Текст книги "Каникулы на колесах"

Автор книги: Вячеслав Тычинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Неожиданный разговор

Сверх ожиданий дорога к реке Снов оказалась не глухоманным проселком, как мы предполагали, а вполне нормальной, даже асфальтированной. Сосновый бор подступал вплотную к сухому песчаному берегу. В километре виднелась какая-то маленькая деревушка. А это означало, что свежие молоко, яйца, творог нам обеспечены. Но больше всего восхитила нас речка. Давно мы не видели такой чистой, словно бы родниковой воды. Сквозь нее без труда просматривалось дно, тоже чистенькое, песчаное, без ям и коряг. В довершение всего течение было слабым, а пода теплой.

– Качать Дикого Кота за выбор лучшей в сезоне столики! – крикнул папа.

И первым схватил меня за штаны, чтобы я не успел улизнуть от почестей. Минуту спустя я уже взлетел в воздух, подброшенный сильными руками. Из бесчисленных карманов и кармашек моих джинсов на землю дождем посыпались болтики, значки, медные монетки и прочая мелочь. Не выпал только мой незабываемый голубой перочинный нож, который я так нелепо потерял.

На каждой, даже короткой, стоянке наше семейство устраивается капитально. Особенно привержен к капитальному строительству дедушка. Его хлебом не корми, дай только что-нибудь соорудить. Великий Змей не жалеет никаких трудов, чтоб получше благоустроить лагерь. Достается при этом и мне. Дедушка гоняет меня по всей округе в поисках подручных материалов: дощечек, колышков, кусков фанеры и жести. И не успокаивается, пока я не натащу ему целую кучу такого хлама. Тогда Великий Змей вбивает колышки в землю, покрывает их кусками фанеры – и получаются, надо честно признать, вполне сносные кухонные столики, радующие хозяйственное сердце Бледнолицей Сквау.

Из этого же утиля дедушка сооружает всевозможные скамеечки, натягивает между деревьями изолированный провод для сушки белья, вешает на шесте самодельный рукомойник из жестяной банки, а закончив работу, удовлетворенно обозревает свои творения и потирает руки.

А вскоре мы уезжаем дальше, и все архитектурные сооружения Великого Змея остаются на произвол судьбы. Однако дедушка ничуть не огорчается по этому поводу:

– Приедут добрые люди отдыхать, а им – нечаянная радость, готовая обстановка.

– Ну да, импортный гарнитур "Птичий глаз", – иронизирует папа.

– Давайте хоть эту скамеечку захватим с собой, – предлагает мама. – Пригодится на новом месте. В багажнике еще есть куда ее положить.

– Ни в коем случае! – горячо протестует дедушка.

– Что ты, дорогая! – так же горячо подхватывает папа. – Разрушится весь ансамбль. Что останется от интерьера?

На новом месте, где валяются только куски битого кирпича, все начинается сначала. Я сильно подозреваю, что дедушке очень нравится сам процесс труда, создание полезной утвари из никчемного хлама.

– Значит, так, – командует неутомимый Великий Змей, – ты, Дикий Кот, иди пошарь на обочинах, а я обследую вон ту полянку.

На реке Снов мы планировали простоять целую неделю, и дедушка превзошел самого себя. Под углы палатки, чтоб не сырело днище, хоть оно и прорезиненное, подложил по куску камеры; вход в палатку замостил разноцветными камешками; между двух сосен натянул веревку для сушки белья. О всевозможных полочках и столиках я уже не говорю. А в довершение всего Великий Змей укрепил лагерное хозяйство целой системой проволочных растяжек. Вечером все эти растяжки становились невидимыми, и впоследствии я не раз плюхался на землю, пока не научился пробираться наощупь, словно через минное поле, к нашей палатке.

– Тут перезимовать можно, а не токмо что отдохнуть недельку, – убежденно заявил папа, с удовольствием оглядывая благоустроенную стоянку. – Отель "Астория" да и только. Поехали в Чернигов на промысел, разведаем там насчет банок и крышек на всю честную компанию. До темноты мы еще успеем обернуться.

Я подумал, не увязаться ли мне за папой, но тут Наташка позвала меня купаться, и мы побежали с ней на речку.

Высоко в небе пролегал "Млечный Путь" – след военного самолета. Мы заспорили, на какую максимальную высоту могут подниматься современные самолеты. С авиации разговор, естественно, перешел на космические темы.

– А я личную "Волгу" Гагарина видел! – похвастался я.

– Где? В кино?

