Текст книги "Предсказание дельфинов"

Автор книги: Вольф Вайтбрехт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Но ему пришлось признать, что даже такие жалобы требуют лечения и соблюдения режима. Времена простого беготни прошли; в его годы нужно беречь силы, понимать, что так больше продолжаться не может. Это казалось ему тяжелее всего, что ему до сих пор приходилось преодолевать в жизни: старость, ужасное осознание того, что у тебя есть сердце, о котором нужно и необходимо заботиться, и что, если не позаботиться, если попытаться перехитрить его или забыть, оно коварно предупредит, нападёт, как самый отъявленный грабитель, и поведёт себя совсем не так, как твоё собственное сердце, которое ты знаешь уже пятьдесят шесть долгих лет, которое с тех пор билось непрерывно, день и ночь, день и ночь без перерыва, чудо, поистине величайшее чудо, гораздо более великое, чем все откровения спиралей или Терра Кириленко на Луне...

Он ругал себя. Какие размышления! События последних месяцев тебя ошеломили, ты мало спал; ты пил слишком много кофе, сидел над книгами всю ночь до слёз, а утром у тебя были мешки под глазами – прекрасное зрелище для Сюзанны и персонала! Но теперь всё кончено, по крайней мере, на время. Или нет? Вопрос Кириленко, который я задаю себе постоянно: Монголия – Мексика…

Было чуть больше одинадцати тридцати. Кириленко ещё не спал. Он придвинул к себе телефон и набрал номер.

– Павел, это вы? Вы как раз собирались ложится? Извините, нет, ничего особенного, просто интересно, чем твы занимаетесь; я просто не мог заснуть после сегодняшнего.

– Что случилось, опять сердце? – – услышал он голос Кириленко.

– Всё не так уж плохо, немного… ну, слишком много дел было в последние недели, понимаете. Извините? Да, я завтра еду, нет, я не волнуюсь, просто за Сюзанну, понимаете. В любом случае, горный воздух мне пойдёт на пользу. Смена воздуха всегда была для меня лучшим лекарством

– Что, вы планируете отпуск в горах? -

– Нет, слушайте, ваш сегодняшний вопрос. Да, вы правильно поняли, Монголия – Мексика. Не стоит ли нам отправить экспедицию в Монголию для более тщательного исследования этого места? У меня такое чувство, вы меня правильно поняли, что там можно получить больше, если использовать современные методы. Это идеальное место для стартово-посадочной базы, космодрома, как вы думаете? Конечно, я непременно хочу поехать, да, поеду. Поеду! Павел, минуточку. Я хотел бы попросить Вас возглавить комиссию на данный момент. Согласен? Конечно, я спрошу академию, врачей тоже; я не ребёнок и не анархист. Что вы имеете в виду, иногда? Да, теперь вы можете смеяться, это хорошо; так что сделаете мне одолжение? Отлично, спасибо, увидимся завтра.

7

Он откинулся в кресле и закрыл глаза. Приглушенный рёв реактивных двигателей достигал его ушей – приятный, мягкий, ровный гул; он расслаблял его. Он знал маршрут наизусть, характер великих рек, необъятность сибирской тайги.

Амбрасян организовал небольшой, сформированный им отряд для полёта в Монголию. Он заслужил одобрение Президиума Академии; Кириленко, надёжный человек, помогал ему. Однако в личной жизни его слова звучали иначе: – Знаете, что чувствует человек, когда строит космическую станцию, закладывает фундамент, а потом два года не может совершить следующий космический полёт? Руководствуйтесь здравым смыслом, даже если это необходимо, вопреки самому себе. Оставьте решение полностью врачам... С тяжёлым сердцем Амбрасян последовал совету, лёг под аппарат ЭКГ и с тревогой отметил, что после десяти приседаний у него слезятся подмышки. Тем не менее, всё обошлось; – Соответствует возрасту – – технический термин, в пределах нормы для его возраста. В пределах нормы! Он бы с удовольствием обнял доктора. Этические советы: не злоупотреблять кофе, достаточно спать, заниматься спортом на свежем воздухе. Горный воздух – разве он всегда не был для него лучшим? Чистое лекарство – этот полёт в Монгольское нагорье!

