Текст книги "Каникулы на колесах"

Автор книги: Вячеслав Тычинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Игра

– Слушай, все забываю спросить, почему дядя Володя называет тебя иногда не Аликом, а Диким Котом? Я уже несколько раз слышала.

Как обычно, мы с Наташкой загорали на песке у самой воды.

Я рассказал ей о наших дорожных псевдонимах.

– Вот это здорово! Придумай и мне какое-нибудь имя.

– Из Фенимора Купера? Или из «Гайаваты»?

– Все равно. Только подходящее.

Я напряг память. Но в голову, как на зло, лезли совершенно посторонние мысли. О том, как замечательно было бы и на будущий год встретить Наташку. А еще лучше, списаться заранее, поехать сразу двумя машинами куда-нибудь на Волгу, в Закарпатье или даже на Урал. Дядю Васю никаким маршрутом не испугаешь. И уж совсем отлично было бы, если б Николаевы и в самом деле решились переехать в Москву, а Наташка поступила бы в нашу школу…

– Ну, что же ты? – нетерпеливо повернулась на бок Наташка.

Я уныло развел руками.

– Знаешь, ничего путного в голову не лезет…

– Это потому, что ты лежишь, разнежился на песке. Вставай, встряхни мозги, чтоб заработали.

Наташка любит командовать. Не знаю почему, но так уж получается, что я частенько подчиняюсь ей. И на этот раз мне хотелось еще спокойно позагорать на солнышке, а вместо этого я послушно поднялся. Но не упустил случая поддразнить ее. Как все москвичи, я заметно «акаю». А она, как истая северянка, выделяет в словах букву «о». И мы пикируемся в шутку: «Мая Масква на семи халмах стаит», – копирует мое произношение мурманчанка. Я в таких случаях тоже не теряюсь, вытягивая губы трубочкой, немилосердно катаю круглое как обруч: «Говорить говори, но зря огород не городи». И на этот раз я повторил ее слова:

– Потому что…

Мы спустились к самой воде и шли босиком по сырому песку. Круглые розовые Наташкины пятки погружались в песок, и сейчас же ямки, выдавленные ими, заполнялись водой. Я увлеченно следил за тем, как она беспрерывно печатает ямки, и сам начал вдавливать пятки поглубже.

Наташка остановилась внезапно и так резко, что я натолкнулся на нее.

– Ну, сообразил что-нибудь?

– Утренняя Роса? Лесная Лань? – не думая, поспешно выпалил я первое, что пришло на ум.

– Здрасьте! При чем тут роса? И чем я похожа на лань, да еще лесную? – возмутилась Наташка. – Ты же сам говорил: нужно какое-то правдоподобие, характерный признак, сходство.

Я напряженно размышлял. Волосы, брови, ресницы – все у Наташки, кроме глаз, было угольно-черное. Но не назовешь же ее Чернавкой или Чернушкой? Нехорошо как-то, даже обидно… Стоп! А Черная Молния? Неплохо! Она же и в самом деле на редкость проворна. Настоящий живчик, как капелька ртути.

Наташка одобрила свое новое имя. Но тут же потребовала:

– Надо дать дорожные имена и моему папе, и маме.

– Захотят ли они? – засомневался я. – Еще посмеются над нами…

– Родители меня всегда слушаются, – отрезала Наташка.

Вот уж что правда, то правда! Пришлось мне снова шевелить мозгами, уже наполовину расплавленными от солнца. С дядей Васей было просто. Такому богатырю имечко само пришлось на язык – Белый Медведь. А вот как назвать тетю Веру? Северная Заря? Полярное Сияние? Еще немного – и я наверняка свихнул бы себе мозги в поисках подходящего имени. Но внезапно меня озарило.

– Соленая Вода! – заорал я в восторге от собственной находчивости. – Дядя Вася – Белый Медведь, а тетя Вера – Соленая Вода.

