Текст книги "Страсти по Вечному городу"

Автор книги: Всеволод Кшесинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Жаль, что мумия не работает во вторую смену – могли бы ей денег дать, теперь они у нас есть.

– Я уже дала, – ответила Лёка Ж.

– Когда? – удивился я.

– Да сегодня… то есть уже вчера… утром, когда Джованни отвозил меня в твою гостиницу. Мы заехали по пути, я вручила этому Рамзесу десять евро. Он долго меня благодарил, потом пообещал, что я встречусь с папой римским и все у меня будет хорошо. Так и вышло.

Лёка Ж. как ни в чем не бывало повернулась к Антонио и спросила, когда же мы пойдем в Колизей.

– Andiamo! – ответил Антонио и повел нас к символу Вечного города, попутно объясняя на ломаном английском, что раньше здесь стоял Золотой дворец Нерона. Тирана Нерона никто не любил, после его смерти Веспасианус разрушил Золотой дворец и построил на его месте il Colosseo.

Мы подошли к металлической решетке, перекрывающей одну из многочисленных нижних арок, и Антонио громко постучал своим жезлом по трубе. Через минуту перед нами появился охранник, пухлый мужичок в униформе, которая была ему явно велика и топорщилась во все стороны. Он оказался старым приятелем Антонио по имени Серджио.

Они весело поприветствовали друг друга, Антонио представил нас как своих русских друзей, объяснил, что завтра мы улетаем из Рима, а так и не сходили в Колизей, и Серджио, почесав затылок, открыл нам дверцу в решетке. Вот так просто.

Мы ступили под своды Колизея.

– Грандиозо! – изумилась Лёка Ж.

– Anfiteatro Flavio… – начал Антонио рассказ об Амфитеатре Флавиев, самом крупном стадионе античности.

Его начали строить при императоре Тите Флавии Веспасиане, продолжали при его сыне, Тите, а закончили при императоре Домициане. Двадцать тысяч рабочих целое десятилетие возводили рассчитанный на 50 тысяч зрителей амфитеатр, периметр которого превышает полкилометра, а высота стен составляет около 50 метров. Если бы Мадонна Чикконе родилась на две тысячи лет пораньше, она бы оценила эту концертную площадку, пошутил Антонио.

На облицовку стен потребовалось 100 000 кубометров травертина, на скобы, скрепляющие стенные блоки, – 300 тонн железа. Зрительские трибуны были покрыты мрамором, в арках стояло множество статуй, а перед входом в амфитеатр возвышался колосс Нерона высотой в 35 метров, выполненный скульптором Зенодотом. Веспасиан приказал отпилить голову Нерона и поставить вместо нее голову бога Солнца.

– Иль соле эзисте пэр тутти, – вставила Лёка Ж. свою любимую реплику.

Антонио захохотал и повел нас внутрь, по пути объясняя, как в Колизей проникали античные зрители. В амфитеатре было четверо главных ворот. Двое из них предназначались для артистов и зверей, двое других – для императора. Зачем одному императору сразу двое ворот, Антонио не знал. Лёка Ж. предположила, что император имел много родственников и слуг, через одни ворота все они проходили слишком долго, вот им и сделали вторые.

Все прочие зрители попадали в амфитеатр через 76 арок нижнего этажа. При входе посетителям выдавали билеты, на которых обозначались ряд и место, и зрители поднимались по 76 лестницам.

Следуя маршрутом античных зрителей, мы вышли к остову трибун, который в ночной электрической подсветке напоминал скелет грудной клетки какого-нибудь древнего монстра, сброшенного с Олимпа. Исполнившись благоговения перед великими останками, Антонио рассказал и показал, как рассаживались зрители. В самом низу, на подиуме у южного входа, за высоким парапетом сидел император со своей многочисленной семьей и свитой. Далее, в первом ярусе, располагались сенаторы и весталки. Во втором – всадники, в третьем – свободные римляне. А в четвертом, откуда было совсем плохо видно, сидели женщины и рабы.

