Текст книги "Лаура - королева призраков"

Автор книги: Window Dark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Так и пошло. На карте город имеется, но в сообщениях прессы, радио и телевидения не упоминается. Да и в распределении благ не участвует. Разве что объедки останутся после Москвы и Ленинграда. Приедут разнаряженные в фирменные тряпки москвичи поглазеть на уникальную ледяную пещеру и на неведомый ранее город, а потом сморщат нос, глядя на шагающий по улицам ширпотреб, и процедят свысока: "Как это, вы говорите, мяса нет. Не верим. Не может такого быть. А, так это вы нашу Москву объедаете".

Но уральский народ крепчал в многокилометровых очередях за товарами первой необходимости, распределяемыми по талонам. Советский человек всегда там, где трудно. Это про нас. Выживем, выкарабкаемся. Пусть никогда нас не жаловали власть держащие. Никто их них так и не удосужился посетить наш город, начиная с того же Ленина и заканчивая Горбачевым, исколесившим весь Союз. Да и Борис Николаевич лишь отметился, когда голоса потребовались. Что с нас взять? Ничего!

Ничего, кроме огромного оброка сельхозпродукции, тяжелого машиностроения, нефтепродуктов, мотопил и многого, многого другого. Народ у нас спокойный, от Москвы далекий. Можно и поприжать. Не Татария ведь, не Якутия. Тем льготы положены, а то возьмут, да и выйдут из состава Федерации. А мы? Мы тоже хотим равные с ними права! Что, какие-такие права? Да куда вы денетесь?

Э, э, куда нас с Вами занесло? Я уже вижу укоризненный взгляд сверху. Ну, господа, нельзя же так. Вам только дай волю, так любую тему разовьете не туда, куда следует. Вы, господа, отвлеклись. Закройте-ка свою книжонку и внимательно посмотрите на название. Поняли, о чем надлежит писать? То-то же!

Ну хватит о политике. Только ее нам здесь не хватало. Действительно, не черные же призраки виноваты, что мы когда-то недополучили килограмм колбасы. Стоп, вижу ледяные лица читателей, которые жалеют уже, что не ограничились газетой, где данная информация и дешевле, и интереснее! Да черт с ней, с колбасой.

Зачем заострять внимание на всем известных вещах. На вещах обыденных. Вспомним лучше, что в каждой душе строится свой город, который может выжить и украситься прекрасными дворцами даже при минимальном прожиточном. А может развалиться и порасти плесенью в окружении многомиллионного состояния. Сытый голодного не поймет. А давайте не будем смотреть в сторону сытого, а посмотрим на себя и в себя. Что мы умеем, что сможем, что сделаем? В каком состоянии наш личный город? Но это уже отвлеченные материи, а реальный уральский город с миллионным населением потихоньку расставался со светлячками огней, переступив вечерний одиннадцатичасовой рубеж времени...

... Лаура шла по темным улицам. Именно шла, а не летела. Она с каким-то даже удивлением делала шаги по земле, нарочно заставляя себя шагать, вместо того, чтобы быстро взмыть в небо и стрелой лететь ТУДА.

Но нет, королева обязана научиться ходить, как все люди. У Лауры даже голова пошла кругом: к какому огромному количеству вещей она должна будет привыкнуть.

Ее легкие шаги не издавали ни звука, ведь призраки не имеют веса.

Лаура вращала свою огромную голову во все стороны, опасаясь встретить кого-нибудь из людей. Прочитав обширную летопись о приключениях многочисленных посланцев всех времен в этом мире, королева знала, что люди донельзя пугливы и, столкнувшись с необычным, они либо бегут, либо убивают. Странная психика людей не позволяет им находиться вблизи необъяснимого. Исходя из такого постулата у планов Лауры не имелось шансов. Она жила лишь надеждой на лучшее.