– Принято! – утвердила Наташка мое предложение. Вопреки моим опасениям, Николаевы не стали возражать дочери. Торжественный обряд присвоения им дорожных имен был поручен, вполне понятно, старейшине нашего семейного клана, Великому Змею. За неимением жезла или посоха он вытащил из багажника заводную ручку и коснулся ею коленопреклоненных аборигенов Севера:

– Сим отроковица Натаха нарекается отныне Черной Молнией. Родитель ее, отче Василий – Белым Медведем, родительница Вера – Соленой Водой. Именовать всех троих в дороге означенными именами.

Черный Гепард и Бледнолицая Сквау наблюдали за потешной процедурой с самым серьезным видом, не позволяя себе даже улыбнуться, а я скакал вокруг в восторге, что наша затея поддержана родителями.

Вечером Наташка, как всегда, помогла матери приготовить ужин, вымыла посуду, подмела вокруг палатки. Глядя на нее, я тоже взялся за дело: для начала надраил до зеркального блеска алюминиевый чайник, потом принялся за жирные сковородки. Мама похвалила меня за усердие, но тут же ввернула:

– Наташа определенно благотворно влияет на тебя, сынок. Раньше я за тобой таких приступов трудолюбия что-то не замечала. Жаль, что она не в Москве живет. Глядишь, совсем бы исправился, имея такого товарища.

У меня даже уши загорелись. Надо же – мама будто подслушала мои мысли. Но, конечно, я промолчал, ничего не ответил. Само собой – товарищ из Натахи был бы отличный. Но что толку мечтать о несбыточном?

Дедушка бережет аккумулятор и включает радиоприемник «Волги» только на ходу, когда батарея подзаряжается генератором. У «Победы» Николаевых радиоприемника нет совсем. Поэтому по вечерам обе наши семьи часто собираются вокруг моего «ВЭФа» и слушают последние известия или музыку. К симфонической музыке я равнодушен, стараюсь поймать по «Маяку» что-нибудь веселенькое в исполнении «Песняров» или «Машины времени». Папа издевается надо мной по этому поводу, говоря, что мне в детстве медведь на ухо наступил. Сам-то он мастерски играет на аккордеоне. И слух у него абсолютный: достаточно один раз услышать новую мелодию, чтобы тут же подобрать ее на аккордеоне.

Дедушка и дядя Вася чаще всего пускаются в обсуждение технических достоинств вездеходной «Нивы», проделок нерадивых ремонтников на станциях технического обслуживания или капризов двигателя, с которыми им приходилось сталкиваться в дороге. Дедушка – старый автомобильный волк. Но и дядя Вася мастер на все руки, только в крайних случаях обращается к ремонтникам, да и то, если нет нужной детали. Дома у него целый шкаф со слесарным инструментом. Он даже дочку выучил нарезать резьбу, сверлить, запаивать дырочки. Так что обоим автолюбителям есть о чем потолковать.

Нашлись общие интересы и у мамы с тетей Верой. Соленая Вода работает закройщицей в ателье, и Бледнолицая Сквау учится у нее кроить платья, блузки, юбки. Материала у них нет, но в дело идет упаковочная бумага.

Мы же с папой усаживаемся за шахматную доску. Наташка подсаживается к нам и бурно переживает за меня. В шахматах она ничего не смыслит, но видит, как редеют мои фигурки, и не на шутку огорчается. Можно сказать, морально поддерживает слабую сторону. Чтоб уравновесить шансы, папа снимает у себя заранее коня или слона. Когда-то он снимал ферзя, потом – ладью. Теперь для форы достаточно коня. Прогресс налицо. А что будет, когда я изучу теорию дебютов? Всякие там королевские гамбиты, дебют четырех коней, защиту Филидора, сицилианскую партию и прочие эндшпили? Тогда держись, Черный Гепард! Игра пойдет на равных. Можно будет подумать и насчет категории. На гроссмейстера я, понятно, пока еще не замахиваюсь… Пока что чаще всего проигрываю папе. И все-таки охотно сажусь за шахматы. Доска у нас большая, фигуры крупные, выточенные из цветной пластмассы, такие гладенькие и красивые, что даже держать их в руках приятно. Мудрая эта игра шахматы! Сколько мы играем с папой, а двух совершенно одинаковых партий еще ни разу не случалось, всякий раз что-то новое, другое.