Лёку Ж., разумеется, возмутила дискриминация, допускаемая древними римлянами по отношению к римлянкам. Но Антонио объяснил, что добродетельная domina, госпожа – так обращались к замужней женщине, – редко выходила в свет, поскольку была слишком занята заботами о домашнем очаге. Никакой дискриминации не было. Напротив, женщина в Древнем Риме была окружена почетом и уважением. Недаром Катон Старший пошутил: «Повсюду мужи властвуют над мужами, а мы, властвующие над всеми мужами, находимся под властью наших жен».

В амфитеатре женщинам отвели последний ряд лишь потому, что держать лучшие места для тех, кто бывает здесь нечасто, – просто непрактично.

После того, как я перевел Лёке Ж. италоязычную часть тирады Антонио, он продолжил восхвалять практичность древних римлян и рассказал о тенте, который натягивали над ареной, когда палило солнце или шел проливной дождь. Тысяча матросов императорского флота с помощью канатов прикрепляли тент к мачтам, расставленным по верхнему краю стены, и укрывали амфитеатр от непогоды для удобства зрителей. А внизу, под ареной, были устроены коридоры, камеры с клетками для зверей, лифты и много других приспособлений для того, чтобы поражать публику неожиданным появлением или исчезновением участников шоу и прочими спецэффектами.

Здесь Антонио плавно перешел к рассказу об античных перформансах – массовом убийстве экзотических животных и навмахиях, морских сражениях с участием настоящих кораблей. Правда, в амфитеатре Флавиев навмахии устраивались лишь в первые годы после открытия стадиона, но вскоре от них отказались, поскольку это было слишком дорого. В основном на арене Колизея проходили бои гладиаторов.

Лёка Ж. и тут блеснула познаниями, на сей раз почерпнутыми из уроков Агриппины Сидоровны, – она сообщила, что если зрители хотели помиловать проигравшего гладиатора, то поднимали большой палец, а если хотели его казнить – то опускали.

– Ноу, ай донт синк, – ответил Антонио и объяснил, что на самом деле правила гладиаторских боев были не такими, как написано в школьных учебниках. Если гладиатор проигрывал, но мог подняться, его не казнили. А вот если рана была смертельной, то зрители показывали пальцем на горло – и таким образом просили победителя убить поверженного. Тогда победитель закалывал проигравшего одним резким ударом в горло.

– Какой ужас! – воскликнула Лёка Ж.

– Йес, – согласился Антонио, – для слабонервных это было неприятное зрелище. Зато проигравший больше не мучился.

Далее Антонио не без сожаления поведал, что гладиаторские сражения, такие справедливые, были запрещены в V веке императором Гонорием – как противные христианству. Потом в амфитеатр несколько раз ударила молния, он подвергся ограблению варварами, а в XI веке его использовали как крепость. Примерно тогда же амфитеатр и назвали Колизеем – в память о колоссальной античной статуе, которая стояла у входа.

А затем амфитеатр стали растаскивать на стройматериалы. Из стенных блоков вытащили почти все металлические скобы, оставив в камнях зияющие воронки, как после артобстрела. Понтифики забирали из Колизея камни на строительство своих шикарных особняков. Наверное, от амфитеатра вообще не осталось бы «насинг», вздохнул Антонио, но в XVIII веке папа Бенедикт XIV освятил Колизей как место, где мучили первых христиан. Посреди арены поставили большой крест и алтари, на этом разграбление античных руин закончилось.

– А я читал, что на арене Колизея на самом деле не убивали христиан, – сказал я.

Антонио согласился, что убийство христиан «итс ледженд». Но благодаря этой легенде Колизей удалось спасти. Ведь, как сказал Беда Досточтимый, – тут Антонио поднял указательный палец и процитировал: «Quamdiu stabit Colyseus, stabit et Roma; quando cadet Colyseus, cadet Roma; quando cadet Roma, cadet et mundus».

– О чем это он? – спросила у меня Лёка Ж.

– Ну, это известный афоризм. Неужели ты, со своим книжным багажом, не узнала? – поразился я и перевел: – «Пока стоит Колизей, будет стоять и Рим, а если Колизей падет, то падет Рим, а с ним и весь мир». Это изречение Беды Досточтимого, бенедиктинского монаха, английского учителя церкви.