К счастью, на ее пути встречались только редкие прохожие, от которых удавалось вовремя скрыться за пышными кустами. Большинство людей находилось сейчас в своих каменных коробках в активном либо неподвижном состоянии за светлыми или темными окнами. Но все равно Лаура выбирала не дороги, а тропинки, укрытые деревьями и кустами. Королева уже обрела некоторую плотность. Ветер разбивался о фигуру Лауры, огибал ее, играл прекрасными волосами и складками длинного платья. Королева отодвигала низкорастущие ветви бледной рукой, размышляя, что проскользнуть сквозь дерево ей стоило бы большого труда теперь.

Близилась полночь. Темное небо над головой Лауры укрылось за густыми кронами.

Поэтому королева не могла видеть звезды. Но ей достаточно было света, который дарили желтые прямоугольники окон и редкие сиреневые фонари.

За всю долгую жизнь впервые наступил момент, когда она утратила уверенность в будущем. Что ее ждало завтра? Да что завтра! Она даже не знала, чем закончится для нее этот вечер. Лаура краешком сознания отметила, что заблудилась. Одно дело – плавно парить над просторами города, видя сверху все до мельчайших подробностей, и совсем другое – оказаться внизу, в лабиринте огромного города, составленного из деревьев, кустов, людских жилищ, каменных, железных и деревянных заборов, мелких построек и других, совершенно непонятных конструкций. С высоты Лаура, безусловно, отыскала бы свой путь, но полет стал бы нарушением новых правил. Может, и хорошо, что дорога пока утеряна. У нее есть время поразмыслить. Еще не пришла та минута, когда свернуть в сторону станет уже невозможно. Еще не поздно!

Однако, путь следовало завершить до полуночи. После проснутся порождения тьмы, затаившиеся в одиночестве. Они осторожны и, возможно, сразу почувствуют перемену в своей повелительнице. Никому не ведомо, что они предпримут в такой ситуации. Трава тихо зашуршала под ногами королевы, а отпущенная ветка издала чуть слышный свист. Присутствие Лауры привносило первые звуки в жизнь мира людей.

В ее королевстве все было не так. Ограниченность территории не давала волю простору и разнообразию. Плоская равнина занимала две трети владений. В ее центре возвышались призрачные замки подданных и величественный дворец Лауры. К северу равнина переходила в гористую местность с высокими скалами. Где-то там затерялся второй дворец – древний и заброшенный. В скалах прятались лаборатории мироподвижников, временщиков и магов. Там кипела научная жизнь, читались доклады, готовились бесчисленные летописи с результатами опытов.

За горной грядой высилась могучая северная крепость. Три сооружения, подобных ей, с небольшими гарнизонами находились у самых границ на юге, востоке и западе. От главных башен убегали крепостные стены, постепенно сходящие на нет.

Крепости скорее отдавали дань древним традициям, чем имели оборонное значение.

Традициям, заложенным в те времена, когда мир белых призраков был безграничен в пространстве, а над ним светили белые звезды и огромный бледно-матовый диск Луны, озарявший своими мягкими лучами причудливые города. По крайней мере, так гласили летописи.

В отличие от ее мира строгих правил здесь царил сплошной хаос, что неудивительно для открытых миров. Внезапно Лаура узнала дорогу. Вот сейчас она пройдет последние шаги сквозь заросли кустов и окажется в большом дворе, а тот самый белый дом пока еще скрыт пятиэтажным зданием, нависавшим над ней. Но Лаура медлила, хотя секунды безвозвратно убегали одна за другой. В этом месте под зеленым куполом листвы ей было уютно и безопасно. Вдоль стены быстро промелькнули силуэты двух маленьких зверьков, которые скрылись в гуще травы, истошно шипя друг на друга. "В закрытых мирах не живут такие, подумала королева. – Им нужны простор и свобода". Мир людей жил открытой, многообразной жизнью. Неизвестно, примет ли он чужую королеву.

В худшем случае жить ей осталось до завтрашнего утра. Первые лучи солнца, упавшие на Лауру, убьют ее. Любой из ее подданных стал бы черным насквозь и ушел бы в далекий мир черных призраков. Но для королевы такой возможности не существовало, и об этом знала только она сама. Так что сегодняшний вечер вполне мог стать для нее последним.

