Текст книги "Если бы Гитлер взял Москву"

Автор книги: Вячеслав Шпаковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

Потери тоннажа в Атлантике в перспективе должны были стать еще больше, что не могло не затруднить снабжение Великобритании, а через нее и России, в то время как коммуникации в Индийском океане в любой момент могли оказаться под ударом японского флота.

Что же касается пунктов четыре и пять, то Рузвельту и тот и другой показались довольно‑таки наивными. В самом деле, операции японцев в Юго‑Восточной Азии развивались столь стремительно, что вряд ли можно было говорить о том, чтобы удержать даже такую крепость, как Сингапур. Поэтому, когда он пал, Рузвельт ничуть не удивился.

А вот Черчилль, вернувшись из США и изучив поступившие к нему донесения, сразу же убедился в том, что страшная опасность нависла теперь и над Мальтой. Тем не менее хотя бы как‑то поддержать ее было нельзя: сил для этого не было.

Относительно военной помощи СССР и Черчилль и Рузвельт пришли к единодушному решению, что ее нужно как можно скорее увеличить, причем любой ценой. Подразумевалось, что такова должна была быть плата за продолжение участия России в войне против Германии, с тем чтобы ее армия оттягивала на себя большую часть германских сухопутных вооруженных сил. Без этого ее участия они могли быть легко переброшены в Северную Африку и на Ближний Восток, в Ирак, Иран, а затем и в Индию, где их вполне возможно встретили бы как освободителей. Доллары в данном случае заменяли пули, которые американские солдаты все еще не могли выпустить по врагам США!

Впрочем, Рузвельт хорошо понимал, что новая война в любом случае будет сильно отличаться от всех других войн, которые когда бы то ни было велись в прошлом, и отнюдь не порох и пули будут в ней главным оружием. Вот почему, едва только лишь британский премьер‑министр покинул Вашингтон, он вызвал к себе генерала Лесли Гровса – известного любителя шоколада, однако человека очень серьезного и ответственного, и предложил ему немедля форсировать работы по созданию и производству атомного оружия. Предполагалось, что первая бомба совершенно исключительной разрушительной силы будет создана и испытана уже через два‑три года, после чего следовало производить не менее одной такой бомбы в месяц!

* * *

Что же касается СССР, то там в начале января все правительство во главе со Сталиным переехало еще дальше на Восток, в Куйбышев, чтобы быть подальше от линии фронта, поскольку Горький находился немногим более чем в ста километрах от линии фронта. Встреча Нового года прошла в обстановке тревоги и неуверенности. Поредевшая армия, подорванный постоянными отступлениями и потерей столицы моральный дух войск – все это поставило Советское государство буквально на грань катастрофы, которая не наступила лишь благодаря приходу зимы и сильным морозам, а также прибытию примерно восемнадцати полноценных дивизий с Дальнего Востока.

Привыкшие к суровости сибирского климата, эти свежие войска были развернуты на самых опасных направлениях: в районе реки Миус, под Воронежем и у Владимира. Их было недостаточно, чтобы отбросить врага, но благодаря их усилиям, а также погоде фронт удалось на время стабилизировать. Немецкие генералы не могли не нарадоваться на то обстоятельство, что им удалось взять Москву до наступления по‑настоящему сильных холодов, так как средняя температура под Москвой в ноябре была все еще на уровне ‑5 градусов, а ее наибольшее понижение до ‑20 произошло между 13 и 18 ноября! Между тем в декабре столбик термометра упал до ‑25, а 31 декабря показывал уже ‑35! Автоматическое оружие в этих условиях отказывало, впрочем, только лишь до тех пор, пока один советский военнопленный не объяснил немцам, что в такие сильные морозы оружие нельзя смазывать, а следует начисто промывать его бензином, насухо вытирать и только так стрелять.