Конечно, всегда есть риск ничего не найти. Руководствуйтесь здравым смыслом – зачем Монголия, почему бы не попытаться открыть Хрустальный замок Лаурина, съездить в Доломитовые Альпы, в Розенгартен? Здравый смысл и шестое чувство, включая риск: где в науке этого не было? Даже тогда, когда после долгой борьбы его предложение, которое он постоянно пересматривал годами, было одобрено, и была создана комиссия по расследованию свидетельств внеземного посещения Земли, даже тогда были сомневающиеся, скептики, люди без воображения, которые говорили только о риске. Вложенные ресурсы были несоразмерны шансам на успех... А теперь? Сомневающиеся не вымерли, не волнуйтесь, они были там и на этот раз. По возрасту – в пределах нормы! Вот и всё. Это был пропуск, сертификат, против которого даже Сусанна была бессильна.

Горный воздух... Поющий звук моторов убаюкал Амбрасяна. Кого он выбрал?

Это был его первый ассистент, доктор Александр Шварц, в котором он уже видел своего преемника в институте. Основываясь на его последней работе о двух спиралях, Амбрасян подал заявку на профессорскую должность для него и почти надеялся, что назначение состоится до поездки. Но Академия ещё не приняла решения.

И Хуберы. Амбрасян надеялся, что способность Бертеля отфильтровывать реализм от сказок и легенд, подобно следователю по уголовным делам, принесёт немало пользы и в Монголии. Хотя Хубер, как он признался, имел лишь смутное представление о монгольском фольклоре. Может быть, там и гномы водились, кто знает? А Хельга Хубер стала незаменимым фотографом. Научная фотография, словно она никогда ничем другим и не занималась.

К тому же, её муж, профессор, был практически беспомощен в своих ежедневных взлётах и падениях без неё, – односторонне ампутированный как сам Бертель описывал своё состояние.

Последним человеком, которого он взял с собой, была миниатюрная женщина из ГДР. Причин тому было несколько. Во-первых, доктор Ева Мюллер считалась выдающимся учёным и мастерски владела сложной электронной начинкой эхосонатора, который использовался для сканирования местности на наличие полостей. Она была одним из создателей, – духовной матерью – этого прибора, созданного в Дрездене. Во-вторых, она быстро влилась в коллектив и, казалось, с нетерпением ждала встречи с Хубером. В-третьих, она свободно говорила по-русски, была выпускницей Ленинградского университета, кандидатом наук, и ей было всего 30 лет!

В отличие от главы делегации, остальные были совершенно бодры. Хельга и Бертель позволили себе увлечься и заворожённо наблюдать. Хотя самолёт летел со сверхзвуковой скоростью на высоте 12 000 метров, они смогли в этот кристально ясный день подробно рассмотреть обширный ландшафт и поделиться своими впечатлениями.

Хельга никогда не была склонна молча впитывать свои впечатления. – Эти просторы, леса, простирающиеся до горизонта, реки, словно нарисованные серебряным пером, всё на севере... И столько озёр, только посмотрите, и, осмелюсь сказать, белые пятна – неужели это всё ещё снег, ведь уже конец июня? -

– Да, снег – сказал Бертель. – Вот, конец июня? -

– Конечно, а теперь позволь мне, умоляю, спокойно насладиться пейзажем.

Тогда нет, подумала Хельга, обращаясь к Еве Мюллер. – вы впервые летите над Сибирью?

– Не в первый раз. Один раз это был ночной полёт, а на обратном пути были облака Она наклонилась вперёд. – Чудесно, правда? Глядя на землю вот так, словно это страница из атласа... Я чувствую себя невероятно крошечной перед лицом бесконечности

– Верно – сказала Хельга.