Лаура не могла понять свое теперешнее состояние. Нельзя отрицать, что последний переход изменил ее, изменил необратимо. За все тысячи лет, прожитые ранее, королева чувствовала лишь холодную гордость за себя, свой народ и маленький мир белых призраков. Сейчас же в ее груди бушевал целый поток неведомых, опасных чувств. Лаура не знала, как их идентифицировать, как разложить по полчкам. И в этом ей не помогли бы ни пройденные годы, ни прочитанные летописи, написанные, несомненно, умными призраками. Призраки не могут иметь чувств и не признают их. Но была ли она полноценным призраком в этот час?

Полноводные реки ощущений, переживаний, впечатлений, образов, несли королеву вперед, но она еще не решалась продолжить путь. Все, что накопилось внутри королевы, должно было вспыхнуть яркой звездой. Звездой, горящей, может быть, всего одну ночь.

Воспоминания развернулись в голове Лауры. Воспоминания о временах, когда все вокруг прекрасно и удивительно, о первой тысяче. Маленькая королева тогда и не догадывалась о многообразии миров в бесконечных пространствах, но ей вполне хватало и своего собственного. Она помнила и первые полеты над равниной в сопровождении верного Желвина, обследование всех темных закоулков своего дворца, где можно создавать маленькие и большие тайнички, ряды подданных и ее саму, стоящую над ними на дворцовом балконе. Таинственная горная цепь, скрывавшая множество загадок, проплыла перед нею. Там, в одной из пещер, они с Желвином обнаружили только-только создавшегося Ыккщщера. С тех пор эта троица не разлучалась никогда до ухода королевы в безвременье.

Возможно, королева сейчас предавала свой мир, оставив его без могущественного присутствия. Ну что ж, значит, будет новая королева. Да, еще не поздно повернуть назад, вернуться. Но забыть уже не получится. Комочек в ее груди отнимал выбор. Ноги не хотели шагать обратно. Впрочем, двигаться вперед они пока тоже не собирались.

Лаура прорывалась за четыре тысячи лет во множество миров, по красоте которым не имелось равных. Их пейзажи медленно вспыхивали в голове королевы и угасали.

Почему она не осталась там, а всегда возвращалась в свой маленький мир? И почему она бросила его и стоит сейчас здесь? Ветер мягко гладил Лауру по волосам тихими прикосновениями. Темнота ночи окутала и спрятала ее от посторонних взоров. Далекие и близкие огни мира людей согревали и дарили надежду. Никто и ничто не мешало королеве. Возможно, выбор был уже сделан, но последний шаг еще нет.

Лаура загадала на Луну, что все закончится хорошо. Однако, взглянуть наверх у нее не хватило духа. Да, сквозь листья пробивался бледный свет. Так мог светить и фонарь "Пусть это будет лунный свет", – постаралась успокоиться королева и, чтобы не усомниться в себе, шагнула из-за угла.

Теперь все восемь подъездов дома предстали перед Лаурой, видимые и невидимые.

Поблизости не наблюдалось ни единого живого существа, поэтому она выбрала ровную серую дорогу. Королеве все-таки пристало величественно шагать, а не прятаться в траве. Ноги бесшумно скользили по ровной поверхности, а глаза пристально следили за черными стеблями неизвестных растений, выдававшихся из темного озера травы.

Одинокая фигура добралась до третьего подъезда. Здесь Лаура остановилась вторично. Свет из приоткрытой двери освещал скамейку, собранную из изогнутых металлических прутьев, между которыми лежали бруски из яркого разноцветного дерева. Упустив еще минуту, королева ухватила синюю дверь и потянула ее на себя.

Лаура оказалась перед лестницей, слева от которой находилась еще одна синяя дверь, верх которой уходил под следующий пролет. Несколько круглых отверстий украшали ее интерьер. Заглянув в одно из них, королева различила во тьме ступени, ведущие вниз. Дверь не поддавалась на толчок, но не страшно, ведь вниз Лауре идти не требовалось.

