Текст книги "Каникулы на колесах"

Автор книги: Вячеслав Тычинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Чудо-домик

Ворота кемпинга «Дельфин» на окраине Одессы украшала очень изящная вывеска. Но пониже, на простой фанерке, масляной краской было небрежно выведено роковое «Мест нет». За невысокой ажурной оградой во множестве стояли немецкие «Фольксвагены», американские «Форды», «Шевроле» и «Плимуты», итальянские «Фиаты», французские «Ситроены», японские «Тойоты» и другие иностранные автомобили. Много было, впрочем, и отечественных «Москвичей» и «Запорожцев». Счастливчики – интуристы и советские автолюбители – загорали на резиновых матрасах, бродили по песчаным аллеям, играли в мяч и бадминтон. На заднем плане мы разглядели газовые плиты, водопроводные колонки и душевые кабины.

Вдоволь налюбовавшись роскошным кемпингом, мы повернули назад и вскоре же под Новой Дофиновкой нашли отличное местечко: у самого моря, с удобным пологим съездом, защищенное от северных ветров. Сказать по правде, нас, заядлых автотуристов, не слишком огорчила фанерная табличка на воротах «Дельфина». Мы уже настолько привыкли к «дикому» образу жизни на стоянках, что не очень-то и тянулись к удобствам кемпингов и мотелей. Одна лишь мама легонько вздохнула, вспоминая душевые кабинки за оградой «Дельфина».

«Волгу» и «Победу» мы поставили под углом друг к другу, между ними натянули зеленый брезент, и у нас образовался очень уютный внутренний дворик. Быстро были раскинуты двое палатки; чуть в отдалении на кирпичах установлены бензоплиты. На этом оборудование нашего лагеря было закончено.

Из газет я знаю, как трудно приходится автотуристам в капиталистических странах, где земля принадлежит частным владельцам. Там иногда можно проехать добрую сотню километров, а свернуть с дороги некуда. На всех лужайках, самых живописных опушках леса, по берегам речушек вывески: «Частное землевладение». Сунься! Запросто угодишь под суд, да не тот, в который мы играли, а самый настоящий, с крупным штрафом, а то и с тюремным заключением. А у нас никого не нужно спрашивать, разрешается тут отдыхать или нет. Было бы свободное местечко. Жаль только, что не все ценят такую свободу, пакостят, оставляют после себя всякий хлам и мусор там, где отдыхали, не думая о тех автотуристах, что приедут после них.

– Дети могут купаться, – провозгласил Черный Гепард, вколотив в землю последний палаточный штырь.

Упрашивать нас не пришлось. Мы мигом побежали к морю.

Теперь, когда я вспоминаю те дни, мне кажется, что никогда еще у нас не было такой счастливой поездки. Ветер стих совершенно. Вода, хорошо прогретая, стояла неподвижно, как в пруду. На плоском песчаном дне можно было разглядеть мельчайшие камешки. В ластах и масках с трубками для дыхания мы с Наташкой подолгу зависали на воде и разглядывали морских обитателей. Вон проплыла, лениво шевеля щупальцами серебристого купола, небольшая медуза. А вот боком-боком, как воришка, подбирается к добыче краб. А там какое-то непонятное существо быстро закапывается в песок. Все видно, как в аквариуме.

Мы ложились животом на обросшие бурыми водорослями громадные камни и смеялись от щекочущего прикосновения мохнатых стеблей к телу, ныряли вглубь и наблюдали за игрой рыбешек. Ни одна эскадрилья самых знаменитых асов не смогла бы так синхронно выполнять мгновенные повороты, как эти рыбки. В одну и ту же долю секунды до полусотни рыбок то взмывали вверх, то круто бросались вниз, вправо, влево, и все это, ни на миллиметр не нарушая строя, не касаясь друг друга. Ученые, те, наверное, знают, как рыбы ухитряются маневрировать с такой изумительной четкостью, но я объяснить Наташке эту загадку природы не смог.