Антонио поинтересовался, были ли мы у фонтана Треви.

– Уот из зис? – имела неосторожность спросить Лёка Ж.

Антонио огорчился. Печально жестикулируя, он объяснил, что Треви – главный фонтан Рима и стыдно не знать этого такой образованной синьорине!

Он быстро вывел нас из Колизея, усадил в карабинерский фиат и сказал Серджио, что мы должны срочно отправиться к фонтану Треви. Серджио кивнул и нажал на газ.

Через несколько минут мы были на пьяцца ди-Треви, где стоял знаменитый фонтан. В подсветке над каменным гротом и чашей с водой возвышались три фигуры – бородатый мужчина по центру и две женщины в нишах по бокам. Карабинерский фиат подкатил прямо к широкой лестнице, каскадом спускавшейся к фонтану, и мы ступили на ее белокаменные ступени.

Это самый большой фонтан Рима, сообщил Антонио, начиная новую лекцию. Высота фонтана 30 метров, ширина около 20 метров. В центре скульптурного ансамбля – Нептун. Он мчится по морю на колеснице, в которую запряжены кони – ретивый и спокойный. Из воды выглядывают Тритоны – они указывают путь.

В правой нише – статуя Salubrità, Здоровье. А над ней – барельеф «Дева, указывающая дорогу к источнику». Далее Антонио пересказал своими словами легенду об одной девушке, которая в 19 году до нашей эры показала римлянам источник чистой воды недалеко от города. Консул Агриппа, тот самый, который строил первый Пантеон, приказал провести от этого родника акведук – его назвали «Аква-Вирго» («Вода Девы»). Это событие отражено в барельефе с левой стороны – на нем изображен Агриппа, одобряющий проект акведука.

Акведуком «Аква-Вирго» римляне пользовались 400 лет, пока варвары не разрушили его. Заканчивался акведук как раз на том месте, где мы стояли и слушали Антонио. В XV веке папа Николай V приказал воздвигнуть тут фонтан в виде бассейна. Его назвали «di Trejo», «Фонтан трех дорог» – потому что располагался он на тривиуме, перекрестке трех улиц. А в XVII веке Урбан VIII решил, что существующий фонтан слишком не изыскан, и сказал Бернини, чтобы тот сделал его понаряднее. Бернини предложил несколько проектов, но все они оказались очень дорогими. Тогда папа повысил налог на вино. Анонимный остряк Паскуино, развлекающий горожан эпиграммами, которые вывешивались под одноименной статуей на углу одноименной улицы, откликнулся смешным стишком. Во всяком случае, Антонио утверждал, что это смешно.

 
Per ricrear con l'acqua ogni romano
di tasse aggravò il vino papa Urbano.
 

Прочитав это сатирическое произведение, Антонио ожидал реакции, но ее не последовало, поскольку мы ничего не поняли.

После тщательных поисков в словаре моего самоучителя мы совместно сделали перевод:

 
Чтоб возродить водой каждого римлянина,
папа Урбан обложил вино налогами.
 

– А над чем тут смеяться? – поинтересовалась Лёка Ж.

– Видимо, трудности перевода, – предположил я и тихо сказал: – Но ты все равно посмейся. Ему будет приятно…

Лёка Ж. захохотала в свойственной ей манере. И Антонио, купившись, с энтузиазмом продолжил. Римляне так разозлились на повышение налога на вино, что с тех пор стали бросать в этот фонтан монеты – чтобы власти скорее собрали нужную сумму и отстали от них. Так это вошло в традицию. Теперь все туристы кидают в фонтан монетку, чтобы снова вернуться в Рим. Но поскольку все старались не просто бросить, а еще и попасть в какую-нибудь статую, то фонтан сильно пострадал. В 1991 году его отреставрировали и запретили швыряться монетами.

– Но разве каждого схватишь за руку! – с горечью сказал Антонио. А в прошлом году, к большой печали нашего карабинера, фонтан Треви вошел в Книгу рекордов Гиннесса – в течение дня в него кидались монетами полторы тысячи человек!