На стене находилось крайне непонятное сооружение. Множество синих цилиндров, сплющенных к середине так, что образовался шов, висело в два ряда, поддерживаемое крючьями, вбитыми в кирпичи. Прикоснувшись к ним, Лаура почувствовала холод и тяжесть. От крайних цилиндров в стену убегали тонкие трубы. Сквозь них пути не было.

Оставалось только подниматься. Пролет оказался коротким – восемь ступенек. Да и восьмая уже лежала в основании небольшой площадки.

Лаура с ужасом увидела, что площадка пустовала. Толстая черная труба и две тонких, серебряного цвета, пронизывали пол и потолок. Кроме них в стенах слева и справа имелось по крошечной синей дверце из дерева. Люди не смогли бы пролезть в них! Неужели она выбрала неправильный путь? В отчаянии королева потянула за миниатюрную железную ручку. В проеме оказалась еще одна черная труба, подпорченная ржавчиной, сквозь которую проглядывала древняя надпись:

"Сережа+Юля=Любовь". Тут был путь для гномов, но не для людей.

Может, это знамение, толкующее про возвращение к своим королевским обязанностям? Знак, зовущий обратно? Но королева не могла вот так, сразу, сдаться и повернуть назад. Люди не летают. Возможно, двери обнаружатся на следующей площадке.

Преодоленный королевой пролет имел на ступеньку больше. Однако, на следующей площадке обнаружились не двери, а еще одно, крайне странное сооружение. Также в два ряда там висели синие коробки из тонкой жести. Каждая из них располагала двумя крышками. Причем, верхняя спокойно открывалась, а нижняя – ни в какую. В не слишком большом прямоугольнике окна виднелось черное-черное небо за твердой стеклянной пластиной.

Развернувшись, Лаура перевела дух. Вот они – двери. На один пролет вверх. Судя по всему, они вели на второй этаж. На дверях, покрашенных все в тот же синий цвет, красовались черные цифры. Точно такие же цифры кто-то нарисовал под маленькими окошками на железном щите в стене. В окошках бешено крутились диски, а в крохотных дырочках за стеклом виднелось несколько более мелких цифирок. Все это напоминало какой-то лабораторный агрегат.

Увидев столько незнакомых вещей, волнение отступило на второй план. Лишь в голове что-то неприятно кружилось. Только теперь Лаура обратила внимание на конструкцию по краям лестницы. Это были перила! Но до чего примитивные.

Всего-навсего черные железные прутья с розовой лентой поверху. Однако, Лаура сдержала улыбку: ведь здесь все же не королевский дворец. Положив руку на ленту, она почувствовала приятную теплоту, а не прохладу мрамора или металла.

И королеве это понравилось.

Следующая площадка вообще пустовала. Лаура прикоснулась к стене возле окна, и на ее призрачно-белой руке остался след белой извести. В подъезде главенствовали два цвета: выбеленные кирпичи стен и синие аксессуары. Впрочем, королева забыла про перила и красные ступени. Новые впечатления начинали пугать. Похоже, что ко всему этому ей не удастся привыкнуть никогда.

Площадка третьего этажа отличалась от второго только цифрами на дверях. А сами двери стояли все там же: одна в левой стене и две в правом углу. Не теряя времени, Лаура поднялась выше. Теперь от желанного этажа ее отделял только один лестничный пролет. Здесь королева остановилась в последний раз. Она видела ту дверь, за которой скрывалась новая жизнь. Либо летящие годы, либо призрачные секунды. На синей двери чернел ромбик с числом "37".

До полуночи оставалось совсем немного времени. Секунды убегали с удивительной быстротой. Тишина в подъезде звенела для королевы, как натянутая струна.

Собрав все мысли в комок, Лаура попыталась в очередной раз успокоиться дальше медлить было нельзя. Пора!

Глава десятая

Фестиваль

Какая муха укусила, Нам теперь и невдомек, Беднягу Гену-крокодила. Он играет рок. Его друзья не понимают: В натуре дурачок. А он сидит себе играет "Крутится волчок"... Он нот не ведает, не знает. Он не проходил. Но на гармошке рок играет Гена-крокодил. Какие песни сочинял он, Как напился пьян. Гармошка бедная рыдала "Мальчик-бананан". (То ли "Полигон", то ли "Телефон",

то ли еще какая группа далеких 80-х).