Другой проблемой стали обильные снегопады. Мало того, что войскам не хватало теплой одежды, теперь им приходилось еще и воевать чуть ли не по пояс в снегу. Движение транспорта могло осуществляться только по расчищенным дорогам, однако для того, чтобы проложить такие дороги через заснеженные поля, нужны были мощные тракторы и бульдозерные отвалы. Однако даже в тех случаях, когда их и удавалось прокладывать, возникали новые, подчас совершенно неожиданные проблемы. Так, по обе стороны такой дороги уже после двух‑трех расчисток вырастали целые снежные валы, не позволявшие транспорту куда‑либо свернуть в случае воздушного налета. Даже перекрашенные в белый цвет, автомобили на фоне снега были сверху хорошо видны, так что советские штурмовики Ил‑2 свирепствовали вовсю, и ни один их боевой вылет не оставался безрезультатным. Не хватало ни самолетов, ни зенитной артиллерии, чтобы прикрыть все дороги, по которым осуществлялось снабжение передовых частей, поэтому было решено осуществлять транспортировку грузов по ночам. Однако ночью дороги бомбили легкие учебные бипланы У‑2, которые немцы хотя и называли презрительно «рус фанер», но страдали от их действий по‑настоящему. Наконец какой‑то новый русский Кулибин придумал разбрасывать по дорогам самые настоящие средневековые рогатки с четырьмя зубцами, из которых один, как бы такая рогатка ни падала на землю, всегда обращался острием вверх. Ковали их чуть ли не во всех колхозных кузницах из всего, что было у мастеров под руками, остро затачивали и в обязательном порядке красили в белый цвет. Затем партизаны и самолеты У‑2 разбрасывали их по заснеженным дорогам, в результате чего шины на немецких автомобилях лопались одна за другой. Свернуть с дороги не позволяли снежные валы по обеим ее сторонам, и колонна становилась отличной мишенью для ночных бомбардировщиков, уничтожающих по нескольку десятков грузовиков за одну ночь!

И если в качестве бульдозеров немцы сумели‑таки приспособить французские трофейные танки BI, оснащенные V‑образным отвалом, прозванным «бабочкой», то справиться с русскими рогатками оказалось гораздо сложнее. Приходилось впереди колонн пускать танки, которые своими гусеницами ломали или вдавливали в снег и землю эти проклятые шипы, но помогало это далеко не всегда, а главное, при этом расходовался моторесурс танков и изнашивалась ходовая часть. На снежной целине немецкие танки вязли, и, чтобы этого не происходило, было решено поставить их на более широкие «зимние» гусеницы. Однако и здесь хорошая и правильная в общем‑то идея обернулась большими неприятностями. Выяснилось, что ширина германских железнодорожных грузовых платформ не позволяет перевозить на них танки с уширенными траками, поэтому для каждой машины следовало постоянно иметь в запасе гусеницы двух видов: более узкие – транспортные, на которые танки заезжали на платформы и съезжали с них, и уширенные – боевые, в которые их после транспортировки по железной дороге приходилось каждый раз «переобувать».

На юге танки на широких гусеницах не помещались на понтонах, из‑за чего любая переправа через реку превращалась в самую настоящую пытку для танкистов, не говоря уж о том, что во время этой операции их машины превращались в прекрасный объект для атаки с воздуха.

Дальше – больше: лютые крещенские морозы совершенно необычным образом помогли большевикам еще и тем, что дали им возможность производства оружия, которого им именно в это время из‑за эвакуации многих военных заводов на Востоке не хватало особенно сильно. В частности, в районе Горького на химических заводах имелась взрывчатка, но не хватало корпусов для авиабомб, в которые можно было бы ее заливать. И вот тут кому‑то из рабочих и пришла в голову мысль делать корпуса бомб изо льда, намораживая их из воды в двуразъемных металлических формах. Изготовить эти формы было делом всего лишь нескольких часов! Затем в каждую из них заливалась вода, которая на морозе тут же и замерзала. Затем форму слегка нагревали при помощи паяльной лампы и легко разнимали на части. Готовый корпус имел вид ледяного цилиндра, заостренного впереди и пустого внутри, в который можно было заливать даже нитроглицерин, который от мороза также замерзал и становился менее опасным. Спереди в бомбу вставляли взрыватель, а сзади примораживали точно такую же коническую оконечность изо льда с примороженными к ней фанерными лопастями стабилизаторов. Чтобы такую бомбу можно было подвешивать, на ее корпусе закрепляли пару металлических лент с приваренными к ним замками для подвески, и… все, бомбу можно было цеплять к самолету, лететь и бомбить!