– И всё же у этого крошечного человечка поразительно маленькая голова – вмешался доктор Шварц. – Иначе мы бы не смогли сидеть здесь, проносясь над всем этим, и, смотрите, там внизу, словно спичка, положенная на узкую голубую ленту, видите? Это новая плотина, новая гидроэлектростанция, настолько новая, что я даже не знаю её названия. Её крошечный размер вот-вот сделает вашу

– бесконечность – окончательной.

– Почему такая принципиальная? – – возразила Ева Мюллер. – Оставьте мне немного романтизма. Боже мой, несмотря на физику и всё такое, я, помимо прочего, женщина, а мы, женщины, не склонны смотреть на всё так трезво, как некоторые мужчины, и вы, возможно, даже гордитесь тем, что вы – существа разума.

Вот, подумала Хельга, вот какой она может быть! Она была в восторге, когда объявили, что к группе присоединится вторая женщина, к тому же немка. В отличие от Хельги, которая любила наводить красоту, была неравнодушна к моде и украшениям, дрезденка держалась подчеркнуто строго и деловито: без макияжа, в основном в обтягивающих брюках и длинных свитерах, пусть и разноцветных. Первые дни она была заметно сдержанна, почти замкнута; Хельге удалось обменяться с ней лишь парой пустяковых фраз. В присутствии Амбрасяна она оживилась, задавала вопросы, пусть и лаконичные и точные. Разница темпераментов, заключила Хельга; к сожалению, я не скрываю своих чувств! Эта Ева, казалось, была полной противоположностью.

Со временем она оттаяла, – прекрасная мельничиха как Шварц тайно прозвал её среди коллег; характер Амбрасяна, безусловно, этому способствовал. Хельга находила очаровательным и внимательным то, что Ева избегала говорить по-русски в присутствии Хуберов, вместо этого поощряя Амбрасяна освежить свой немецкий. Примерно через две недели она освоилась; она всё ещё была немногословной и немногословной, возможно, это было её характерной чертой, но однажды она показала Хельге фотографию своего трёхлетнего сына, и Хельга нашла его – милым – На фотографии он почти такой же, – ответила Ева, – но, по правде говоря, он настоящая заноза, мой дорогой сын. Надеюсь, бабушка с ним справится О мужчинах не упоминалось, пока Хельга не перевела разговор на мужчин вообще и не узнала о раннем разводе Евы. – Женщина стоит ровно столько, сколько она из себя представляет, и тот, кто этого не признаёт... – Больше ничего не узнали.

Эта черта разумных существ была неплохой, она хорошо передала её Шварцу; неважно, имела ли она что-то против мужчин вообще... Будь осторожна, не делай слишком много предположений, всё получится – или нет; в такой экспедиции узнаёшь друг друга лучше, чем за три года брака, – заметилa Амбрасян на прощальной вечеринке.

***

Их ждал обед в ресторане аэропорта Иркутска; затем им предстояло продолжить путь в страну монголов. Официантки принесли курицу, зелёный горошек и картофель фри. – Курицы выглядят аппетитными и хрустящими! – – рассмеялся Амбрасян.

– Что вас так радует? – – спросил Шварц.

– Курицы, что ещё – ответил Амбрасян, вытирая глаза. – Эта курица – последняя капля для меня. Обязательная курица АЭРОФЛОТА! Знаете, в молодости я летал этим маршрутом много раз. Но не одним сверхзвуковым рейсом, а, так сказать, перелётами: три часа Москва – Омск, ещё три часа Омск – Новосибирск, ещё три часа Новосибирск – Иркутск. На обратном рейсе из-за разницы во времени я везде успевал к обеду. И в каждом аэропорту подавали одно и то же меню: курица, зелёный горошек и картофель фри. Мне очень понравилось, когда его подали в третий раз в Омске! А сегодня, на сверхзвуке, – радость новой встречи! Позвольте мне немного растрогаться И он во второй раз вытер глаза.

