Текст книги "Предсказание дельфинов"

Автор книги: Вольф Вайтбрехт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Кириленко подошёл к нему: – Спокойно, Серго, это не катушка Губера, это моя! -

– Твоя? О чём ты говоришь? -

– Давай сначала сядем – сказал Кириленко. – Когда я сегодня утром впервые увидел катушку Губера в лаборатории, я издал такой же глупый звук, как ты сейчас. Но я говорю правду. Эту катушку, – он постучал по ней пальцем, – я привёз тебе с Луны. Сначала я подумал, что этот кусок провода, который я нашёл недалеко от стройки нашей обсерватории, – часть одного из потерпевших жёсткую посадку – Лунников Но это оказалось не так. Потом я подумал, что это от американского лунного зонда. Я показал свою находку профессору Каллендеру, который не возражал, не сказал ни – да ни – нет -; для него это было неважно. И для меня, кстати. Так эта штука и пролежала у меня на столе в Москве до сегодняшнего утра как сувенир с Луны.

– Невероятно! Кажется, это тот же самый материал! – – Амбрасян крутил и крутил спираль под светом лампы. – Да, тот же самый материал, и даже примерно такого же размера

– Не просто примерно, а в точности. Даже вес тот же самый; я проверял в лаборатории – ответил Кириленко.

Амбрасян вздохнул. – Хубер и его гномы – вечно новые загадки и сюрпризы! Что это значит? Что они тоже были на Луне; возможно, она послужила базой для их полёта на Землю? Конечно, мы бы точно не сделали иначе, используя Луну как базу, как думаешь? -

Кириленко покачал головой. – ты знаеш, что до сих пор мы не нашли ни малейшего подтверждения такому подозрению на Луне. Это чистое совпадение. Спираль лежала на дне небольшого кратера глубиной не более двух метров, покрытая метеоритной пылью – знаеш такую, черноватую, порошкообразную, такую скользкую на ощупь. Жаль, что я не замерил толщины этого слоя. Теперь мы могли бы примерно представить, как долго эта штука там находилась. Упущенная возможность

– Но, несмотря на Терру и предыдущие высадки, вы исследовали лишь сотую часть лунной поверхности и сделали подробные фотографии, находясь на орбите с близкого расстояния, так что можно сказать, что там ничего нет. Учитывая огромный остаток, мне кажется вполне возможным, что там ещё могут быть сюрпризы, особенно теперь, после вашего открытия!

Мы обязательно должны провести поиски, вы должны всё организовать, Терра должна тщательно осмотреть ваше местонахождение

– Если бы я только знал, где именно это! Я тогда ничего не измерял. Может, и найду, но, знаете ли, врачи строго-настрого запретили мне летать на Луну в течение следующих двух лет, и сможет ли кто-нибудь найти это место, просто описав его, я не знаю; – пейзаж – там, наверху, такой фатально однообразный

– Врачи, они вечно что-то запрещают в самый неподходящий момент – проворчал Амбрасян. – Как и я... -

– Вот, возьми, вставь в свою программу, я себе новое пресс-папье найду – сказал Кириленко, вкладывая спираль ему в руку. – Называй его – Иваном если хочешь, ведь надо же различать

***

Измерения Кириленко подтвердились: спираль – Ивана – совпадала со спиралью – Губера – по всем параметрам: весу, длине и диаметру – с точностью до тысячных долей миллиметра. И вела себя так же, как та, что из Розового сада. Она исчезала при лазерном возбуждении; лишь скорость реакции немного отличалась. Она реагировала даже на более слабые лазерные лучи и при более коротком времени возбуждения. Никто не мог объяснить разницу.

Амбрасян однажды, когда эта тема зашла в кафетерии, сказал: – Почему бы не сказать, что "Иван" моложе, свежее и нетронутее, чем "Губер"? Когда же, предположительно, жил этот король Лаурин? Разве не около 400 года нашей эры? -

– Что-то в этом роде. Как ты это понял? – – спросил Бертель.

