Текст книги "Если бы Гитлер взял Москву"

Автор книги: Вячеслав Шпаковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

В паровозоремонтных мастерских станции Пенза‑Ш под руководством инженеров Н.К. Безрукова, Б.А. Строкова и И.Ф. Костычева рабочие построили бронепоезд «Смерть фашизму», сражавшийся с немцами под Воронежем на линии Россошь – Лиски. Получив повреждения, он был возвращен чиниться в депо станции Пенза‑I и после ремонта вновь убыл на фронт, где и погиб под бомбами немецких самолетов ввиду слабости его ПВО, состоявшей всего лишь из двух спаренных пулеметов ДА‑2.

В многочисленных лагерях вокруг города готовили пополнение для фронта, но в целом войск на территории области было немного, а в самом городе располагался всего один 97‑й отдельный батальон ВНОС, укомплектованный в основном девушками и имевший не более десятка приданных ему 37‑мм зенитных орудий. Немецкие самолеты над Пензой летали, но так ни разу ее и не бомбили, хотя каждый раз зенитчики по ним открывали огонь. Кто‑то из жителей даже пустил слух, что кто‑то из верхушки фашистского рейха имеет в

Пензе дальних родственников и потому существует приказ о том, чтобы ее не бомбить!

Однако все изменилось в 20‑х числах июня 1942 года. Совинформбюро сообщило, что немецкие войска захватили Арзамас, Горький и теперь поворачивают на юг. А там, на юге, уже были потеряны Воронеж, Лиски и шли бои у станции Поворино. Одновременно сообщалось, что немцы вошли в Мичуринск и что советские войска, чтобы не допустить их окружения и в целях «спрямления линии фронта форсированным маршем отходят к Тамбову». В городе сразу же оказалась куча беженцев из близлежащих городов, и все они стремились пробиться за Волгу в Куйбышев и Саратов, а то, убежденно говорили они, «немец и сюда скоро придет».

Было известно, что в городе находится нарком минометного вооружения П И. Паршин и что в обкоме партии идут непрерывные заседания, однако что там решают, населению не сообщалось. Зато всех свободных от работы жителей города позвали рыть окопы и устанавливать противотанковые заграждения. Временно мобилизованными объявлялись артисты и писатели, а также члены их семей, художники и сотрудники всевозможных печатных изданий, пропагандисты‑агитаторы, а также все школьники с 14 лет. Каждый должен был прибыть со своей лопатой или киркой, а тем, у кого данный инвентарь почему‑то отсутствовал, вручались носилки и тачки.

23 июня две самые северные армии группы «Юг» – 6‑я полевая армия и 1‑я танковая – начали совместное наступление в направлении на юго‑восток. При этом танки Клейста должны были идти к Поворино и Балашеву, а Манштейн – наступать на юг и двигаться по левому берегу Дона в направлении на Сталинград.

В тот же день деревня Немчиновка Колышлейского района подверглась первому удару немецкой авиации с воздуха. Вначале немчиновская молодежь, отдыхавшая после трудового дня на завалинках возле своих домов и на скамейках колхозного сада, услышала гудение приближающегося с запада самолета. Приблизившись к деревне, боевая машина начала облет местности. Среди наблюдавших за маневрами самолета началась паника, послышались тревожные выкрики.

Молодой фронтовик Кузьма Сиротин, демобилизованный из действующей армии из‑за тяжелого ранения, сразу сообразил, что будет бомбежка. Имея фронтовой опыт, он криком оповестил об этом всех присутствующих и предложил разбегаться по саду по 2–3 человека.

Когда самолет пошел на третий круг, грянул первый бомбовый взрыв…

Всего было сброшено, как утверждали очевидцы, 11 бомб. После чего самолет взял курс на юго‑запад.

Взрывами были частично разрушены три дома. Осколки бомб изрешетили деревянные стены, были повреждены оконные рамы, разрушена кровля. Однако никто из жителей, по счастью, не пострадал.

До утра в Немчиновке царила суматоха – некоторые из сельчан даже стали укладывать свои пожитки, чтобы покинуть деревню.