***

Они шли из отеля в Ламаиский монастырь пешком. Их переводчик, Бьямба, учившийся в Лейпциге и говоривший по-русски как русский, провёл их по интересному пути, интересному тем, что старое и новое, высотки и юрты, современный, быстро растущий город и кочевое поселение – всё это очаровательно и противоречиво переплеталось.

Ещё во время полёта они заметили яркие войлочные юрты, напоминающие разрезанных пополам теннисных мячей; здесь, на окраине города, их было много. Некоторые служили жилищами для приезжих, которые разбивали лагерь традиционным способом, пока в соседней высотке не была готова трёхкомнатная квартира с дистанционным отоплением, кондиционером и ванной комнатой. Другие же, из старомодной привязанности, использовались как дача, юрта выходного дня с переносным телевизором и холодильником, где они весело проводили свободное время и очень гордились тем, что сохранили верность обычаям древних джигитов – воинов доисторических времён.

Позолоченный шпиль Чорчена, пирамидальной гробницы чудотворца-ламы, охранявшего ворота последнего монгольского монастыря, ярко сиял в лучах послеполуденного солнца. За ним приземлялись здания; впечатление усиливали их высокие двускатные крыши. Глазурованная зеленая черепица украшала фронтоны, перемежаемые небольшими позолоченными группами фигур, тушами животных, ланями – символами мира.

Они были гостями настоятеля, невысокого, сгорбленного, величественного старика с ухоженной белой бородкой, который тремя днями ранее на приеме, устроенном Монгольской Академией наук, сердечно пригласил их посетить свой монастырь и, прежде всего, его знаменитую библиотеку. Бертель тут же согласился, пообещав себе заглянуть в странный мир, существовавший лишь в отрывках, увидеть страну, с которой он прежде встречался лишь в её современном виде, в лице врачей и профессоров, учившихся в Ленинграде или Москве, Улан-Баторе или Лейпциге. Только настоятель в жёлтом шёлке имел хоть какое-то отношение к истории, но никто не знал, насколько глубоко.

Молодой монах с круглой, гладко выбритой головой, в традиционном одеянии жёлтой секты, чрезвычайно вежливо приветствовал их и проводил в монастырь.

Настоятель жил в непомерно большой юрте; можно ли её ещё назвать юртой? Пол был бетонным. Будучи приёмным залом, он, вероятно, служил скорее символом. Хельга робко шагнула на мягкие, яркие ковры, которыми была устлана круглая площадка; всё казалось ей экспонатом этнологического музея, включая низкие скамьи с мягкой обивкой, обитые выцветшей парчой. Перед ними стояли изящные темно-красные лакированные столы, на которых, строго соблюдая церемонию, были расставлены, даже сложены друг на друга, блюда: головки сыра, чаши с кумысом, круглые пирожные и, разительно контрастируя, стаканы в современных подставках из анодированного металла, как в гостинице – Россия – в Москве. Даже приветливый настоятель в плотном желтом шелке, который так весело беседовал с Амбрасяном и, конечно же, прекрасно говорил по-русски, – безусловно, часть истории, но в то же время и современности, двойной доктор, профессор средневековой истории, настоящий анахронизм.

Она думала о том же, осматривая монастырь. Там сидели почтенные монахи, бормоча свои священные, древние стихи, беспрестанно перебирая чётки, пронзительно издавал звуки бронзовый рог, звонили колокола и гонги, всё было очень торжественно, ритуально, все относились к своим обязанностям очень серьёзно, но снаружи, в нескольких сотнях метров, возвышался шестнадцатиэтажный небоскрёб, в приёмной звонил телефон, а настоятель был членом академии.