В конце дня к нашей стоянке подъехали еще несколько легковушек. Одна из них – типичная франтиха, разукрашенная владельцем, сплошь увешанная разными безделушками. Есть люди, страстно любящие наряжать свой автомобиль, превращать его из транспорта в какое-то подобие новогодней ёлки. Дедушка не терпит никаких побрякушек. На его «Волге» нет ни одной фитюльки, отвлекающей внимание водителя или ухудшающей обзор. А у прибывшей щеголихи перед ветровым стеклом дурашливо кивал головой полосатый тигренок, подвешенный на ниточке; в углу стекла была наклеена цветная картинка – пальмовая роща на берегу синего океана; заднее стекло загораживала рамка с разноцветными жилками, а под ней лежала плюшевая мохнатая собачка; бока автомобиля разрезала широкая оранжевая полоса: борта шин были покрашены белилами; на колесах красовались хромированные диски с красным кружочком в центре. Не автомобиль, а реклама цирка на колесах! И это еще не все. На переднем бампере стояли два желтых подфарника; рулевой штурвал охватывала красная хлорвиниловая оплетка, вместо скромного заводского пластмассового шарика на рычаг переключения передач был навинчен толстый прозрачный набалдашник из оргстекла с замурованной в нем красной мушкой. Два овальных зеркальца на передних крыльях, декоративные накладки, красные катафоты-стекляшки на резиновых брызговиках для отражения света… Даже звуковой сигнал был заменен каким-то особым, играющим наподобие гармошки.

– Смешные люди! – фыркнула Наташка. – Забавляются цацками, словно маленькие.

Мы бы еще долго потешались, разглядывая разукрашенный автомобиль, но перед закатом, когда раскаленный диск солнца уже коснулся горизонта, прибыла роскошная черная «Двадцатьчетверка», без единого украшения, зато с диковинным домиком на прицепе.

Такого чуда мы еще не видывали!

Жалкая франтиха, смешная в своих претензиях на сногсшибательную красоту, была тут же забыта. Черная «Волга» еще маневрировала на узкой песчаной полосе, чтобы стать поудобнее, а мы с Наташкой уже подбежали к ней. Я думаю, взрослых тоже разбирало любопытство, но приличие удерживало их в стороне. А с нас какой спрос? И мы откровенно пялились на сказочный домик.

Узорчатая занавеска в широком переднем окне была сдвинута в сторону, и мы сумели кое-что разглядеть сквозь выпуклый плексиглас.

– Смотри, какой диван! Похоже, он откидывается к стенке. А это что, холодильник? – шептала мне Наташка. – А вон газовая плита. И мойка для посуды…

Дверь сбоку распахнулась, и из волшебного домика вышли две девушки в ярких блузах. На нас с Наташкой они не обратили никакого внимания, вроде и не заметили. Зато водитель «Волги», главный хозяин домика, оказался очень добродушным и общительным, без всякого гонора. В клетчатой ковбойке и такой же кепке, чем-то похожий на клоуна Олега Попова, он дружески подмигнул нам, стоя на пороге, и крикнул:

– Нравится?

– Еще бы! – дружно выдохнули мы.

– Хотите, можете посмотреть внутри.

Конечно же, в поездках по стране нам не раз встречались автомобили с фабричными или самодельными прицепами сзади. Но то были немудрящие металлические ящики на двух маленьких колесах. А сейчас перед нами стоял самый настоящий походный домик, обтекаемой формы, нежно-кремового цвета, с широким голубым обводом вдоль всего корпуса, соединенный с «Волгой» шаровой сцепкой и резиновым тормозным шлангом. По номеру «ЛЕЩ» я определил, что автомобиль прибыл из Ленинграда.

Надо ли говорить, что мы не стали дожидаться вторичного приглашения, тотчас же юркнули в домик.

Внутри он показался нам необыкновенно большим. И как это «Волга» тащит его? Не только мы, любой взрослый мог бы стоять в нем во весь рост. Пол был устлан синтетическим ковром. По обе стороны прохода располагались откидные диваны. Днем они могли служить как сиденья, а ночью заменяли кровати. Такой же откидной столик вагонного типа помещался и простенке между окон. Выше тянулись полки для мелких вещей. Холодильник, кухонный шкаф с мойкой, шкаф для верхней одежды, газовая плита с гнездом для запасного баллона, светильники, даже раковина для умыванья – чего тут только не было! Но окончательно доконал нас телевизор «Юность», Да, это был настоящий дом-бегунок! В нем было все, что нужно путешественнику в дороге. И этот дом послушно бежал вслед за «Волгой», куда бы она ни ехала…

Малость осмелев, я приступил к хозяину домика с расспросами. Взрослым часто надоедает отвечать на вопросы ребят, и они обрывают разговор, но ленинградец был не таков, он охотно объяснил нам все. И немного погодя мы с Наташкой уже делились новостями со своими родителями.

