Текст книги "Если бы Гитлер взял Москву"

Автор книги: Вячеслав Шпаковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

Срок сдачи в эксплуатацию первой рокадной ветки был установлен крайне жесткий – 1 октября!

Рельсов, равно как и шпал, для ее строительства не хватало с самого начала, поэтому было решено разобрать рельсовые пути Байкало‑Амурской магистрали, начатой строительством еще в 1930 году, от Транссиба к Тынде и Ургалу, и заново уложить их на линии от Сталинграда к Саратову, сначала на самом первом, южном ее участке – Иловля – Петров Вал, протяженностью в 150 километров. В апреле на БАМе еще лежал снег и стояли сильные морозы, поэтому работа по снятию полотна требовала прямо‑таки нечеловеческого напряжения сил.

На юге после долгой зимы с сильными метелями и заносами установилась затяжная весенняя распутица. Разлив Иловли, в долине которой проходила трасса, усугубил трудности по отсыпке полотна. Строители смогли приступить лишь к прокладке автодорог для доставки насыпных материалов не раньше конца марта.

Для Сталина это означало, что Наркомат путей сообщения оказался не в состоянии выполнить все возложенные на него задачи, в связи с чем ГКО было тут же принято специальное постановление «Об НКПС» (Наркомате путей сообщения), в котором указывалось, что в течение января и февраля железнодорожный транспорт работал неудовлетворительно и что «нарком Л.M. Каганович не сумел справиться с работой в условиях военного времени».

После заседания ГКО Сталин попросил задержаться начальника тыла Красной Армии генерал‑лейтенанта A.B. Хрулева и спросил его: «Что вы скажете, Андрей Васильевич, если мы вас назначим народным комиссаром путей сообщения? Не снимая с вас обязанностей заместителя наркома обороны и начальника тыла. Подумайте». Конечно же, Хрулев согласился, после чего в тот же день, 25 марта 1942 года, его утвердили членом правительства.

И можно себе только представить, какими средствами ему впоследствии удавалось справляться там, где перед этим спасовал даже такой «железный нарком», каким являлся Лазарь Каганович…

Другой серьезной проблемой, стоящей перед военным руководством СССР, было восполнение людских потерь, понесенных Красней Армией в ходе летне‑осеннего отступления 1941 года. Причем было очевидно, что такие ресурсы в стране были и надо только их по‑умному использовать. Так, несмотря на войну, в стране продолжались осуждения за «контрреволюционную деятельность», каравшиеся заключением в лагерях ГУЛАГа. В 1941 году таковых оказалось более 420 тысяч человек, а ведь кроме них там содержались еще и те, что были отправлены туда в предшествующие годы.

За одно только членовредительство в 1941 году судами военного трибунала было осуждено 8105 бойцов и командиров РККА и еще 30 782 человека – за дезертирство. Вместе с заключенными ГУЛАГа, а также спецпереселенцами из репрессированных в свое время кулацких семей это давало солидный резерв человеческого материала, который в трудных условиях войны следовало использовать максимально эффективно.

Поэтому не стоит удивляться, что уже 12 июля, а затем и 24 ноября 1941 года были приняты Указы Президиума Верховного Совета СССР «Об освобождении от наказания осужденных по некоторым категориям преступлений», по которым было освобождено из мест заключения и направлено отбывать наказание в армию 420 тысяч человек. Затем уже постановлением ГКО от 11 апреля 1942 года за № 1575 органам НКВД предписывалось призвать в армию еще 500 тысяч человек, пригодных к воинской службе из находящихся у него на учете спецпереселенцев. Другим постановлением № 2100 уже от 26 июля 1942 года объявлялся еще один «особый» призыв общей численностью также в 500 тысяч человек, что дало Красной Армии целых полтора миллиона боеспособных солдат, шедших в бой не только за свою страну, но и надеявшихся на улучшение своей судьбы, равно как и судьбы своих близких.

И в самом деле, в условиях массового призыва труд‑поселенцев в РККА нарком внутренних дел СССР Л.П. Берия 22 января 1942 года срочно издал приказ № 002303, согласно которому для этой категории населения декларировалось восстановление основных гражданских прав, хотя их освобождение из спецпоселков не предусматривалось. Отменить спецпоселение как правовой режим Сталин все‑таки не решился. Партийным комитетам было предписано провести мобилизацию репрессированных Советской властью крестьян под видом патриотического добровольческого движения трудящихся.