Шум в зале не смолкал. Иннокентий Петрович поморщился. Начинала болеть голова.

В актовом зале главного корпуса института бурно проходил отборочный конкурс к фестивалю "Студенческая Осень". Собственно говоря, такой фестиваль планировался на май со стандартным названием "Студенческая Весна". Но выделенные деньги ушли на хозяйственные нужды, поэтому заключительный концерт решили приурочить к дню первокурсника – 1 октября. Кроме того, устроители более старшего возраста искренне верили, что летнее время не соберет большого числа претендентов на заветные места. Вот тут-то они и ошиблись. Наплыв желающих пробиться в звезды российской эстрады оказался огромен. Пришлось в начале августа проводить предварительный отбор.

В связи с летними отпусками всю организацию конкурса взял на себя студенческий комитет. Были приняты два основных решения: выступление кандидатов без предварительного прослушивания и ночное время концерта.

– Это переходит все рамки! – возмущался отозванный из отпуска в связи с производственной необходимостью Иннокентий Петрович.

– В наше время все солидные мероприятия проводятся исключительно ночью, настаивал Максим Шестернев – председатель жюри. – Возьмем к примеру номинацию Оскара или Грэмми.

Иннокентий Петрович собирался отметить, что данный конкурс на тянет даже на "Уральские Зори", но вовремя понял, что спорить с напористым двадцатидвухлетним Максимом бесполезно. Да и в связи с демократией у зам.ректора по культуре отобрали право решающего голоса. И сидел сейчас Иннокентий Петрович на почетном месте в жюри, отчаянно скучая. А за спиной его ревел и бушевал переполненный зал.

Иннокентий Петрович прекрасно понимал, что он уже не в силах разделить свисты и восторги этой толпы. Впрочем, как и толпа его печальные мысли. Он был приглашен чисто для показухи, для "галочки", для "демократии". Как некий бронтозавр на сборище зайцев. Разное время, разные нравы, даже разные языки.

Но, несмотря ни на что, свой язык Иннокентий Петрович не собирался держать за зубами.

На сцену тяжелой поступью вышла полноватая рыжая студентка и под мрачную музыку запела низким грудным голосом со зловещим придыханием:

Я стремлюсь душою к свету, Но лишь падаю во тьму. Как призвать тебя к ответу? Как отдать любовь свою?

Музыка резко ускорила темп и начался припев:

Не обещаю

Тебе ничего.

Сегодня ночью

Все же будешь ты мой.

Сегодня, верю,

Добьюсь я всего,

А завтра снова

Для меня ты чужой.

Конкурсантка набрала в грудь массу воздуха, но не рассчитала возможностей, закашлялась и убежала, сотрясая сцену своей поступью. Мечтать о заключительном концерте ей было пока рановато; это понял даже Иннокентий Петрович. Максим вычеркнул ее толстым фломастером из своего списка, и зам.ректора по культуре так и не узнал фамилии неудачницы, чему нисколько не огорчился.

На сцену высыпала следующая группа. Музыканты остались в полумраке, а на освещенное пространство выбрался худой длинноволосый певец, который перед песней раза три откинул голову назад, отдаленно подражая манерами то ли Маликову, то ли Белоусову, и запел дискантом под ритмичную мелодию:

Сядем утром в свой "Мерседес" И отправимся через лес. Там, где берег морской невысок, Прошуршит под ногами песок.

Песня сразу же не понравилась Иннокентию Петровичу, так как собственным "Мерседесом" он не располагал. Впрочем, певец на эстраде тоже. Последний тем временем четвертый раз откинул голову назад, и зазвучал припев:

У моря, У синего, светлого моря, Где чайки, Где чайки с волнами спорят, Уносит, Уносит прибой нас с тобою. Подарим, Подарим мы радость прибою.

Иннокентий Петрович терпеливо дослушал песню до конца, отметив, что и про чаек, и про прибой уже пели тысячи раз, а после спросил:

– Каким образом, молодой человек, вы хотите осчастливить прибой?