– Он инженером работает, на Кировском заводе. И все сделал сам, своими собственными руками, кроме, конечно, холодильника. Вот это умелец! – торопливо рассказывал я. – Ничем не хуже тех, которых показывают по телевизору в программе «Это вы можете».

– А сколько весит его домик, вы не поинтересовались? – спросил папа.

– Семьсот килограммов, – опередила меня Наташка. – Со всей обстановкой. Только без людей, конечно.

– С ним «Волга» легко идет даже на подъемах, – быстро вставил я, чтобы папа не подумал, что Наташка разузнала больше меня.

– Хорошая штука, ничего не скажешь, – раздумчиво вступил в разговор дедушка. – Но ведь к такому домику многое еще надо: отличные дороги, просторный гараж…

А они у нас, к сожалению, не везде еще есть.

– А как с ним в лесу развернуться? – вставил практичный дядя Вася. – Или, того хуже, на пароме?

– У нас Мытищи освоили выпуск туристических прицепов, – напомнил папа. – Разумеется, не таких роскошных, не домиков, зато их можно на зиму ставить в гараже вертикально, рядом с машиной. А такой домик куда поставишь? Не случайно же даже эти простые прицепы не больно-то раскупают.

– Громоздко, конечно, – согласилась мама, – целая дачка на колесах. Не каждому доступна такая роскошь. Зато все мыслимые удобства под рукой. И никаких тебе комаров, ящериц, лягушек.

– Вспомнила! – хмыкнул папа. – В кои-то веки забрался к тебе в спальный мешок крохотный лягушонок, а ты все забыть его не можешь, зелененького.

Все засмеялись, и разговор на этом закончился.

Когда совсем стемнело, окна домика-дачки на колесах засветились мягким оранжевым светом. Хозяин черной «Волги» вынес телевизор, поставил на капот машины, и мы услышали хорошо знакомый возбужденный голос Озерова:

– Го-о-ол! Какой великолепный удар! С подачи капитана команды нападающий…

Шел футбольный матч между московским «Торпедо», за которое я всегда болею, и грозным киевским «Динамо». Приближался полуфинал игр на первенство страны. Я не видел телевизионных передач со дня отъезда из Москвы. И как же я был благодарен ленинградцу, который дал мне возможность здесь, на берегу моря, увидеть интереснейший матч любимой команды!

Кончился матч, ленинградец унес телевизор, все стихло. Я вернулся к нашей скромной семенной стоянке и будто впервые увидел ее. Вернее, увидел совсем другими глазами, чем прежде. Старенькая, видавшая виды, дедушкина «Волга», давно снятая с производства; совсем уж допотопная горбатая «Победа» Николаевых с ее маленькими окошечками; наши тесные, порядком потрепанные палатки… А рядом, горделиво возвышаясь на бугре, стоял волшебный домик, ярко освещенный изнутри электрическими лампами.

Поневоле меня потянуло на философию. Как все-таки быстро изменяется наша жизнь! Я знал, что дедушка долго откладывал деньги в каждую получку, пока работал шофером на Крайнем Севере, чтобы накопить на свою «Волгу». Трудно она ему досталась! Недаром он так бережет машину: после дождя соберет замшей всю влагу до капельки; в солнечный день, если нигде нет тени, укроет белым чехлом; случится забуксовать – не газует, не рвет сцепление, а подкопает лопатой, подмостит под колеса ветки, доски… А вот ленинградец, совсем еще молодой, уже успел обзавестись и черной «двадцатьчетверкой», и роскошным домиком-прицепом. Куда нам до него! Хорошо хоть, что все это богатство в руках человека, а не какого-нибудь сквалыги. Новую «Волгу» последней марки он мог купить как вознаграждение за изобретение – вон он какой головастый мужик! – прицепной домик вообще сделал своими руками, все заработано честным трудом, не по наследству досталось. Так что все правильно.