Разумеется, данный призыв следовало представить как инициативу народных масс, т. е. по укоренившейся в СССР традиции осуществлять его в добровольно‑принудительном порядке. К примеру, в Омске обком ВКП(б) 11 июля 1942 года принял постановление № 223 «О формировании Сталинской добровольческой отдельной стрелковой бригады омичей‑сибиряков», полностью сформировать которую предполагалось уже к 17 июля! Для этого секретари окружкомов, горкомов и райкомов ВКП(б), а также председатели исполкомов окргоррайсоветов должны были немедля организовать проведение широкой агитационно‑массовой политработы среди всех категорий спецпоселенцов призывных возрастов и обеспечить с их стороны подачу заявлений для зачисления их добровольцами в Красную Армию.

Уже на следующий день – 12 июля – 1200 спецпоселенцев прибыли в окружной военкомат, а затем отправлены в Омск, причем, как оказалось, до этого самого дня со всей подведомственной ему территории в период с 30 августа 1938 года по июнь 1942 года в РККА призвали всего лишь 320 человек – т. е. за один день людей было набрано больше, чем за все предшествующие четыре года! Причем очень многие, в особенности молодежь, шли на фронт очень охотно. Парадоксально, но только война давала им. шанс вырваться из откровенно бессрочного социалистического рабства. Спецпоселенцы старших возрастов, «раскулаченные» Советской властью, симпатий к ней не испытывали, но боялись ее и шли в армию под угрозой новых репрессий. Были и такие, кто, попав на передовую, рассчитывал перейти на сторону немцев или, получив оружие, повернуть его против большевистского режима.

После формирования 75‑я Омская стрелковая бригада стала частью 6‑го Сибирского добровольческого стрелкового корпуса. Кроме нее в это соединение вошли 150‑я Новосибирская стрелковая дивизия (новосибирский, прокопьевский, кемеровский, томский полки), 74‑я Алтайская и 78‑я Красноярская стрелковые бригады. Именуемые «сталинскими», они также состояли в основном из спецпоселенцев. В октябре 1942 года корпус был отправлен на фронт. В дороге к нему присоединилась 91‑я стрелковая бригада, состоящая из заключенных лагерей НКВД, или, как их называли в служебной переписке, «спеццобровольцев». Перед 25‑й годовщиной Октября «спецдобровольцев» привели к присяге и бросили в наступление под Рыбинском и Ярославлем.

При поддержке танков и артиллерии сибиряки пошли в наступление и даже разгромили отдельные части 4‑й немецкой танковой армии. Но тут гитлеровцы подтянули свежие части СС и так называемый «Восточный батальон», состоявший из бывших советских военнопленных, рассчитывая путем пропаганды разложить советские войска, укомплектованные людьми, пострадавшими от большевистского режима. Для этого в расположение 6‑го стрелкового корпуса забрасывались разведывательно‑диверсионные группы, одетые в форму советских солдат и офицеров. А через установленные по всему фронту громкоговорители и днем и ночью велась соответствующая пропаганда. Однако деморализовать воинов‑спецпоселенцев всем этим не удалось, хотя отдельные случаи измены все же случались. Основная масса людей сражалась со страшным ожесточением вплоть до февраля 1943 года, когда корпус потерял до 80 % своего первоначального состава и был выведен в тыл на отдых и пополнение.

Интересно, что в лагерях ГУЛАГа о начале войны узнали в тот же день – 22 июня 1941 года, поскольку в зонах по радио была передана речь Молотова. Однако потом началось нечто странное. Уже через несколько дней в ИТЛ было не только отключено радио, но даже сняты и сами репродукторы и перерезаны провода на столбах! Понятно, что подобная изоляция тут же породила всевозможные слухи о неблагополучии на фронте и грядущем конце советской власти, из‑за чего в лагерях срочно ужесточили режим.

В соответствии с директивой № 221 НКВД СССР и Прокуратуры СССР от 22 июня 1941 г. прекратилось освобождение из лагерей, тюрем и колоний «контрреволюционеров, бандитов, рецидивистов и других опасных преступников». Было запрещено бесконвойное использование заключенных на работах. Остановлена всякая переписка заключенных с волей. Но так продолжалось недолго. Тяжелые потери первых месяцев войны заставили советское правительство начать досрочное освобождение заключенных ГУЛАГа и передачу их в Красную Армию.

