Текст книги "Страсти по Вечному городу"

Автор книги: Всеволод Кшесинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Еще Сикстинская капелла, Станцы Рафаэля, апартаменты Борджиа, Ватиканская библиотека, галерея географических карт, галерея канделябров… – перечислил я. – Вот замечательная фраза: «Протяженность пути по всем ватиканским музеям составляет не менее семи километров».

– Семь километров?! – ужаснулась Лёка Ж. и решила: – Идем только в Сикстинскую капеллу.

– В Станцах Рафаэля тоже интересно. Смотри – тут даже фотки есть. – Я показал Лёке Ж. фотографию знаменитой «Афинской школы». Но она категорически отвергла все мои предложения осмотреть что-либо еще.

Мы вернулись в вестибюль и, следуя указателю, без приключений добрались до следующего внутреннего дворика. С одной стороны здесь была каменная лестница под высокой нишей, украшенная чем-то похожим на огромный ананас. С другой – небольшая колоннада. По центру двора – золотой шар.

Тут-то и началось. Сначала Лёка Ж. возжелала сфотографироваться с ананасом, затем с каждым из двух лежавших у подножия лестницы львов, потом – с золотым шаром, из которого вырывалось нечто похожее на маховик, затем – среди колонн.

– Лёка, если ты сегодня хочешь попасть в Сикстинскую капеллу, то нам надо поторопиться, – сказал я, посмотрев на план. – До нее придется пилить через весь Ватикан.

– Через весь? – поразилась Лёка Ж. – Идем скорее.

Она побежала внутрь. Мы миновали галерею античной скульптуры, промчались узким коридором с высокими расписными стенами и оказались в восьмиугольном дворе, Бельведере музея «Пио-Клементино».

Здесь опять пришлось сделать остановку, потому что среди античных статуй с отбитыми пенисами Лёка Ж. узрела знакомые ей по школьным учебникам «Аполлона Бельведерского» и «Лаокоона».

– Я бы ни за что их не запомнила, – призналась она. – Сам знаешь, зрительная память у меня не ахти. Но Агриппина Сидоровна, наша школьная историчка, свихнулась на античности и заставляла описывать эти долбаные статуи с закрытыми глазами. Сфотографируй-ка меня с ними. Я ей пошлю.

Лёка Ж. встала у Аполлона Бельведерского в устрашающую позу и погрозила кулаком.

После аналогичной фотосессии с «Лаокооном» она обнаружила фавна с эрегированным фаллосом, столь дико смотревшимся среди кастрированных собратьев.

– Сфотографируй меня с ним тоже, – любезно разрешила Лёка Ж.

– Этот – последний, – предупредил я.

– Хорошо, – вздохнула Лёка Ж. – Думаю, Агриппина Сидоровна и без этого впадет в экстаз.

Мы зашли в следующий корпус и двинулись по коридору, не отвлекаясь на античные статуи и настенно-потолочные росписи, пока не застряли в плотной очереди перед высокой, но слишком узкой для такой толпы аркой. Народ сзади напирал, а спереди медленно просачивался как мясо в мясорубке.

– Держись за меня, – посоветовал я Лёке Ж. – Не то на колбасу пустят.

Лёка Ж., схватившись за рукав моей куртки, стала глазеть на потолок с буколическими сценами в маньеристском духе. Толпа медленно продвигалась в арку. Через несколько минут, когда я наконец тоже проник внутрь, посетителей понесло по центрическому залу вокруг огражденного веревками Бельведерского торса, как в центрифуге.

Двое охранников в классических черных костюмах следили за тем, чтобы никто не останавливался, и постоянно подгоняли: «Avanti! Avanti!», то есть «Вперед! Вперед!»

Мы промчались мимо стоявших в стенных нишах гигантских статуй Антиноя, любимца Адриана, и Нерона, изображающего Геракла.

Когда меня выплюнуло в следующий, просторный, коридор, я не обнаружил рядом с собой Лёки Ж. Отошел с прохода и решил подождать. В конце концов толпа должна принести ее сюда же – другого пути нет. Я подождал минут пятнадцать. Лёка Ж. не появлялась. Странно. Я попробовал вернуться. Это оказалось невозможно – посетители выходили плотным беспрерывным потоком.

