Текст книги "Если бы Гитлер взял Москву"

Автор книги: Вячеслав Шпаковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

– Такие еще в Первую мировую войну французы против немцев применяли. Вот уж не думал, что встречу такое у нас. Но если действует, то… почему бы и нет. Сколько вам привезли динамитных шашек?

– Пять тысяч, так что за 2500 гранат мы отвечаем. Работаем в три смены, многие рабочие перевыполняют план, хотя гвозди приходится рубить топорами. Никакого оборудования у нас для этого нет.

– А отправляете куда их?

– В наше пензенское ополчение. Они попервоначалу, конечно, ругались, мол, что это вы нам за дерьмо такое суете, но когда попробовали, то оценили. Говорят, побольше нам таких «гвоздевых бомб» давайте.

Последним выступал представитель бумагоделательного предприятия «Маяк революции», где гранаты делали и вовсе из бумаги. Накатывали проклеенную бумагу в несколько слоев, вставляли взрыватель и заливали готовую гранату тринитротолуолом, который понемногу делали на местном заводе минеральных удобрений. Оказалось, что у них был большой запас типографского шрифта. Так вот заводчане переливали его в длинные и тонкие прутки, насекали и в виде спирали наматывали на корпус гранаты, так что при взрыве она давала множество тяжелых и острых осколков, разлетавшихся метров на 25, поэтому бросать ее нужно было как можно дальше.

Военпреды остались довольны и попросили лишь сделать все возможное, чтобы увеличить выпуск столь необходимых фронту гранат.

Когда все уже разошлись, старший из военпредов сказал секретарю горкома:

– Вы, конечно, знаете, что ваш город будет сдан немцам. Для обороны его местоположение неудобно, они его обязательно обойдут танками и только потом будут брать силами пехоты. Так вот нужно любой ценой задержать здесь немецкие войска. Привлечь для этого все истребительные отряды и бойцов народного ополчения. У вас есть хороший естественный рубеж – река Сура, которая течет у вас прямо через город. Все мосты, естественно, после того, как по ним пройдут наши отступающие войска, нужно будет взорвать, так что это немцев задержит. Насколько я знаю, сейчас у вас в городе создается подпольная организация, в лесах закладываются партизанские базы. Вот и постарайтесь их хорошенько вооружить, чтобы им было бы чем бить фашистов, пока мы не отобьем и ваш город, и все другие обратно. Рогатки делаете?

– Этого добра хватает, – заверил его секретарь. –

И в мастерских, и где только можно в сельских кузнецах их куют, а молодежь обучают, как их закладывать в «обманы». Немцы еще пожалеют, что к нам сунулись, запомнят, так сказать, на всю оставшуюся жизнь!

* * *

Тем временем Иван Петрович Паршин, нарком минометного вооружения, отбыл из Пензы, но вместо себя тут же прислал своего заместителя, чтобы тот курировал все вопросы создан™ и испытания новых 82‑мм снарядов. Несколько опытных снарядов и две пусковые трубы для них сделали буквально за один день и так же быстро в другом цехе сделали 305‑мм реактивную мину и к ней трубчатую пусковую установку.

Вечером того же дня первые снаряды отстреляли, и выяснилось, что действуют они в общем‑то неплохо, хотя максимальная дальность полета и уменьшилась на 500 метров. Однако осколочное действие оказалось очень сильным, значительно сильнее, чем у штатного снаряда. Точность стрельбы также увеличилась в несколько раз. Правда, делать заряды для двигателя к этим снарядам оказалось гораздо сложнее, равно как и точить к ним сопловый блок Доверить эту операцию можно было только самым опытным сверловщикам, но все понимали, что это лишь первые шаги.

Зато труба для прицельной стрельбы с плеча в самом начале показалась всем бесполезной. Дело в том, что вращающийся в ней снаряд создавал такое сильное давление на стенки трубы, что удержать ее в руках даже физически очень сильному бойцу оказалось практически невозможно. Тогда решили поставить блок с прямыми соплами, как и раньше, а стабилизировать снаряд при помощи раскрывшегося в полете оперения.