– А вам и не понять! – мгновенно возмутился певец. – Вот такие, как вы, и загубили весь цвет нашей эстрады. Только из-за вас нам, талантам, приходиться платить бешенные деньги, чтобы о нас узнали благодарные слушатели. Нет, вам не дано понять великие замыслы Мастера.

Певец распалялся еще минут пять. Публика поддержала его могучим ревом. Кто-то сзади метко запустил ком смятой газеты в затылок Иннокентию Петровичу. И даже Максим заметил:

– Ну, Иннокентий Петрович, что же Вы? Песня публике понравилась. А что до смысла, то сейчас он не важен. Главное – увлечь народ.

Галочка, поставленная напротив слова "Феерия", означала, что выступавшая группа допущена к финальному концерту. Видя эту галочку, Иннокентий Петрович сообразил, что ему отведена роль даже не диковинного бронтозавра, а всего лишь приблудного щенка, с которым сюсюкаются, возятся, но не забывают ткнуть носом в лужу. Оставалось стараться, чтобы подобных луж было как можно меньше.

А на сцене уже разворачивалась следующая постановка. Мордатый певец крепко сжал микрофон и уверенно запел приятным баритоном на манер русских частушек:

В магазине продавали "Адидас" Для работников обкома, не для нас.

Из-за кулис выплыли две густо намазанные косметикой девицы в накидках из прозрачной кисеи. Покачивая своими формами, они писклявыми голосами продолжили:

Раз-два, люблю тебя, люблю тебя. Для работников обкома, не для нас.

Иннокентий Петрович догадался, что в данном случае и голос – не главное. А петь про работников обкома теперь, когда самих обкомов не существовало, дело вполне привычное, безопасное и даже благонадежное.

Космонавтов запускаем на звезду, Хоть одежды нет у нас прикрыть...

– Стоп, стоп, стоп! – громкогласно оборвал Иннокентий Петрович опасную частушку. Многолетнее чутье подсказывало ему, каким словом должен завершиться куплет.

– А в чем дело? – обиделся исполнитель. – В великом и могучем русском языке нет плохих слов. Кстати, мое произведение прослушано и одобрено самим Иваном Ивановичем. Это, сказал он, певец гласности. Ну, так как же?

Иннокентий Петрович взмок от волнения. С одной стороны, он никоим образом не мог пропустить данную частушку в финал. Но с другой, исполнитель мог накапать Ивану Ивановичу, а студсовет ректору на излишне строгую критику. Тогда должность Иннокентия Петровича повисала в воздухе.

– Ну, хорошо, – выдохнул он. – Песня допущена на следующий этап без дальнейшего прослушивания. За исключением второго куплета.

Обладатель приятного баритона хотел еще поспорить, но, удовлетворившись триумфом, горделиво удалился за кулисы. Девочки криво улыбнулись и просеменили за ним на своих ультравысоких каблучках. С другой стороны троица, затянутая в кожу, заклепки и браслеты, заставляла эстраду могучими колонками. Проверив работоспособность каждой из них, солист взял в руки микрофон, у двух других объявились в руках гитары, а в глубине, за ударными, возник из темноты четвертый член группы. Раздался ужасающий каскад звуков, заставивший завибрировать барабанные перепонки у всех без исключения, а певец вступил высоким натянутым голосом:

Тучи точат небо хмуро-е. Ваши рожи все угрюме-е. На осколки разлетается весь мир. Скоро демоны начнут кровавый пир. Облетают вокруг тополя-а. Разверзается могильная земля-а. Не дадут нам мертвые спокойно жить, Будут рвать нас, будут крови нашей пить.

На минуту прекратив завывания, перекрывающее громовые раскаты музыки, солист начал припев:

В небесах кровавый глас, закат угас. Черный крест, черный крест спаситель наш...