Уже в сентябре 1941 года главный военный прокурор РККА в своем циркулярном письме рекомендовал «активизировать работу по рассмотрению дел о досрочном освобождении осужденных с целью скорейшего направления их в действующую армию» и предписывал направлять их на фронт с маршевыми ротами, идущими на пополнение.

Все дела рассматривались строго в индивидуальном порядке, при этом предпочтение отдавалось осужденным за мелкие уголовные, хозяйственно‑бытовые и прочие незначительные преступления. В результате в советской исправительной системе образовались целые контингента осужденных на службу в РККА, для которых понадобились и особые подразделения. Одно из таких подразделений – команда № 63 – было сформировано в Днепропетровске уже в августе 1941 года как из числа добровольцев из спецпереселенцев, детей репрессированных, так и из лиц, имеющих судимость. Сначала она занималась ремонтно‑восстановительными работами на оборонительных позициях, а в феврале 1942 года влилась в состав действующей армии и приняла участие в боях.

Все эти меры позволили к апрелю 1942 года не только полностью восстановить численность армии, но и увеличить ее на полтора миллиона человек, так что теперь она достигала 5 миллионов 600 тысяч солдат и офицеров. На десяти фронтах в состав 48 общевойсковых армий и 3 оперативных групп входили 293 стрелковые и 34 кавалерийские дивизии, 121 стрелковая и 56 танковых бригад, а в тылу продолжалось формирование стратегических резервов.

На место призванных спецпереселенцев и зэков завозили немцев из Поволжья, Ленинграда и новых раскулаченных из Прибалтики и Молдавии. Многих из вновь присланных, как не слишком уж и сильно виноватых перед советской властью, отправляли ловить рыбу на реках Сибири. Добыча последней в это время оказалась приравнена к боевой операции, поскольку именно рыбой СССР расплачивался с англичанами за поставки по ленд‑лизу. В условиях морской блокады со стороны подводных лодок адмирала Дёница в Англии очень строго ощущался дефицит продовольствия и, в частности, именно рыбы, которую нельзя было больше ловить ни у берегов Норвегии, ни в Атлантике. Так что свои потребности в рыбе англичане теперь удовлетворяли главным образом благодаря поставкам из Советского Союза, а сосьвинская сельдь пряного посола полюбилась даже самому Черчиллю, посчитавшему ее превосходной закуской к армянскому коньяку!

* * *

В январе 1942 года в Германии произошло событие исключительной для нее важности, однако знал о нем лишь сугубо узкий круг лиц: выздоровел Верховный Главнокомандующий и фюрер германского народа Адольф Гитлер. В течение более чем двадцати недель, начиная с катастрофы в Растенбурге, он находился в коме и, как говорили врачи, мог выйти из нее в любой момент. И такой момент наступил уже в ноябре, когда он вроде бы пришел в себя и сделал попытку вернуться к работе, несмотря на предупреждение доктора Соденштерна. Однако кровоизлияние в область продолговатого мозга повторилось, и он вновь оказался в коме. На сей раз фюрер решил быть более осторожным, второй раз судьбу не искушать и входить в курс своих важных дел помедленнее, чередуя работу с длительным отдыхом. Поправляться он поехал в горы, в Бергхов, где у него было много времени подумать и о войне, и о ее перспективах, а главное – оценить все то, что его генералы сделали от его имени, но без его участия. В целом известия о достигнутом его удовлетворили. В конце концов, все они действовали в рамках намеченных им планов и тут уж вряд ли можно было что‑то сильно напортить. Обрадовало его и известие о взятии Москвы, хотя Гитлер тут же про себя сильно пожалел, что из‑за своей болезни он не смог въехать в столицу большевизма на белом коне, как это первоначально намечалось.

17 января ему доложили о содержании всех решений, принятых в Каринхале в сентябре 41‑го, и Гитлер в основном их одобрил. В то же время он заявил, что не разделяет мнение ОКХ о том, что Советский Союз разбит окончательно и что его падение дело лишь нескольких месяцев, если не недель. Он также был сильно удивлен тем, что боевые действия на Восточном фронте в декабре были фактически приостановлены. Неужели германский солдат был настолько слаб и истощен, а также морально и физически устал, что не мог продолжать наступление и дойти до Рыбинска и Горького и выбить русских из междуречья Волги и Оки? Он был удивлен, почему наступление не было продолжено также и на юге, где силами союзников, по его мнению, можно было вполне занять всю излучину Дона и тем самым подготовить гигантские клещи для последующего летнего наступления вдоль Волги с севера на юг и с юга на север!