Я достал мобильный и набрал Лёку Ж. Ее итальянский номер не отвечал. Набрал русский – он был заблокирован. Я посмотрел на план Ватикана. Выход из музеев – один-единственный. Можно подождать ее и там. Что с ней случится, в конце концов. И я со спокойной совестью двинулся дальше.

Вскоре от бесконечных статуй, саркофагов, гобеленов, барельефов, напольных мозаик, настенных и потолочных росписей у меня стало рябить в глазах. И когда я вдруг оказался в зале, где вообще не было живого месга, то не сразу понял, что напоминают мне бесчисленные фигуры на стенах и потолке. Конечно же, это были Станцы Рафаэля. Три зала фресок, давно переживших пап, которых они восхваляли.

Экспрессивный «Пожар в Борго» опосредованно прославлял Льва Х. По легенде, когда в Борго разгорелся пожар, который мог уничтожить целый квартал у Ватикана, папа Лев IV, по счастливому совпадению оказавшийся тезкой заказчика, остановил огонь силой крестного знамения. Правда, на фреске папу едва видно на заднем плане, где он величественно стоит на балконе, возвышаясь на безопасном расстоянии от толпы и пожара. А погорельцы на переднем плане обращают мало внимания на пассы понтифика, поскольку заняты спасением близких и имущества.

Когда я подошел к «Коронации Карла Великого папой Львом III» с геометрически стройными рядами первосвященников пред монархом, мой телефон завыл. Стоявшая рядом со мной парочка американских пенсионеров в джинсах шарахнулась в сторону. Я извинился и выхватил телефон.

– Ты где? – крикнула в трубке Лёка Ж. и отключилась.

Я набрал ее номер: абонент недоступен. Что происходит-то? Я отошел к окну, из которого открывался вид на внутренний двор с более чем скромным фонтаном-чашей. Судя по нескольким фиатам и разлинеенному асфальту, двор служил парковкой для сотрудников Ватикана.

Если уж Лёка Ж. проявилась, значит, она найдет способ, как выйти на связь, – решил я и не ошибся. Менее чем через минуту телефон снова зазвонил – на сей раз без завываний. Номер не определялся. Интересно. Лёку Ж. взяли в заложницы?

Я нажал «ответ».

– Ты где? – снова закричала Лёка Ж.

Я сообщил, что нахожусь в Станцах Рафаэля, и поинтересовался, что с ней приключилось.

– Со мной все в порядке, – успокоила меня Лёка Ж. – Оставайся там, с Рафаэлем. Никуда не уходи. Мы скоро придем. Ты не поверишь, кого я тут встретила! Ромку, представляешь…

– Очень рад, – соврал я и поинтересовался: – Кто это?

– Ты что, не помнишь? Я же тебе рассказывала столько раз! – обиделась Лёка Ж. – Это мой одноклассник, он еще хотел жениться на…

– Может, ты расскажешь, когда увидимся? – перебил я. – Насколько понимаю, ты с его телефона звонишь?

– Да, ты прав, – спохватилась Лёка Ж. и закончила разговор.

Что ж, раз Лёка Ж. в безопасности и вскоре нагрянет сюда в компании со своим одноклассником, надо успеть посмотреть хотя бы главные фрески – подумал я и направился в станцу с фреской «Философия», более известной как «Афинская школа», которая прославляла Юлия II как покровителя философии, искусства и культуры. Когда я начал изучать группы представленных на фреске античных философов, Лёка Ж. весело крикнула мне в ухо:

– Что это за старые пердуны?

Я вздрогнул и обернулся. Лёка Ж. смотрела на меня глазами невинного младенца. Рядом с ней стоял рыжий парень лет тридцати с небольшим в строгом черном костюме.

– Лёка, когда-нибудь я тебя убью, и суд меня оправдает, – тихо сказал я.

– Не убивай меня, я тебе сказку расскажу, – ответила Лёка Ж. и обратилась к своему спутнику. – Вот, Рома… ой, Романо – тебя же так тут называют… Такой у меня братец, чуть что…

– Опять?.. – разозлился я.

Лёка Ж. сделала страшные глаза и покосилась в сторону Романо. Тот вопросительно глядел на нас обоих.

– Опять ты потерялась… – закончил я и пояснил Романо: – Ее вообще в люди выводить нельзя – вечно во что-нибудь вляпается.