На следующий день начали испытывать новые снаряды, изготовленные за ночь, и тут же выяснилось, что для того, чтобы стрелять из этой самой трубы, боец должен быть облачен в противогаз и защитный костюм из резины, потому что факел огня, вылетавший из нее, снаряд давал такой, что опалил стрелявшему из него солдату все лицо, и хорошо еще, что он каким‑то чудом успел закрыть глаза и они у него не пострадали.

Было определено, что расчет «трубы» должен состоять как минимум из двух человек: стрелка и заряжающего, вставляющего сзади в нее снаряд и подсоединяющего идущие от него к генератору электрические провода. Дальше выяснилось, что поскольку генератор вырабатывал ток посредством нажатия руки на рычаг, как это было в выпускавшихся в это время безбатарейных карманных фонариках, одновременно и целиться, и нажимать на этот самый рычаг было нельзя, так как при этом сбивалась наводка. Значит, под трубу оказались нужны ножки, причем очень легкие и желательно раздвижные, чтобы регулировать положение «трубы» по высоте. Наконец, было очень важно, чтобы в момент выстрела позади стрелка никого не было, так как поток газов, истекавших назад, создавал опасную зону на расстоянии не менее 30 метров.

Присутствовавшим здесь же военным последнее очень не понравилось. Они начали говорить, что поднимаемая стрелком пыль и облако газов будут демаскировать позицию, занятую подобным оружием, и, значит, ее можно будет легко обнаружить и уничтожить после первых же выстрелов. «Но ведь ее не трудно поменять! – резонно заметил на это им Шелест. – Труба‑то ведь совсем не тяжелая: всего каких‑то 9 кг, то есть она даже легче, чем ручной пулемет Дегтярева».

И тут Березкину пришла в голову весьма счастливая мысль. «А что, если, – заявил он, – разместить этот реактивный снаряд не у заднего среза трубы, а точно у нее посредине, за ним пороховой выбрасывающий заряд, а после него одинакового веса со снарядом противомассу. Тогда при выстреле снаряд полетит вперед, а противомасса назад. Двигатель заработает не сразу и никого не обсмалит, пыли и газа позади тоже будет меньше – одним словом, в этом что‑то есть!»

Пришлось мастерам тут же с ним садиться и вместе ломать голову над тем, как бы это все поскорее сделать. Потом они буквально бегом направились в цех, и там, за выделенной им выгородкой, быстро сделали все необходимое. В качестве метательного заряда использовали охотничий бездымный порох, два пыжа выточили из сосновых болванок, а роль противомассы сыграла охотничья дробь, засыпанная в холщовый мешочек. Придумали, где именно разместить электрический запал, как лучше подсоединить провода, и тут же потащили новый выстрел на испытания. Выстрелили тут же, вдоль забора завода, и, ко всеобщему удивлению, испытание оказалось успешным. Стрелявший боец, предварительно надевший противогаз, не ощутил ни малейшей отдачи – это во‑первых, а во‑вторых, хотя бы какого‑то воздействия на него реактивных газов! Граната же пролетела вдоль забора 200 метров и, ударившись о стенку, проделала в ней большую дыру, которую бдительной охране пришлось тут же и заделать с помощью колючей проволоки.

«По сути дела, это мощная безоткатная пушка, которую легко переносит и обслуживает расчет из двух человек, – подытожил замнаркома, когда его пригласили взглянуть на результаты проведенных испытаний. – Дальность стрельбы у нее будет, конечно, больше, чем 200 м, но там дальше наверняка снизится меткость. А поскольку осколочное действие у этих снарядов очень сильное, то эту «трубу» вполне можно будет применять для стрельбы по площадным целям, таким, например, как атакующая пехота противника. На близком расстоянии это оружие скорее всего сгодится и для борьбы с танками, но тут надо подумать об установке на него заряда с кумулятивной выемкой, а то за счет одного только мощного фугасного и осколочного действия новые немецкие танки нам не остановить!»