– Так жили в нашей стране более 200 000 лам – пояснил переводчик Бьямба. – Сильные, умные люди, четверть населения, но они только и делали, что непрестанно молились в своих монастырях или во время странствий по стране, и все должны были им платить дань, все! Эти здесь, в Улан-Баторе, теперь последние. По словам настоятеля, молитвенные упражнения значительно сократились

– На что они тратят оставшееся время? – – спросил Бертель.

– Они используют это с большим успехом. Некоторые работают полевыми хирургами в амбулаторных клиниках Бьямба тихо рассмеялся, увидев изумлённое лицо Хельги. – Нет, не как целители, как можно подумать; монахи закончили техникум и получили дипломы. Они пользуются популярностью у народа за свою доброту и заботу. Некоторые из древних ламаистских традиций, основанных на многовековом опыте, теперь стали общеизвестными

– Только что заместитель настоятеля заявил, – рассказал доктор Шварц, – что ламаизм прекрасно совместим с диалектическим материализмом. Мне нужно сначала это переварить. Интересно, как он это обосновывает: они тоже верят в бесконечность и вездесущность материи, которая, по воле Бога, собралась здесь и там в видимую форму, в звёздные системы, галактики, только чтобы затем снова погибнуть в непрестанном и вечном дыхании Бога, распасться на космическую пыль и, если будет на то воля Божья, вспыхнуть вновь в другом месте вселенной и породить звёзды, свет и новую жизнь.

– Неплохо, бесконечность и вездесущность материи – сказал Бертель.

– Что касается вечности материи, я согласен. Но что касается дыхания Бога, которое по его воле загоняет космическую пыль в галактики, я, если можно так выразиться, не согласен.

– Звучит прекрасно, – сказала Хельга, – очень поэтично: дыхание Бога. Вселенная, которая дышит, пусть и устами творца, – в этой идее есть что-то величественное, столь же фантастическое, как и само её звучание.

– Речь идёт не только о метафорах и прекрасных звуках, – ответил Шварц. – Здесь поднимается старый вопрос о бытии и сознании, о духе и материи; для меня дыхание Бога – это знание на уровне незнания: то, чего я не постигаю, я называю Богом. Нет. У Бога нет ни места, ни голоса в бесконечности вселенной

Бьямба молча в ожидании слушал спор; но ничего не последовало. Поэтому он пригласил исследователей сопровождать его в библиотеку. – Настоятель уже прмшёл – сказал он. – Вы не пожалеете потраченных денег. У нас есть книги на четырёх языках и на четырёх разных письменностях: тибетской, монгольской, уйгурской и китайской. Среди них есть рукописи возрастом более тысячи лет.

Старые руки настоятеля, покрытые сетью морщин, заметно дрожали, когда он пытался развязать шёлковую ленту, которой был перевязан небольшой пакет рукописей. – Вот об этом я и говорил – пояснил он; наконец-то он справился с узлом. Комната, заставленная полками до потолка, больше напоминала лавку, торгующую лоскутками ткани; однако она находилась в самом сердце монастыря, во всемирно известной библиотеке. Здесь не было книг в традиционном смысле этого слова: толстых фолиантов в переплётах из свиной кожи или летописей с богато украшенными обложками, запираемыми коваными замками, как в древних библиотеках Европы. На полках громоздились множество маленьких, завязанных свёртков, каждый из которых был завёрнут в отдельный шёлк, обычно украшенный красивыми узорами. С узкой стороны свисала полоска ткани с названием, написанным монгольскими буквами, которые казались игривыми и витиеватыми по сравнению с более строгими китайскими иероглифами.

В свёртках лежали печатные или исписанные листы, не скреплённые скрепками, а свободно сложенные друг на друга – сложный способ сохранения знаний и традиций. Но разве не так же сложно было пользоваться библиотекой Хаманаби? С текстами на глиняных табличках было ещё сложнее обращаться, чем с этими свёртками, с этими стопками цветных свёртков, где, как заверил настоятель, знаток мог определить эпоху рукописи, просто взглянув на рисунок упаковки.