– Сева, ты не поверишь, как я его нашла! – воскликнула Лёка Ж. и затараторила, рассказывая как.

Лёка Ж. призналась, что, когда мы стояли в этой жуткой очереди, она загляделась на потолок, где столько всего было поналеплено… Естественно, она потеряла меня. Стала искать, но толпа буквально оттолкнула ее так, что она чуть не упала.

Но Лёка Ж. не растерялась, она пошла к указателю, увидела там вывеску магазина сувениров и вспомнила, что мы так и не купили ни одного римского презента. Тогда она забежала в магазин, который приняла сначала за церковь, потому что там были монашки, куча распятий, крестиков, четок и медальонов. Один медальон Лёке Ж. очень понравился – позолоченный, в виде капли с красным ободком и красным камушком посредине. Она даже хотела его купить, но узнав, что он стоит 500 евро, передумала.

Лёка Ж. вернулась к указателю, протиснулась в эту жуткую комнату и почему-то не нашла меня там… Ей стало страшно, потому что у меня и паспорта, и билеты, завтра надо уезжать, а Лёка Ж. даже не знает откуда и во сколько!

Она так испугалась, что бросилась к ближайшему охраннику, который как раз говорил по мобильному. Лёка Ж. на чистом английском сказала: «Хэлп ми! Хэлп ми!» – и по-русски объяснила, что потерялась и ей нужно позвонить быстро-быстро. Охранник так опешил, что молча отдал свой телефон.

– Этот охранник и был Романо! – объяснила Лёка Ж. – Он в школе хотел жениться на Инессе… Ну это я уже рассказывала. Эх, Инесса дура, счастье свое упустила!

Теперь Лёка Ж. ударилась в детские воспоминания. Она сообщила, что Ромка после школы уехал и никому, паразит, не сказал куда. А, оказывается, он в Италию подался. Потому что у него бабушка полячка, католичка и медик. Она на латыни говорила дучше, чем на русском. И мама – католичка. Только об этом никто из одноклассников не знал, потому что папа у Ромки коммунист был, в райкоме работал. А Ромка приехал сюда, поступил в семинарию, но священником не захотел и пошел в охранники.

– А это, Лёка, «Афинская школа», – вернулся я к фреске Рафаэля. – Помнишь, я тебе картинку в книжке показывал? Вот это она и есть. Здесь изображены знаменитые античные философы.

– Вот смотри, – встрял Романо, перехватив инициативу, – эти два в центре – Платон и Аристотель. Перед ними на лестнице Диоген внизу – почти голый. Справа перед Диогеном лысый Евклид с циркулем, а слева – Пифагор. Он что-то пишет в свою тетрадь, а мужик за его спиной списывает…

– Ой, а помнишь Агриппину Сидоровну, нашу историчку? – вернулась Лёка Ж. к школьным мемуарам. Романо насмешливо кивнул. – Я сегодня увидала «Лаокоона» и «Аполлона Бельведерского» – помнишь, как она нас мучила? – ну думаю, просто обязана сфоткаться с оригиналами и отправить ей. Пусть порадуется.

– Да какие это оригиналы! – снисходительно сказал Романо. – Оригиналы вообще из бронзы были сцеланы, до нашей эры. А это римские мраморные копии, которые нашли при папе… Как его звать-то… Ну который вот это Рафаэлю заказал, – Романо показал на «Афинскую школу».

– Юлий II, – подсказал я.

– Точно, он, – согласился Романо. – Любил античность. Вот при Юлии их нашли и поставили в Бельведере. Аполлону еще и руки приделали – его безруким откопали.

– Бедняжка, – сочувственно сказала Лёка Ж.

– А недавно наши раскрасили статуи, как раньше… – продолжил Романо.

– А что, разве статуи красили? – удивилась Лёка Ж.

– Еще как! Во все цвета, – подтвердил Романо. – Так, что они выглядели, как живые. Пойдем покажу. Это рядом с Бельведером.

Лёка Ж. отнеслась к предложению с большим энтузиазмом.

– Если не ошибаюсь, ты хотела посмотреть Сикстинскую капеллу, – напомнил я. – Это гораздо ближе.