– Э, э, гитара-то не казенная, – возмутился кто-то из жюри, вероятно, хозяин гитары, заметив, что бас-гитарист намеревается эффектно завершить строчку, разбив инструмент об сцену. Музыканты смешались, песня оборвалась, но солист за словом в карман не лез:

– Засунь себе эту гитару знаешь куда, козел. Я так и думал, что здесь любят одну попсу, а настоящий металл – вот он. Нас ставят выше, чем "Лаос" и "Муаб-Галш", понятно вам, педики. Нас приглашали выступать вместе с "Алисой".

Вы еще услышите о "Железном смерче".

Металлисты решительно освободили сцену, пнув на прощание колонку, тоже, вероятно, чужую. Зал посвистел и затих.

Мощную акустику унесли, и на сцене появился юноша в очках, нервно теребивший галстук. Его коллектив настраивал инструменты.

– Перед вами сейчас выступит ансамбль "Зеркало", – начал юноша, оставив галстук в покое. – Мы уже давно поняли, что все новое – это хорошо забытое старое. Мы берем мелодии прошлых лет и накладываем на них свои слова. Песни, таким образом, приобретают свежий, современный смысл. На этом концерте вы услышите две наших песни, первая из которых – политическая. Она посвящена августу прошлого года.

Иннокентий Петрович не слушал песню, уловив лишь единственную строчку: "И Ельцин такой боевой, и мудрый Собчак впереди!" Он размышлял о том, что никогда не приучит себя к произведениям новой волны. Не потому, что он старый, а просто воспитание не то. Ну почему любую вещь на свете можно исказить и опошлить. Да, раньше была цензура. Да, исполнителям приходилось затрачивать неимоверные усилия, чтобы спеть, скажем, в "Голубом огоньке". Но такие меры приводили к тому, что зрителям доставалось лучшее. Может, единообразное.

Может, кому-то неинтересное, но хотя бы осмысленное и не оскорбляющее слух.

Сейчас же все решали деньги и связи. Заплатил за участие и ори со сцены, что захочешь, называя это новым нестандартным искусством или андеграундом. Но будь ты хоть соловьем, если у тебя нет денег, то путь наверх накрепко закрыт. На нет, как говорится, и суда нет.

– Вторая наша песня эротическая, она посвящена грядущей сексуальной революции,

– объявил представитель группы "Зеркало".

Новое слово, мелькающее теперь повсюду. Да очень знакомый проигрыш оборвали мысли Иннокентия Петровича. Песня лилась и ширилась:

Рано утром я встаю, И на улицу свою, Там весь день хожу, гуляю И к девчонкам пристаю. По проспекту я пройду, Группу девочек найду, А которая понравится, Ту к себе домой веду.

Группа, состоящая из густого баса, тенора и мягкого девичьего голоса пропела вместе с тенором-солистом последние две строчки и снова предоставила ему продолжать композицию в одиночестве. Первые же слова припева развеяли сомнения Иннокентия Петровича о странной знакомости музыки. Однако смысл старой песни был повернут в совершенно иную сторону:

Казановой я не стал, Но любить не перестал Те месте, что душу трогают, Заповедные места. Эх! Мои руки неспроста Сразу лезут в те места И находят их под юбками, Заповедные места.

– Ну вот она, – пробурчал Иннокентий Петрович, – наглядная картинка. Секс теперь суют где надо и где не надо. Ничего, кроме секса. Думал ли я три года назад, что подобную песню вообще кто-нибудь осмелится петь.

– Мешаете слушать, Иннокентий Петрович, – недовольно зашептал ему в ухо Максим.

Зам.ректора по культуре смолк и стал слушать окончание второго куплета.

Вот зовут меня к реке На не нашем языке. Если это иностраночка, Сразу ей кричу в ответ.

Здесь солист внезапно перешел на английский:

Casanova is not I. But my music is sensai. I love you, my soul tempers. Inmost places is my cry. Hey! My hands creeps to back. I don`t stop my speedy heart. I shall catch my honey moments, Inmost places under skirt.

Английский язык Иннокентий Петрович знал (готовился к зарубежным командировкам). У парня было прекрасное произношение. Вот только за последнее слово во второй строчке он не ручался. Впрочем, молодежь изобрела немало неологизмов. Иннокентий Петрович немного порассуждал еще о том, что в прежние времена на сцене звучал бы разве что испанский язык, да и то с песней о Кубе.

