Текст книги "Базельский мир"

Автор книги: Всеволод Бернштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– А без Аммана что ж? Никак?

– Без Аммана никак. Чтоб все получилось, стенд на выставке нужен. Свободных уже нет, ни за какие деньги. Налей еще, – он пододвинул стакан.

– Не налью, – я убрал бутылку со стола. – И что теперь с колонизацией космоса?

– Ничего, – сказал Комин. – Кишка тонка.

– У кого?

– У меня. Ты был прав, мой дорогой друг! – он возвысил голос. – Кругом прав. Просто удивительно, почему такие, как ты, всегда оказываются правы! Вам самим-то от этого не противно?

– Противно, – признался я. – Даже не представляешь как…

Помолчали.

– Может, не стоит так вот сразу ставить крест на всем, – сказал я. – Отдохнешь, соберешься с силами, с мыслями…

Комин сидел неподвижно и смотрел в сторону.

– Запутался я, – сказал он, наконец. – Все пошло не так… Даже не знаю когда. Наверное, с самого начала. Не стоило… – он снова замолк.

– Брось! – сказал я. – Ты такое дело закрутил! У тебя тысячи сторонников по всему миру! Тебя молодым Ганди считают. Серьезно! Лично слышал!

– Это не меня, – сказал Комин. – Это Алекса Кея.

– Так ты вроде и есть Алекс Кей. Разве нет?

– В том-то и дело, что «вроде», – усмехнулся Комин. – «Вроде» да, а на самом деле… Даже не знаю, кто я на самом деле. – Он взял со стола пустой стакан, подержал и поставил на место. – Надо было сидеть на своем камбузе и не рыпаться. Там хорошо было. На завтрак – каша, на обед – борщ, на ужин – голубцы. Куда я полез? Зачем? Почему? А знаешь почему? Из-за тебя! – он повернулся ко мне. Глаза у него были, как у человека, измученного зубной болью.

– Из-за меня?! – я испугался, не нервный ли это припадок.

Но Комин быстро успокоился, провел ладонью по лбу и отвернулся, глядя в угол.

– Но почему из-за меня? – спросил я осторожно.

Комин кольнул меня злым взглядом и снова отвернулся.

– Я там, в Антарктиде, часто вспоминал тебя. Наши разговоры, наши споры. Думал, вот друг-Володька двигает науку, за нас за всех, беспутных, отдувается. Золотой человек. Ты там для меня примером был. Героем. Это ведь Володька Завертаев на третьем курсе, на морской практике, в шторм сорванную антенну доставать полез. Все обделались от страха, а он полез. И достал. Это ведь Володька Завертаев, когда все по кооперативам разбежались, в аспирантуру пошел, на сорокарублевую стипендию. Друг Володька… – Комин замолчал.

Мы долго сидели в тишине.

– Слушай, а давай еще попробуем, – сказал я. – Как ты это делаешь? Ну, чувство космоса это, – я пересел на диван.

– Что? – не понял Комин.

– Чувство космоса! Я пробовал много раз, не получается у меня.

– Сейчас?…

– Ну да, давай попробуем! Должно получиться. Что надо делать, говори!

Комин помедлил.

– Хочешь, значит, научиться? – спросил он.

– Да, хочу, – ответил я. – Серьезно.

Он сел рядом со мной на диван, откинулся на спинку и вытянул ноги. Я тоже откинулся на спинку и вытянул ноги.

– Подыши глубоко, чтоб успокоиться.

– Я спокоен.

– Закрой глаза, – сказал Комин.

Я закрыл. Вечерняя тишина обратилась в монотонный гул, в темноте перед глазами поплыли какие-то мутные круги, и вдруг, как вспышка, мелькнула неожиданная мысль.

– Постой-ка! – я открыл глаза. – Кажется, я знаю, как получить стенд на БазельУорлде.