– Я вам короткий путь покажу, – заверил Романо и повел нас обратно, в галерею античности, которую мы проскочили до этого.

Путь действительно оказался короче, чем тот, что я проделал. Мы прошли пару безлюдных служебных коридоров без всяких украшений и лепнины, где встретили лишь одинокого скучающего охранника. Он поприветствовал Романо, Лёкин одноклассник представил нас как своих русских друзей, его коллега уважительно кивнул.

Через минуту мы вышли к Бельведеру, пересекли дворик и оказались в галерее античности. При входе наш проводник поздоровался с очередным охранником, которому опять представил русских земляков. Секьюрити, увидев нас, густо покраснел. Это был Алессандро. Лёка Ж. намеревалась ему что-то сказать, но я успел шепнуть ей на ухо:

– Наверное, он не хочет, чтобы мы его узнавали.

– Что за глупости. Почему! – отмахнулась Лёка Ж.

– Поверь на слово, – настаивал я.

– А тебя здесь все знают? – спросила Лёка Ж. Романо, когда мы покинули покрасневшего Алессандро.

– Ну не все, но многие, – скромно ответил Романо. – Все-таки я тут уже сколько лет работаю…

– Вот про сколько лет – не надо, – перебила его Лёка Ж. – Показывай лучше свои разукрашенные статуи.

Романо двинулся по галерее и вдруг остановился.

– Их уже убрали, что ли? – с досадой воскликнул он.

Романо вернулся к Алессандро, перебросился с ним парой фраз и опять подошел к нам.

– Их, оказывается, давно отсюда сняли – не всем понравились, отправили на реставрацию. Я в этом крыле уже год не был, если не больше… – объяснил он, шагнул вперед и позвал нас за собой: – О, идите сюда.

Мы подошли к пустому постаменту, на котором стояла табличка с фотографией раскрашенной статуи императора Августа. Выглядел император странно. На абсолютно белой голове резко выделялись рыжая шевелюра, бордовый рот и коричневые глаза. Плащ Августа раскрасили в пурпур с синим, в той же гамме выдержана роспись на доспехах.

– Я думала, веселее будет, – разочарованно протянула Лёка Ж.

– Я ж говорю, не всем понравилось, – сказал Романо. – Были и более удачные экземпляры – так что впотьмах от живого человека не отличишь. У римлян же скульптура как фотография была. Вот выбирают губернатора, и сразу ему – бюст. А однажды поторопились – сделали бюст губернатора-мужчины, а выбрали женщину! Ну они голову просто отрезали и новую присобачили. Вот, смотрите сами.

Романо подвел нас к бюсту существа неопределенного пола, с драпированным крупным мужским бюстом и неестественно тонкой на таком бюсте шеей. Лицо под барашкообразной прической выглядело печальным.

– Когда я был здесь последний раз, нашел античный бюст вашего Путина, – важно поведал Романо.

– Я не поняла. Как это – античный? – спросила Лёка Ж.

– Да просто один в один, – заверил Романо. – Пойдем покажу.

Но бюст под номером 30 тоже оказался на реставрации.

– Да что ж такое! – совсем расстроился Романо. – У реставраторов ревизия, что ли?

Пришлось опять довольствоваться фотографией на постаменте. Сходство действительно было портретным – волевой заостренный нос, суровый подбородок, высокий лоб с энергичными впадинами.

– А кто это на самом деле? – спросил я.

– Кто ж его знает, – ответил Романо. – Тут столько экспонатов, что их никто даже считать не пытается. Про многих до сих пор неизвестно, что это за хрень… – Романо осекся, нежно посмотрел на Лёку Ж. и сказал: – Ох, Лёка, ты даже не представляешь, как здорово по-русски поговорить! У меня ведь жена – итальянка. Выскочила за меня, так как думала, что я быстро стану чуть ли не datario – ну это здесь, в Ватикане, большой начальник. А я вот… Друзья у нее все итальянцы. И говорят все по-итальянски. Она даже пилит меня по-итальянски. В общем, нет у нас ничего общего.

– Чего ж не разведешься, раз у вас ничего общего? – разочарованно спросила Лёка Ж.

– В Ватикане этого не любят. Могу и работу потерять, если разведусь. Так что лучше не рисковать, – вздохнул Романо.