Только с приездом на следующий день в Немчинов‑ку военных и представителей районного руководства паника поутихла. На сельском сходе было объявлено о необходимости светомаскировки на окнах домов, рытья бомбоубежищ. Народ был так напуган, что долгое время еще по ночам многие укладывались спать на улице, возле домов, – ждали очередного налета. Однако опасения оказались напрасными, бомбежек больше не было…

Что же касается дежурившей в тот день девушки из 97‑го отдельного батальона ВНОС, то за несвоевременное оповещение о прорыве немецкого самолета сквозь линию наблюдения суд военного трибунала приговорил ее к расстрелу, и уже на следующий день приговор был приведен в исполнение расстрельной командой Пензенского тюремного замка, а попросту – городской тюрьмы, доставшейся городу еще от времен самодержавия, а «замком» прозывавшейся за свою своеобразную и довольно‑таки вычурную архитектуру.

Впрочем, новых налетов все же не последовало, но каждый чувствовал, что это не более чем забота будущего хозяина о том, чтобы не портить свое же имущество, поскольку наступление немцев на город развивалось стремительно.

Вечером того же дня два инженера, Виктор Иванович Шелест и Зиновий Львович Березкин, встретились на квартире у последнего в одном из домов по улице ИТР (Инженерно‑технических работников), где в основном как раз и проживала техническая элита пензенских заводов.

– Чего звал‑то? – спросил Шелест Березкина, когда тот пришел к нему уже совсем затемно. – Нельзя было на работе поговорить…

– Да можно! – сконфузился хозяин. – Понятно, что и ты устал, да и я тоже. Но на работе ведь всякие люди есть. Начнутся расспросы – что, да как, да почему, а мне хотелось бы прежде всего с тобой посоветоваться. Дело в том, что я тут кое‑что хочу предложить – ну ты помнишь, у нас было объявлено о необходимости всячески развивать изобретательскую работу, а лезть в глаза начальству мне что‑то не хочется. Я же ведь, пусть и давно, но был под арестом и как раз из‑за этого самого изобретательства. Опять какая‑нибудь сволочь напишет, что я «подрываю оборонное могущество Родины». Сам знаешь! Евреев у нас не больно любят, в том числе и у нас, на нашем заводе…

– А умных людей жалуют еще меньше, – заметил в тон ему Шелест, который дружил с Березкиным с самого момента его появления в Пензе и, несмотря ни на что, ему доверял. – Ну что там у тебя?

– Да вот, смотри – целый ряд разработок и все на базе нашей выпускаемой продукции. Вот наш теперешний 82‑мм реактивный снаряд весом 8 кг и с массой боевой части 5,4 кг. Дальность полета 5500 м, приличная зона разлета осколков, однако по конструкции он на редкость примитивен, а главное – требует громоздких пусковых установок для запуска. По сути дела, это реактивная оперенная стрела, и вот от этого‑то самого оперения мне бы и хотелось отказаться. Берем этот же самый снаряд, по всей его поверхности делаем насечку, как на рубашке осколочной гранаты, однако заряд взрывчатки располагаем у него внутри по всей длине корпуса в такой же насеченной трубке, а пороховой заряд двигателя у них между стенками. Дальше – больше! Сзади вставляем заглушку с шестью косорасположен‑ными отверстиями для выхода газов, и все! Снаряд готов! Теперь его можно будет запускать не с балочных направляющих, а из гладких коротких труб, что и удобнее во всех отношениях, и положительно скажется на точности стрельбы, так как снаряд этот из‑за косых сопел будет в полете вращаться, а это значит, что сработает гироскопический эффект…

– Не выйдет! – сразу же перебил его Шелест. – Во‑первых, понадобится сильный импульс тяги, чтобы раскрутить этот твой снаряд в трубе, а для этого круглые шашки для ракетного двигателя, как у нас, не годятся. А во‑вторых, внутренняя труба с зарядом тут же раскалится, и… бах! Твой снаряд разорвется в воздухе!