Он развернул ткань; свёрток пожелтевших листов в его руках был не толще кирпича.

– Узнав об открытии третьей спирали в наших горах, мы задались вопросом, нет ли в наших легендах и исторических документах сведений, подобных тем, что содержатся в – Лунном докладе При этом мы наткнулись на эту древнюю уйгурскую надпись. Я хочу познакомить вас с её содержанием; мы перевели этот отрывок на русский язык, чтобы избежать монгольского.

Он терпеливо помолчал, заметив удивление слушателей. Профессор Лхамсурэн, которого Монгольская академия приписала к группе Амбрасяна в качестве спутника, и Пункзак-Намжил, альпинист, открывший Третью Спираль, едва ли могли скрыть своё беспокойство. Всё ещё молча и с довольной улыбкой на лице, настоятель с трудом извлёк из потайной складки или кармана своего шёлкового одеяния старинные очки с круглыми линзами. Помощник передал ему папку с рукописью – машинописным текстом на кириллице. Но прежде чем начать читать, он сказал, что должен дать пояснения.

– Это уйгурская хроника времён завоевания нашей страны Истинной Верой – сказал он. Первые монахи Жёлтой секты пришли из Тибета в Монголию и соседние страны, населённые уйгурами. Уйгурский принц Зохт-Джай воспротивился новому учению и придерживался старой веры в демонов. Последовали кровопролитные сражения. Его крепость Ма-Линг была разрушена, и он с последними из своих последователей был вынужден бежать в бескрайние степи. Это было в 1519 году нашей эры. Его летописец Дунлампа, который был с ним, добросовестно записал всё, и летопись позже была напечатана. К сожалению, сохранился только один этот экземпляр.

Он положил свою старческую руку на связку листьев, как бы подчеркивая свои слова. Затем он начал читать.

После долгих усилий Зохт-Джай наконец добрался до безопасного и удобного места и приготовился вознести подношение богам, моля их о помощи в борьбе с жёлтыми ламами. Изначальная Мать тут же исполнила его просьбу и заставила три капли упасть с солнца. Солнечные капли приняли форму трёх больших дисков, и из каждого из них появились посланники Изначальной Матери и великого царя обезьян Лоб-Дзаннаг-тшу, прародителя всех черноволосых людей.

Здесь настоятель сделал паузу, вероятно, поняв, какой отклик у слушателей вызвали первые слова. Он вопросительно поднял взгляд и снял очки.

Амбрасян нетерпеливо просил: – Пожалуйста, дочитайте до конца, Ваше Преподобие, и поймите, насколько удивительна для нас информация о том, что эти, как было сказано, солнечные капли имели форму дисков.

– Пожалуйста – сказал аббат, поправляя очки и продолжая: – Зохт-Яй упал лицом вниз от ужаса. Все его люди сделали то же самое и долго пребывали в великом страхе. Затем они услышали голос посланников, но те говорили не на человеческом языке, а на языке птиц.

– Как? – – воскликнула Хельга после того, как Шварц перевёл предложение на немецкий.

– На языке птиц – повторил аббат. – Принц Зохт-Джай, хотя и был человеком большой учёности, не владел языком птиц. Наконец, он встал и преклонил колено перед посланниками богов. Он обратился к ним на монгольском, китайском и уйгурском языках. Даже на языке своих врагов, тибетцев, великий принц Зохт-Джай обратился к небесным посланникам. Но они молчали.

В страхе Зохт-Джай отступил и поставил свои юрты на почтительном расстоянии. На следующее утро посланники богов всё ещё были среди смертных. Они обошли вокруг, осмотрели верблюдов и пощупали войлок юрт. Зохт-Джай снова смиренно подошёл к ним и вручил им хатту. Они приняли шёлковый шарф, расшитый благоприятными символами, и к принцу вернулась надежда.