Однако стандартный снаряд, после того как его еще и объединили с зарядом и противомассой такого же веса, оказался чересчур тяжелым. Поэтому замнаркома предложил его наполовину укоротить, чтобы общий вес выстрела не превышал бы семи килограммов. А тут родилась и еще одна мысль: делать такие вот «трубы» вообще одноразовыми, из совсем тонкого железа, посредине обматывать их проволокой и несколькими слоями пропитанной аэролаком бумаги, сверху ставить простейший ударниковый взрыватель, откидной прицел на 50 и 100 метров, и… все! Решили попробовать сделать и такое оружие, а тем временем испытать 305‑мм миномет. Ракета из ямы взмыла вверх с протяжным ревом, пламя и дым ударили во все стороны. Дальность выстрела оказалась всего лишь на уровне 2,5 километров, но зато размеры воронки превзошли все ожидания военных. В особенности этот снаряд понравился им как оружие позиционной войны. «Нам же ведь рано или поздно, а все же придется наступать, – сказал один из них. – Так вот это идеальное средство для разрушения прочных блиндажей и землянок. Я слышал, что сейчас созданы тяжелые реактивные снаряды М‑300, которые запускаются с земли из рамных пусковых установок. Но у них очень плохая кучность, к тому же устанавливаются они совершенно открыто. А тут можно все позиции для этих снарядов заранее отрыть, быстро все пусковые стволы поставить, а дальше – заряжай снаряды и стреляй. Главное – точность хорошая».

Несколько вращающихся снарядов попробовали запустить, уложив их на кусок шифера. Получилось! Взяли треногу от пулемета ДС, приварили на нее лоток из половинки трубы, попробовали запустить – получилось!! Но лучше всего уже на следующий день прошли испытания 1б‑ствольной установки с трубчатыми направляющими на колесном ходу. Оказалось, что, несмотря на то что из‑за малого веса в ходе стрельбы она довольно‑таки сильно раскачивалась, кучность стрельбы вышла вполне удовлетворительной. Но самое главное было то, что теперь каждый снаряд при попадании в цель взрывался весь целиком и при этом давал осколки точно заданного размера и веса, да к тому же еще и раскалившиеся докрасна!