Ответить я не успел. Наташка нырнула в воду. Вслед за ней прыгнул с обрыва и я. Плавали мы довольно долго, из воды вылезли только тогда, когда почувствовали, что у нас зуб на зуб не попадает, но на горячем песке быстро согрелись.

– Слушай, Алик, а ты и взаправду видел машину Гагарина? Наяву, не в кино? – спросила Наташка, едва мы улеглись на песке. Как видно, мое сообщение заинтересовало ее.

– С тобой всякое терпение лопнет! Ну, подумала б сама, зачем мне врать? И что тут такого особенного? Возвращались в Москву, свернули с Минского шоссе в бывший город Гжатск. Это он теперь переименован в Гагарин, как родина первого космонавта Земли. Там, в доме, где он жил и рос, создан музей Гагарина.

– Имени Гагарина, – нерешительно поправила меня Наташка.

– Да не имени, а его музей. Так на черной доске и написано: "Мемориальный музей Гагарина Юрия Алексеевича". Дом одноэтажный, на каменном фундаменте, с шиферной крышей. Маленький дворик, а в нем, в стеклянном гаражике, как в прозрачном саркофаге, стоит его черная "Волга". С оленем на капоте, как у нашей "Мышки", с московским номером. Табличка: "Личная автомашина первого космонавта СССР Ю. А. Гагарина".

– А машина новая, наверное, с иголочки? – хитро прищурилась Наташка, заглядывая мне сбоку в лицо. Она лежала на животе, пересыпая песок сквозь пальцы. Еще сырой купальник плотно обтягивал ее бронзовые плечи.

– А вот и нет! Думаешь, взяли да на новенькую "Волгу" и нацепили табличку? У нее все шины стерты. По протектору видно, что пробежали много километров. И краска кое-где шелушится на кузове.

– Значит, точно, его машина… А в самом музее интересно?

– Экспонатов много, глаза разбегаются. Бушлат его лежит, и ремень со штампом "РУ" на пряжке. Он же Люберецкое ремесленное училище когда-то окончил, под самой Москвой. Скафандр его там же, оранжевого цвета, в котором он летал в космосе. Подарки из разных стран, фотографии…

– А город красивый?

– Теперь красивый. С тех пор как над ним взял шефство Ленинский комсомол. А был ветхий, какой-то запущенный, пока студенческие строительные отряды не преобразили его. Уж если комсомол взялся, тут будь уверена, дело пойдет на лад!

– Да-а… – протянула Наташка. И внезапно огорошила меня неожиданным вопросом. – А ты думаешь вступать в комсомол?

– Обязательно.

Наташка перекатилась на спину и села, обхватив колони руками, пристально посмотрела на меня с необычно серьезным видом.

– Слушай, Алик, а ведь звание комсомольца надо заслужить чем-то. Вот жил Гагарин, прославил всю нашу страну, в историю вошел. А ты, я, что мы совершили в жизни?

– Вон ты о чем… – протянул я. Удивительно, никогда раньше я не слыхал от Наташки подобных слов. – А что мы такого можем с тобой совершить? Сейчас от нас одно требуется – чтобы хорошо учились. Я так и учусь, нормально, на четверки-пятерки. Еще и в школьную стенгазету заметки пишу.

– Тоже мне – подвиг! – пренебрежительно фыркнула Наташка. Критический дух окончательно обуял ее. – Помнишь, ты рассказывал мне об одном французском враче… забыла, как его… ну, что на резиновой надувной лодочке два месяца плыл один-одинешенек через весь Атлантический океан. Питался одной рыбой, пил из нее же сок вместо воды, чтобы доказать людям, что человек не погибнет от голода и жажды после кораблекрушения, если только не поддастся страху.

– Ален Бомбар, – напомнил я, очень довольный, что Наташка переключилась с моей вполне рядовой личности на знаменитого врача.

– Ага, точно, Бомбар. Вот это подвиг! Вот это настоящий человек! Он же сто раз мог погибнуть в океане. Его и волны могли утопить, и киты, и меч-рыба, акулы могли сожрать; мог просто умереть без воды и без пищи, если б не подтвердилась его теория, что человек способен выжить, питаясь исключительно продуктами моря. А он все превозмог, все преодолел!

– Вон ты куда хватила! – защищался я, как умел, от внезапного нападения Наташки. – Не всем же быть героическими личностями. И прежде всего надо еще вырасти. Вот станем взрослыми, тогда…

– Взрослыми, взрослыми… – передразнила меня Наташка. Она явно не хотела отступать и тут же ринулась в новую атаку. – Ладно, допустим. А как мы готовимся к этой взрослой жизни? Катаемся с родителями в свое удовольствие, дурака валяем. День прошел, и ладно. А что впереди? Ну, скажи, кем ты решил стать? Врачом?