Ночью я никак не мог уснуть. Коминский герой, «Володька Завертаев», не давал мне покоя. Володька Завертаев, аспирант Института Прикладной математики, знаменитого Келдышевского института, полный надежд, устремлений, благоглупостей, готовый сидеть с утра до ночи в вычислительных центрах. Только все вдруг закончилось, внезапно, в считанные месяцы 1992 года. В отделе Планетных атмосфер, куда я был приписан, из одиннадцати сотрудников за полгода осталось четверо. Великолепная четверка. Мясницкий, неплохой в сущности человек и толковый исследователь, но пьющий. Неуклонно сокращавшийся промежуток между запоями не позволял ему оформить выездные документы. Славин, поэт. Ночами писал белые стихи, без рифмы и очевидного смысла. После обеда появлялся на рабочем месте, чтобы распечатать стихи на институтском принтере. Пока листы серой казенной бумаги медленно ползли из раздолбанного принтера, Славин объяснял мне, что рифмы нет, потому что время сейчас такое, нерифмованное. Появится ли рифма снова – большой вопрос. Закончив с распечатыванием, Славин созванивался с очередной музой и исчезал. Был еще Федя, недавний аспирант, начинающий коммерсант. И я. Мой научный руководитель, член-корреспондент Академии наук Омаров, стремительно уехал в Америку, по едкому пояснению Мясницкого, «преподавать математику в кулинарном техникуме». Мне он оставил ворох смутных инструкций, общий смысл которых было несложно угадать: вали отсюда. Я пытался сопротивляться обстоятельствам. Честно пытался. Во время частых командировок в Петербург питался в основном консервированной морской капустой и хлебом, потому что ни на что другое не хватало денег. Подрабатывал на рынках, репетиторствовал. Это не было трагедией, наоборот, довольно весело. Я был молод, здоров, и готов есть морскую капусту сколь угодно долго, если бы не одно досадное обстоятельство – все, чем я занимался, было решительно никому не нужно. Моя тема была недостаточно проработана, чтобы заинтересовать западных грантодателей, поэтому никого увлечь ею я не мог. Продвигать тему самому, без руководителя, не очень получалось, не хватало знаний.

Единственным человеком, который был готов, из сочувствия, посмотреть на результаты, был Мясницкий. Взамен я должен был слушать, что Мясницкий думает по поводу происходящего вокруг. Происходящее он не одобрял, поэтому пил все больше, и наши встречи случались все реже.

Приятель из бывших младших научных сотрудников затеял издание глянцевого журнала, одного из первых в России. Дело было интересное. Он нашел деньги на проект и позвал работать к себе. Я понимал, что это шанс переменить жизнь, другого такого может и не представиться. Нужно было сделать выбор, и я его сделал: бросил аспирантуру и стал журналистом.

Ну а дальше кривая вывела меня к швейцарским часам. Довольно типичная история, в духе времени. Поддался обстоятельствам. Мог не поддаваться, потерпел бы лет пять-десять, защитил бы кандидатскую. Или не защитил бы. Мог спиться, как Мясницкий, мог сойти с ума, как Славин, или просто сгинуть. Получилось так, как получилось. Что ж теперь терзаться?

Даниэль Шапиро пребывал в сильном волнении. Он вскакивал с места, начинал мерить ателье шагами, усаживался, опять вскакивал. Пил воду, заламывал руки, хватался за сердце, за голову. За окнами давно стемнело, наш разговор продолжался уже больше двух часов.

– Не волнуйся, Даниэль, – успокаивал его я. – Деньги тебе переведут хоть завтра. Рассчитаешься с банком, и еще останется. У тебя есть твое ателье, руки, голова. Запустишь новую марку!

– О, мой «Роже де Барбюс»! Мое дитя! – трагически восклицал Даниэль.

– «Роже де Барбюс» будет блистать на нынешнем Базеле, как ни в чем не бывало. И ты навсегда останешься основателем марки, это будет написано во всех каталогах. Твой ребенок подрос, пора ему начинать самостоятельную жизнь, без родителей. Так всегда бывает с детьми.

– Нет, нет! – замотал головой Даниэль. – Он еще не готов, у меня еще столько идей!

– Даниэль, – вздохнул я, повторяя это в десятый раз. – Ты же сам прекрасно понимаешь, твоим кредиторам не понравится, что ты тратишь кучу денег на участие в выставке. Ты почти банкрот. Когда ты в следующий раз придешь просить об отсрочке выплат, банк заберет у тебя ателье. Тебе невероятно повезло! Серьезные люди заинтересовались твоей маркой! И главное – «Роже де Барбюс» будет на Базеле! Правда, без тебя.