Шахматная партия затягивается, и Наташка начинает скучать, поглядывать по сторонам. Оно и понятно: все-таки одно дело напряженно обдумывать очередной хитрый ход или разгадывать уловки противника, и совсем другое – глядеть на доску со стороны, да еще не зная правил игры. И мне пришла в голову счастливая мысль научить Наташку занятной игре, которой давно увлекается наша семья.

– Ты в слова любишь играть, знаешь эту игру?

– В какие еще слова? – удивилась Наташка. Как я и предполагал, она о ней ничего не слыхала. До Ледовитого океана эта игра еще не дошла.

– Хочешь, научу?

– Что за вопрос? Конечно, хочу.

– Тогда слушай и вникай. Берется какое-нибудь слово, желательно подлиннее и такое, чтобы в нем было много ходовых букв.

– Что значит – ходовых?

– Ну, таких, которые употребляются часто. Не «Ы» или «Щ», а скажем, таких, как «А», «П», «О»… Понимаешь? Из букв взятого слова составляются новые слова. Побеждает тот, кто сумел составить больше слов. Но не всяких. Есть некоторые ограничения. Засчитываются только существительные, в единственном числе, в именительном надеже. Глаголы, имена собственные, сокращения типа МТС, ТАСС и тому подобное выписывать нельзя. Ясно?

– А как с местоимениями, числительными? Их писать можно?

– Местоимения нельзя, – уточнил я, – а числительные, только в одно слово, можно.

– А если у слова нет единственного числа, например, сани, ножницы, тогда как? – не унималась дотошная Наташка.

– Такие слова допускаются.

Мы вырвали из широкого блокнота по листу и легли на прорезиненный матрасик так, чтобы нельзя было подглядывать друг у друга.

Для удобства под бумагу пришлось подложить по куску фанеры.

– Какое слово возьмем?

Я осмотрелся вокруг. Мы лежали возле самых колес «Волги».

– Давай, возьмем слово «АВТОМОБИЛЕСТРОЕНИЕ», – предложил я. – Смотри, сколько в нем самых распространенных букв.

– Согласна. А как со временем? Будем писать до утра?

– Ограничимся двумя часами, – серьезно ответил я.

– Я пошутила! Неужто мы будем два часа корпеть над одним-разъединственным словом? – возмутилась Наташка.

– Еще и не хватит времени. Попросишь добавки, – заверил я ее.

– Ну, поехали! – дурашливо замахала Наташка смуглыми ногами под самым моим носом.

– Лежи смирно, не мешай думать! – прикрикнул я на нее.

Для начала я выписал самые легкие слова, которые сами, что называется, просились на бумагу. Столбики быстро удлинялись. Столбики – потому что я для удобства проверки, и чтобы не повториться нечаянно, сразу же начал выписывать их с разбивкой на одинаковую первую букву: авто, автол, автор; балет, билет, бинт, бант; волос, ворот, ворона, вобла и так далее.

Любопытство сильно разбирало меня. «Неужели она напишет больше слов, чем я? Быть того не может!» Мне очень хотелось хоть одним глазком заглянуть в ее листок, но правила честной игры запрещали такое подглядыванье. К тому же я был уверен в своих силах. Но невольно замечал, что и Наташка пишет почти все время, с маленькими остановками.

Поразмыслив, я поднатужился и заполнил еще несколько столбиков на другие согласные буквы. Из меня сыпалось, как из мешка. Появились длинные столбики слов на «Т», «Р», «Л», «Н».