– Почему обязательно врачом? Буду дорожником…

– Кем, кем? Дорожником? С чего бы это?

– Машинистом стану. Буду на бетоноукладчике работать, – неуверенно сказал я. – Или в институт пойду. Выучусь на инженера-дорожника. А возможно на автомеханика. Мне автодело хорошо дается. Это и дедушка говорит.

– Или, или… Значит, тебе все равно кем стать: машинистом, инженером, автомехаником… Нет еще у тебя определенной цели в жизни, вот что я тебе, дружок, скажу!

Тут уж я не выдержал. Мое терпение лопнуло.

– Да что ты прицепилась сегодня ко мне, как репей! – вскипел я. – А у тебя-то самой есть цель в жизни? Ты себе уже твердо выбрала профессию?

– На всю жизнь! – непреклонно отрезала Наташка. У нее даже глаза заблестели, голова гордо поднялась выше. – Буду преподавать в школе физкультуру. Окончу институт физкультуры и попрошусь куда-нибудь в сельскую школу. Буду прививать деревенским ребятам любовь к спорту.

– Похвально! – с кислой миной сказал я. Мне хотелось уязвить ее, но я не мог подыскать подходящих для этого слов. И только насмешливо спросил. – Надо полагать, ты-то уж полным ходом готовишься к своей будущей профессии?

Я думал смутить Наташку, поубавить у нее самоуверенности. Девчонке еще среднюю школу кончать, потом пять лет в институте учиться, а она уже берется рассуждать о профессии учителя. Тоже мне – светило советской педагогики!

Вот тут-то Наташка мне и выдала! У меня, как говорится, отвисла нижняя челюсть, глаза стали круглыми, пока она говорила. С пылом, с неподдельным жаром.

Да, она уже сдала нормы на ступень "Будь готов к труду и обороне СССР", занимается в юношеской секции "Буревестника", увлекается не одним волейболом, художественной гимнастикой, а еще лыжами, коньками. Твердо решила освоить купанье зимой, а пока принимает дома холодный душ после утренней гимнастики.

Окончательно сразила меня Наташка рассказом о том, как она закаляет свою волю. Читает, например, интересную книжку, нарочно отложит в самом захватывающем месте, когда герой, скажем, повис над пропастью, вот-вот сорвется, или его догоняют убийцы, и идет помогать матери на кухню. Или: зовут подружки в кино, уже и билет для нее взяли, а домашнее задание еще не выполнено, ни за что не позволяет себе соблазниться уговорами, отложить учебник в сторону. В классе постоянно следит за своей осанкой, чтоб не сутулиться; при ходьбе – не горбиться, не шаркать ногами, не раскачиваться…

Я вспомнил свою походочку и только тяжело вздохнул. Все в самую точку – и раскачиваюсь, и ногами шаркаю, как старик… Да и по части силы воли мне еще долго над собой работать. Например, хорошо бы для начала отказаться от привычки класть в стакан чая по четыре ложки сахарного песку.

После этого памятного разговора я стал смотреть на Наташку совсем другими глазами. Представляю, что из нее получится, когда она станет взрослой, если уже сейчас вся как стрела нацелена в будущее. Нет, положительно, у такой девчонки не стыдно поучиться уму-разуму и нашему брату, мальчишкам.

Хома Афанасьич

Из Чернигова папа возвратился поздно вечером. Дедушке пришлось ехать с фарами, чего он очень не любит. Но вернулись оба необыкновенно веселыми. Долго гадать о причине такого радужного настроения наших мужчин маме не пришлось. Папа открыл багажник, принял картинную позу фокусника, сделал несколько пассов над двумя картонными ящиками, доверху заполненными стеклянными банками самой ходовой литровой емкости.

– Айн, цвай! Прошу публикум убедиться.

– А…а крышки? – не веря своим глазам, ослепленная великолепием стеклянного сокровища, заикнулась мама. – Ведь без крышек…

Но в багажнике лежали, аккуратно упакованные в бумагу, двумя длинными столбиками и новенькие крышки, вместе с резиновыми колечками. Когда же папа сделал еще несколько пассов и добыл из недр багажника машинку для закатки крышек, солидный мешочек с сахарным песком и медный тазик, мама окончательно просияла.

– Я ли не молодец? Я ли не добытчик? – хвастливо подбоченился папа.