Он пригласил богов на жирную баранину, но они подняли руки и удалились в свои солнечные дома. Три дня после восхода солнца Зохт-Джай подносил посланникам богов хатту, и три дня они ходили, трогая и рассматривая всё, что попадалось им под руку.

Тогда хитрый старик Дам-Бзу сказал Зохт-Джай: – Посмотри, господин, как они ходят, всё трогая и нюхая! Они также маленького роста и кажутся слабыми. Несомненно, они пришли с небес. Но они всего лишь правнуки великого бога-обезьяны, в то время как мы, черноволосые люди, – его сыновья. Так что, если ты позволишь, они всего лишь наши младшие родственники. Поэтому давай схватим их, чтобы своей небесной магией они помогли прогнать Жёлтую веру! -

Зохт-Джай обдумал в сердце совет старика Дам-Бзу и одобрил его.

Но когда джигиты попытались схватить первого из посланников, он растворился в синем дыму, и они не смогли ухватиться ни за что. Внезапно остальные посланники тоже исчезли. На лугу перед Зохт-Джай остались лишь их солнечные дома. Внезапно раздался гром, словно из глубин земли, солнечные дома поднялись из-под земли, яростно закружились и извергли яркое пламя. Все животные и люди в панике разбежались, а солнечные капли с огнём и громом взмыли в небо и исчезли, вернувшись к праматери.

Зокт-Джай жестоко поплатился за свой злодеяние. Несколько месяцев спустя его схватили жёлтые ламы и притащили в Лхасу. Нам удалось бежать и записать это, чтобы все чтили богов и уважали своих посланников, и никто больше не испытывал подобных страданий.

Настоятель закрыл папку и, прежде чем кто-либо успел высказать своё мнение, потянулся за старыми страницами. – Подождите-ка – сказал он, – – вот иллюстрация, которую нельзя от вас скрывать Он нашёл их и передал Амбрасяну, который долго рассматривал их, а затем, не сказав ни слова, передал дальше.

Старинная гравюра в китайском стиле изображала холмистый пейзаж на фоне скал. На пологом лугу лежали три огромных диска, грубо нарисованных, но, несомненно, те же летающие диски, знакомые по – Лунному отчёту – и – Мексиканскому отчёту Перед ними стояло несколько юрт, ничем не отличавшихся от юрт на окраине Улан-Батора. Перед ними стояли джигиты в древнемонгольских костюмах, верблюды, овцы и лошади. А справа от дисков были изображены они: посланники богов, астронавты с чужой звезды, гномы, окружающие короля Лаурина! Несмотря на грубость рисунка, сразу было видно, что на них были надеты скафандр, снуд и тяжёлые ботинки. На снимке был изображён монгол, смиренно протягивающий что-то незнакомцам: ткань, хатту, почётный дар для посланников Царя Обезьян.

Настоятель, казалось, был рад, что открытие вызвало бурную радость среди его посетителей, но и он был совершенно изумлён, когда альпинист Пункзак-Намджил указал на место на старой гравюре и произнёс: – Здесь мы нашли спираль

Он произнёс это с такой решимостью и без колебаний, что Амбрасян спросил: – Как вы можете быть так уверены, учитывая качество изображения? -

Альпинист достал из бумажника небольшую фотографию. – Пожалуйста – сказал он. На снимках он был среди товарищей-альпинистов на месте восхождения.

Смеясь, он поднял какой-то предмет; Очевидно, это была

спираль, и фон на любительском снимке был достаточно чётким, чтобы все узнали четыре причудливой формы скальные выступы, которые также были запечатлены на старой гравюре. Следовательно, уйгурский художник должен был знать место события, которое летописец описал в столь легендарных терминах.

Легенда была больше, чем просто легенда. Как и сказки о гномах из Австрии...

Экспедиция началась удачно.