Лёка Ж. заметно приуныла. Новый объект для ее природного кокетства только что самоустранился прямо на глазах.

– Ну пошли в Сикстинскую капеллу, – предложил Романо.

Мы направились обратно. Алессандро у входа не было.

– Улизнул, – констатировала Лёка Ж.

– Кто? – спросил Романо.

– Да этот, Алессандро, который здесь стоял, – ответила Лёка Ж. – Мы у него квартиру снимали…

– Вот оно что. Значит, и он недвижимостью спекулирует, – ухмыльнулся Романо.

– Ой, я наверное, не должна была говорить… – спохватилась Лёка Ж.

– Ты уже сказала, – констатировал я.

– А почему, собственно, я должна его покрывать! – парировала Лёка Ж. – Он же действительно спекулирует…

Мы снова зашли в служебные коридоры, повернули несколько раз, поднялись на этаж выше, спустились и вышли прямо в Сикстинскую капеллу. Двое охранников у входа беспрерывно успокаивали посетителей жестами и шепотом повторяли: «Silenzio! Silenzio!», – что означает «Тишина! Тишина!». Вот работка – не позавидуешь…

Увидев безразмерные росписи, заполнившие все стены и потолок капеллы, Лёка Ж. ахнула и присела на скамейку у стены.

– Красиво, да? – сказал Романо с такой гордостью, словно сам все это нарисовал. Лёка Ж. очарованно кивнула.

И Романо довольно своеобразно рассказал всю историю Сикстинской капеллы. Раньше, очень давненько, на ее месте стояла домовая церковь. Базилику снесли, а на фундаменте папа Сикст построил капеллу и заказал фрески Ботичелли и Перуджино. А потом, при Юлии, на потолке появилась трещина.

Юлий захотел ее убрать, смыть старые фрески и нарисовать новые. Папа поручил это Микеланджело, но тот отказался, потому что считал себя скульптором, а не художником. «Иди, – говорит, – Рафаэля попроси, он же тебе больше нравится».

Юлий два года уламывал Микаланджело. «Нарисуй, – говорит, – двенадцать апостолов и орнамент». А Микеланджело, такой, отвечает: «Нет, это будет слишком убого». Юлий не понял. «Почему?» – спрашивает. «Да потому что апостолы нищие были», – отвечает Микеланджело.

Но Юлий проглотил и снова стал к Микеланджело приставать: нарисуй, да и все тут. Тогда Микеланджело придумал такие мощные и дорогие росписи, что папа должен был сразу в ужасе отказаться. А тот взял и согласился. И понеслось. Микеланджело срубил старые фрески…

– Как это – срубил? – не поверил я. – Прямо вот так взял и уничтожил работы своих предшественников?

– Ну да, а что такого… – ответил Романо. – Для них же фрески как плакаты были.

И вот, когда Юлий хотел посмотреть, что же там Микеланджело сотворил, и поднялся на леса, тот стал кидаться досками – Микеланджело не любил, когда смотрели, что он делает… А когда леса сняли, все просто онемели. Потому что Микеланджело изобразил всю историю Ветхого Завета! Но даже после этого Рафаэль считался круче. Микеланджело на всех обиделся и уехал во Флоренцию.

– Юлий умер, – повествовал Романо, – и кто-то из следующих пап, я уже не помню, кто именно, заказал Микеланджело «Страшный суд».

– Климент, – подсказала Лёка Ж. – Климент VII заказал Микеланджело «Страшный суд», но потом умер, и заказчиком стал Павел III.

– Ты изучала историю Ватикана? – удивился Романо.

– Нет, я читала Мережковского, – объяснила Лёка Ж. и, вопреки обыкновению, не стала цитировать классика, а пересказала своими словами.

Когда Павел III пожелал посмотреть на фреску, он к своему ужасу увидел, что громадная стена полностью покрыта изображениями голых тел. Растерявшись, папа спросил совета у своего церемониймейстера Бьяджо ди Чезепа. И тот сказал, что эта бесстыдная картина достойна не папской капеллы, а общественной бани или остерии. Микеланджело, слышавший разговор, в отместку нарисовал адского судью Миноса похожим на Бьяджо.