– Ты, видно, совсем меня за дурака держишь, – рассмеялся Зиновий Львович. – Тут все продумано. Понятно, что стенки снаряда раскалятся докрасна, но это, кстати, как раз и хорошо. Помнишь, нам рассказывали, что наши снаряды обладают еще и хорошим зажигательным действием, так как при взрыве от них летят не только раскаленные осколки, но и куски несгоревшего ракетного топлива? Так вот у нас вся оболочка снаряда будет раскалена так, что фрицам мало не покажется, и несгоревшее топливо там тоже будет, а вот внутренняя трубка с зарядом останется вполне целой. У меня она вся оборачивается асбестом, а асбест, как ты сам знаешь, прекрасный теплоизолятор.

– И где же ты возьмешь столько асбеста?

– Да прямо у нас, на соседнем заводе. Там раньше делали керосиновые лампы и керогазы. Заводик маленький, зато склад у него очень большой, и там до сих пор хранится прямо‑таки чудовищный запас асбестовых фитилей для керосиновых ламп и керогазов. Я как‑то раз сумел туда попасть и все видел. Они смотаны в рулоны – бери и наматывай асбест на что хочешь!

– Так, интересно, – заметил Шелест. – А двигатель как же?

– С ним так: будем прессовать не шашки, а длинные трубки и вставлять их между стенками по шесть штук. В центре каждой – сквозной канал, поэтому гореть такая «шашка» будет как снаружи, так и изнутри, причем по всей поверхности…

– А если эта твоя трубка развалится? Это все‑таки ведь порох, пускай и баллиститный.

– Внутрь каждой такой пороховой трубки мы вставим что‑то вроде растянутой пружины из стальной проволоки. Вот она и будет ее держать и не даст ей развалиться, пока весь заряд не сгорит! Да ты посмотри на расчеты – все вроде бы должно получиться!

Виктор Иванович внимательно посмотрел на чертеж, достал логарифмическую линейку и принялся считать сам. Выходило, что при той же массе эффективность нового снаряда должна была возрасти чуть ли не вдвое, причем особенно сильным должно было стать его осколочное действие, так как при взрыве дробилось сразу два корпуса – внутренний и внешний.

– Но и это еще не все, – продолжал между тем Зиновий Львович. – Я тут подумал, что ведь этот вот снаряд можно ровно в два раза укоротить, снабдить его сзади раскрывающимся стабилизатором и… стрелять такими снарядами прямо с плеча, примерно вот через такую трубу. Разумеется, о большой точности тут речь не идет, но на расстоянии в 100–200 м прицельный выстрел вполне можно будет сделать. Прицельный по танку! А чтобы поразить его наверняка, снаряд этот нужно будет всего лишь оснастить кумулятивной выемкой с металлической облицовкой. Эффект Монро! Кстати, о таких снарядах в последнем номере писал даже журнал «Техника молодежи». Именно они, говорят, позволяют уничтожить практически любой современный танк из самого что ни на есть короткоствольного артиллерийского орудия с невысокой начальной скоростью снаряда. У нас на заводе, правда, таких снарядов не делают, но ведь где‑то же они у нас есть?! А сама пусковая труба как раз самое подходящее оружие для наших «ванек». В ней и ломаться‑то нечему: электропривод с движком, как у электрического фонарика, пара проводов к запалу, простейший перекидной целик – и все!

– Да‑да, – протянул Шелест, – придумал ты здорово, а уж начертил – хоть прямо на стол наркому. Но ведь сразу же будут говорить, «а как дойдет до металла», «а кто поручится, что все будет так, как вы сказали»? Или еще лучше: «нельзя допустить снижения выпуска основной продукции», что «фронт не ждет»…

– Вот и давай пойдем тогда сразу к наркому, – перебил его Березкин.

– Ты знаешь наших ретроградов? Им все бы лишь начальству филей лизать. Побоятся допустить до тела: все‑таки сам нарком!

Виктор Иванович с сомнением покачал головой:

– Ты думаешь, что раз «нарком», так прямо уж он и самый умный, да? Я, если хочешь знать, читал как‑то в одной книге не нашего какого‑то автора, что если у индивида, претендующего на власть, уровень интеллекта выше, чем у его окружения, на 30 каких‑то там пунктов, то можно с полной уверенностью сказать, что это общество его не примет. По‑моему, философ какой‑то…

– А как же тогда… – тут Березкин мотнул головой куда‑то неопределенно вверх.