– Но нельзя ли сделать так, чтобы я тоже… – взмолился Даниэль.

– Нет, – решительно покачал я головой. – Я тебе уже сказал, их обязательное условие – ты больше никак не вмешиваешься в дела марки. Никак!

– Я понял!– Даниэля пронзила ужасная догадка. – Я понял! «Роже де Барбюса» покупает русская мафия! – Он схватился за голову и принялся раскачиваться.

Я подождал, пока это маленькое представление закончится, и сказал:

– Мы оба прекрасно знаем, что это не так, но если тебе хочется думать, что «Роже де Барбюса» купила русская мафия – пожалуйста!

– Нет, – произнес Даниэль. Он напустил на себя измученный вид, словно его и вправду ночь напролет пытали. – Я так не могу. Я не знаю, какие намерения у этих людей.

«Еврейское упрямство плюс швейцарская щепетильность – этого мне не одолеть», – подумал я с раздражением. Мой план оказался под угрозой срыва.

– Хорошо, я скажу тебе, какие намерения у этих людей, если ты обещаешь, что это останется между нами, – сказал я.

– Даю слово, – торжественно произнес Шапиро.

– Эти люди намерены взорвать БазельУорлд.

Я ляпнул это больше от раздражения, чтобы встряхнуть старика. Думал, сейчас он скажет «ой!», схватится за сердце, начнет сползать со стула.

Но ничего такого не произошло. Шапиро весь подтянулся, лицо его стало серьезным. Он прочистил горло и переспросил:

– Что?

– Не пугайся! – сказал я. – Взорвать не в буквальном смысле, это метафора. Человеческих жертв не будет, обещаю. Это можно назвать политической акцией, или даже не политической, а гуманистической. Они пустят дым, совершенно безвредный для здоровья, и лазером спроецируют на дымовой стене свои лозунги. Получится световое шоу, как на рок-концерте. Для этого им нужен стенд в первом павильоне, чтобы смонтировать оборудование и все приготовить.

– Они коммунисты?

– Нет.

– А чего же они добиваются? Что за лозунги?

– Они добиваются, чтобы таких глупых мероприятий, как этот БазельУорлд, больше не было. Чтобы интеллектуальные, материальные и финансовые ресурсы человечества распределялись более разумным образом. На большие, высокие цели. На освоение космоса, например.

Даниэль еще раз прочистил горло.

– Ты не поверишь, Владимир! Я сам об этом все время думаю!

– О космосе? – удивился я.

– Нет! О том, что БазельУорлд – это бесполезная, вредная затея. БазельУорлд – это диктат больших компаний, он опасен для часового искусства, мешает свободе творчества. БазельУорлд – это глобальный часовой «мак-дональдс»! Это балаган, уличный цирк для примитивных людей! – Даниэль преобразился, глаза его засверкали, от обычной изможденности не осталось и следа. – Вчера у меня был клиент, он спросил, почему у меня нет видео в интернете! У всех серьезных марок есть десятки видео, а у «Роже де Барбюса» нет ни одного! Я ему ответил, я часовщик, а не голливудский продюсер, я делаю часы и только часы! Если он хочет смотреть кино, пусть идет в кинотеатр! Он ничего у меня не купил, потому что у меня нет видео! Представляешь? Они теперь снимают кино про часы! Спецэффекты, компьютерная графика – и вуаля! Любая дешевая штамповка на экране выглядит, как космический корабль! И этому верят! Этого хотят! Реальность больше никого не интересует! – Даниэль порывисто опустился в кресло. – Я много думал над этим, Владимир! Я понимал, что это мой последний БазельУорлд, и я собирался громко хлопнуть дверью на прощанье. Взорвать БазельУорлд! Это правильно! Я с вами, друзья! Я присоединяюсь!

Такой бурной реакции я не ожидал, и уже не знал, радоваться мне или расстраиваться.

– Даниэль, ты можешь быть с нами только мысленно, я же предупреждал!

– Да, да, я понимаю, – спохватился Шапиро. – Я не могу участвовать, но я могу быть зрителем, не правда ли? Я приду как посетитель, куплю билет, разве это запрещено? Я буду аплодировать этим смелым людям!