– Вон, видите, этот Бьяджо прямо над дверью нарисован. – Романо показал на фигуру справа внизу. – Такой, с ослиными ушами, обрюзгший – смотри, какие слова стал вспоминать! Зеленая змея обвивает его и вцепляется зубами прямо в член.

– Видимо, Микеланджело очень его не взлюбил, – заметила Лёка Ж. и вернулась к рассказу о церемониймейстере, который пожаловался папе на художника, изобразившего его в столь неприглядном виде. Но папа в ответ якобы пошутил, что попытался бы помочь, если бы Микеланджело поместил его хотя бы в чистилище, а так как Бьяджо оказался в аду, папа бессилен – ибо на ад его власть не распространяется.

Конечно же, это очередная легенда. На самом деле, опасаясь инквизиции, папа намеревался уничтожить скандальный «Страшный суд». Но потом нашел компромисс – предложил Микеланджело закрасить обнаженные тела. Тот отказался. И папа поручил работу ученику Микеланджело, тот за несколько дней одел всех, кого требовалось, в том числе церемониймейстера Бьяджо. За это Вальтерру прозвали «Il braghettone» – «рисовальщик трусов».

Ну а Микеланджело смирился с участью своего шедевра и даже не поссорился со своим учеником, чем дал повод для пересудов, будто старик совсем выжил из ума, раз так безропотно воспринял издевательство над собой.

– Такая вот печальная история… – заключила Лёка Ж.

– Тебя можно листать как книгу, – восхитился Романо.

– Зачем же меня листать, уж лучше ласкать, – кокетливо ответила она.

Романо смущенно уставился в потолок и продолжил лекцию о капелле, рассказав, что с началом активного строительства собора Святого Петра, фундамент капеллы стал накреняться и оседать, а по потолку снова пошли трещины. Крыша протекала, вода вымывала соль из красок, появлялись белые пятна.

Реставраторы где-то с XVIII века пытались убрать пятна с помощью клея. Но от копоти свеч, пыли и воды клей становился твердым, намертво застывал черными пятнами и уничтожал краски. В общем, стало еще хуже. В семидесятых годах прошлого века новые реставраторы решили очистить фрески от работы предыдущих. Лет 15 реставрировали, если не больше. Финансировало японское телевидение, которое снимало всё на пленку.

– Ой, а нас сегодня тоже японец профинансировал, Кимура-сан, – вставила Лёка Ж. – Нам денег на билет не хватило, и он добавил, прикинь!

– От этих японцев житья нет, – неожиданно помрачнел Романо. – Вечно суются во все очереди, хватают без разбору. Даже облатки для Евхаристии! Потом помощники священников бегают за ними, чтобы отобрать – японцы же не католики… А китайцы! – нешуточно завелся Романо. – Придут сюда, в Сикстинскую капеллу, лягут на пол и давай фотографировать, что у женщин под юбками! И ведь не выгонишь – делают вид, что не понимают… И все эти толпы, которые сюда приходят. – Романо сурово посмотрел на посетителей, сжимая кулаки и побагровев. – Они же дышут!

И тут он популярно объяснил, что углекислый газ поднимается наверх и опять разрушает фрески. Тут хоть и поставили мощные кондиционеры, но народу столько каждый день! Поэтому охранники и заставляют людей хотя бы не разговаривать. Но в идеале, по мнению Романо, сюда лучше вообще никого не пускать…

– А я читала, что в Сикстинской капелле выбирают пап, – поспешила перевевести тему Лёка Ж., пока Романо не начал бить посетителей.

– Да, раньше здесь после смерти пап собирался конклав кардиналов, – подтвердил Романо, немного успокоившись, и поведал о том, как проходят выборы.

Над каждым креслом кардинала устанавливают балдахины, а перед входом ставят печь. Потом кардиналов запирают в капелле, и они совещаются до тех пор, пока не выберут. Затем кардиналы сжигают бюллетени в печи. Если идет белый дым – значит, кандидат набрал две трети голосов и папу выбрали. А если дым черный – значит, кардиналы не договорились и продолжают выборы, пока не найдут достойного. Потом двери открывают, все балдахины над креслами опущены, кроме одного – над креслом нового папы. Выходит старший кардинал и говорит: «Habemus papam» – «у нас есть папа».

Романо умиротворенно замолчал. Видимо, рассказ о строгом и разумном порядке избрания папы подействовал на него, как медитация.