– Скуза, Антонио, – сказала Лёка Ж. и осторожно поинтересовалась, можем ли мы тоже бросить по монетке.

Антонио огорченно вздохнул, но разрешил: «онли ту уотер, нот ту стэтью» – только в воду, не в статую. Он даже объяснил, как нужно метать монеты: повернуться спиной к фонтану и бросить правой рукой через левое плечо. Если кинешь одну монету, то вернешься в Рим. Если две – встретишь любовь. Если три – будет свадьба. Если четыре – обретешь богатство. А если пять монет – то к разлуке.

Интересно, кто же так мечтает с кем-нибудь расстаться, что приезжает в Рим, чтобы швырнуть в фонтан горсть монет?..

– Любовь… – задумчиво произнесла Лёка Ж. – Помнишь, мумия мне сказала: «Кы чэрка, уил фанда»? – Я кивнул. – Мы с Джованни расшифровали. Это значит: кто ишэт, тот находить. Я свою любовь нашла. Причем давно. – Лёка Ж. выразительно посмотрела на меня. – Свадьба… С ней можно не торопиться. Богатство… Ну это вообще не моя забота. Так что брошу одну. У тебя есть монеты? – спросила у меня Лёка Ж.

– Откуда! Я же Пьетро отдал всё, до последнего цента, – ответил я.

– Какая жалость, а у меня только сотенные купюры! – огорчилась Лёка Ж. и поинтересовалась у Антонио, не разменяет ли он сто евро мелочью.

Антонио снова вздохнул, порылся в кармане и выдал нам по никелевому евро. Лёка Ж. бросила монету, следуя инструкции, и проследила за тем, чтобы я тоже не попал в статуи. Наблюдая за траекторией моей монеты, она обнаружила, что дно фонтанной чаши полностью усыпано блестящей в воде мелочью, и поинтересовалась, куда все эти деньги деваются.

Антонио объяснил, что в последнее время муниципальные службы собирали монеты и передавали их в благотворительный фонд «Каритас». Но на самом деле юридически они никому не принадлежали. Этим пользовались многие нищие и бомжи. Возникла даже целая банда воров – ею заправляет бомж по кличке Д'Артаньян. Они приходят ночью, когда туристы расходятся, и вылавливают монеты. Бандитов пытались показательно судить, чтобы другим неповадно было. Но в суде их всегда оправдывали. А ведь в фонтане лежит целое состояние – в день можно выловить 6000 евро, а за год – 700 000!

– Теперь я понимаю, почему Анита Экберг побежала сюда именно ночью, – сказал я.

– Кто такая Анита Экберг? Твоя подружка? – приревновала Лёка Ж.

– Ты что, не смотрела «Сладкую жизнь» Феллини? – поразился я.

– Не смотрела… – сердито ответила Лёка Ж.

– Fellini. Dolce vita! – отозвался Антонио.

– Видишь, а он смотрел, – заметил я с укором. – Там Анита почему-то хочет искупаться ночью в фонтане. Теперь я понимаю – она хотела себе на обратную дорогу подсобрать. А Масроянни ей не позволил.

– Все вы, мужики, одинаковые, – язвительно заметила Лёка Ж. и вернулась к разговору с Антонио о сокровищах фонтана Треви. Видимо, она желала принять участие в их судьбе.

Антонио строго сообщил, что теперь монеты фонтана это собственность мэрии Рима, и показал на таблички, установленные у Треви. На них было написано, что вылавливание монет из фонтана приравнивается к хищению муниципальной собственности. Д'Артаньян с этим решением мэрии, конечно, не согласился, – усмехнулся Антонио, – он залез на фонтан и стал резать себе живот бритвой, угрожая, что убьет себя, если ему не дадут собирать здесь монеты. Но в итоге свалился в воду, его выловили и отвезли в больницу.

Лёка Ж. испугалась за несчастного бомжа, но Антонио успокоил ее, что ничего страшного с этим Д'Артаньяном не случилось. Несколько царапин – только кровь размазал, одна показуха…

Антонио в сердцах сплюнул, посмотрел на Лёку Ж., пожалевшую Д'Артаньяна, и о чем-то вспомнил.