Вскоре под Горьким удалось наладить целое поточное производство таких бомб калибра 100, 250 и 500 кг, при этом их конструкция постоянно улучшалась, а эффективность росла. Так, например, отмечая хорошее фугасное действие ледяных бомб, летчики сетовали на то, что они практически совсем не дают осколков, поскольку лед при взрыве крошился в мельчайшую ледяную пыль. Над замечанием подумали и решили засыпать в формы литейный шлак и обрубки от литья – не что иное, как вторичные отходы оборонных заводов. Затем всю эту металлическую начинку точно так же заливали водой и замораживали, превращая тем самым бомбу фугасную в осколочную.

Теперь при взрыве во все стороны летели зазубренные куски нередко ржавого и грязного металла, наносившие тяжелые рваные раны, да еще и вызывавшие их заражение.

Когда внезапно начались перебои с нитроглицерином для снаряжения этих бомб, специалисты с соседнего завода, производившего жидкий кислород, предложили наполнять их опилками и жидким кислородом, дававшими при смешивании мощную взрывчатую смесь. При этом в корпус бомбы сначала засыпали и утрамбовывали опилки, после чего уже прямо на аэродроме в бомбу заливали жидкий кислород. Самолетам приходилось, правда, вылетать тотчас же после заправки, однако полетное время до целей обычно бывало невелико, кислород испаряться не успевал, и бомбы действовали достаточно эффективно.

Еще осенью, когда немецкие танки только шли на Москву, против них стали применяться так называемые «огневые мешки», представлявшие собой емкости из бензостойкой клеенчатой ткани вместимостью около 30 литров, непосредственно на аэродроме заполнявшиеся вязкой огнесмесью, которую прямо здесь же и готовили, загущая авиационный бензин специальными порошками. В горловину заполненного огнесмесью мешка вставляли деревянную пробку с терочным воспламенителем, пиротехническим замедлителем и картонной трубкой с разрывным зарядом. Затем ее обвязывали обыкновенной бечевкой, и мешок был готов к применению.

Сбрасывали такие «огневые мешки» с самолетов У‑2 ночью с малых высот, причем вначале это делалось вручную прямо через борт самолета, а несколько позднее при помощи специальных кассет, которые подвешивались под крыльями и корпусом самолета. В каждую такую кассету загружали по два мешка. Массовое производство «огневых мешков» было организовано в Горьком, Самаре, Чапаевске и Казани, а на юге страны – в Грозном и Майкопе, где вместо бензина в них заливали смесь керосина и сырой нефти с азотной кислотой. Срок действия этих мешков ограничивался всего лишь несколькими днями, однако и расходовались они настолько быстро, что никаких особых проблем с их хранением не возникало. Одновременно со штурмовиков Ил‑2 по скоплениям вражеской техники применялись более дорогие зажигательные ампулы в виде тонкостенных сферических сосудов, вмещавших по два литра самовоспламеняющейся смеси КС. На один штурмовик удавалось грузить до 150 таких ампул, что позволяло при налете нескольких десятков штурмовиков создавать на дорогах и по фронту целые зоны сплошного огня, в которых погибало абсолютно все живое.