Я крепко надеялся на букву «С», и она не подвела меня. На эту букву мне удалось написать столбик слов почти такой же длины, как на букву «Т». Но самый обильный урожай принесла с собой буква «М». Настоящий рекордсмен: тридцать пять слов! Были там и простейшие: мост, молва, мера, мена, мотив; но и такие трудные, как меринос, маневр, метанол. Гораздо медленнее пошло дело, когда я переключился на гласные буквы. Все же и тут получился столбик изрядной длины. Когда новые слова перестали рождаться в моем мозгу с прежней легкостью, я использовал другой прием: перебрал все комбинации гласных и согласных букв. Потом начал комбинировать сочетания из трех букв. На бумаге появились столбцы трехбуквенных слов: бал, бас, бар, вар, вал, лен, лес, лев, сор, сом, тир, мир… Перечитав полученные слова наоборот, справа налево, я добавил к списку еще несколько слов – «перевертышей».

Авторучка быстро скрипела по бумаге. Я строчил слова одно за другим, а у Наташки паузы становились все длиннее. Она явно выдыхалась. С начала состязания шел уже второй час. И тут она не выдержала, приподнялась на локтях.

– У тебя сколько?

– Да за двести перевалило, – прикинув на глаз общую длину столбиков, не без гордости сказал я.

– Двести-и?! – ужаснулась Наташка. И, отбросив авторучку, рывком села. – А у меня и ста не наберется…

И подняла обе руки вверх.

– Да ты не спеши сдаваться, – попытался я уговорить Наташку. – Можно еще полчасика накинуть. Ты же в первый раз играешь, а я уже руку набил в этой игре.

– Нет, нет! – заупрямилась Наташка, вскакивая на ноги. Удивительно легко у нее это получалось. Словно ее подкидывала какая-то невидимая пружина. – Хватит. На вот, проверяй, – сунула она мне бумагу.

– Это не так делается. Читай вслух свои слова, а я их буду у себя вычеркивать. А потом сравним, у кого сколько слов осталось.

Мы положили листки на гладкий капот автомобиля и принялись за сверку. Солнце уже закатилось, и дедушка включил для нас переносную лампочку от аккумулятора, проявив неслыханное великодушие ради торжества своего любимого внука.

– Стой, стой, какая Тортила? – вскоре прервал я Наташку. – Имена собственные писать нельзя. Я же тебя предупреждал. А так бы я и Тибет вписал, и Витим, и Брест, и мало ли что еще.

– Значит, вычеркнуть Тортилу? – печально спросила Наташка. Она опустила голову, и ее роскошная коса соскользнула на капот, закрыла наши листки. Я отодвинул косу рукой и ощутил при этом, какая она шелковистая и тяжелая. Мне стало так жалко Наташку, что даже выигрывать у нее расхотелось.

– Ладно уж, оставь Тортилу, – разрешил я.

– Да нет, играть надо по правилам, – вздохнула Наташка. Ей не нужны были поблажки.

Когда мы закончили сверку, у нее осталось совсем мало слов. Но некоторые из них были довольно-таки заковыристые. Даже я не додумался до них: ранет, ратин, стеарин, минарет, манто, метеор, лабиринт, лорнет, берет, ореол, орбита… На букву «Е» я вообще не смог придумать ни одного слова, как ни бился, а она написала «енот». Все же почти сто моих слов остались невычеркнутыми. Победа была разгромной. Но Наташка недолго горевала.

– Погоди, я еще проверю твои слова, – погрозилась она. – Может быть, ты жулик, обманываешь меня. – Наташка взяла мой листок, повела по нему смуглым пальцем с перламутровым ноготком. – Стой! Вот – марс. Ты же сам говорил, что имена собственные писать нельзя. А это название планеты.

– Не только планеты! Да, Марсом называется и планета, и бог войны. Если написано с большой буквы. Но марс – это еще и площадка на верху мачты, – запротестовал я. – С марса матросы высматривают китов, неприятеля, землю. Не читала, что ли? Да почти в каждом морском романе, особенно старинном, найдешь это слово.