– Наверное, всегда были и будут исключения из этого правила, – как‑то чересчур бодро ответил ему Шелест.

– Ну да, – согласно кивнул ему головой Березкин, – маленький, рябой, сухорукий, из полунищей семьи сапожника, человек без университетского образования, и вдруг…

– И это тоже! Но ты все‑таки помни, что язык – это твой враг номер один.

– А ты уж, видно, собрался на меня «телегу» написать, а мое изобретение себе присвоить?

– Да нет, просто по дружбе тебя, дурака, предупреждаю… Одним словом, что там у тебя дальше?

– Дальше вот: стационарная тяжелая минометная установка. Гляди, как все просто. В земле вырывается яма. В ней на основании из брусьев с помощью уголков закрепляется пусковая труба. А вот на нее‑то задней частью и надевается мина калибром и 280, и 305, и даже – если хочешь, – 406 мм.

– То есть внутри мины тоже есть труба, которой она на этот «штырь» как раз и надевается?

– Да, вот именно, а двигатель из точно таких же цилиндрических шашек располагается вокруг него по периметру, а боезаряд, как и обычно, в носовой части. Вес будет даже больше, чем у только что присланных нам снарядов М‑30 калибра 300 мм, – что‑то около 92 кг и точно такой же вес боевой части – 29 кг.

– Нет, но ведь такую мину не больно‑то и наведешь…

– А зачем тебе ее куда‑то там наводить? Заранее определил, куда ты хочешь ею выстрелить, и сиди себе жди. Дело‑то ведь, главное, не в том, что у нее такой калибр, а в том, что этот снаряд на этой «трубе» перед пуском вращается, а значит, ему фактически не нужны стабилизаторы. Не надо будет бойцам следить, чтобы они там не погнулись от удара. Нам, заводчанам, не придется себе голову ломать, как бы поточнее их приделать на снаряд. Тут тебе разом и точность, и мощность, да и маскировать легко. Яма – она и есть яма! Ветками забросал – никто и не подумает, что там спрятана такая «дура».

– Да, это ты здорово все придумал, – заметил Шелест. – Только мне сейчас вот тоже, глядя на все это, одна хорошая мысль пришла. Помнишь, у нас обком партии принял решение о производстве реактивных минометов БМ‑8 на конной тяге. На «Пензмаше» их еще должны были выпускать, помнится, даже макет установки этой самой сделали, однако ничего из этого не вышло по габаритам. А вот с твоими трубами такая установка будет в самый раз. Можно даже ее на поддоне соорудить, а колеса чтоб вывешивались! Тогда она сможет на 360° стрелять не только по пехоте, но и по танкам! А между колесами установить пакет из 16 пусковых труб: четыре – так, четыре – так – вот тебе и легкая полевая ракетно‑минометная установка, да еще и на конной тяге, чтобы бензин не жечь. Завтра же с утра и двинем к наркому, пока он еще не уехал, и всем нашим сразу же нос утрем.

– А вот тебя, Шелест, как раз за это и не любят… А ты еще что‑то там про меня говоришь…

– Так я же наполовину русский, а наполовину хохол. А там, где даже один хохол прошел, там даже еврею делать нечего, – засмеялся Шелест, и оба инженера принялись за работу, затянувшуюся до самого утра.

* * *

Наутро в Пензенском OK ВКП(б) обсуждался один‑единственный вопрос: как эвакуировать из города заводы, производящие минометное вооружение и боеприпасы, в связи с прямой угрозой сдачи города немцам и в то же время – до последнего выпускать на них продукцию. Выработанные решения тут же доводились до сведения всех, кого это касалось, а в результате огромные массы людей немедленно привлекались к их реализации. Между тем над городом уже появились немецкие самолеты‑разведчики. По ним стреляли из зениток, однако летали они высоко, и ни один из них зенитчикам сбить не удалось.