– Летс гоу ту падроне, – сказал он.

– Антонио! – воскликнула Лёка Ж. – Ю ар май персонал энджел!

– Ай эм нот эн энджел, – ответил Антонио и объяснил, что просто не любит хамов и жлобов.

С первыми лучами рассвета мы были у гостиницы «Алессандро». Антонио уточнил у нас, в каком номере мы останавливались, велел сидеть в машине и ушел.

Через пять минут из гостиницы выбежал сам падроне со всеми нашими вещами в руках. Следом появился Антонио. Хозяин гостиницы стал умолять о прощении. Еще немного – и возможно, бухнулся бы на колени. Но Лёка Ж. сказала, что не держит на него зла, и падроне сразу испарился.

Антонио посмотрел на узкую безлюдную улицу и сказал, что сегодня Рим опустеет. Рафаэль Бандани, любимец Муссолини и придворный предсказатель землятрясений, напророчил, что 11 мая 2011 года случится землетрясение, от которого падет Рим. Ученые, конечно, стали говорить, что Бандани самоучка и вообще ничего такого не предсказывал, но кто им поверит! Многие римляне взяли отгул 11 мая и уже покинули Рим. Антонио тоже не пойдет сегодня на работу – навестит мать в Римини.

Он извинился за то, что не сможет отвезти нас в аэропорт, и объяснил, как добраться до Фьюмичино электричкой. Нужно купить билет в газетном ларьке на втором этаже вокзала Термини, рядом со входом в метро, на экспресс «Леонардо», стоит 14 евро. И предупредил, чтобы не забыли прокомпостировать билет в желтом ящике на платформе. А не то нас оштрафуют на 100 евро.

– Сэнк ю, Антонио! – благодарно сказала Лёка Ж. Антонио обнял нас обоих, поцеловал каждого в лоб и сказал Лёке Ж., что, если бы она не встретила свою «тру лав», а он свою, они могли бы пойти дальше «тугезер». Я сделал вид, что ничего не понял. Лёка Ж. украдкой смахнула слезу.

Карабинерский фиат уехал. Я взял свою сумку и Лёкин чемодан, и мы отправились к вокзалу Термини.

Рим действительно опустел. Ставни на окнах жилых домов были наглухо заперты. Магазины и бары надежно закрыты металлическими жалюзи. На улицах – ни одного прохожего.

Зато у вокзала жизнь бурлила. Толпы людей лихорадочно бегали по площади перед вокзалом, спеша скрыться от катаклизма, в который не верили ученые.

Лёка Ж. остановилась, обернулась, посмотрела на Рим, который мы покидали, и вздохнула.

– А я бы осталась еще дней на десять… Так мы на Порта-Портезе и не сходили!

– Сходим в следующий раз, – пообещал я.

Мы зашли на вокзал, разыскали газетный ларек, в котором продавались билеты на экспресс до аэропорта, и двинули на платформу. Чем ближе мы подходили к своей платформе, которая находилась в самом хвосте, тем плотнее была толпа на перроне. В конце концов с трудом протиснувшись на нужный путь, мы увидели табло с надписью, которая сообщала, что отправление экспресса «Леонардо» задерживается на неопределенное время. Табло над соседней платформой информировало о том же.

– Похоже, твое желание исполнилось, – сказал я Лёке Ж. – И мы задержимся тут надолго.

И тут нас кто-то окликнул: «Ciao!»

Это был Антонио. Он узнал, что железнодорожники забастовали из-за наплыва желающих покинуть Рим и требуют повысить зарплату. Но пока никто навстречу бастующим идти не собирается.

Антонио взял у меня Лёкин чемодан, и мы направились обратно.

На заднем сиденье черного фиата лежал огромный букет красных роз.

– Итс фор ю, – сказал Антонио Лёке Ж.

Она смутилась, но букет все-таки взяла.

До аэропорта Леонардо да Винчи мы доехали с мигалкой, минуя светофоры и пробки.