Такими же ампулами по врагу из специальных ампулометов пыталась стрелять и пехота, однако точность стрельбы из них оказалась мала, из‑за чего это оружие, как говорится, «не пошло». Зато в качестве средства минной войны для минирования дорог в тылу у немцев самым активным образом стали использовать обыкновенную бертолетову соль, которую до этого в боевых составах не применяли из‑за ее слишком высокой чувствительности к трению и удару.

Но тут, ввиду нехватки всего и вся, специалисты из Института им. Д.И. Менделеева, эвакуированного в Казань, предложили бинарный метод ее использования, при котором все компоненты новой взрывчатки до употребления хранились по отдельности, а смешивались только лишь непосредственно в момент применения, причем сам по себе этот метод оказался весьма прост.

Бертолетову соль помещали в небольшие мешки из прорезиненной либо клеенчатой ткани и доставляли партизанам, от которых требовалось всего лишь одно – добыть некоторое количество любого жидкого топлива, кроме бензина. Для того чтобы заминировать дорогу, партизанам требовалось кирками выдолбить на ней мерзлый грунт, после чего заложить в яму мешок с «бертолеткой», которая затем заливалась жидким горючим. В горловину мешка вставлялся капсюль‑детонатор с подсоединенным к нему бикфордовым шнуром, в то время как на конце шнура закреплялись две ампулы – одна с серной кислотой, а другая с бертолетовой солью и сахаром. После этого яма засыпалась землей и заливалась водой, а ампулы, измазанные грязью, укладывались в дорожную колею.

Расчет делался на то, что земля на морозе очень быстро смерзнется в монолит, в котором такую мину не сможет обнаружить ни один миноискатель. Поскольку У‑2 разбрасывали по дорогам рогатки чуть ли не каждую ночь, то можно было и не сомневаться, что впереди колонны грузовиков немцы обязательно пустят танк, и он раздавит запальную ампулу. Потом от нее загорался бикфордов шнур, после чего от него подрывался детонатор и взрывался вмерзший в грунт мешок с бертолетовой солью. Случалось, что к этому времени на него успевал наехать даже один из грузовиков, но если этого и не происходило, воронка на дороге обычно оказывалась настолько велика, что ее приходилось заделывать. В результате колонна останавливалась и опять‑таки становилась легкой добычей для советских бомбардировщиков и штурмовиков.

Впрочем, взрывчатки все равно не хватало, и резко возросшие потребности в ней со стороны действующей армии промышленности приходилось удовлетворять за счет многих новых и весьма оригинальных рецептур взрывных смесей, во многом основанных на применении подручных материалов. Например, в минах вместо традиционного ТНТ использовался динамон марки «Т» из смеси аммиачной селитры и молотого торфа, тогда как в Средней Азии бомбы и мины начиняли динамоном марки «Ж», в котором вместо торфа использовался… хлопковый жмых!

Впрочем, все это было лишь малой частью всех тех усилий, что прилагались в стране буквально на каждом рабочем месте и каждым человеком, трудившимся на войну. Всюду, где это было только возможно, дефицитную резину заменяли на фибру и кирзу, приклады винтовок и автоматов уже больше не покрывали лаком, а корпуса бомб и реактивных снарядов так и вовсе перестали окрашивать. Снаряды обтачивали только снаружи, а при производстве использовали сталистый чугун вместо применявшихся ранее качественных сталей.

На консервных заводах делали гранаты, на кирпичных – прессовали брикеты взрывчатки из динамона и амматола для противопехотных и противотанковых мин. Уже в начале 1942 года в Советском Союзе был разработан первый 7б‑мм кумулятивный снаряд с начинкой из сплава гексогена и тротила, благодаря чему орудия этого калибра получили возможность поражать германские танки с толщиной брони до 100 мм. При этом работы над новым снарядом начались в октябре 1941 года, а уже в январе 42‑го первые снаряды были переданы для испытаний.