В тот же день над городом вновь появились немецкие самолеты и сбросили несколько бомб на работавших на строительстве оборонительных укреплений горожан и толпы людей, отступавших по дороге на Сызрань. В городе началась паника! Молниеносно распространился слух, что город вот‑вот будет сдан немцам и что они стоят от него чуть ли не в десяти верстах. Иные даже слышали гул орудийной стрельбы и рассказывали, что в деревне Арбеково от грохота выстрелов повылетали все стекла. Многие люди самовольно начали бросать работу и спасаться по ближайшим деревням. Другие пытались всеми правдами и неправдами выехать в другие города по железной дороге. Пришлось срочно вывешивать объявления, что сеятели слухов и паникеры будут расстреливаться на месте преступления и что эвакуация будет проведена в организованном порядке. Распространение слухов это пресекло, но люди продолжали жить, словно на вулкане. Тем более что через город сплошным потоком тянулись отступающие войска Красной Армии. Эвакуировались госпиталя и госучреждения, на всех четырех железнодорожных станциях города грузились эшелоны с заводским оборудованием и вне всякой очереди шли на восток. Теперь уже немецкие самолеты буквально висели над Пензой, хотя и не столько сбрасывали бомбы, сколько обстреливали эшелоны из пушек и пулеметов. Неожиданно для них во время одного из налетов с территории завода им. Фрунзе было выпущено несколько десятков реактивных снарядов, оставлявших в полете хорошо видимый след. Пилоты сначала даже внимания на это не обратили, так как все их трассы прошли впереди них, как вдруг два самолета столкнулись с чем‑то в воздухе! У одного вдребезги разнесло винт, а у другого отвалилась законцовка крыла. Летчики тут же сбросили свой бомбовый груз куда попало и поспешили вернуться на свой аэродром, чтобы доложить о применении русскими нового противосамолетного оружия. Повреждения на вернувшемся самолете принялись изучать и выяснили, что всему виной уже знакомое немцам оружие, примененное впервые англичанами и называвшееся у них «пат» – «парашют и трос». Конструктивно это была простейшая ракета, внутри которой размещался не взрывной заряд, а тонкий металлический трос с прикрепленным к нему парашютом. В полете этот трос разматывался, а после того, как у снаряда заканчивалось топливо, он сбрасывался и еще некоторое время держался в воздухе, плавно снижаясь на парашюте. Столкновение с ним в воздухе скоростного самолета не сулило ему ничего хорошего. Воздушный винт либо сразу же разрушался, либо начинал вращаться с большой перегрузкой и заклинивал двигатель, а крылья самолета такой трос просто‑напросто перепиливал не хуже циркулярной пилы. И вот теперь такое оружие появилось еще и у русских! Правда, высотность у этих ракет была относительно небольшой, но тем не менее вполне достаточной, чтобы запретить немецким самолетам летать на низких высотах, а на средних и больших по ним вели шквальный огонь советские зенитки, что было тоже очень опасно.

Использовать систему «пат» предложил все тот же неугомонный Березкин, сумевший доказать, что именно с ее помощью лучше всего можно будет защитить такой стационарный объект, как завод. Ракеты поставили по всему периметру вдоль забора и централизованно соединили электропроводами. Теперь стоило только службе ВНОС сообщить, что к заводу летят немецкие самолеты, как дежурные наблюдатели, зная их примерную скорость, быстро определяли время упреждения и по команде начинали запуск ракет, из‑за чего в небе устанавливался самый настоящий «забор» из металлических тросов, разбиться о который тогдашним самолетам было легче легкого!

Два новых 305‑мм миномета в это же время поставили на открытых платформах бронепоезда «Упорный толстопятый», который вооружили еще и целой батареей «патов», пусковые трубы которых были смонтированы прямо на бортах броневагонов и вдоль всего паровозного тендера.

Наконец все записавшиеся в части народного ополчения были выведены за город и размещены на позициях, через которые по дорогам все так же на восток продолжала отступать регулярная Красная Армия.

* * *

Поздно вечером 27 июня заведующий гороно Петр Константинович Таратынов наконец‑то пришел к себе домой, в деревянный, поставленный еще в 1887 году, шестиоконный дом № 29 по улице Пролетарской. Дочь Маргарита уже легла спать, а жена Дуся еще не вернулась с дежурства на станции Пенза‑I, где она работала в санитарной бригаде, обслуживающей проходящие через нее санитарные поезда. На столе перед ним лежали сразу три письма, и все они содержали в себе очень важные сообщения для всей его семьи. Первое, характерный треугольник военной почты, было из какой‑то воинской части, вернее, даже не из части, а от начальника воинского эшелона, который вез собранную призывную молодежь в часть. Он сообщал, что на станции Сызрань Сызрано‑Вяземской железной дороги состав, в котором находился его сын Александр, попал под бомбежку, в результате которой перевозившийся в нем личный состав понес потери убитыми, раненными и пропавшими без вести, в числе которых значится и его сын. Как отцу ему предлагалось, если он получит какие‑нибудь сведения о сыне или же он объявится у себя дома в Пензе, немедленно отправить его в ближайший военный комиссариат на предмет дальнейшего прохождения службы. В противном случае если все‑таки он жив, но укрывается от службы в армии, то будет отвечать по всей строгости законов военного времени.