– Верно, вспомнила, – согласилась Наташка. – А вот это что за «аортит»?

– Название болезни.

– Ой, врешь ты, Дикий Кот, пользуешься моей темнотой, – подозрительно сощурилась Черная Молния.

– Лопни мои глаза! – поклялся я. – Да вот хоть папу спроси.

– И спрошу, будь уверен. Дядя Володя, вас можно на минуточку?

Папа подтвердил, что аортит – воспаление аорты, отолит – мельчайшее зернышко в слуховых органах человека и животного, а ментол – название лекарства. Все эти слова были в моем списке. Но, как человек справедливый, тут же добавил, что в подобной игре сын врача не имеет права употреблять медицинскую терминологию.

– Этак ты, братец-кролик, много кой-чего понапишешь: остит, остеома, неврома… Откуда ж Наташе знать такие слова? Нет уж, изволь играть на равных. Пиши только общеупотребительные слова.

– Я же говорю, что он жулик! – воспрянула духом Наташка. – Смотрите, дядя Володя, чего он тут настрочил: ли, сет, сабо… Ведь нет же таких слов, правда?

– Тут я тебя вынужден огорчить, – ласково улыбаясь, сказал папа. – Ли – китайская мера длины, чуть побольше полукилометра; сет – партия игры в теннис; сабо – башмаки на деревянной подошве. Надо тебе сказать, Алик в этой игре никогда не обманывает. Ему ведь интересна только честная победа.

– Зря ты переживаешь, – попытался я утешить Наташку. – Для первого раза ты просто замечательно сыграла. Вон какие сложные слова придумала. А будь у тебя мой опыт…

– Дикий Кот правильно говорит, – поддержал меня папа и потрепал Наташку по плечу. – Хочешь знать, он нас всех запросто кладет на лопатки в этой игре. Вундеркинд. Эрудит. Гигант мысли. Мало того, что молодая память, так еще и необъятный словарный запас. Почти как у Пушкина.

Папа шутил, но я видел, что он и вправду чуточку гордится своим сыном.

– Зато я быстрее бегаю! – неожиданно сказала Наташка. Ее мысль сработала внезапно совсем в другом направлении. – Не верите, дядя Володя? Давайте нам старт. Финиш вон у того столба.

Все-таки первое призовое место, как всегда, осталось за Тобиком. Он с легкостью обошел нас обоих. Второй, правда, пришла Наташка. Я показал третий результат. Плохо? Но в переводе на олимпийский язык это означало бы бронзовую медаль. А я удовольствовался всего лишь добавочным ломтем арбуза.

Прорыв блокады

Тихо-мирно отдыхали мы в Скадовске, очень довольные, что сделали такой удачный выбор, не отправились в Крым или на Кавказ, как это было в прошлые годы.

Но стихия положила конец нашему благоденствию.

С вечера подул сильный южный ветер. Такой сильный, что вся наша палатка вздулась тугим парусом. Пришлось вбить в землю прочный кол и привязать к нему дополнительную растяжку – парашютную стропу неимоверной прочности. Говорят, на таких стропах с самолетов сбрасывают на грузовых парашютах даже десантные танки.

Папа и мама устроились в палатке, а я и дедушка, как всегда, забрались в «Волгу». В ней как-то по-особенному уютно: не заползет змея, не ворвется ветер, не промочит никакой ливень. На толстом поролоновом матрасике спится лучше, чем дома. Даже пахнет в машине приятно: лаком, резиной, бензином.

Однако в эту ночь нам не суждено было проспать спокойно.

На рассвете нас разбудил какой-то грохот. Я привскочил, стукнулся головой о крышу машины и только тогда полностью очнулся от крепкого сна. За стеклом смутно маячила фигура папы. Он колотил в запертую изнутри дверь. Дедушка уже тянулся через меня, торопясь нажать на ручку, но я опередил его.

– Вставайте! – тревожно сказал папа, всунув голову в машину. – Надо срочно уезжать. Море наступает!