Тогда же, уже в феврале–марте, в СССР был разработан и первый 45‑мм подкалиберный бронебойно‑трассирующий снаряд, способный на расстоянии в 500 м пробить броню до 80 мм толщиной. Решением ГКО его приняли на вооружение 1 апреля 1942 года.

Обильные снегопады, засыпавшие фронт густыми снегами, заставили развернуть массовое производство лыж. Кроме того, для вооружения лыжами специальных ударных отрядов лыжи реквизировались во всех школах и спортивных клубах ОСОАВИАХИМа. Еще в ноябре 1941 года ГКО поручил ряду предприятий освоить производство аэросаней, а уже в декабре 1941‑го – январе 1942 года первые партии аэросаней из Горького поступили на фронт, где с их помощью в условиях зимнего бездорожья перевозили и грузы, и раненых, и даже совершали нападения на врага. На многие аэросани ставилась броня спереди и пулеметные турели, как на самолетах. Вооруженные аэросани осуществляли разведку, вели быстротечные бои, действовали в тылу немецких войск На отдельные сани по бортам корпуса устанавливали направляющие для запуска реактивных снарядов от «катюш» и авиационные эрэсы. С таким вооружением они не боялись нападать даже на транспортные колонны гитлеровцев и, случалось, доставляли им большие неприятности. Так, например, в районе Калязина группа советских аэросаней прорвалась через фронт и атаковала немецкий фронтовой аэродром, с которого гитлеровские бомбардировщики совершали свои налеты на Рыбинск и Ярославль.

Стоял солнечный зимний день, которому можно было бы только радоваться, не будь мороз далеко за 30 градусов… Охрана аэродрома грелась в казарме, а тех‑состав был занят подготовкой самолетов к очередному налету и тоже то и дело бегал туда погреться. Летчиков привезли на аэродром в закрытой машине с печкой‑буржуйкой внутри, и в тот самый момент, когда они начали рассаживаться по своим самолетам, со стороны ближайшей лесополосы появились советские аэросани. Первые две машины выпустили свои эрэсы издалека, и те в самолеты не попали, однако разнесли казарму в щепки со всей находившейся там охраной. Тем временем остальные машины быстро приблизились и открыли по аэродрому шквальный огонь из пулеметов. Некоторые пилоты попытались взлететь, но в сутолоке какие‑то машины сцепились друг с другом, тогда как другие застряли в снегу. По ним и ударили эрэсами в упор советские аэросани. Несколько машин сразу же вспыхнули, после чего на них начали рваться собственные авиабомбы. Затем русские подожгли еще и несколько бензозаправщиков, взорвали здание радиостанции и благополучно отошли, оставив после себя лишь огненный хаос и несколько десятков разбитых и сожженных самолетов. Погибло также много пилотов, причем, что называется, ни за что!

Приходилось с сожалением констатировать, что у русских есть настолько эффективные средства вооруженной борьбы, что им, немцам, было нечего этому противопоставить, либо что их собственное оружие сплошь и рядом оказывалось хуже, чем у русских. Даже в замерзающем и вымирающем от голода Ленинграде у русских оказалось сверхмощное орудие калибра 406 мм, изготовленное для недостроенного линкора «Советский Союз». И пусть линкор этот так и не был спущен на воду: орудие для него, пусть даже и всего лишь одно, пусть и смонтированное на испытательной установке, все равно стреляло и посылало свои снаряды весом более чем в одну тонну на расстояние в целых 45 км, чем оказывало серьезную поддержку оборонявшимся под Ленинградом советским войскам. Как‑то снаряд этой пушки накрыл всего одну танковую колонну на заправке, и что же? Практически все ее машины были либо уничтожены, либо серьезно повреждены, да так, что их после этого пришлось отправлять для ремонта в Германию!

Разумеется, немцы пытались на все это отвечать! Чуть ли не каждую ночь советские заводы, расположенные в лежавших вдоль Волги городах, подвергались бомбовым ударам. У дорог, шедших через поля, устанавливались наблюдательные посты. В нескольких деревнях партизаны и местные жители, пойманные за разбрасыванием колючек, голыми обливались ледяной водой и превращались в замороженные глыбы, которые в назидание всем прочим расставлялись на обозрение, однако тех же самых колючек на дорогах меньше не стало.