Второе письмо было еще хуже. В нем сообщалось, что его второй сын Костя, будучи отправлен в один из мордовских лагерей, как осужденный по статье за совершенное им опоздание на военный завод, попытался бежать из мест заключения и был убит стрелком охраны при совершении попытки к бегству. К письму прилагалось свидетельство о смерти и справка о совершении похорон на территории лагеря. Петр Константинович понял, что он лишился обоих своих сыновей, но внешне никак не проявил своего горя и вслед за этими двумя распечатал и прочитал третье письмо. В нем оказался пропуск в городское управление НКВД и приглашение явиться туда на следующий день в восемь утра. Приглашение было отпечатано на машинке, однако внизу была сделана приписка от руки: «О том, что мы вас к себе вызываем, никто не должен ничего знать. Постарайтесь также, чтобы вас не увидел никто из знакомых».

«Ну вот, – мелькнула в голове мысль, – приду к ним, а они меня арестуют и тоже отправят в лагерь. Хотя, с другой стороны, если бы хотели арестовать, то сделали бы это и без таких вот условностей. Видимо, это все‑таки по какому‑то делу. Ох, господи ты боже мой! Дусе сказать нельзя, Рите нельзя, поплакать – и то нельзя, а все из‑за этой проклятой войны, будь она трижды, четырежды неладна, будь и они все прокляты с этой войной!»

Глаза его наполнились слезами, но громко плакать он не мог и, посидев вот так немного в одиночестве, пошел и лег спать.

Ворочаясь с боку на бок, он размышлял о своей несчастной судьбе, в одночасье лишившей его сразу двух сыновей. Особенно ему было жалко Костю, буквально ни за что погибшего по собственной глупости. Однако он даже представить себе не мог, что таких людей, как он, сейчас в стране очень много. Просто невообразимо много, другое дело, что об этом никто тогда не писал в газетах и не говорил по радио. Между тем поток заключенных в места лишения свободы был поистине огромным. Во второй половине 1941 года судами и военными трибуналами было осуждено 1 339 702 человека, из них 67,4 % к различным срокам лишения свободы, а в первой половине 1942 года таких было уже 139 610 человек.

* * *

Утром, так ничего и не сказав домашним, Петр Константинович отправился в НКВД. По дороге его встретил сосед Иван Никитин, известный всей улице пьяница и вор, только тем и занимавшийся, что сидевший по тюрьмам за мелкие кражи.

– А наше вам с кисточкой! – глумливо улыбаясь, приветствовал тот его и запанибратски хлопнул по плечу. – Ну как, будете и теперь от истинного пролетария нос воротить, образованность свою казать. Вот придут немцы, тут же на тебя, коммуниста, люди покажут, а там и до виселицы недалеко. Прямо вот на этой березе вместе со своей дочерью и висеть будешь…

Меньше всего это следовало говорить ему, Петру Константиновичу. В молодости он трудился помощником кузнеца в паровозоремонтных мастерских, привык махать молотом, а после, уже окончив учительский институт, стал увлекаться классической борьбой, поднимал всякие тяжести и мог несколько раз перекреститься пудовой чугунной гирей.

Он тут же поднес к носу Никитина свой кулак, который был лишь немногим меньше самой этой гири, и очень спокойно, но веско сказал:

– Гляди вот! Прежде чем они до меня доберутся, я тебе всю морду так раскровеню, что тебя мама родная и та не узнает.

– Да я так, в шутку, – забормотал Иван, с ужасом глядя на приближающийся к его носу кулак величиной с приличную дыню, – шутю немного от малого ума. Ты уж прости меня по‑соседски…

– Пока простил, – буркнул Петр Константинович, – а дальше видно будет… – и зашагал по улице, хлопая досками деревянных тротуаров, уложенных на землю вместо асфальта.