В перерыв в приемную первого секретаря прорвались два инженера, представившиеся авторами важного изобретения и потребовавшие, чтобы о них немедленно было доложено самому наркому. Как их ни урезонивали и ни грозили вызвать милицию, инженеры настаивали на своем, к тому же так громко, что их услышали даже за двумя дверями в кабинете у первого. Пришлось секретарю объяснять, что два каких‑то инженера настаивают на встрече с наркомом, и П.И. Паршин решил, что лучше всего будет их все‑таки выслушать.

Инженеры вошли, представились, а затем прямо на столе первого секретаря OK ВКП(б) принялись раскладывать свои чертежи и объяснять свои предложения. Паршин заинтересовался, вызвал военных, и вот уже вместо перерыва в комнате забушевала дискуссия. «Вы же сами говорили, не вы, конечно, но другие военные специалисты, – горячился Шелест, – что стабилизация снаряда вращением более перспективна, нежели использование этих допотопных «оперенных стрел», а вот теперь почему‑то утверждаете обратное!» – «Да мы не спорим, что это хороший вариант, но нам сейчас нужно как можно больше хорошо зарекомендовавших себя снарядов, а то, что вы предлагаете, надо еще испытать!» – «Ну вот и испытайте, – отвечали инженеры, – вы‑то ведь должны понимать, что никаких принципиальных изменений само производство не потребует, но вот эффективность новых снарядов самым значительным образом возрастет!»

После бурных обсуждений решили: выделить Шелесту и Березкину необходимое оборудование, помощников и срочно, в течение двух‑трех дней, дать на испытание несколько новых снарядов, а главное – если все получится так хорошо, как они говорят, сделать их побольше, чтобы использовать для обороны города, в особенности тяжелых 305‑мм и 406‑мм.

Тут же позвонили к ним на завод, где, как выяснилось, уже подготовили документы на их арест за опоздание на работу больше чем на пять минут и даже сообщили об их неявке оперуполномоченному из НКВД. Услышав голос наркома, директор завода тут же «взял под козырек» и обещал оказать изобретателям всемерную помощь и поддержку. В итоге все кончилось тем, что их обоих на обкомовской машине отвезли прямо на завод, но прежде нарком потребовал, чтобы их чертежи ему тут же были скопированы, чтобы в случае чего они здесь не пропали и работу над новым оружием можно было бы начать сразу в нескольких местах.

Ничуть не менее интересное предложение в это же время поступило и от инженеров‑путейцев станции Пенза‑Ill, которые, несмотря на отсутствие брони, решили на скорую руку построить бронепоезд из обычной котловой стали, между двумя листами которой должен был заливаться слой бетона толщиной не меньше 100 мм. Оказалось, что по такой технологии материалов хватит даже не на один, а сразу на два бронепоезда. Первый, следуя традиции, решили назвать «Смерть фашизму» 2», а вот второй получил совершенно необычное название «Упорный толстопятый». Почему‑то на митинг, посвященный закладке бронепоезда, позвали выступить учителя из железнодорожной школы ФЗО, и он в своем выступлении помянул английского лорда‑протектора Кромвеля. «Его солдат за мужество в бою с королевскими войсками прозвали «железнобокими». Нас, пензяков, испокон веку зовут «толстопятыми», и ничего в этом зазорного нет. Мы толстопятые, но мы и умелые, и упорные. Мы сделаем наш бронепоезд таким, что он пусть будет даже и не из брони, но все равно немецкие снаряды его не разобьют. И мы на нем будем бить фашистских захватчиков столь же упорно, как и всегда, покуда всех их не истребим!» Железнодорожники выступавшему без бумажки учителю дружно захлопали, и… вот так и родился «Упорный толстопятый», и всем это название настолько понравилось, что как‑то по‑другому его переименовывать никто не решился.