В феврале 1942 года под Севастополь, который также никак не удавалось взять, была отправлена сверхмощная железнодорожная пушка «Дора», имевшая калибр ствола, равный 80 см,[4] а также две самоходные установки «Карл», вооруженные мортирами калибра 60 см. Предполагалось, что своим огнем они смогут уничтожить знаменитые советские береговые батареи с пушками калибра 305 мм № 30 и № 35, размещавшиеся в броневых башнях, и другие укрепления осажденного Севастополя, отразившего к этому времени уже два штурма.

Снаряд «Доры» массой 4,8 т нес 700 кг взрывчатки, бетонобойный массой 7,1 т – 250 кг, заряды к ним весили, соответственно, 2 и 1,85 т. Люлька под ствол монтировалась между двумя опорами, каждая из которых занимала одну железнодорожную колею и покоилась на четырех пятиосных платформах. Для подачи снарядов и зарядов служили два подъемника. Перевозилось орудие, конечно, в разобранном виде. Для его установки железнодорожный путь разветвляли и прокладывали четыре изогнутые – для горизонтальной наводки – параллельные ветки. На две внутренние ветки загоняли опоры орудия. По внешним путям двигались два 110‑тонных мостовых крана, необходимых для сборки орудия. Позиция занимала участок длиной 4120–4370 м. Подготовка позиции и сборка орудия длились от полутора до шести с половиной недель.

Непосредственно расчет «Доры» составлял около 500 человек, но с батальоном охраны, транспортным батальоном, двумя составами для подвоза боеприпасов, энергопоездом, полевым хлебозаводом и комендатурой численность личного состава на одну установку возрастала до 1420 человек. Командовал расчетом такого орудия полковник. В Крыму ей к тому же придали группу военной полиции, химподразделение для постановки дымовых завес и усиленный зенитный дивизион – уязвимость от авиации была одной из главных проблем железнодорожной артиллерии. От фирмы «Крупп» вместе с установкой направили группу инженеров. Позицию оборудовали к июню 1942 года в 20 км от Севастополя. Перемещали собранную «Дору» два дизельных локомотива мощностью по 1050 л.с. каждый.

Две САУ «Карл» также доставили по железной дороге, но дальше до места они доползли уже самостоятельно, так как имели гусеничный привод и могли передвигаться самостоятельно со скоростью до 12 км/ч. Тогда же, в феврале 1942 года, на вооружение вермахта поступила и 75‑мм пушка «Рак‑40», оказавшаяся единственным достаточно массовым германским противотанковым орудием (88‑мм зенитное орудие, конечно, не в счет), способным пробивать броню советских Т‑34 и KB, поскольку 37‑мм противотанковые пушки были против них совершенно бессильны, а 50‑мм – действенны только на самых близких дистанциях!

Впрочем, несмотря на отмечавшееся немцами высокое качество советского оружия, потери его в начальный период войны были настолько велики, что восполнить их теперь было не так‑то легко. К тому же многие заводы, производящие вооружение, в это время перебазировались на Восток и в самом начале 1942 года еще не выпускали военной продукции.

В данном случае советское политическое руководство еще в 30‑е годы продемонстрировало редкое предвидение, заложив на просторах Сибири и Дальнего Востока достаточно мощный промышленный потенциал.

Теперь сюда же переезжали предприятия из Ленинграда и Москвы, Киева и Минска, так что в то время, когда немецкие танки пылили по дорогам Советского Союза, двигаясь на Восток, туда же, за Урал, через степи шли и железнодорожные составы, перевозившие целые заводы по производству танков, дизелей, самолетов и боеприпасов. Это массовое отступление, похожее на бегство, было, однако, хорошо организовано и даже имело приоритетное право на занятие железнодорожных путей перед эшелонами с грузом для фронта, так как считалось, что в данном случае экономическое противостояние важнее, чем военное!