В управлении НКВД, куда он попал, показав пропуск, несмотря на довольно ранний час, было очень людно. Хлопали двери, по коридорам, заставленным ящиками, туда и сюда сновали какие‑то люди, причем многие, как и он, одетые в гражданскую одежду, чуть ли не в каждом кабинете стрекотали пишущие машинки. Вот и в кабинете, куда его проводил дежурный, тоже сидела за столом машинистка, а перед ней расхаживал по комнате одетый в штатское человек и громко диктовал:

– В ряде рабочих поселков и сел Пензенской области отмечается резко возросшая за последнее время активность служителей культа. Монахи и священники подходят к отправляющимся на фронт, предлагают им купить иконки, крестики, различные молитвы либо же просто оделяют всем этим будущих бойцов, что не совместимо с высоким званием бойца РККА. Обычно подобные вылазки идейно чуждого противника пресекаются на местах сознательными призывниками, силами которых эти святоши задерживаются и доставляются в НКВД. Однако нельзя отрицать, что несознательные элементы среди призывников оказываются весьма падки на всю эту религиозную пропаганду. В этой связи всем партийным организациям города и области предлагается усилить антирелигиозную работу с уходящими на фронт…

– Вы Таратынов? – спросил он Петра Константиновича и сразу же предложил ему садиться. – Вот вскрылись факты усиления религиозной пропаганды, приходится принимать меры! Догадываетесь, зачем мы вас сюда пригласили?

– Да нет…

– Пригласили мы вас сюда потому, – строго сказал хозяин кабинета и тут же попросил машинистку отнести распечатанные ею бумаги, – что мы вам доверяем. В особенности это касается того, как вы вели себя в деле с вашим сыном, которого вы вместо того, чтобы пытаться где‑нибудь спрятать, сами вывели представителям наших органов, после того как он первый раз сбежал из тюрьмы. Понятно, вы делали важное дело, немного недосмотрели, к тому же, видимо, верно говорят, что природа на детях, случается, отдыхает. Другой бы так себя не повел, а вы… Одним словом, мы настолько вам доверяем, что хотели бы предложить вам возглавить одну из наших подпольных организаций в этом городе, после того как сюда придут немцы. Если вы сейчас согласитесь, то разговор будет продолжен. Если нет, то… вы сможете отсюда уйти, а мы будем знать пределы вашего мужества и вашей любви к своей Родине.

– А разве нас не будут эвакуировать?

– Петр Константинович, ну какая тут может быть эвакуация, немцы уже на подходе к городу, машин нет, все составы забиты ранеными и оборудованием эвакуируемых заводов. На ваше гороно мест просто нет, у нас сотрудники горкома и обкома партии в городе остаются! Конечно, вы можете попытаться пешим порядком идти на восток, но только вот немцы как раз такие колонны беженцев и бомбят и вы можете запросто там погибнуть. А так у вас будет шанс принести пользу своей стране… В армию‑то ведь вас из‑за грыжи не взяли?

– Угу.

– И… как?

– Конечно, я согласен, – угрюмо буркнул Петр Константинович. – Все одно подыхать! Но только как же я тут останусь? На улице, где я живу, все знают, что я коммунист, в городе меня многие знают. Да меня немцы со всей семьей повесят на первой попавшейся березе, а донесут на меня все те же соседи, сегодня уж один с утра грозился…

– За это вы как раз не беспокойтесь, – заверил его чекист, – мы вас из партии еще успеем исключить за укрывательство сына‑преступника, наказанного судом по всей строгости законов военного времени, а кроме того, подготовим и приказ о вашем аресте. Прямо вот на этой машинке его отпечатаем и в ней же и оставим – мол, так спешили убежать, что даже не все свои бумаги успели уничтожить. Делайте все, что угодно, чтобы войти к ним в доверие. Прикажут в наших красноармейцев стрелять – стреляйте, выдать понадобится кого – выдавайте рядовых, старайтесь спасать только комсостав.