У входа в аэропорт Лёку Ж. встречали: Джованни с букетом красных роз, поджарый старичок, очевидно, его отец Франческо, с букетом чайных роз, и Паоло, который держал белые розы с зеленой каемкой. Неподалеку переминался с ноги на ногу Гарик – тоже с букетом фиолетовых роз. А рядом прохаживался Романо с белоснежными розами.

– Да ты звезда! – сказал я Лёке Ж.

– А то! – гордо парировала она, небрежно открыла дверцу и вышла.

Первым звезду приветствовал Джованни. Он бросился к Лёке Ж., отдал ей цветы и диск – его группа все-таки записала сингл с ее участием, как он и обещал. Затем цветы Лёке Ж. вручили Франческо и Паоло. Следом подошел Гарик, который преподнес Лёке Ж. букет, опустился на колено и стал умолять о пощаде.

Антонио отдал мне багаж, пожал руку, подошел к Лёке Ж., поцеловал ее и укатил.

Наступила очередь Романо. Он присоединил свой букет к остальным и спросил Лёку Ж.:

– Что ты сказала папе? Я думал, меня выгонят, а меня повысили!

– Поздравляю, – улыбнулась Лёка Ж., – но я ничего особенного не говорила. Просто передала привет.

– От кого? – удивился Романо.

– От Бога, – ответила Лёка Ж. и чмокнула Романо в щеку.

После чего добавила к моему багажу охапку роз и налегке пошла в аэропорт, бросив на ходу:

– Чао пер тутти!

– Чао, Лёка! Ариведерчи! – ответил мужской хор.

Я потащился следом, на ходу теряя и поднимая цветы. Лёку Ж. я настиг, когда она уже встала в очередь к стойке регистрации.

– Знаешь, Лёка, хочу тебе кое-что сказать… – начал я с угрозой.

– Не надо, – перебила она и посмотрела на меня счастливыми глазами. – Всё хорошо. Пусть так и останется.

Рейс в Петербург задержался на 18 часов – все из-за того же наплыва желающих покинуть Вечный город. Так что весь день нам пришлось провести в здании аэропорта. Но Лёка Ж. не скучала. Она посетила «Дьюти-фри» и все остальные магазины, которые находились в послетаможенной зоне, по пути раздаривая розы продавщицам и обслуживающему персоналу.

Мы покинули Рим глубокой ночью. Лёка Ж. извлекла из упаковки новый «Клиник холидей», дала мне понюхать, блаженно понюхала сама, откинулась на спинку и стала глядеть в иллюминатор.

– Арриведерчи, Рома, – сказала она с легкой грустью и неожиданно подскочила. – Ой! Смотри, что это там за красивые красные облачка? – Лёка Ж. показала на зловещие багряные тучи над горизонтом.

– Закат, наверное, – предположил я, чтобы не пугать ее.

– Какой закат! – воскликнула Лёка Ж. – Ночь на дворе…

Она вызвала стюардессу и потребовала объяснений. Стюардесса любезно сообщила, что красные облачка – это извержение Этны. Но никаких причин для беспокойства нет – над вулканом мы не полетим.

– Это я виновата! – вдруг сказала Лёка Ж. – Я же обещала нашему Кренделю припасть к лаве, а так этого и не сделала. Вот вулкан и извергся.

– Невероятно! – восхитился я. – Ты даже улететь по-человечески не можешь. Если не землетрясение, так извержение вулкана вызовешь… Если про такое написать, ведь не поверит никто!

Лёка Ж. задумалась, взяла у меня самоучитель-путеводитель, нашла в нем чистую страницу, что-то быстро начеркала и дала мне прочитать:

Эта история может показаться невероятной. Честно говоря, даже я теперь задумываюсь: была ли она на самом деле или просто привиделась… Одно несомненно – ничего этого не случилось, если бы…

– Угадай, что это, – сказала Лёка Ж.

– Понятия не имею. Признание алкоголика?

– Какой ты глупый! Это отличное начало для книги, – снисходительно объяснила Лёка Ж. – Обо мне и Вечном городе.

25 апреля – 12 мая 2011 г.