Теперь на его долю досталась заключительная половина последнего куплета.

Так хожу который год И не ведаю хлопот. Та, кого я вдруг увижу, Бросит все, за мной пойдет.

Зал зааплодировал, а солист, счастливо улыбнувшись и махнув рукой, протяжно продолжил припев, затем повторил английский вариант, снова спел русский, после предпоследней строчки сделал очень эффектную паузу и закончил выступление в тишине, беря удивительно высокие ноты.

Народ восторженно взвыл, а у зам. ректора по культуре сложилось твердое мнение, что такая песня (к сожалению) может выиграть и финал. Да, будь его воля...

следующая песня исполнялась худой, высокой девушкой с удивительно гнусавым голосом. Даже сидя в первом ряду, Иннокентий Петрович разобрал слишком мало слов для того, чтобы этот номер вышел на следующий этап. Тут не спорил ни Максим, ни остальные члены жюри.

Затем на сцену уверенно выбрался двадцатилетний юноша с длинными волосами, перехваченными в косу черной резинкой. Он расставил ноги в отглаженных черных брюках, заломил руки так, что белые рукава сползли к локтям, и начал:

Красный кол, злобный колокол. Царя скинули и покинули. Купола теперь поразрушены. Офицеры с крестами сгинули.

"С крестами на мундирах или с крестами от церквей?" – задал себе вопрос Иннокентий Петрович, вспоминая, кого же ему напоминает этот юнец. Нет, не вспомнил, да еще и припев пропустил.

И народ теперь, уж не тот народ. Ни купцов теперь, ни священников. Чем же бога мы сильно прогневили? Как отмыть нам Россию-матушку? Певец резко дернулся перед очередным припевом. На его груди блеснул крестик. Скорблю о тебе, Россия. Тебе уже не подняться. Ни солнцу, ни неба сини К родной земле не прорваться.

В зале вежливо зааплодировали. К удивлению Иннокентия Петровича Максим вычеркнул фамилию "Корабельников".

– А не люблю ни романсов, ни Малининых, – поморщился Максим в ответ на вопросительный взгляд соседки справа.

На эстраде уже примостился рябой, усатый мужичонка. Если он и считался студентом, то выглядел намного старше своих лет.

– Тут много пели про всякую чепуху, – заявил он. – А вот Игорь Березнюк споет вам вещь. Нашу, патриотическую.

Заиграла музыка. Судя по ней, Березнюк вовсю эксплуатировал концепцию группы "Зеркало", только своим, изрядно пропитым голосом:

Хороша житуха в разных странах, Но буду я в России жить. Проживешь полвека Русским человеком, Сразу мир покажется другим.

Иннокентий Петрович обиделся за песню своей молодости, а мужичок освоился и следующие куплеты звучали уже не так трагично:

Хороши гаванские сигары, Но лучше русский Беломор. Выкуришь полпачки, Сядешь на карачки, Сразу мир покажется другим. Хороша испанская мадера, Но лучше русский самогон. Выпьешь полбутылки, Рожа на затылке, Сразу мир покажется другим. Хороши гашиш с марихуаной, Но буду нюхать я бензин. Крышечка открыта, Дешево, сердито, сразу мир покажется другим. Хороши заморские девахи, А лучше нашей Маши нет. Переспишь полночки, Как откажут почки, Сразу мир покажется другим. Хороши и йогурт, и омары, Но только русским хлебом жив. Зажуешь полбулки, Дернешь в переулке, Сразу мир покажется другим. Хороши бананы и маслины, Но лучший овощ – огурец. Выжрешь половинку, Закусь и сардинку, Сразу мир покажется другим.

К слову сказать, в песне было ровно сорок восемь куплетов. Терпения Максима хватило только на первые шестнадцать. Иннокентий Петрович был безмерно ошеломлен, что в куплетах ни разу не прозвучал мат. Сейчас ведь демократия, можно все. А в общем песню отвергли лишь потому, что исполнитель изрядно успел надоесть Максиму.