Сегодня же получите все явки, пароли, крупную сумму денег. В верхней части города тоже будет действовать наша организация. Как попривыкнете – наладите с ней связь. Вы знаете ведь, что у нас под Пензой существует целая сеть подземных ходов?

– Слышал, как же, – ответил Петр Константинович, – только вроде бы там все уж давно обвалилось. Потом там в начале 20‑х годов бандиты ютились, поэтому все входы в них замуровали.

– Замуровали, да не все! – усмехнулся человек в штатском. – Там, оказывается, есть даже подземный ход с улицы Красной прямо под рекой и на остров Пески, а потом еще дальше – опять под рекой и с выходом в Ахунский лес. Сейчас мы все это подземелье приводим в порядок, но если кто‑то вас про него спросит, то говорите, как и сейчас сказали, что там все давно обвалилось. Есть несколько точек, где нами заложены управляемые фугасы. В нужное время потребуется их взорвать. Потом нужно будет следить за станцией и передавать нам сведения, что там делается, сколько и каких эшелонов пришло, куда и что с ними доставлено. Впрочем, наши связные вам потом все сообщат. Учтите, что в окрестностях города будет действовать несколько партизанских отрядов, так что если вы… смалодушничаете, то пеняйте на себя!

– Об этом вы могли бы и не говорить! – хмуро заметил Петр Константинович.

– Ну вот и отлично! – заметил чекист. – Вот здесь распишитесь, что вы принимаете всю ответственность за возможную измену на свои плечи, и… идите. Вы с нами, мы с вами, а все мы вместе должны сделать все, чтобы и здесь, как и в любом другом советском оккупированном врагом городе, земля бы горела у него под ногами!

* * *

29 июня до жителей Пензы наконец‑то донесся гром канонады, и город сразу опустел. Одни уже эвакуировались, другие на станциях и заводах старались все, что можно, отправить на восток, а остальные к этому времени были уже на позициях. А затем как‑то разом все смешалось. В небе один за другим появилось множество вражеских самолетов, которые принялись сбрасывать на него мелкие бомбы, к небу стал подниматься дым от пожаров, а на улицах раздались визгливые сирены пожарных машин и разноголосый женский плач. В центре города из окон многих госучреждений полетели бумаги, на булыжной мостовой улицы Московской под ногами хрустело стекло из выбитых окон. Где‑то на путях были повреждены и загорелись цистерны с нефтью или мазутом, из‑за чего клубы густого черного дыма окутали весь Железнодорожный район.

В штаб обороны города поступило сразу несколько сообщений о том, что колонны немецких танков обходят Пензу с восточного и западного направлений, продвигаясь вдоль течения реки Суры! Затем пришло сообщение, что немцами уже перерезаны все железные дороги, по которым из города отходили последние поезда, и что крупные силы пехоты при поддержке артиллерии атакуют армейские подразделения и части ополченцев в районе Северной поляны, а также у деревни Арбеково. По приказу командования в сторону Ртищева был немедленно отправлен бронепоезд «Смерть фашизму‑2», однако не успел он отойти и нескольких километров от города, как подвергся массированному удару немецких пикировщиков «Штука», был поврежден и сошел с рельсов. Остатки бронепоезда пришлось подорвать, а его команде отходить вместе с другими частями.

В развернутые в школах госпитали тут же начали прибывать все новые и новые раненые, теперь уже не столько из красноармейцев, сколько из состава местного ополчения. Несколько составов с ранеными, подлежащими эвакуации, скопились на станции Пенза‑1, но отправлять их было нельзя, так как пришло известие, что дорога на Сызрань уже перерезана немцами.

Поступил приказ: «Бронепоезду «Упорный толстопятый» выдвинуться для проведения разведки в зоне наступления немецких войск и в том случае, если это окажется возможным, обеспечить вывод эшелонов с ранеными». Уверенности в успехе этой операции ни у кого не было, но не было и другого пути. Глядя в открытые двери вагонных теплушек, лежавшие в них на кое‑как оборудованных нарах бойцы с надеждой проводили взглядом прокатившуюся мимо них «железную крепость», всю измазанную пятнами камуфляжа и с необычным названием на бортах.