– И нынешнего папу здесь выбирали? – уточнила Лёка Ж.

– Нет, его выбирали уже по-другому, – ответил Романо, – тоже за закрытыми дверями, но не здесь, а в Доме Святой Марты – это кардинальская гостиница.

– Послушай, Романо, мне тут… – осторожно начала Лёка Ж. – …один итальянец сказал, что нынешнего папу в Италии мало кто любит, потому что он замешан в каких-то скандалах. И поэтому беатификацию прошлого папы провели раньше, чем нужно, чтобы отвлечь внимание паствы.

– Тссс! – Романо приложил палец к губам и спросил: – Хотите собор Святого Петра посмотреть?

– Это где папа читает проповедь с балкона? – уточнила Лёка Ж.

– Он самый. Только про папу не надо… – сказал Романо и покосился в сторону охранников.

Он вывел нас в служебный и безлюдный коридор. Убедившись, что поблизости никого нет, Романо сказал Лёке Ж.:

– Папа, как жена Цезаря, вне подозрений!

– Так он что, ничего не знал? Я так и думала Джованни всё наврал! – рассердилась Лёка Ж.

– Неважно, знал папа или нет, – объяснил Романо. – Церковь она как партия. Если можно скандал замять, то надо его замять, чтобы не повредить репутации всей церкви.

– Так, выходит, папа знал и ничего не сделал! – возмутилась Лёка Ж.

– Папа не прокурор и не судья, – с трудом сдерживаясь, ответил Романо. – Он – pontifex, «строитель мостов» между земной и Божественной реальностями. Ну а по поводу беатификации я тебе скажу… – Романо стер капельки пота, выступившие у него на лбу от волнения.

Он неохотно согласился с тем, что беатификацию предыдущего папы действительно провели слишком скоро – едва пять лет прошло после смерти. Обычно ждут хотя бы пятьдесят. Жанну Д'Арк вообще через пятьсот лет канонизировали. А тут нашли единственную монашку, которая чудесно излечилась от молитвы… Все это, конечно, не очень красиво. Но, с другой стороны, папа человек действительно достойный. С коммунистами боролся, канонизировал и сделал блаженными почти две тысячи человек, попросил прощения за инквизицию…

– Потому что Святой Престол это оплот Господа на земле, – сказал Романо нарочито громко, заметив охранника, идущего к нам навстречу.

– Ты сам-то в это веришь? – спросила Лёка Ж., когда охранник прошел.

– Конечно, верю. Иначе я бы тут сейчас не стоял, – тихо ответил Романо и рассказал о святом Малахии, который жил в Северной Ирландии и написал в XI–XII веках «Пророчество о папах». Малахия предсказал, когда какой папа воссядет на престол, вплоть до последнего. Многие считают, что это подделка, сделанная в XVI веке. Но если верить «Пророчеству», после нынешнего папы придет последний понтифик, Петр Римлянин. И тогда «наступят великие бедствия. Рим падет, и страшный судья станет судить народ свой. Конец», – так написано в «Пророчестве».

– Ой, мамочки! Я вот тоже на коллерятор земной оси устроилась… – воскликнула Лёка Ж. – А папа-то знает?

– Думаю, ему сообщили, – иронично вставил я.

Лёка Ж. посмотрела на меня с осуждением. Романо молча открыл высокую деревянную дверь, за которой оказалась смотровая площадка под самыми сводами уходящего в глубину главного зала собора Святого Петра.

– Ничего себе махина! – вымолвила Лёка Ж.

– Еще бы! – гордо сказал Романо. – Почти сто девяносто метров в длину, сорок с лишним в высоту. Двенадцать архитекторов строили собор под присмотром девятнадцати пап.

– А что это за беседка вон там, в глубине? – спросила Лёка Ж., показав на сооружение из витых колонн, увенчанных крышей.

– Это не беседка, Лёка. Это балдахин, – ответил Романо. – Его сделали Бернини и Борромини.

– Вместе? – удивилась Лёка Ж. – Они же терпеть друг друга не могли.

– Как хорошо ты знаешь историю искусства! – восхитился Романо и признал, что отношения у них действительно были натянутые.

– Насколько я понимаю, вопрос о месте захоронения Петра остается открытым, – вмешался я. – Некоторые считают, что Петр вообще не был в Риме.