– Молодец! Еще какой молодец! Поискать таких, днем с огнем не найдешь! – смеясь, дружно подтвердили женщины.

Когда банки и крышки были выгружены и по-братски поделены между Бледнолицей Сквау и Соленой Водой, папа поведал нам о том, как добыл дефицитный товар:

– Я не стал и ездить по магазинам. В незнакомом городе полдня проездишь – и без толку. Прямехонько отправился в горздрав. Конечно же, как я и думал, коллеги знают всех в городе. Тут же подсели к телефонам, выяснили, где есть в продаже стеклотара и крышки. А еще важнее, что у нас теперь и в Чернигове хорошие знакомые. Исключительно приветливые и славные люди! Усиленно уговаривали будущим летом ехать прямо к ним и никуда больше. Соблазняли какой-то необыкновенной рыбалкой на Десне. Я их тоже пригласил к нам в Москву, погостить зимою, походить по театрам, музеям, выставкам.

На этом приятные папины сюрпризы не закончились. Зажмурив один глаз и округлив другой, высоко подняв брови, он воззрился на меня с самым таинственным видом, запустил руку в неистощимый багажник, нащупывая там что-то, и извлек проволочную клетку с хомячком.

– Ну, папа! – только и сказал я, растянув рот до ушей в счастливой улыбке.

Трудно было придумать лучший подарок, чем этот серенький ушастый хомячок. Нрав у него, как выяснилось сразу же, оказался самый миролюбивый. Он охотно и подолгу сидел на теплой ладони, ничуть не беспокоясь, спокойно охорашиваясь лапками; уморительно набивал зерном защечные мешки, никогда не пытаясь укусить руку.

К чему он питал явное отвращение, так это к воде. На другой же день мы заметили, что он избегает даже замочить лапки, не говоря уже о том, чтобы погрузиться в воду.

Правда, впоследствии был случай, когда мы с Наташкой посадили его в медный тазик, освободившийся от варки ягод и плодов, и пустили в свободное плаванье по воде. Он долго суетился, встревоженно принюхивался, бегал кругами по дну тазика, а потом вдруг решился, бросился в реку и поплыл к берегу, быстро работая лапками, выставив вперед усатую мордочку. Да как поплыл! Словно крохотная моторка, разводя в обе стороны водяные гребешки. Мы тут же изловили отважного пловца, обсушили и обогрели его. Конечно, с нашей стороны было немного жестоко подвергать симпатичного звереныша такому серьезному испытанию, но мы никак не ожидали, что он рискнет пуститься вплавь по реке.

Первые дни мы опасались подпускать Тобика близко к такому маленькому зверьку. Вдруг он примет его за мышь или крысу! Но наш песик отличается редкой сообразительностью. Как только Тоба понял, что мы бережем и любим хомячка, а главное, кормим его не мясом или косточками, а зерном и сухими корочками хлеба, он тут же проникся к собрату полнейшим равнодушием. Положит морду на передние лапы, свесит одно мягкое ухо и преспокойно наблюдает, скосив глаза, как шустрый зверек под самым носом у него проворно роется в песке или обнюхивает веточки.

Ясное дело, мы не могли оставить хомячка безымянным. Возник спор. Наташка предлагала назвать его Афоней. Я возражал:

– Почему Афоней? Надо же обыграть хоть какую-нибудь особенность хомячка: его цвет, внешность, повадки наконец. Ушастиком назвать или Шустриком и то лучше.

Спорили долго, пока меня не осенило:

– Стоп! Да назовем его Хомой! И делу конец. Коротко, просто и подходяще. И мудрить больше не надо. А в особо торжественных случаях будем величать полностью: Хома Брут. Как гоголевского бурсака из "Вия".

– Нетушки! Давай тогда лучше назовем его Хомой Афанасьевичем, – заупрямилась Наташка. – И по-твоему будет, и по-моему. Никому не обидно.

На том мы и порешили. Так хомячок был наречен человеческим именем. Надо сказать, что сам он в такой ответственный момент был гораздо больше заинтересован какой-то веточкой, чем нашим спором, и не выказал никакого желания хоть как-то отозваться на него.

Забавный ручной зверек доставлял нам уйму радостей. Мы и без него проводили на реке целые часы, а благодаря Хоме начали пропадать там все дни, с утра до вечера. На стоянку нас загонял только голод, но даже обедали мы торопясь, чтоб не потерять ни одной лишней минуты. Сначала мы играли с Хомой вдвоем, но потом, прослышав про диковинную ручную мышку, к нам потянулись ребятишки из ближней деревеньки. Они приносили нам строительные материалы – камни и палки – для сооружения дворца Хоме, а мы разрешали им погладить его по шелковистой спинке, полюбоваться тем, как проворно он набивает щеки, раздуваясь прямо-таки на глазах. Особенно усердно помогал нам пятилетний Санька, большеголовый вихрастый мальчишка, сам чем-то похожий на хомячка.