Солнечный город

Все мы впервые отдыхали под Одессой.

Даже папа, не говоря уже обо мне, никогда в жизни не видел этого удивительного города. Удивительного не тем, что в нем чуть не двадцать вузов, в том числе даже университет; что этот солнечный город одновременно является и знаменитым курортом с лечебными грязями его лиманов, а в то же время и крупным промышленным центром. Такие города есть и помимо Одессы. Прославила она себя изумительной стойкостью в обороне осенью сорок первого года, по заслугам получила звание города-героя, но опять-таки вошли в историю Брестская крепость, Сталинград, оборона Москвы, Ленинграда…

По-особому, я считаю, прославила себя Одесса юмором. Да, да! Вот в этом отношении с ней не сравнится никто. О ком еще ходит столько шуток, баек, легенд, анекдотов, как об одесситах? Вон в Болгарии городом смеха называют Габрово. Если у нас когда-нибудь введут ежегодный праздник смеха, то столицей его наверняка станет Одесса. Да чего больше – авторы самых знаменитых юмористических романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» Илья Ильф и Евгений Петров родились не где-нибудь, а именно в Одессе. А Валентин Катаев? Тоже юморист и сатирик. И тоже родился в Одессе. Это же не случайность. Похоже, сам воздух Одессы способствует расцвету юмора. Да и неудивительно. Такой это солнечный, светлый, веселый город. Могли ли мы оказаться так близко от Одессы и не познакомиться с нею?

Оставлять нашу общую стоянку безо всякого присмотра мы не рискнули. Решено было ездить в город поочередно. Дядя Вася и тетя Вера вызвались подежурить на пляже возле машин первыми. А мы отправились в Одессу. Мы – это дедушка, папа, мама, я и Наташка.

Когда мы веселой ватагой бродили по городу, укрываясь от жгучего солнца в тени акаций и старинных домов с затейливыми фасадами, я не мог не вспомнить о недавно прочитанной повести «Белеет парус одинокий» Валентина Катаева; о том самом Гаврике с лилово-розовым носиком, облупленным, словно молодая картофелина, что жил с дедушкой в этом самом городе, помогал ему рыбачить и так здорово описан в повести.

Удивительная все-таки вещь, если поразмыслить, художественная литература! Ведь я давно уже не маленький, соображаю, что к чему, умом отлично понимаю, что никакого Гаврика сроду и на свете не было, что он просто придуман писателем. Как и все его приключения. А вот поди ж ты: весь тот день меня не оставляли мысли о Гаврике, как о живом человеке. О том, как он таскался к брату Терентию на Ближние Мельницы, резался с Петькой в «ушки», помог матросу с «Потемкина» бежать на шаланде… А уж когда мы зашли на Привоз и вокруг запахло свежей рыбой, я совсем поддался колдовству книги и почти всерьез начал всматриваться в женщин за прилавками. Какая из них мадам Стороженко, та, что охмуряла бедного Гаврика, бессовестно обсчитывала его, обзывала его бычков вошами и торговалась до хрипоты с покупателями?

В тот день мы вдоволь поколесили по городу. Конечно же, прошли по Дерибасовской, воспетой в стольких произведениях улице; долго любовались зданием оперного театра; спустились к морскому вокзалу по исторической лестнице, навсегда запечатленной в кинофильме «Броненосец „Потемкин“.

Кто не знает, как общительны и разговорчивы одесситы. Это ведь они и создали славу своему замечательному городу. Без труда угадав в нас приезжих, один из таксистов безо всяких расспросов рассказал нам, как однажды по этой самой лестнице, на спор, съехал на МАЗе отчаянный смельчак. Лестница была такая крутая и длинная, что мы поверили не сразу.

– Так вы в первый раз слышите эту историю? – спросил таксист, заметив наше недоверие. – Даю честное благородное слово. Чтоб я так жил! Сверху донизу спустился. На первой скорости, понятно, на всех тормозах.

– И что же ему выдали за храбрость? – поинтересовался папа.