– Как?! – поразилась Лёка Ж.

Я объяснил ей, что долгое время никто вообще понятия не имел, где находится могила Петра. И если бы не папа Пий XI, который в 1939 году пожелал, чтобы его похоронили рядом с апостолом, могилу и не искали бы. Во время раскопок под алтарем обнаружили раку Константина, «Трофей Гая» и кости… Только это были останки разных людей разного пола и возраста.

– Зато мощи Петра нашли неподалеку! – раздраженно возразил Романо.

– Ага, после долгих безуспешных поисков мощи обнаружили в склепе, куда их подложил священник, надзирающий за археологами! – горячо ответил я.

– Ой, какая темная история! – сказала Лёка Ж., слушавшая дискуссию с открытым ртом. – Так что же на самом деле нашли?

– Договорились, что нашли мощи апостола Петра, – отрезал Романо. – Поймите же вы, вера не нуждается в логичных обоснованиях – на то она и вера. Веришь – не потому что… а вопреки.

– Тогда зачем вообще надо было искать останки Петра? Ну и верили бы себе вопреки фактам. Нелогично, – заключил я.

– Я о том и говорю – в вере нет логики, – выкрутился Романо и вернулся к лекции о балдахине Бернини и Борромини, установленном над гробницей святого Петра. За балдахином расположена рака из позолоченной бронзы высотой в семь метров. Внутри нее заключено деревянное кресло, которое принадлежало апостолу Петру. Бернини отлил бронзовое кресло в виде папского паланкина. Его держат четыре отца восточной и западной церквей – Святые Амвросий, Афанасий, Иоанн Златоуст и Августин. Это символ примирения всех ветвей христианства!

Романо выдержал паузу, грозно поглядев на меня, и обратился к Лёке Ж.:

– Паланкин окружают золотые лучи Святого Духа. Они проникают внутрь сквозь круглое окно витража, как огненная лава, и падают на пылающие золотые тучи.

– Прелесть какая! – восхитилась Лёка Ж.

– Это не прелесть, – насупился Романо. – В Апокалипсисе сказано, что перед концом времен появится пустое кресло, будут сверкать молнии и греметь громы.

Лёка Ж. осеклась и сделала вид, что представляет себе эту страшную картину.

Романо вернулся к балдахину над гробницей Святого Петра, и показал, что его окружают четыре столба. В их нишах установлены статуи четырех святых: Елены, Андрея, Вероники и Лонгина. Выше на столбах устроены четыре лоджии, с которых раньше пастве показывали четыре реликвии: копье Лонгина, которым он проколол ребра Христа, плат Вероники, на котором отпечатался лик Христа, голову святого Андрея и реликвию Христа. Наверху каждого столба изображены четыре евангелиста: Святой Матфей с ангелом, Святой Марк со львом, Святой Лука с крылатым тельцом и Святой Иоанн с орлом. А справа от балдахина установлена статуя Петра.

– Есть примета, что нужно потереть правую ступню на удачу, – вздохнул Романо.

– И что, трут? – уточнила Лёка Ж.

– Трут, – ответствовал Романо совсем мрачно. – Так часто, что пальцы на ноге уже почти стерлись.

– Ничего себе! А где она? – спросила Лёка Ж.

– Да вот же! – Романо указал рукой на статую Петра, стоявшую у правой стены посреди зала.

Лёка Ж. стала вглядываться в глубину собора, посмотрела вниз и вскрикнула:

– Ой, уведите меня! Голова кружится.

Мы эвакуировали Лёку Ж. из-под сводов собора, держа с обеих сторон под руки.

– Пойдем, провожу к выходу, – предложил Романо, – и попрошу Джакомо, чтобы он вас отвез.

– Как это – к выходу! Ты же обещал показать балкон, где папа проповедь читает, – напомнила Лёка Ж.

– А мы уже почти пришли, – сказал Романо. – Вот это зал Благословения. А вот эта дверь, – Романо показал на арочную застекленную дверь, – ведет на папский балкон.

Мы направились к закрытой двери по пути, выложенному керамической плиткой с лиственным орнаментом, которым каждое воскресенье папа римский идет к своей пастве, и увидели в дверном проеме обелиск, возвышающийся над площадью.