Между тем, несмотря на то что немцы непрерывно атаковали, оборона города еще нигде не была прорвана. Нарытые повсеместно окопы, сделанные из земли и бревен ДЗОТы, ряды колючей проволоки и ям‑обманов с установленными на дне железными шипами стали для немецкой пехоты крайне неприятным сюрпризом, с которым приходилось считаться. По всему периметру обороны гремели взрывы гранат, которых неожиданно оказалось так много, что ополченцы бросали их, не считая. «Потери в передовых пехотных частях весьма значительны», – доносили в штаб штурмовавшей город пехотной дивизии командиры штурмовых подразделений.

30 июня немцам удалось создать еще один котел, на сей раз замкнув кольцо окружения в районе железнодорожного узла Ртищево, куда с севера подошли танки Гудериана, а с юга – пехота и танки фон Клейста.

Впрочем, кольцо это для советских войск, как и раньше, не было настолько уж непроницаемым, чтобы его при желании нельзя было бы разорвать и выйти к своим. Поэтому фильтрация шла непрерывно: и в одиночку, и целыми подразделениями окруженные бойцы Красной Армии выбирались из зоны котла.

Бронепоезд «Упорный толстопятый» показался на переезде, как раз когда группа из нескольких немецких танков и бронетранспортеров остановилась от него неподалеку, чтобы прервать по этой линии всякое движение. Появление отходящих в сторону Сызрани эшелонов ими ожидалось, поэтому танковые башни были повернуты в направлении железнодорожного полотна, а все экипажи находились в машинах.

Услышав шум приближающегося состава, немцы подумали было, что это гражданский эшелон, и вполне обоснованно посчитали, что тут же его и остановят. Каково же было их изумление, когда из‑за поворота на полном ходу появился громадный бронепоезд, который тут же открыл по ним огонь!

Ефрейтор Гельмут Ханке позднее написал об этом бое так: «Громада большевистского бронепоезда появилась перед нами совсем неожиданно. Никто даже не подозревал, что на этом направлении у русских вдруг окажется бронепоезд. Наши танкисты, высунувшись из люков своих машин, ожидали, что это подходит какой‑то состав и мы его сейчас преспокойно захватим, как вдруг перед ними возникло это чудовище зелено‑желто‑коричневого цвета с кроваво‑красной надписью по бортам броневагонов. Наш переводчик позднее сказал, что это название можно было перевести как «упорный человек с очень толстыми пятками», что было даже забавно, не будь его сейчас перед нами. Команда бронепоезда тут же открыла огонь по нашим танкам из всех его четырех башенных орудий и двух зенитных автоматов, выпускавших сотни пуль в минуту. Сразу все смешалось: разрывы русских снарядов, наша ответная стрельба, пулеметные очереди с наших танков и бронетранспортеров и русского бронепоезда. Потом уже выяснилось, что у русских не было специальных бронебойных снарядов и они стреляли обыкновенной шрапнелью, поставленной на удар. Броню наших танков такие снаряды пробить не могли, но на столь близком расстоянии удары этих снарядов были очень чувствительны, и многие наши танкисты сразу же были контужены. Неожиданно для всех нас на передней и задней платформах бронепоезда вдруг вспыхнули столбы пламени, и два прямо‑таки чудовищных ракетных снаряда поднялись с них почти отвесно вверх и упали в наше расположение. Два взрыва, последовавшие практически одновременно один за другим, были неимоверной силы, так что практически все, кто находился поблизости, сразу оглохли и были сбиты на землю ударной волной. По счастью, в наши танки они не попали, но один из них, начавший в это время движение, угодил в воронку от разрыва и перевернулся.