько под вами ревнительных верующих?

– Тысяч двадцать – двадцать пять, – доложил владыка.

– Маловато. Раньше за семьдесят улетало.

– Отлучили многих за неуплату.

– Ну ладно, Капитон Иванович перечислит по десятке за голос.

Шабада провел по бороде сложенными ладонями.

– Так, теперь СИЗО, – продолжил губернатор.

– Тридцать тысяч, – доложил прокурор.

– Хорошо, – сказал Платьев, – раньше и десяти не набирали.

– Работаем.

– Итак, сто двадцать – сто тридцать тысяч у нас гарантировано. Теперь по рискам – пенсионеры и бюджетники. Что у нас с ними?

– Отставание по зарплате шесть месяцев, – доложил человек от органов.

– Срочно наскрести половину и законсервировать, – записал себе в книжку Платьев. – Выплатить за три дня до срока. А остальное, когда выберут.

– Может, пораньше, а то рейтинги не дотянем, – предупредил Додекаэдр.

– Хорошо, давайте за неделю. Сколько можно набрать по открепительным талонам?

– Пять – шесть тысяч, не больше, – сообщил прокурор. – Иначе при проверке бросится в глаза. Это устоявшаяся величина.

– Не бросится. Доведите до пятнадцати. Тогда шестьдесят процентов у нас в кармане. Бюллетеней надо будет выпустить как минимум вдвое больше, сказал Платьев и посмотрел на Альберта Смирного.

– Избирком заказал только норму, – доложил начальник типографии.

– Мы заказываем еще столько же, – повелительным тоном произнес Платьев и, обратившись к Мошнаку, досказал мысль: – Капитон Иванович, оплатите недостающее.

– Учтем.

– Неплохо бы это сделать завтра, – предложил Платьев. – Чтобы товарищ Смирный не запел нам про бумагу да про краску перед самыми выборами.

– Как скажете.

– И еще: кто-то должен подобрать людей в комиссии на местах. Чтобы проставили по второму крестику. Да чтоб у каждого по набору ручек имелось. А то работают одним цветом! И не переусердствовать. По два-три надо оставить реальных, чтоб демократично получилось. А то наблюдатели понаедут – не открутишься.

– Люди подобраны по всем районам, – доложил человек от органов.

– Я понимаю. Чем лучше готовишься, тем больше проколов. Кто займется передислокацией? Попросите у новгородцев взаймы пять – семь тысяч военных.

– Без постановки в известность Главнокомандующего разрешается передислокация не более трех тысяч, – уточнил человек от органов.

– А вы договоритесь. Ввиду исключительности случая!

– Попробуем.

– А теперь решайте, – обратился Платьев взглядом по очереди к каждому из участников собрания, – кто и что будет делать конкретно. Начнем с радио. Товарищ Огурцов, прошу.

Семенной огурец на каблуках задумался. К планерке он был не готов ввиду абсолютного отсутствия идей. Он не умел организовывать передачи по-большому.