По его мнению, было очевидно, что подобные операции, проведенные еще до Нового года, должны были бы существенно облегчить выполнение планов летнего наступления. Фронтальный удар по Сталинграду, затем движение вдоль Волги на Саратов – вот, по его мнению, чем следовало заняться войскам южного направления в ходе новой наступательной операции, и это кроме того, что значительная их часть должна была идти на Кавказ, чтобы занять нефтяные районы Грозного и Баку. Одновременно северная группа войск должна была наступать от Горького на Казань и Ульяновск, а затем на Сызрань и Куйбышев, чтобы взять в кольцо всю территорию между Доном, Волгой и Окой.

Однако теперь такая операция оказывалась невозможной, и нужно было сначала занять указанные районы, чтобы уже только потом действовать в целях полного окружения русских войск на этой огромной территории. Было очевидно, что его генералам в данном случае не хватило стратегического понимания ситуации и они пошли на поводу своего ограниченного тактического видения стоявших перед ними проблем.

Что касается Африки, то фюрер согласился на передачу Роммелю 39‑го танкового корпуса, но не одобрил его дальнейшего усиления, поскольку танки требовались для продвижения к Уралу и Кавказу. Что же касается Мальты, то Гитлер отметил, что он очень сильно сомневается в высокой боеспособности итальянского флота, и высказал опасение, что немецкие войска, оказавшиеся на острове, в свою очередь, могут быть блокированы там англичанами.

Геринг, который докладывал об этом Гитлеру, согласился со всем, что фюрер высказал относительно положения в России, однако постарался тут же обелить себя, обвинив во всем Браухича и Гальдера. Один, по его мнению, был самый настоящий клоун, тогда как другой – тщеславный педант, которому не дают покоя лавры Мольтке. А он, Геринг, все свое внимание отдавал и отдает авиации, которая одна, по его мнению, без помощи флота, была способна атаковать и захватить Мальту, высадив на нее парашютный десант. Он рассказал Гитлеру о том, что он только что возвратился из Рима, где встречался с генерал‑майором Штудентом, и тот заверил его в том, что операция по захвату Мальты полностью подготовлена. Единственное, что требовалось лично от фюрера, так это немного подбодрить и подтолкнуть дуче к активным действиям, тем более что их личная встреча намечалась уже в феврале.

Затем Гитлер встретился с гросс‑адмиралом Редером, который вслед за Герингом появился в Бергхофе, чтобы поскорее поздравить фюрера с выздоровлением. Он рассказал о переговорах с японцами относительно совместных действий на юге и расписал все это в самых радужных перспективах, пусть даже пока еще конкретно никаких договоренностей принято и не было. По его мнению, германские и японские войска могли соединиться «где‑то в районе Басры» уже этим летом. Поскольку японцы проявили большой интерес к островам Цейлон и Мадагаскар, то он, Редер, распорядился передать им всю информацию, имеющуюся о них в его штабе.

На Гитлера изложенные Редером планы произвели впечатление. Он заявил, что нападение японцев на Перл‑Харбор говорит само за себя и что Япония – это такой союзник, от которого пользы несомненно куда больше, чем от всех этих венгров, хорватов, итальянцев, румын и финнов, вместе взятых. Он долго говорил Редеру об особенностях японского национального характера и в конце концов заявил, что рано или поздно, но им тоже придется воевать с этими «арийцами Востока» и что готовиться к этому надо уже сейчас, иначе весь Восток окажется в руках желтой расы, чего никак нельзя допустить.

Достаточно равнодушно выслушав отчет о боевых действиях в Атлантике, фюрер вновь с интересом заговорил о Ближнем Востоке. Нужно будет любой ценой, сказал он, захватить Кавказ, а затем месторождения нефти в Иране и Ираке. Тогда Советы, лишенные топлива, не смогут оказать им серьезного сопротивления, а англичане – им помогать. Конечно, британцы смогут завозить к себе топливо танкерами через Атлантику, но тогда подводные лодки Кригсмарине будут топить эти танкеры и топлива англичане все равно не получат. «Экономика – это та же война», – заявил Гитлер на прощание гросс‑адмиралу.