– Не выдали, а отобрали. Шоферские права. За хулиганство. Но даже ГАИ, между прочим, признало, что такое не всякий сможет.

Не всякий, да. Но от одесситов всего можно ожидать.

Возле памятника Пушкину на Приморском бульваре взрослые присели на скамейку отдохнуть, и мы с Наташкой остались вдвоем. Памятник Александру Сергеевичу установлен в Одессе не случайно. Полтораста лет назад он, хоть и недолго, жил здесь. Где-то, может быть, совсем недалеко от нашей нынешней стоянки, купался в море, ходил по улицам со своей палицей, писал первые главы „Евгения Онегина“. Сколько знаменитостей, в том числе и писателей, перебывало в разное время в Одессе. Но знаменитей Пушкина никого не было и нет. А может быть, никогда и не будет.

– Слушай, Дикий Кот, а это правда, что у Пушкина в Одессе был настоящий роман с женой графа Воронцова? – сразила меня неожиданным вопросом Наташка.

– Здрасьте! Кто же этого не знает? Потому-то граф так и взъелся на него, добился высылки Пушкина в село Михайловское. Между прочим, я был там, своими глазами видел могилу Александра Сергеевича, Святогорский монастырь, усадьбу Пушкиных, домик няни Арины Родионовны… На скамье Онегина сидел. В Сороти искупался. В кабинете Пушкина его рабочий стол видел, некрашеный такой, на четырех тонких ножках. Скамеечку Анны Керн…

– Ой, правда? Расскажи, Алик! – даже всплеснула руками Наташка. – Я какой год уговариваю папку, чтоб заехать в Михайловское, а он все только обещает. Но на этот раз добьюсь своего.

Наташка потащила меня в сторону от памятника, в густую тень акаций бульвара. Там, на скамейке, я и выложил ей все о нашей давнишней поездке в Пушкинский заповедник»

К самой усадьбе автомобилистов там не пускают. Каждый оставляет свою машину на платной автостоянке и дальше топает пешком. И правильно! Уж на что я заядлый автомобилист, а и то сознаю: нельзя по лесу, где сам Пушкин гулял, ездил на коне верхом, обдумывал свои стихи, бессовестно чадить бензиновой гарью. Уважаешь память поэта – иди пешочком. И народ уважает, идет тихо, молча, степенно. Людей много, а тишина в бору такая, что просто диво. Думается, упади шишка с дерева, и то услышишь. И никаких вывесок, реклам. При самом входе – два гранитных валуна. На одном – «Пушкинский заповедник. Михайловское», на другом – «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» Будто это прямо меня приветствует Пушкин при входе в его дом.

Но самое большое волнение я в тот день испытал не в домике няни Арины Родионовны, и даже не в кабинете Пушкина, а у белого камня возле господского дома. На камне я прочел строфу из «Евгения Онегина»:

 
Господский дом уединенный,
Горой от ветров
огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые.
Мелькали села: здесь и там
Стада бродили по лугам.
 

Я дочитал строфу, глянул вокруг, да так и присел. Тут только меня осенило: да ведь все это о том, что у меня сейчас прямо перед глазами стоит! Вот же и луга, и нивы, а вон, как нарочно, и стадо бредет… А вот и господский дом над самой Соротью-речкой. Все как есть точнехонько! Вот, значит, откуда Пушкин взял свой пейзаж к Онегину…

– Просто обалдение какое-то на меня тогда нашло, – досказал я Наташке о своих ощущениях в тот памятный день. – Словно на машине времени перенесся в прошлый век. Все экскурсанты дальше ушли, а я стою один-одинешенек, ни души вокруг. Одни мохнатые ели меня обступили. После мне рассказали: понадобилось электрофицировать усадьбу Пушкина, так подземный кабель уложили, чтоб столбами не нарушать панораму пушкинских времен.

Наташка помолчала. Потом глубоко вздохнула.

– Счастливый ты, Алик. Сколько уже всего повидал, в Москве живешь. И родители у тебя замечательные: веселые, добрые.

А я подумал, что живи Наташка не в Мурманске, а в Москве, мы бы с ней наверняка крепко подружились. Хорошая она девчонка.