– Это сколько угодно, – согласился я.

Через два дня часть денег, необходимых для покупки «Роже де Барбюса», перевел Томас из своего новоиспеченного фонда.

Уговорить Томаса опустошить фонд оказалось совсем несложно. Я устроил их встречу с Коминым. Мое присутствие было лишним, я знал, что обаяние Комина действует на всех, кроме меня, поэтому лучше, если они с Томасом встретятся наедине.

Чтобы соблюсти шпионские традиции, я отправил их в круговой круиз по Цюрихскому озеру на колесном пароходе «Штадт Цюрих». Согласно моему плану, Комин сел на пароход на Бурклиплац, а Томас поднялся на борт в Талвиле. Погода была отвратительной, шел снег с дождем, обычно забитый туристами до отказа пароход оказался почти пустым. Четыре часа, пока длился круиз, я провел в большом волнении. В положенное время «Штадт Цюрих», мощно подрабатывая колесами, ткнулся в причал Бурклиплац. Вместе с группой китайских туристов на берег сошел Комин. Выглядел он расстроенным. Он направился к уличному киоску и заказал себе кофе. Я встал рядом.

– Как все прошло? – спросил я, не поворачивая головы.

– Хреново! – ответил Комин, у меня похолодело внутри.

– Что?

– Туманом все заволокло! Замок в Рапперсвиле вообще не увидели!

– А что Томас?

– Томас сказал, чтобы я не расстраивался, в Рапперсвиль на поезде можно съездить, это близко.

– А деньги, деньги для Шапиро он переведет? – прошипел я.

– Конечно, переведет! – пожал плечами Комин.

– Прекрасно! – я огляделся по сторонам. – Теперь уходим по одному, сначала я, минуты через три ты, но не раньше!

Денег фонда немного не хватило. Недостающую часть добавил Толик. Тот самый, который увез в Сургут шапировское «Открытое сердце». Толик позвонил мне сразу после возвращения из Сургута и предложил встретиться в ресторане «Хильтль».

– В «Хильтле»? – встревожился я. – Что случилось, Толик? Ты здоров? Что-то с часами?

«Хильтль» – знаменитый цюрихский вегетарианский ресторан, считается, что самый старый в мире. Спиртное там подают в гомеопатических дозах, пива не держат, так что встречаться в «Хильтле» с Толиком – это все равно, что справлять День Десантника в кондитерской.

– Я в порядке, и часы в порядке, – успокоил меня Толик. – Приходи, все расскажу.

До ресторана я добрался с небольшим опозданием. Толик уже сидел за столиком и ковырял вилкой капустный шницель с сельдереем. Перед ним стоял стакан свежевыжатого сока. Выглядел Толик изменившимся. Пьющий человек часто выглядит изменившимся, особенно если пьет не все время, а с перерывами. Судя по прямой спине, гладковыбритым щекам и соку на столе, у Толика был такой перерыв.

– С Сургута не пью! – подтвердил мою догадку Толик. – Ем кроличий корм, – он кивнул на шницель. – Пью сок и воду. И все благодаря тебе!

– Вот как!

– Спас ты меня, Володька! Просто спас!

Я удивился еще больше.

– Точнее не ты сам, часы твои спасли! Вот эти самые! – Толик вскинул запястье и продемонстрировал шапировские часы, в целости и сохранности. Я облегченно перевел дух.

– Видишь, «сердце» открыто! Полный завод! – Толик снял часы и протянул мне. – Возвращаю с благодарностью.

Я вернул Толику «дайтону», обмен наконец-то состоялся.

– Так что ж все-таки произошло?

– Произошло чудо, – сказав это, Толик с робкой надеждой оглянулся на далекую стойку бара, где на самой верхней полке, над длинными рядами фруктовых сиропов, сиротливо жались друг к другу несколько бутылок алкоголя. Он будто ждал, что кто-нибудь окликнет его из-за стойки: «Ваш мартини готов!». Но никто не окликнул. Так бывает – стоит случиться одному чуду, человек уже сразу ждет следующего. Толик вздохнул, не без отвращения пригубил сок и начал рассказывать.