С вооружением в городе было плохо, но все‑таки оба бронепоезда были закончены в считаные дни. Железнодорожники забронировали два паровоза «Ов» и изготовили к ним целых четыре бронеплощадки, причем и тот и другой бронепоезды получились совершенно разными. Так, «Смерть фашизму‑2» имел броневую защиту из рельсов, сваренных в два ряда по бортам и в один ряд на бронеплощадках, в виде арки на крыше. Поскольку предыдущий бронепоезд погиб из‑за своей слабой ПВО, было решено ее усилить, и, к счастью, это удалось сделать путем установки посредине каждой из бронеплощадок 40‑мм английского автомата «пом‑пом», поставлявшихся в СССР по ленд‑лизу. Смонтировали их так, что площадку с ним можно было немного опускать и поднимать. Из установки, утопленной в корпус, стреляли по самолетам, а когда ее поднимали наверх, то можно было из нее вести огонь и по наземным целям.

Бронепоезд не имел башен, так как оборудование для расточки их погонов отсутствовало, и все четыре пушки УСВ пришлось устанавливать на тумбах за щитами внутри казематов, которые обеспечивали им обстрел в 200°. «Упорный толстопятый» имел железобетонную броню, но все‑таки башни на нем были, хотя и устанавливались они непосредственно на тех же тумбах, что и старые русские «трехдюймовки» Обуховского завода, и, по сути дела, они же на них и опирались! В качестве средства ПВО на крыше обоих вагонов также стояли два английских «пом‑пома», прикрытые шестиугольным броневым ограждением, причем на тендере паровоза смонтировали еще и счетверенную установку из пулеметов «максим».

* * *

В горкоме партии утром 24 июня тоже началось совещание, и посвящено оно было максимально возможному увеличению выпуска гранат силами предприятий потребкооперации, артелей и разного рода малых предприятий, имевших хотя бы какое‑то машинное оборудование. Многие из них уже выпускали военную продукцию, но сейчас фронт требовал в особенности много гранат, и нужно было хотя бы как‑то решить эту насущную проблему.

Получалось, что делать гранаты по ТУ, которые задавали им военпреды, было в большинстве своем невозможно. Не хватало элементарных вещей, например унифицированных взрывателей, металлической ленты с насечкой для образования осколков. А сделать все это было практически невозможно из‑за отсутствия необходимого оборудования, и в первую очередь – материалов. Впрочем, кое‑что все‑таки уже было сделано, и сейчас требовалось убедить военпредов, что лучше иметь синицу в руке, чем журавля в небе.

– У нас, – докладывал начальник одной из мастерских, – вообще ничего нет. Одни стены да верстаки с напильниками. Один станок, да и тот лишь по дереву. Ну какие тут могут вроде бы быть гранаты? Но мы тут скооперировались с консервным цехом Райпотребсоюза и вот что смогли соорудить.

Он положил на стол вполне приличного вида гранату, совершенно явно изготовленную из консервной банки и имевшую довольно длинную деревянную рукоять.

– Нам фронтовики, которые демобилизованные и у нас работают, рассказывали, – продолжил он, – что немецкие гранаты, ну те, что навроде как пестики, уж больно удобно кидать. Ну вот мы взяли и сделали под нашу гранату ручку подлинее. В ней отверстие, в нем бечевка, на ней пуговица, а вверху бечевка привязана к трубке из наждачной бумаги, которая, в свою очередь, вложена в трубку с бертолетовой солью, смешанной с фосфором. Потянешь – бертолетова соль тут же вспыхивает, поджигает пороховой замедлитель, а уж от него взрывается капсюль‑детонатор и сама граната.

– Взрывчатки нет, – продолжал он, – запрессовываем в них обычный черный порох, смешанный со столярным клеем или нитролаком. И скажу я вам – взрывается не хуже, чем аммонал. Нашли на складе Главсельхозснаба аммиачную селитру. Смешиваем ее с размолотыми торфяными брикетами – благо на угольном складе их хоть завались, – и тоже неплохая взрывчатка получается. Наконец мы вообще придумали такую гранату, что, не зная как, ее и не назвать. Вот посмотрите, – и он положил на стол еще одну гранату, но только лишь с металлической ручкой.