Из тех материалов, что ребятишки таскали нам целыми охапками, мы с Наташкой постепенно соорудили настоящий лабиринт, со множеством запутанных извилистых ходов. Хома трудолюбиво, без всякого вознаграждения, тоже самостоятельно прокладывал в песчаном основании своего великолепного дворца все новые хода. Скоро мы могли только приблизительно сказать, где, в каком именно месте грандиозного сооружения находится сейчас наш зверек.

Должен сознаться, что Хома Афанасьевич упорно порывался бежать из роскошных королевских хором, которые мы ему воздвигли. Не удавалось прельстить его ни отборной едой, ни мягкой постелькой из сухого мха и сена. Свобода была дороже всего королевскому узнику. Пришлось принять особые меры предосторожности. Зная отвращение хомячка к воде, мы окружили дворец кольцевой канавкой, заполненной водой, вдобавок еще возвели вокруг высокий вал из песка, густо утыкали его поверху ветками колючей елки, построили несколько рядов заграждений. Целыми часами я и Наташка неутомимо возились в сыром песке, поправляя рухнувшие бастионы и возводя новые. Думаю, герои романов Вальтера Скотта позавидовали бы дворцовому замку Хомы. Мы оборудовали навесной мост над кольцевой канавкой, наподобие тех цепных мостов в средневековых рыцарских замках, которые описаны Вальтером Скоттом; прокопали тоннель, чтобы Хома всегда имел свежую проточную воду для питья; насадили из веточек и цветов пышный парк для его прогулок на воздухе во внутреннем дворике дворца.

Вскоре мы удостоверились, что Хома истинный демократ. На него не действовали самые громкие титулы. Напрасно мы с Наташкой ложились на песок, заглядывали внутрь дворца и наперебой вызывали Хомушку льстивыми голосами, постепенно возводя его во все более высокие чины.

– Хома Афанасьевич! – начинали мы.

Ни звука в ответ.

– Ваше сиятельство, князь Хома Черниговский!

Ни единого шороха.

– Ваше королевское величество, Хома Первый!

Напрасные усилия. Выход из дворца оставался пустым.

Царственный пленник не желал показываться нам. Но стоило положить возле навесного моста несколько пахучих зерен жареной кукурузы, как Хома Первый тут же пулей выскакивал из лабиринта своего персонального королевского дворца и жадно набрасывался на добычу, ничуть не заботясь о своем королевском достоинстве; потом садился на задние лапки и потешно шевелил усиками, выпрашивая новую подачку, а мы стыдили его, усовещали, изнемогая от смеха.

Весь день Хома Первый проводил у нас на глазах в своей летней песчаной резиденции на берегу реки Снов. Тут мы были спокойны за его сохранность. Но оставлять его там и на ночь мы не рисковали. Мало ли что взбредет на ум предприимчивому хомячку! Возьмет да и махнет напролом через все рвы, ограды и заграждения, чтобы вырваться на волю. Прыгнул же он из тазика прямо в речку!

Пришлось поломать голову над тем, как обеспечить хомячку надежный ночлег на стоянке.

Конечно, проще всего было бы сажать Хому в его проволочную клетку и прятать ее под машину. Но ночами вокруг нашего лагеря шастали бродячие псы и одичавшие кошки. Они разбойничали в лесу, разоряя птичьи гнезда, раскапывая норки грызунов, подстерегая зазевавшихся пернатых. Мы немножко побаивались даже за Тобика. В наши дни таких бродячих псов стало очень много. Они сбиваются в стаи и не боятся даже человека. Начинается все с того, что малыши просят родителей: "Купите собачку!" Но очень скоро собачка вырастает, ее надо ежедневно прогуливать, кормить, мыть в ванне, и пес надоедает всем, его вышвыривают на улицу. К тому же сам Хома неустанно грыз деревянное днище клетки в поисках выхода. Поэтому на ночь мы решили запирать его в багажнике "Волги", Там он был недосягаем для всех врагов, а в то же время не мог удрать сам, даже если бы и сумел каким-то чудом выбраться из клетки. По крайней мере мы так думали.

Только позже мы с Наташкой убедились, что иногда случаются даже чудеса.