– В Сургут я полетел к Упырю. Это я так его про себя называю. По-другому называть его сложно, потому что упырь и есть. Он мой давний клиент. Должны были с ним один трансфер обтяпать, всех дел на сутки: днем прилетаю, вечером подписываем в ресторане бумаги, утром – обратно в Москву. Прилетел, сижу в ресторане, Упыря нет, телефон не отвечает. Дозвонился до его секретарши, через час получил ответ: сегодня ничего не состоится, все состоится завтра. Ни «извините», ни «пожалуйста». Их фирменный стиль. Назавтра ситуация повторяется, а потом еще раз, и еще. Упырь во всей своей красе. А я все эти дни в гостинице. За окном минус тридцать, темень, пурга метет. Гостиница нормальная, бар, ресторан, бассейн, но все равно, на стены лезть хочется. А тут еще часы твои. Ты ж не объяснил толком, как они работают. Сказал только, если я их ношу и окошко закрывается, то типа я подонок. Или как-то так. Ну, у меня окошко, естественно, закрылось. Вручную-то завести их можно, а вот, чтобы сами – никак. И в тренажерный зал с ними ходил, и в ночном клубе колбасился. Что-то там внутри у них происходит, но явно что-то не то. Заело меня. Я, конечно, не святой, но не до такой же степени. Ладно, думаю, сыграем по вашим правилам. Вот сейчас пойду в магазин, накуплю игрушек и отнесу их в детский дом, – Толик закашлялся и смочил горло соком.

– Неужели отнес? – не выдержал я.

– Нет, – грустно ответил Толик. – Уже совсем собрался, но потом представил себе этих сургутских детдомовцев: а, игрушки… спасибо, конечно, дядя. Накуролесили где-то, а теперь к сиротам, игрушками откупаться пришли? А вы на себя в зеркало смотрели? Не просыхаете неделю уж, поди. Нельзя вам в таком виде к детям. Страшно очень.

– Что, пил сильно?

– Пил, – кивнул Толик. – А что там еще делать? Сургут, пурга, Упырь. Тут еще часы твои. Не поверишь, я с ними разговаривать начал! Спорил с ними, доказывал чего-то... – Толик усмехнулся и замолчал, ковыряясь вилкой в тарелке. – А я ведь в сущности не самая большая скотина. – Он поднял на меня глаза, словно ожидая возражений. – То есть я хочу сказать, в моей работе, может, и проще быть скотиной. Продуктивнее. Лизать нужные задницы, топтать тех, кто послабее. Упырь вон, вытирал об меня ноги каждый день, потому что считал меня своей челядью. Он всех считает своей челядью, кроме тех, у кого сам в челяди состоит. Но я не челядь! Я никому ничего вылизывать не буду! – это было сказано достаточно громко. За соседними столиками начали оглядываться. Толик вспомнил, что он не в «Нельсоне», и взял себя в руки.

– В общем, на очередное назначенное свидание с Упырем я не пошел. Просто не пошел и все. Собрал чемодан, поехал в аэропорт и улетел в Москву. Уже в Москве читаю в газете – Упыря взяли, в тот самый день, в том самом ресторане, где мы должны были встречаться. Борьба с коррупцией, понимаешь.

– Он чиновник, что ли?

– И чиновник, и бизнесмен, и главный тамошний бандит. Упырь, короче. Кому-то еще более упыристому дорогу перешел и загремел. И я бы с ним за компанию загремел. Так загремел бы, образцово-показательно! – Толик покачал головой. – Нам ведь с такими людьми иметь дела строжайше запрещено. Это против правил банка. Правила очень интересные: план давай, а с упырями не связывайся. То есть пока все гладко, на это глаза как бы закрываются, есть разные схемы, разные обходные варианты, но если ты попался – на тебе оттопчутся все. Так оттопчутся, что потом даже в таксисты не возьмут. Ох! – Толик отодвинул от себя тарелку. – Не принимает душа. Надо все-таки выпить!

– Не надо! – твердо возразил я.

– Считаешь? – Толик бросил затравленный взгляд в сторону бара. – Да, пожалуй, не стоит. Не то место. – Он снова пригубил сок, словно это было успокоительное лекарство, очень противное на вкус.

– В общем, спасибо тебе, Володька, за часы! – сказал он, когда лекарство подействовало.