– В корпусе у нее всего лишь одна бертолетова соль и ничего больше. Поэтому даже если выдернуть у нее запал, то он весь сгорит, а взрыва не будет. Зато в ручке залит керосин, хотя можно заливать и толуол, бензол, да все, что хочешь, кроме подсолнечного масла, поскольку оно больно уж вязкое. Перед броском всего‑то и нужно, что взять ее боевой частью вниз, а рукояткой вверх и повернуть вот этот ключ до упора. Там внутри откроется клапан, и вся жидкость выльется на бертолетову соль, и тут же в нее она впитается. А затем как обычно: выдергиваешь шнурок и бросаешь. Рвется очень здорово, осколки на 10–15 метров летят. Да, кстати, про осколки. Мы банки наши делаем с двойными стенками и между ними чего только не засыпаем: рубленые гвозди, обрезки металла из литеек, литейный шлак, стружку токарную. Трамбуем все это, чтобы там внутри не болталось и побольше вошло, а после, как и обычную консервную банку, запаиваем.

Тут он хитро посмотрел на собравшихся и, словно немного стесняясь, добавил:

– А в промежуток мы еще для пущей пакостности наших гранат заливаем навозную жижу. Спринцовок у работниц набрали, в аптеках купили и вот ими прямо туда внутрь… А после запаиваем, так что ничем таким от нашей гранаты и не пахнет, ха‑ха.

Засмеялись и другие.

– Но ведь насколько я понимаю, – тактично заметил второй секретарь, – это какие‑то там международные договоры нарушает. Или нет? – обратился он к военным, однако те даже слова сказать не успели, как один из присутствовавших громко вскрикнул:

– Да какие там договоры! Они вон наших женщин живыми зимой замораживали, штыками животы вспарывали, а мы им должны после этого договоры соблюдать? Да вы Толстого вспомните! Дубина народной войны поднялась и гвоздила захватчиков до тех пор, пока не погибло все нашествие! Я, уж извините, может, что и не так помню, давно «Войну и мир» читал, но что‑то похожее там есть, это точно. И, помнится, французам тоже не нравилось, что их наши мужики дубинами‑то бьют, а Кутузов им и говорит: «Так ведь кто же вас сюда приглашал?! В говно вас носом, в говно!» Вот и мы нашли, по‑моему, очень даже хорошее ему применение. Я тоже у себя в цеху обязуюсь все гранаты говном начинять, пущай у них раны нарывать будут. А прикинется «антонов огонь» – так и хрен с ними, с фрицами!

Собравшиеся заулыбались.

– Ну если такое вот живое народное творчество масс, – сказал военпред, – то я тут просто умываю руки. Ничего я тут такого не слыхал, главное – чтобы гранаты ваши работали. Как с весом, вот вы мне что лучше скажите. А то очень тяжелую гранату далеко ведь не кинешь.

– Нет, все в пределах 700 граммов, как у старой русской гранаты образца 19 И года, – заявил директор той самой артели, где делали гранату с залитой навозной жижей осколками.

– А вот у меня гранаты и вовсе совсем легкие, – заметил невысокий пухлый человек с седыми усами и в белой рубашке с украинским вышитым воротом. – Я директор местной кроватной мастерской. Ковальчук моя фамилия, Степан Евгеньевич, – не замедлил он представиться и затем продолжал:

– Мы раньше делали «кровати с шишками», ну с шарами такими, да вы все их знаете. Потом стали делать с гнутой спинкой, современного образца. А формы‑то на литье шаров этих самых у нас остались. Вот мой главный инженер и придумал заливать в них тол. Получается готовая граната и даже со стандартным армейским запалом, как у Ф‑1. Правда, вначале мы делали гладкие шары, и поэтому равновесные осколки из них не получались. Но потом мы придумали, как делать эти самые «шишки» рифлеными, и теперь у нас гранаты выходят хоть куда: круглые, с хорошим глубоким рифлением. Вот только запалы также ставим терочные, самодельные, заводских не хватает. Приходится вот так делать, – он выложил из портфеля и положил на стол пару гранат, – с двумя кольцами. Это предохранительное кольцо, а это запальное от терки. Сначала одно надо выдернуть, потом другое, и тогда кидай. А осколки, да, как и у Ф‑1, разлетаются метров на 200, никак не меньше…

Сидевший за столом майор из военпредов взял гранату, подержал ее в руке, чему‑то усмехнулся и осторожно положил ее на стол.