Выбравшись из машины, я увидел, что наша палатка рухнула, накрыв собою вещи. Штормовой ветер не смог оборвать крепчайшую парашютную стропу, но зато вытащил толстый кол, который мы так надежно вогнали в землю вечером. Море покрылось пенными валами. Один за другим они неудержимо шли на приступ, с грозным шумом заливая низкий песчаный берег. Вода уже затопила наш холодильник в яме и подбиралась к «Волге». Тут и там мелькали огни фонариков, слышались возбужденные голоса застигнутых врасплох немногочисленных автотуристов, где-то плакали дети, лаяли собаки. Лагерь спешно сворачивался. Николаевы уже бросали в «Победу» свои вещи.

Пенящаяся вода поднималась с пугающей быстротой. Ветер достиг почти ураганной силы. В этой равнинной низменной местности ему было где разгуляться. Он валил с ног, забивал дыхание. Вдвоем с дедушкой папа ухитрился-таки взвалить на решетку крыши «Волги» бесформенный ком парусины, в который превратилась наша палатка, и намертво прихватить его все той же чудодейственной парашютной стропой. Мама в страшной спешке бросала в машину чемоданы, сумки и рюкзаки. Я грузил в багажник посуду, шлепая босиком по холодной воде.

Наконец дедушка сел за руль и включил стартер. Море лизало уже все четыре колеса нашего автомобиля. Тут только я вспомнил, что под ним сидят еще три курицы. В суматохе аварийных сборов о них совсем позабыли.

– Ку-уры! – неистово закричал я и бросился под машину. Дедушка едва успел выжать сцепление, чтоб не задавить меня вместе с курами.

Будь под колесами «Волги» не песок, а глина, нам пришлось бы совсем худо. Автомобиль весом чуть не в полторы тонны на руках не вытащишь. Это не «Жигули». Но твердый грунт выручил. Наша машина выскочила на травяной бугор. Хуже пришлось Николаевым. Их «Победа» безнадежно забуксовала и накренилась набок. Дедушка, не раздумывая, сдал «Волгу» назад, папа молниеносно набросил буксирный трос, «Мышка» с силой рванула и выручила «соседку» из беды.

На бугре собралось около десятка машин, облепленных взволнованными грязными автотуристами. Остальным повезло – они уехали из Скадовска еще накануне. Я решил, что опасность миновала, и начал переодеваться во все сухое. Но море готовило нам новый сюрприз.

– Вода-а! – донесся издалека чей-то крик. – Вода обходит нас!

Несколько человек вместе с папой, бросились на встревоженный голос. Солнце еще не выглянуло из-за горизонта, но мгла уже рассеялась. Пробежав немного, мы увидели человека, призывно махавшего руками. Изгибаясь тусклым оловянным полумесяцем, вода у его ног заливала единственную дорогу, по которой мы приехали к морю. Волны затекли в низинку, и мы очутились в ловушке…

Не стану врать, в этот момент я здорово-таки перетрусил. Не за себя, конечно. Всем нам ничего не стоило прошлепать босиком до первых домов Скадовска, куда море никак не могло дотянуться. Но «Мышка»… Что будет с нею? Неужели мы оставим ее на произвол судьбы? Шторм не стихал, и вода продолжала наступать.

Зеленый травяной бугор, на котором сгрудились легковушки, вода окружила с трех сторон. Море надвигалось прямо по фронту, а его предательский язык забежал сбоку и позади бугра. С четвертой стороны, которая оставалась еще сухой, высилась капитальная ограда пионерского лагеря. Положение казалось безвыходным.

– Мужчины, ко мне! – услышал я решительный голос папы.

Четыре крепких парня подошли к папе.

– Беритесь за это звено, приподнимайте его, чтобы снять с крючьев, – распорядился папа, хватаясь за раму металлического звена ограды пионерского лагеря. И, видя, что парни мнутся в нерешительности, добавил: – Под мою личную ответственность.