Однако на то, чтобы наладить производство за Уралом, требовалось время, а вот его‑то как раз и не хватало. Передышку давала зима, однако Сталин отлично понимал, что зимы не длятся вечно даже в России. Между тем огромные авиационные заводы, перевезенные на восток из Воронежа в ноябре–декабре, не могли восстановить прежний объем производства до мая, и точно так же обстояло дело с эвакуированным Московским авиационным заводом. В целом лишь 35 % авиазаводов, расположенных в восточной части СССР, могли давать свою продукцию фронту в первые пять месяцев 1942 года. Поэтому год обещал быть для ВВС РККА очень трудным, вне зависимости от того, какие перспективы открыл бы для них 1943 год.

Невозможно было также эвакуировать угольные шахты и сельскохозяйственные угодья, поэтому ситуация с углем, и в особенности с продовольствием, оставалась весьма напряженной, хотя потеря посевных площадей в значительной степени компенсировалась и потерей живущих на них едоков, которых эти самые площади обычно кормили. Ситуация с нефтью, напротив, была потенциально критической. Возможную потерю кавказских месторождений, дававших 86 % советской нефти, можно было компенсировать только разработкой новых месторождений на Волге и Урале. С большинством минералов ситуация была примерно та же: старые шахты приходилось либо повторно открывать, либо расширять, а новые вводить в эксплуатацию. В некоторых особо критических случаях нехватки промышленных алмазов, легирующих металлов, алюминия, высокооктанового бензина, необходимого авиации, приходилось прибегать к поставкам из‑за рубежа.

И эти поставки между тем уже приходили! За первым конвоем союзников, пришедшим в Мурманск уже в сентябре 1941 года, с интервалом в пятнадцать дней последовали и другие. В середине октября послы Криппс и Хопкинс встретились со Сталиным в Горьком и получили от него список первоочередных заказов на ближайшие месяцы, после чего на британские и американские суда было погружено все необходимое, начиная от глыб тростникового сахара и до алюминия в слитках. В СССР отправлялись армейские ботинки на толстой каучуковой подошве, телеграфный кабель, полевые радиостанции, танки «Матильда», «Валентайн» и «Стюарт», разобранные на части истребители «Харрикейн» и бомбардировщики «Бостон» А‑20, зенитные орудия и пистолеты‑пулеметы «Томпсон». С последними, кстати, вышли непредвиденные сложности. Вначале в этом как‑то не разобрались, и уже после их поставки в СССР выяснилось, что 45‑й калибр этих тяжелых, оснащенных 50‑и 100‑патронными дисками пистолетов‑пулеметов отличается от калибра советских ППД и ППШ, стрелявших 7,62‑мм патронами. К тому же для вооружения армейских частей их было все равно недостаточно, да еще с ними возникали и серьезные проблемы с боеприпасами. Но все равно это было оружие, и выход был найден в передаче их на вооружение танковых экипажей, а также охранникам в лагеря, где им не слишком‑то уж часто приходилось пускать его в ход и где один только их внушительный вид повергал зэков в трепет. А часть этих пистолетов‑пулеметов была использована для создания подвесных установок для фронтовых бомбардировщиков Пе‑2, у которых они монтировались в бомболюках вместо бомб. Каждая такая установка состояла из 60 «Томпсонов» с общим боекомплектом в 6000 патронов, которые могли все одновременно стрелять вниз‑вперед под углом 45°. Самолет при этом летел на бреющем полете, а стрелял из этой необычной подвески сам пилот, прицеливавшийся по нанесенной на лобовое стекло красной линии и следивший за креном по авиагоризонту.