– А вот за границу ты когда-нибудь ездил? – неожиданно спросила меня Наташка.

Я много перечитал книг и журналов о разных странах, много видел фотографий и кинофильмов, и вполне мог бы втереть Наташке очки. Но почему-то мне не захотелось ее обманывать, и я честно признался:

– Пока еще нет. Но границу СССР видел. И иностранное государство за нею – тоже.

– Это где же? Как?

– Очень просто, – пояснил я. – Мы тогда по Закарпатью путешествовали, вдоль Прута ехали. А рядом, рукой подать, вдоль пограничной полосы патруль идет – трое в зеленых фуражках, с автоматами, овчаркой. За рекой – зеленые холмы, беленькие домики, стадо пасется; это уже Румыния.

Прогулки при луне

Раньше сразу же после ужина я первым нырял в машину и заползал под одеяло. А утром вставал позже всех. Но теперь со мной происходило что-то непонятное. Наташке уже не приходилось больше щекотать меня или обрызгивать холодной водой. Я просыпался сам, часто раньше дедушки. А по вечерам мы подолгу гуляли о Наташкой на пляже, купались.

На западе над горизонтом дрожало зарево большого города и порта. По шоссе с приглушенным однотонным жужжаньем проносились яркие светлячки – движение транспорта тут не прекращалось круглые сутки. Лунный серпик – ни дать ни взять, долька спелой желтой дыньки – не торопясь, плыл посреди прозрачных тонких облаков, отражаясь в воде мерцающими бликами. Море лизало плоский берег и тут же с шорохом откатывалось обратно. В воздухе слабо пахло рыбой, иодистыми водорослями, со степи наносило аромат сухой полыни. А мы все говорили и говорили.

О чем? Обо всем на свете. Скажи мне кто-нибудь раньше, что я буду вот так часами ходить по пляжу с девчонкой и разговаривать с нею, я бы ни за что не поверил. О чем можно столько времени болтать? А с Наташкой мне никогда не было скучно. Я с одинаковым удовольствием и сам рассказывал, и ее слушал.

– С нами однажды прямо-таки кошмарный случай приключился, – рассказывала Наташка, сорвав сухую былинку и покусывая ее крепкими белыми зубами, смутно сиявшими даже в полутьме. – Утром дождик начался, мы заторопились, кое-как пошвыряли все вещи наспех в «Победу» и тронулись со стоянки. На крыше один толстый лист фанеры остался. Он нам в багажнике днищем служил. Тяжелый, мокрый, кто мог подумать, что его ветром поднимет. А оно так и получилось. Чуть за восемьдесят перевалили, ветер вырвал фанеру и швырнул ее как диск. Я сзади сидела, все до капельки в окошко видела. За нами следом мотоциклист мчался, И этот лист, – а в нем, наверное, с полпуда было! – так и просвистел у него над самой головой… Перепугались мы ужасно. Папа затормозил, остановился на обочине, вижу – у него руки трясутся. И мотоциклист побелел, заикается: «Вы что ж это, товарищи, делаете? Разве так можно?»

– Поневоле заикаться начнешь, – сочувственно отозвался я.

– Точно. Ну, извинились, конечно, как могли, перед человеком, – а что еще тут сделаешь? – навалили на эту проклятую фанеру тяжелый чемодан, прихватили его крест-на-крест веревкой. С тех пор урок – ничего не возить на крыше без надежной увязки. Подумать только, чуть человека не убили!

– Да, в дороге нет пустяков. Иногда одна минута все решает. Да что там – минута! Несколько секунд! Не забыть, как мы однажды ехали в Тольятти и на проселке дедушка пошел на обгон грузовика. Впереди – никого, дорога прямая, открытая, ни единого знака или перекрестка. И что ж ты думаешь? Только мы подобрались к грузовику на приличной скорости, как он вдруг начал поворот влево… Не включив мигалку, без всякого предупреждения! Там какой-то местный поворот на колхозное поле оказался. Я даже вскрикнуть не успел. Спасли тормоза и мгновенная реакция дедушки. А иначе этот грузовик с землей бы нас смешал. Главное – свернуть некуда, кювет метровой глубины.

– Надо же! – потрясенно покачала головой Наташка.