– Ну, возможно, Луна позже использовалась инопланетянами в качестве базы – ответил Амбрасян. – Тот факт, что там до сих пор ничего не обнаружено, не должен считаться для нас контраргументом

5

– Кто бы мог подумать, дорогой профессор, – начал заместитель министра культуры доктор Шёнхаузер весьма любезно, – что исследования Академии наук СССР проникнут даже в сферу наших сказок и легенд, и что наши гномы, Нёрггин, Бергманнлейн и как там ещё называют этих маленьких гоблинов, помогут нашей любимой Австрии добиться международной славы

Бертель Хубер сидел в обитом шёлком кресле в стиле рококо. Императрица Мария Терезия величественно и строго смотрела на него со стены, словно изумлённая тем, что в высших государственных покоях могут говорить о карликах и клячах. Бертель был несколько озадачен преамбулой своего министра, и это было заметно.

Шёнхаузер поднял тонкую руку и продолжил: – Конечно, это останется между нами, профессор! Федеральное правительство Германии получило конфиденциальное сообщение от правительства СССР, в котором, после консультации с нашим послом в Москве, они сообщают нам некоторые подробности, касающиеся вашего участия в смешанной комиссии Академии наук.

В этом-то и суть! Бертель не был внятен относительно мотивов срочного приглашения в Вену, хотя после его возвращения из Москвы неожиданностей, безусловно, было предостаточно. Первый случился через несколько недель после его прибытия, когда тот же министр культуры назначил его доцентом Инсбрукского университета. Он об этом даже не мечтал. Хельга тоже, и ей было почти смешно внезапно оказаться в кругу жён почётных профессоров и получать всевозможные приглашения на чаепития. Там было по большей части скучно, но она всё же с нетерпением ждала изумлённых лиц, когда на обязательный вопрос: – Скажите, дорогая, как вы выдержали там два месяца? – – отвечала, что Москва стоит поездки, и она обязательно вернётся.

Вторым сюрпризом стало присвоение звания члена-корреспондента Академии наук СССР. Советский посол специально приехал из Вены в Инсбрук, чтобы провести церемонию в зале – Максимум Даже Макгалли прислал поздравления. Бертельу пришлось сшить себе фрак, первый в жизни; он чувствовал себя в нём далеко не уютно, но Хельга гордилась им и считала, что фрак ему очень идёт.

Петер Гриндль был искренне рад успехам своего старого друга. Должно быть, эта Москва – волшебный город, подумал он; Бертель вернулся таким весёлым, расслабленным, оптимистичным, но при этом более решительным, чем прежде, и, несмотря на возросшую живость, от него исходило спокойствие, такое чувство внутреннего покоя, что Грейндль мог бы позавидовать. Хельга тоже заметно изменилась. Она судила с поразительной уверенностью. Более того, Москва породила между ними нечто новое – более крепкую, безусловную связь. И всё это всего за два месяца!

Петер торжественно отказался от имени – Гном Бертель – и с тех пор называл Бертеля  профессором Лаурином Но и он ничего не узнал о странном исчезновении спирали в луче лазера. Хельге часто хотелось выпалить это, представляя себе изумлённое лицо Петера. – Если бы ты только знал, Петер, – часто думала она на полуслове, – что мы гонимся за феноменом невидимости Но Амбрасян был прав: никакой сенсационности, сначала больше результатов, а потом информация.

Для Инсбрукеров деятельность ныне профессора Хубера в Москве казалась сомнительной и загадочной. Говорили о колоссальных достижениях, но никто не мог объяснить, в чём они заключались. Скоро, говорили они, станет известно больше.

Третьим сюрпризом стало приглашение в Вену к Шёнхаузеру. Незадолго до этого Бертель получил длинное письмо от Амбрасяна. – Дорогие друзья, – писал профессор, – мы интенсивно изучаем спирали и вскоре проведём пресс-конференцию, чтобы объявить миру о нашем открытии следов внеземных технологий на Земле и Луне. Мы пришли к выводу, что на нашей планете необходимо найти ещё больше спиралей. На Луне, местонахождение Кириленко уже исследуется с Земли, но пока безрезультатно. На Земле мы верим в больший успех. Согласно их теории, их можно найти в высокогорных районах, на высоте примерно от 1800 до 2000 метров. Кто может лучше поддержать нас в поисках таких спиралей, чем альпинисты со всего мира? Поэтому на пресс-конференции мы призовём альпинистов отправиться в альпинистскую экспедицию и помочь нам найти другие спирали или аналогичные следы внеземных технологий

Одновременно с письмом ему и Хельге пришли почётные билеты на пресс-конференцию. Они получили выездные визы в кратчайшие сроки. Но зачем ему так срочно и сразу же явиться в Вену к министру культуры? До сих пор всё шло по плану?