Огневая мощь столь необычным образом вооруженных самолетов оказалась исключительна велика. Причем было отмечено, что лучше всего они действуют по немецким транспортным колоннам, идущим на фронт по снежным дорогам, однако из‑за отсутствия на Пе‑2 надежного бронирования и повышенного расхода боеприпасов самолетов, подвергшихся оснащению данной системой, выпустили сравнительно немного.

К сожалению, доставка грузов по северному маршруту могла происходить только во время полярной зимы. Летом, по мнению британских военных моряков, действия Люфтваффе и Кригсмарине, размещенных в Норвегии, должны были сделать его непроходимым. Вот почему следовало развивать и два других, не менее важных маршрута. Один из них шел через Иран по железной дороге Басра–Мианех, а оттуда по железной дороге на Кавказ. Другой путь лежал через Тихий океан, где американские суда под красным флагом с серпом и молотом шли во Владивосток буквально под самым носом у японского флота. Все это было неплохо, однако ни один из этих путей союзников полностью не устраивал. Немецкое наступление на Кавказ, изменение политики Японии, руки которой были связаны советско‑японским договором о нейтралитете от 13 апреля 1941 года, подписанным на пять лет, – все это могло перекрыть их в любой момент.

С другой стороны, немцы могли ведь и не дойти до Баку, а японский флот мог быть слишком занят, чтобы препятствовать американским транспортным перевозкам в СССР. Вот почему поставки Советскому Союзу продолжались, а его союзникам оставалось лишь уповать на бога, чтобы он не позволил России выйти из войны. Однако и этой опасности к январю 1941 года уже не существовало. Слишком много замерзших и растерзанных трупов болталось на виселицах в российских деревнях, слишком много похоронок было получено в семьях народов России, чтобы оставить все это без соответствующего возмездия, и Сталин это умонастроение народа хорошо понимал. С таким врагом никакой мир был просто невозможен. Цена войны была ниже цены поражения!

Таким образом, главной проблемой СССР в начале 1942 года, как это ни странно, была проблема, связанная с транспортом. Дело в том, что РККА с самого начала имела недостаточное количество автомашин, да и те были потеряны в приграничных сражениях и в битвах за Москву, Ленинград и Украину.

Железнодорожный транспорт также пострадал очень сильно, к тому же из‑за потери московского железнодорожного узла многие перевозки значительно удлинились. Теперь для того, чтобы перевести несколько дивизий от Тихвина к Ростову, требовалось в четыре раза больше времени, чем раньше. От Ярославля до Горького и дальше на юг в сторону Дона тянулась всего лишь одна железнодорожная магистраль, к тому же она обладала низкой пропускной способностью.

Несколько лучше обстояло дело с перевозками на севере, где в течение 1940–1941 годов была осуществлена постройка железной дороги Котлас – Коноша, соединившая Мурманск и Архангельск с Уралом через Киров. Ведь даже в том случае, если бы немцы и финны смогли бы захватить Мурманск, Архангельск, скорее всего, удалось бы отстоять и продолжать эффективное снабжение страны через север.

В этих условиях Государственный Комитет Обороны утвердил проект рокадной[5] Волжской железной дороги, более чем 1000‑километровой магистрали от Сталинграда на север к Саратову и далее на Сызрань, Ульяновск и Свияжск. Решение о ее строительстве было принято 23 января 1942 года. Еще одна линия должна была пройти на Урал через Ижевск и Уфу. Южнее планировалась линия, соединяющая Орск и Гурьев. А еще южнее линия от Сталинграда на Владимировку (Ахтубу), Астрахань и Кизляр. Закончить строительство последних магистралей требовалось уже в марте. Тогда нефть из Баку можно было бы доставлять не только танкерами по Волге, но и в цистернах по железной дороге. Десятки тысяч мужчин, женщин и даже детей были мобилизованы на строительство в условиях степной зимней стужи, так что строились они фактически ценой самого настоящего, да к тому же еще и нечеловечески тяжкого, каторжного труда.