Германо‑японский план войны на Ближнем Востоке

То же самое спустя три дня он повторил и фон Браухичу и обвинил несчастного главнокомандующего в том, что тот фактически провалил кампанию на Востоке. По мнению фюрера, армия должна была сначала захватить Донбасс, а уже только потом идти на Москву, откуда большевики, конечно же, успели вывезти все мало‑мальски значимые военные предприятия. «Да, это символ, – заявил он, – да, падение Москвы в определенном смысле повлияло на умонастроения советских солдат, однако оно не подорвало его окончательно».

И уж, конечно, захватив Москву, следовало, не останавливаясь, идти все дальше и дальше и постараться любой ценой выбить большевиков из междуречья Волги и Оки, чтобы создать плацдарм для последующего летнего наступления. «Калязин, – сказал он, указывая пальцем на карту, – это не цель. Цель – это Рыбинск, Ярославль, Иваново, Горький; цель – это излучина Дона, откуда можно было бы легко ударить в любом направлении. И именно этим армия и должна будет заняться в самое ближайшее время». Он не сказал Браухичу, что генерал Йодль уже разрабатывает план летнего наступления, который целиком и полностью соответствует замыслам фюрера и фактически им уже одобрен.

В «День памяти героев» 16 марта 1942 года Гитлер выступал, как и обычно, и говорил с немецким народом так, как будто бы с ним ничего не случилось. Он, правда, поблагодарил судьбу за свое благополучное выздоровление от серьезного несчастного случая, в чем он усматривал не что иное, как перст судьбы. «В России, – заявил он, – мы преуспели там, где другие люди потерпели неудачу сто тридцать лет тому назад, и это пока еще только начало!» Война будет выиграна в 1942 году! Россия будет сокрушена безо всякой пощады, а орды большевиков изгнаны из Европы и надежно заперты за Уральскими горами, где будут добиты «арийцами Востока» – самураями императорской Японии! Великобритания падет, так как осознает всю тщетность сопротивления Германии. Что же касается американской «Программы Победы», то Гитлер ее просто‑напросто высмеял, заявив, что массовое производство оружия еще не означает столь же массового производства силы воли и склонности к вооруженной борьбе!

Вернувшись к себе в Бергхов, Гитлер принял министра вооружений и боеприпасов диктора Тодта, и тот, будучи очень не в духе, испортил Гитлеру все удовольствие от сделанного им выступления. Тодт заявил, что все решения почему‑то всегда принимались и принимаются без него, зато все требуют оружия и боеприпасов именно от него, Тодта, и не желают слушать никаких объяснений в тех случаях, когда их заказы не удовлетворяются. Тодт заявил, что Геринг собственной властью забрал у него значительные резервы сырья и материалов для нужд Люфтваффе, однако это не дало Германии ни новых бомбардировщиков дальнего действия, способных наносить удары по советским заводам на Урале, ни самолетов, равных по своей защищенности советскому штурмовику Ил‑2. Не было также достаточного количества подводных лодок, чтобы выиграть «битву за Атлантику», не было танков с длинноствольными орудиями, превосходящими орудия советских танков Т‑34, не было многого другого. Особенно его волновали перспективы на 1943 год…

Однако Гитлер не пожелал входить во все эти дебри и отослал Тодта.

В самом деле, разве он не министр вооружений и боеприпасов, разве он, как и все они, не находится на своем боевом посту?! Вот пусть и делает все то, что от него требуется, и не создает истерии относительно того, что его, Гитлера, армии чего‑то не хватит. Совсем скоро немецкие войска выйдут к Волге, сказал он, а оттуда разрушить советские заводы на Урале можно будет даже действиями фронтовых бомбардировщиков. Новые крупповские орудия для танков уже заказаны, и если об этом знает он, Гитлер, то, конечно же, об этом должен быть осведомлен и он как министр. И если это так, то вовсе незачем лишний раз напоминать о своей значимости и беспокоить его, фюрера, по пустякам, к тому же что толку волноваться за 1943 год, когда все решится уже в 42‑м?! В итоге расстались они более чем холодно, и это при том, что всего лишь за неделю до этого сам Гитлер утверждал, что «экономика – это та же война!».