– Это надо того, кто их сделал, благодарить, – ответил я, еще не решив, хорошо это или плохо, что я не могу рассказать эту историю Шапиро.

Когда я позвонил Толику спустя почти два месяца после ужина в «Хильтле» и спросил, не хочет ли он вложиться в марку «Роже де Барбюс», Толик согласился без раздумий.

– Только предупреждаю, – сказал я, – инвестиция очень рискованная. Возможны всякие сюрпризы. Лучше тебе официально не светиться.

– «Открытое сердце» мне как инвестору полагается? – спросил Толик, смеясь.

– Пожалуй, что полагается.

– Тогда так, – сказал он уже серьезно, – деньги дам. Считай это предварительной оплатой заказа на десять штук по оптовой цене. Я найду для них сбыт, можешь не сомневаться.

Так я, Владимир Завертаев, стал владельцем часовой марки «Роже де Барбюс» со стендом в Первом павильоне на открывавшейся через месяц выставке «БазельУорлд».

Была у меня еще одна забота. Слова Шапиро о важности видео запали мне в душу. «Этому верят! Этого хотят!». Нам для нашей акции тоже нужно было хорошее видео. Понятно, что на выставке будут сотни репортеров, но что они смогут снять без подготовки, в экстремальных условиях? Нам нужен был собственный надежный видеооператор, с твердыми руками и железными нервами. Один такой был у меня на примете. Мы познакомились еще в бытность мою журналистом, во время официального мероприятия на Сен-Готардском перевале. В годовщину перехода Суворова через Альпы в Швейцарию по традиции прибыла рота воспитанников Суворовского училища. Суворовцы, швейцарский почетный караул, официальные лица, журналисты заполнили тесную площадку перед памятным каменным крестом. С одной стороны от площадки – отвесная скала, с другой – пропасть, по бокам – нагромождение камней и узкая дорожка. Снимать было неудобно, никак не выбрать подходящий ракурс для общего плана, чтобы попали в кадр и крест, и участники мероприятия. Вдобавок погода была наимерзейшая, сентябрь на этой высоте уже глубокая осень – мокрый снег, пронизывающий ветер. Я сделал два заведомо плохих кадра и успокоился. Коллеги вокруг меня поступили так же. Вдруг один из них толкнул меня локтем в бок и показал наверх. В паре десятков метров над площадкой, на скользком, лоснящемся от влаги утесе я заметил одинокую фигуру с видеокамерой. Оператор без всякой страховки вел съемку прямо над бездной, рискуя соскользнуть в ущелье. Вдобавок по ходу съемки он несколько раз менял позицию, перепрыгивая с камня на камень.

– Камикадзе! – решили мы с коллегой.

После церемонии, когда суворовцев и швейцарских солдат повели кормить гречневой кашей из полевой кухни, а штатские набились в ресторанчик у Чертова моста, я разыскал бесстрашного оператора. Мы познакомились. Оказалось, что зовут его Рустам, родом он с Урала, из районного центра в ста километрах от Челябинска. На мероприятии он шабашит для кантонального телеканала, а вообще-то у него собственная студия по производству свадебного видео.

– Какого видео? – переспросил я, с изумлением разглядывая щуплую фигурку, раскосые глаза и ежик коротко остриженных по райцентровской моде волос.

– Свадебного, – повторил Рустам. – Свадьбы снимаю. Тут, и в соседних кантонах тоже.

Я немедленно сгонял в бар еще за водкой и заставил Рустама рассказать свою историю. Она, как и следовало ожидать, оказалась очень интересной.

Свое первое видео Рустам снял еще школьником, на свадьбе старшего брата. Брату так понравилось, что он подарил ему камеру. Ну и пошло-поехало. Приемы съемки и монтажа Рустам освоил очень быстро, бесспорно, у него был к этому талант. Однако же главный талант свадебного оператора – умение оправдать ожидания заказчика. Заказчику нужны простые вещи – чтобы невеста выглядела красавицей, чтобы в кадре не было «пьяных рож», чтобы было где посмеяться, и еще спецэффекты. Спецэффекты, как ни парадоксально, самая легкая часть работы. Сложившийся в районном центре канон свадебного видео содержал строго определенный набор спецэффектов.