Наверное, она очень живо представила себе ловушку, в которую мы чуть было не угодили. Вообще слушать она умела. По всему видно было, что ей по-настоящему интересно все, что я ей рассказываю. – Ну, а на автозаводе вы побывали, его конвейер видели?

– Видели. Настоящий автогигант, без прикрас! – сразу же воодушевился я.

Да, впечатлений из той памятной поездки я вынес много, и сейчас мне было что порассказать Наташке.

Удивительное началось еще до того, как на горизонте, слева от широченного бетонного шоссе, в ровной, как аэродром, степи, выплыли белые и кремовые громады, очень похожие на меловые утесы. Это были многооконные двенадцатиэтажные жилые дома соцгорода. А потом мы увидели и необозримую панораму самого автозавода, один главный корпус которого вчетверо превышает по объему знаменитый Московский государственный университет на Ленинских горах.

На главном конвейере, насколько хватал вправо и влево глаз, медленно двигались оранжевые люльки-подвески. И в каждой, словно цыпленок в скорлупе, покоился будущий автомобиль. Будущий, потому что в голове конвейера двигались только кузова, голые, даже без дверей. И лишь потом в них начинали поблескивать стекла, под крыльями повисали амортизаторы, впереди обозначались глазки-фары; в подбрюшье кузова опускался двигатель в сборе с коробкой передач, еще дальше подплывал снизу задний мост… Так кузов обрастал на каждом посту все новыми деталями, пока в самом конце новорожденный автомобиль, пахнущий лаком и резиной, снабженный привычной эмблемой – старинной волжской ладьей на радиаторе, не прикасался впервые колесами пола, навсегда покидая конвейер.

Вдоволь наговорившись, мы возвращались к нашей стоянке. Сквозь парусину палатки уютно желтел огонек фонаря. Тобик уже спал под днищем «Волги» и вздрагивал, переживая, наверное, события дня. Папа сидел на складном стульчике и задумчиво перебирал перламутровые клавиши аккордеона. Мама обычно читала, лежа в палатке на надувном матрасе. В другой палатке разговаривали или играли в шашки дядя Вася и тетя Вера. О своей дочке они не беспокоились ничуть, зная, что в случае чего мы сумеем постоять за себя.

Мы садились у папиных ног и требовали:

– «Горная лаванда».

– Нет, дядя Володя, лучше «Аист на крыше».

Папа лукаво улыбался и вдруг запевал, тихонько аккомпанируя себе на аккордеоне:

 
Чуть охрипший гудок парохода
Уплывает в таежную тьму…
Две девчонки танцуют, танцуют на палубе,
Звезды с неба летят на корму…
 

– «Верят девочки в трудное счастье», – подхватывала Наташка звучным приятным голосом.

Мы с папой помнили, как правило, только начальные куплеты песен. А Наташка знала наизусть множество песен, хоть сейчас на сцену, так что вскоре инициатива целиком переходила к ней.

– «Трава у дома», – командовала она папе. И папа послушно растягивал мехи аккордеона. Он хранил в своей памяти множество мелодий. И новых и тех, что пели давным-давно.

– Спать пора, полуночники! – смешливо говорила мама из глубины палатки. Оказывается, она тоже слушала наше дружное трио.

– Дай ребятам еще позабавиться, – заступалась за певцов тетя Вера. – Смотри, как славно у них получается. Заслушаешься таких соловьев.

Угомонить нас удавалось обычно лишь к полуночи. Я забирался под одеяло, вытягивался во весь рост рядом с дедушкой, который давно уже похрапывал, но долго еще не мог заснуть. До чего же хорошо жить на свете! Радость просто распирала меня, неизвестно почему. Конечно, завтра весь нескончаемый летний день мы снова будем играть с Наташкой в бадминтон, нырять, собирать раковины, загорать на горячем песке. Но ведь я какой год уже езжу к морю, а никогда еще не испытывал такого восторга. Не хотелось даже думать о возвращении в Москву, в нашу квартиру на пятом этаже громадного дома, вытянувшегося чуть не на целый квартал. Вот бы всегда стоять таким веселым табором на берегу моря. С родителями, дедушкой. И с Наташкой.