Наконец последним посетителем Гитлера в Бергхове стал рейхсфюрер СС Гиммлер, доложивший своему фюреру о том, в каком состоянии находится решение еврейского вопроса. Гитлер посчитал, что процесс этот надо ускорить, для чего следовало подготовить новые подразделения СС из местного населения и военнопленных, чтобы все злодеяния творить их руками, а не руками немецких солдат. Он также приказал ему заняться созданием новых опергрупп для действий в Северной Африке и в Палестине, с тем чтобы немедленно приступить к соответствующим операциям непосредственно на местах, как только они окажутся у немцев в руках.

Было очевидно, что не было никакого смысла в транспортировке евреев в Европу: все средства для их уничтожения должны были создаваться там, куда бы ни пришел немецкий солдат. Наконец, требовалось так или иначе решить проблему «Восточных легионов» и лиц славянской национальности, перешедших на сторону Германии. Зима, которая никак не могла длиться вечно, подходила к концу, и вермахту требовалось как можно больше сил для самого решительного и последнего удара по большевикам.

* * *

Надо сказать, что, когда нападение на Советский Союз еще только планировалось, а план «Барбаросса» находился в стадии разработки, германское командование на совещаниях самого высокого уровня постоянно подчеркивало, что эта война будет конфликтом совершенно особого рода, где немецким солдатам будут противостоять отнюдь не равные им бойцы и командиры, а фанатичные и расово неполноценные враги, воодушевленные «жидо‑большевистской» идеологией, да к тому же еще и в большинстве своем абсолютно дикие и некультурные. Поэтому принципиально важной задачей армии становилось тотальное уничтожение всех тех, кто был заражен этой идеологией либо оказывал сопротивление германским войскам. В результате отношение к тем же пленным и местному населению было таковым, что и те и другие воспринимались как досадная обуза и в любой момент могли быть подвергнуты уничтожению путем самого настоящего и беспринципного террора. Попавшего в плен красноармейца могли убить в первые минуты, часы и дни плена. Немцы активно разыскивали и уничтожали комиссаров, евреев, цыган и даже лиц с «азиатской внешностью», а на этапах транспортировки военнопленных без всякой жалости пристреливали ослабленных и отстающих.

Уже в октябре 1941 года смертность среди советских пленных достигла практически трех процентов в день, однако нормы питания для них при этом урезали еще больше. В результате к апрелю 1942 года только на территории Германии от голода и болезней умерло 47 % находившихся там советских военнопленных, т. е. более 200 тысяч человек! Случалось, что вплоть до весны 42‑го немцы освобождали военнопленных из лагерей, но это в основном были украинцы, которые должны были возвратиться в свои дома, чтобы затем работать на благо Великой Германии.

Таким образом, самой распространенной возможностью вырваться из плена был переход на сторону немцев – т. е. предательство и служба в немецких войсках или в полиции. Поскольку подобное использование военнопленных запрещалось Гаагской и Женевской конвенциями, немецкое командование записывало всех этих людей в «добровольцы», которым оно, в свою очередь, лишь только «помогало» бороться против большевизма, а отнюдь не ставило их перед столь страшным выбором силой обстоятельств!

В то же время большая часть «восточных формирований», собственно, вооруженной силой никогда и не являлась, а направлялась на фронт в качестве дешевой и полурабской рабочей силы. Тем, кому немцы доверяли почему‑то больше, давали оружие, правда в основном трофейное и с небольшим количеством боеприпасов. Их посылали служить в полицию, на борьбу против партизан и в отряды СС. Делалось это, между прочим, вынужденно, так как еще 16 июля 1941 года на совещании высшего германского руководства Гитлер заявил: «Железным правилом должно стать и оставаться: никому не должно быть позволено носить оружие, кроме немцев! И это особенно важно, даже если вначале может показаться легким привлечение каких‑либо чужих, подчиненных народов к военной помощи – все это неверно! Когда‑нибудь оно обязательно, неизбежно будет повернуто против нас. Только немцу позволено носить оружие, а не славянину, не чеху, не казаку или украинцу!»

Тем не менее именно зимой 1942 года под знамена вермахта встали десятки тысяч самых различных представителей народов СССР, из которых в спешном порядке было начато формирование так называемых «Восточных легионов». В то же самое время это отнюдь не были легионы из славян! Патологическое недоверие Гитлера к русским и славянам вообще сразу же привело к тому, что пальму первенства в своем коллаборационизме получили тюркские и мусульманские народы Поволжья, Средней Азии и Кавказа.