– «Огненный поцелуй», «жених-подкаблучник», «летающие сердца», «чудесное исчезновение невесты» – это обязаловка, – рассказывал мне Рустам. – Плюс у татарских свадеб свои нюансы, у бандитских свои. Тут надо сечь фишку строго. Но если эту фишку один раз просечь, дальше все пойдет, как по маслу.

Заказчиками у Рустама были люди большей частью консервативные, охранительно-почвенного склада, отступлений от канонов они не любили, никаких экспериментов и творческих фанаберий не принимали.

– Я все точки съемки в округе заранее «пристрелял». Ракурсы, наезды – до автоматизма. Для спецэффектов – шаблоны сделал, титры с вензелями и золотыми переливами, как положено, – только имена подставляй. Музыки накачал, десять гигабайт одного только шансона, Мендельсона – двадцать вариантов вплоть до хип-хопа…

Рустам поставил производство добротного видео практически на конвейер, запустил свадебный Болливуд районного масштаба.

Года два пожинал плоды заслуженного успеха, а потом заскучал. Тесен стал дня него райцентр. Попробовал сунуться в Челябинск, но там конкуренты уже после второй свадьбы пригрозили разбить камеру.

Рустам хотел было расстроиться, но не успел. Судьба благоволит к мастерам, и вскорости в карьере видеоэнтузиаста произошел головокружительный сюжетный поворот. Одна из поселковых красавиц собралась замуж за швейцарца, разысканного, как водится, по интернету. Жених оказался хорошим, не жадным, поэтому свадьбу решили отыграть два раза. Сначала в поселке, потом тоже в поселке, только в альпийском, на родине жениха. Рустам отработал четко и быстро, в полном соответствии с каноном, уже через три дня вручил молодым стопку ДВД-дисков в нарядных обложках. Швейцарец пришел в восторг, он сказал, что именно Рустам должен внимать и второй дубль свадьбы, в альпийских декорациях, и что он готов оплатить ему поездку.

– Потом-то я понял, что он просто сэкономить хотел, – делился Рустам. – Даже с учетом проезда и проживания, я им в два раза дешевле обошелся, чем местные тарантины.

Как бы там ни было, Рустам оказался в Швейцарии, в горном кантоне Ури, где природа сурова, а люди сдержанны и немногословны. И хотя они чем-то напоминали уральских жителей, Рустам понимал, что канон нужно откорректировать.

– Я перед поездкой кучу свадебного видео из Европы пересмотрел. Удивился очень – они тут вообще почти без спецэффектов работают. Ни «огненных поцелуев», ни «женихов-подкаблучников». Кадр, монтаж, звук – все гладко, не подкопаешься, но, блин, – скучно! Без души. Будто не свадьба, а вручение почетных грамот передовикам производства. В наших краях за такое творчество могут и рожу начистить.

Прибыв на место и немного пообщавшись с женихом, его родственниками и другими жителями деревни, Рустам не нашел ни одной причины, по которой этим симпатичным людям могли бы не понравиться «огненные поцелуи» или, например, «летающие сердца».

«Подкаблучника» следовало убрать просто потому, что не было соответствующей фольклорной базы, а в остальном все должно было выстрелить. Рустам пошел на риск – наплевав на пресных европейских авторитетов, он скроил швейцарское деревенское свадебное видео по слегка измененным уральским лекалам. Рискнул и не прогадал, культурные коды Урала и кантона Ури подошли друг к другу, как ключ подходит к замку. Двухчасовой видеофильм был встречен благосклонно, без громких восторгов, но с рукопожатиями и похлопываниями по плечу – что в Челябинской области, что в кантоне Ури, это означало одну из высших степеней одобрения. Рустам почти сразу получил заказ на еще одну свадьбу, потом еще на одну, а дальше – свадьбы – дело такое – среди праздничной толчеи в соседней деревне нашлась невеста и для русского видео-оператора, и он окончательно перебрался в Швейцарию. Впрочем, о своей семейной жизни Рустам рассказывает скудно и неохотно, а я особо и не спрашиваю.

Дела у него пошли очень хорошо, заказов было много, и то, что он шабашил для местного телевидения – это, как он сам объяснил, не для денег, а для разнообразия, чтобы не замыливался глаз.