– Я когда пацаном был, свинтил такие же точно шары с кровати у отца с матерью, набил их серой от спичек, фитиль приладил из конопляного шнура и в огороде бросил. Эх и рвануло! Как только жив остался. Ни одного шара на месте не нашли!

– А после вам, поди, была за это выволочка! – ехидно заметил один из присутствующих. – Экий, мол, бомбист у нас в доме завелся.

– Ну это уж как водится, – кивнул головой майор, – отец у меня строгий был: «Не хватай, говорит, чего тебя не просят» – ну и ремнем по заднице! Зато вот сейчас держу ее в руках и удивляюсь, а ведь как просто и действенно. Только вот не забывайте, что оружие должно быть не только эффективным, но также еще и безопасным. Боец должен доверять своему оружию, а не бояться его. И потом еще одно, по‑моему, это весьма важно. Как ваши запалы ведут себя в воде? А то ведь в старину, знаете ли, тоже были фитильные бомбы, но их очень часто, когда они падали, заливали водой, и они не взрывались.

– А пойдемте проверим! – тут же предложил Ковальчук. – Я тут как на заседание шел, так возле задней стены увидел бочку с водой. Вот если вам ее не жалко, то давайте прямо сейчас вниз сходим и в нее одну из моих гранат бросим.

– Хорошая мысль, – заметил второй военпред, – я сам и брошу, а вы все постойте за углом в сторонке…

Спустя несколько минут и охрана, и сидевшие внизу шоферы горкомовских машин с удивлением наблюдали, как все собравшееся наверху высокое начальство вдруг за какой‑то странной надобностью отправилось на хозяйственный двор позади здания и почему‑то выстроилось за углом дома, тогда как всех, кто в это время там находился, попросили уйти.

– У нас в каждый ящик с гранатами вложена памятка! – крикнул начальник кроватной мастерской. – Ну а вы‑то уж человек опытный, поймете, какое кольцо надо первым выдергивать, а какое вторым.

Майор согласно кивнул головой, взял в руку небольшой шарик гранаты и, подойдя к бочке с водой, ловко выдернул сначала одно кольцо, а затем другое. Из гранаты тотчас пошел дым и раздалось шипение. Майор бросил гранату в бочку с водой и отбежал за угол дома.

– Ну вот сейчас, – сказал Степан Евгеньевич, – один, два, три, четыре…

Рвануло при счете пять, из лопнувшей по шву и пробитой осколками бочки во все стороны хлынула вода, пошел дым, на асфальте образовалась большая лужа.

– Ну как? – довольно потирая руки, спросил Ковальчук. – Довольны вы или еще бросать будем?

– Да уж куда там. Всю бочку разворотило, вряд ли новое испытание что‑то добавит.

– Плохая у тебя граната, – заметил ему начальник консервного завода. – Подумаешь, в воде взорвалась. Моя граната еще бы пол‑угла дома разнесла. А это что, пукалка какая‑то. Ну так и моя тоже в воде взрывается, только вот испытать ее здесь нельзя…

– Да не ссорьтесь, – заметил секретарь горкома. – Дело у нас общее, возможности так себе, так что исходите из того, что у кого под руками. У нас тут вон вообще есть товарищи, которые гранаты из разделочных досок делают, а вы…

Все вновь поднялись в зал, где слово взял председатель кооператива «Красный гвоздь»:

– Мы скооперировались с артелью, что раньше делала разделочные доски и ракетки для настольного тенниса. И вот что у нас получилось: доска – основа с довольно длинной ручкой. К ней с двух сторон приклеиваются стандартные 200‑граммовые динамитные шашки для взрывных работ. Потом все это обкладывается надрубленными восьмидюймовыми гвоздями и обматывается изолентой. В одну из шашек вставлен капсюль‑детонатор и бикфордов шнур. Поджигаешь и бросаешь. Вес 900 граммов, далеко не метнешь, но зато взрывается так, что фрицам мало не покажется.