Первым реальным шагом на пути формирования военных соединений из военнопленных представителей народов СССР в первые месяцы войны стало стихийное появление подразделений, так называемых «хиви» (от немецкого Hilfswillige – «желающие помочь»), которые использовались на различных вспомогательных работах: в роли переводчиков, конюхов, подносчиков снарядов, помощников на кухне, ремесленников, возниц и т. п. По данным германских военных инспекторов, количество «хиви» на Восточном фронте было весьма значительным, достигая в некоторых частях до 10–15 % их состава.

В конце августа 1941 года в лагерях для военнопленных начали работать специальные комиссии Министерства по делам оккупированных восточных территорий (Восточного министерства), которые занимались отделением тюркских военнопленных от других (под тюркскими, при всей запутанности их идентификации, понимались все народы Поволжья, Средней Азии, Кавказа, в том числе, как это ни странно, таджики, армяне, грузины и разные другие малочисленные народности Северного Кавказа). Было создано от 25 до 30 таких комиссий общей численностью от 500 до 600 человек (в основном состоявшие из немцев и многократно проверенных представителей довоенной эмиграции).

14 октября появился официальный приказ ОКВ об отделении тюркских военнопленных и размещении их в специальных сборных лагерях, создававшихся тогда на оккупированных территориях Польши, Прибалтики, Белоруссии и Украины. Такие «отделенные» продолжали считаться по своему статусу военнопленными, положение их в принципе менялось мало, но в значительной степени усиливалась их пропагандистская обработка.

31 октября 1941 года ОКБ сообщал о первых итогах работы: число отделенных и зарегистрированных тюркских военнопленных достигло 55 тысяч. Из них для сотрудничества комиссиями Восточного министерства было отобрано 5600 человек.

Почти параллельно, но без какой‑либо санкции сверху пошли абвер и командование отдельных военных частей. 6 октября 1941 года генерал‑лейтенант Вагнер от имени ОКХ дал директиву командующим тылами в районах действий групп армий «Север», «Центр» и «Юг» в порядке опыта создать из военнопленных казачьи добровольческие сотни и использовать их в борьбе против партизан, что фактически и стало «днем рождения восточных отрядов». Опыт этот, вероятно, удовлетворил германское командование, и 15 ноября 1941 года ОКХ отдало приказ командующему тылом группы армий «Юг» создать при каждой дивизии по одной сотне из «военнопленных туркестанской и кавказской принадлежности». Созданные сотни впоследствии были объединены в туркестанский полк (позднее переименован в «тюркский 444‑й батальон»), который был задействован на охранной службе в районе устья Днепра и на Перекопе.

Осенью 1941 года возникли еще два довольно известных подразделения из представителей кавказских и среднеазиатских народов – это 450‑й туркестанский пехотный батальон под командованием майора Андреаса Майер‑Мадера и батальон «Бергман» («Горец») под командованием обер‑лейтенанта Теодора Оберлендера. Эти соединения, однако, не вошли в состав сформированных чуть позже «Восточных легионов» и существовали впоследствии вполне автономно. Поправившись, Гитлер санкционировал создание «Тюркского легиона», а позднее и вовсе оформил свое решение специальной директивой ОКВ, по которой на территории Польши должны были быть созданы сразу четыре легиона из народов нерусской национальности: Туркестанский, Армянский, Грузинский и Кавказско‑мусульманский.

Вербовка в легионы проводилась среди военнопленных в специальных переходных лагерях – дулагах (от немецкого Durchgangslager – переходный, транзитный лагерь), с использованием методов «кнута и пряника». Военнопленным наглядно давалось понять, какие прежде всего материальные «блага» сулит им переход на немецкую сторону – лучшее обеспечение, обмундирование, более свободные условия содержания в лагерях. Пропагандисты делали при этом основной упор на национальную самобытность военнопленных и те гонения, которым подвергались их религия и национальные языки в Советском Союзе.

В основных лагерях формировались сами легионы, а прибывшие в них военнопленные зачислялись в так называемые дополнительные (запасные) роты. Приказ ОКХ № 6953/42 от 24 апреля 1942 года предписывал, чтобы после прибытия в основной лагерь военнопленные обеспечивались так же, как и немецкие солдаты, при этом обращалось внимание на национальные особенности будущих легионеров (например, в питании). Они получали старое немецкое или же трофейное советское обмундирование. Военнопленные должны были как минимум один месяц находиться при таких дополнительных ротах под обязательным строгим контролем и проходить соответствующую подготовку и проверку на лояльность.