Мое предложение к нему тоже должно было заинтересовать его в смысле «разнообразия», и «незамыливания глаза».

На счастье, Рустам оказался в Цюрихе – приехал закупить кое-какое оборудование, мы встретились в кафе в торговом центре, я рассказал ему о готовящейся акции на БазельУорлде, предупредив, что все должно остаться между нами.

Рустам слушал внимательно, не перебивая, а когда я закончил, помолчал немного и произнес:

– Толково, – он сосредоточенно отхлебнул кофе. – По-хорошему, это надо, как минимум, тремя камерами брать, – сказал он как бы самому себе. – Две закрепить заранее, стационарно. Третья с рук…

– Мы заплатим, – вставил я.

Рустам поднял на меня раскосые глаза.

– Ты сам-то там за деньги, что ли?

– Нет, я – нет. Но деньги, в принципе, есть.

– Деньги… – Рустам усмехнулся. – Деньги мне женихи с невестами платят, от вас мне деньги не нужны. – Он помешал ложечкой кофе. – У меня к тебе тоже одна просьба будет…

– Конечно! – с готовностью откликнулся я. – Все, что могу!

Рустам вздохнул, подобрать слова ему было сложно.

– Фильм я задумал сделать, художественный. Надоело, понимаешь, свадьбы, свадьбы… Я еще дома примерялся, но теперь вот окончательно решился.

– Здорово! И что за фильм?

– Ну, как бы, экранизация… – Рустам откашлялся. – Данте, короче. «Ад».

Я подумал, что ослышался.

– Кто?

– Данте, – повторил Рустам. – «Божественная комедия», часть первая, «Ад».

Будь на месте Рустама другой человек, я бы подумал, что он шутит. Но прежде я никогда не видел и не слышал, чтобы Рустам шутил, и выглядел он серьезно, даже заметно побледнел.

– Понимаешь, – сказал он. – Никто этого не снимал. Мне, по крайней мере, не попадалось. А книга классная. Я много раз читал, очень нравится.

– Но… как?!

– Как снимать? – Рустам оживился. – В плане техники ничего особо сложного. Сейчас графические программы, знаешь, какие? Звери, а не программы! Все, что угодно, можно смоделировать.

– А люди… В смысле, актеры… Там же их сотни нужны!

Рустам цокнул языком:

– Вот! Тут заморочка. Массовка есть, это не проблема. С главным героем – проблема. Я сразу о тебе подумал, не поверишь! Еще до того, как ты позвонил. Подумал, вот Володька мог бы Данта сыграть! По всем статьям подходишь!

Я хотел возразить, но Рустам не дал.

– Ты писатель – раз! Возраст подходящий – два!..

– Во-первых, я не писатель…

– Но ты же пишешь в газету, значит – писатель!

– Подожди! – прервал я Рустама. – Спасибо большое тебе за доверие. Мне, честное слово, очень нравится твоя идея. Давай не будем ее портить. Ну какой из меня актер? Я даже на фотографиях всегда плохо получаюсь, камеры боюсь. Предлагаю тебе такой вариант… Пожалуйста, выслушай! – Рустам, открывший было рот, покорно застыл. – Мы тебе все-таки заплатим за твою работу на выставке, а на эти деньги ты наймешь для своего фильма профессионального актера, и он сыграет тебе в лучшем виде хоть Данта, хоть черта лысого.

– Профессиональный актер мне не нужен, – сказал Рустам. – Принципиально. Я хочу делать кино с нулевым бюджетом и непрофессиональными актерами. Знаешь поговорку такую, «Титаник» строили профессионалы, а Ноев ковчег – дилетант. Вот это будет мой Ноев ковчег. Ты подумай, Володя, с ответом не торопись. Можешь завтра сказать. Только не позже. Я с массовкой уже порешал, на субботу договорились.

– На эту субботу? Это что ж, один день всего?

– Да, пока один съемочный день. Я самое начало снять хочу, как Дант с Вергилием в ад входят.

– А Вергилием кто будет?

– Да там один… – нехотя произнес Рустам. – Я, правда, им не очень доволен. Молодой слишком, ветер в голове. У тебя, случайно, на Вергилия никого потолковее нет?