Парни все еще медлили, но тут подбежал дядя Вася и один приподнял край звена. Все вместе мужчины подняли тяжелое звено, висевшее на крючьях бетонных столбов, бережно отставили его в сторону. Так же было снято и второе звено. Зазвенели лопаты. Через несколько минут средний бетонный столб был выкопан и оттащен. Перед машинами открылся въезд на территорию пионерского лагеря, погруженного в сладкий предутренний сон.

Первым в проделанную брешь въехал дедушка. На самой малой скорости он искусно обогнул цветочную клумбу и поехал по пешеходной дорожке, усыпанной морским песком, окаймленной бордюром из половинок красного кирпича. За нашей «Волгой» потихоньку, словно крадучись, потянулись остальные машины.

Честно говоря, я в эти минуты приготовился к самому худшему. Ждал, что вот-вот сейчас откуда-нибудь выскочит сторож или начальник пионерского лагеря, загородит нам дорогу, начнет кричать, свистеть, поднимет тревогу – и всех нас заберут в милицию за грубое нарушение порядка. Ведь мы самочинно вторглись на заповедную территорию, куда въезд не только чужим, а вообще всяким автомобилям строго запрещен. Да вдобавок заявились не через ворота, – это б еще куда ни шло! – а разобрав ограду! И уж, конечно, первый кнут, как говорится, будет зачинщику, моему папе. Ведь это он предложил снять звенья ограды под его личную ответственность. Пусть даже в безвыходном для автотуристов положении…

Но все обошлось благополучно.

Не знаю, то ли сторож крепко спал, то ли, на наше счастье, отлучился куда-то на эту ночь, то ли, что вернее всего, шум ветра заглушил звук моторов, работавших на малом газу, но не прошло и получаса, как все автомобили выбрались за ворота лагеря. Мы ускользнули из ловушки, подстроенной нам морем! Сияющие туристы поздравляли друг друга с избавлением от беды, благодарили папу за находчивость и смелость. Но папа оборвал преждевременные восторги:

Не шумите, товарищи, тихо! Идемте восстановим ограду. А женщины пускай заметут следы от колес на песке аллейки. Так сказать, следы нашего кошмарного преступления. Чтоб комар носа не подточил. Вроде и духу нашего в лагере не было.

Вскоре, действительно, никто бы не смог догадаться, что совсем недавно чуть не десяток легковых автомобилей тайно прокрались через запретную для них территорию лагеря. Вкопан был на прежнее место бетонный столб. Снова повисли на крючьях звенья ограды из металлической сетки. Женщины старательно подмели дорожку, поправили несколько кирпичей, сбитых машинами.

Мы с Наташкой не утерпели, побежали взглянуть на бугор. Его уже не было, он полностью скрылся под водой. Из интереса я прошлепал на макушку бугра, замерил глубину. По всему выходило, что не сумей мы прорвать блокаду, морская вода неминуемо залила бы автомобили по самые сиденья. А может быть, и выше.

Словом, беды мы избежали серьезной. Ведь морская соленая вода – страшный враг металла. А замкни она клеммы аккумулятора, мы и после наводнения не смогли бы тронуться с места. Об испорченных вещах я уж не говорю.

– А твой папа молодец! – уважительно сказала Наташка. – Не растерялся, всех выручил. Если б не дядя Володя, купаться бы нашим машинам в море.

Коса у Наташки растрепалась, и пышные черные волосы рассыпались по плечам, ко лбу прилип комок грязи, но синие глаза сияли такой радостью, что я невольно залюбовался ею. То есть не залюбовался, конечно, но смотрел так пристально, можно сказать, уставился на нее, что она даже спросила:

– Что ты глаза вытаращил? Смотришь, что я вся в грязи? Так и ты не чище. Вон комок прилип. И вот еще… Дай сотру.

Наташка провела по моему лицу мягкой ладонью, а я только улыбался. Почему-то ее заботливость была мне очень приятна…