– В связи с этим, – услышал он голос доктора Шёнхаузера, – Федеральное правительство Австрийской Республики решило удовлетворить просьбу, высказанную на брифинге, о предоставлении вам расширенной учебной стажировки первоначально на два года для продолжения вашей работы в Москве. Мне поручено спросить вас, согласны ли вы принять такое предложение. За вами, конечно же, сохранится профессорская должность в Инсбруке, а также ваши пенсионные права

Бертель Хубер сначала онемел. Два года сотрудничества с Амбрасяном, Шварцем и другими! И на этот раз – сугубо официально, в рамках дипломатического соглашения и в новой должности члена-корреспондента Академии! Не было нужды думать об этом, и Хельга бы набросилась на него, если бы он вернулся домой с этой новостью.

Один Петер был печален. – Неужели вам всем не нужен академически образованный носильщик? Что бы я делал здесь без вас? – Ему было плохо, это было очевидно. Но это не помогало, и даже заверения Хельги, что на этот раз он будет писать чаще, чем прежде, – какое это утешение? – Иди туда, я буду рад за тебя – наконец заявил он, но покинул квартиру Хуберов раньше, чем было нужно.

***

Весь вечер раздавались голоса продавцов газет: – Специальный выпуск! Специальный выпуск! – ИНОПЛАНЕТЯНЕ ПОСЕЩАЛИ ЗЕМЛЮ! ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ В МОСКВЕ. СПИРАЛЬ С ЛУНЫ, ПОХОЖАЯ НА ЗЕМНУЮ. ИГРА ПРИРОДЫ ИЛИ ВНЕЗЕМНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ? Заголовки красовались широкими полосами на первых полосах, они мелькали на баннерах газет, освещаемых крышами крупных городов, на фасадах вокзалов, соперничая с ослепительно мерцающей неоновой вывеской всех цветов радуги.

У входов в метро и электрички в Берлине свежеотпечатанные листы вырывались из рук продавцов.

Грузовики с громкоговорителями медленно проезжали по улицам, информируя население о времени телетрансляций и первых репортажах с сенсационной пресс-конференции.

В Праге пришлось привлечь полицию, поскольку любопытная толпа просто заполонила небольшие газетные киоски на Вацлавской площади; перед редакциями выстроились очереди, самая длинная из которых была у – Rudé Pravo В Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Амстердаме и Будапеште газеты раскупались мгновенно. Радиостанции по всему миру прерывали свои передачи для передачи специальных репортажей, и многие руководители радио– и телестанций, узнав новости из Москвы, поначалу, возможно, задавались вопросом, не стали ли они жертвой запоздалой первоапрельской шутки.

И всё же заголовки содержали лишь суровую правду. Обе спирали были изображены со всех сторон, рядом с портретами Амбрасяна, Кириленко и Хубера. Теперь мировая общественность была уверена: в космосе есть и другие мыслящие существа. У них есть технологии, они работают с неизвестными материалами, и они побывали там, на Луне, на Земле. Отчёт был подписан международной комиссией учёных, назначенной ООН, которая тщательно исследовала обе спирали в Москве. Случайность природного характера была исключена; обе спирали, должно быть, были изготовлены с использованием точных технологий, обеспечивающих высочайший уровень точности. Их внеземное происхождение было торжественно подтверждено на пресс-конференции.

Никому из журналистов не удалось проникнуть в институт Амбрасяна. Более того, о существовании такого исследовательского центра мало кто знал. На пресс-конференции не было сказано ни слова о странном поведении двух спиралей под воздействием лазера. Были объективно и подробно представлены лишь вещественные доказательства внеземного происхождения обеих находок.

В Москве Хуберов приняли очень тепло. Такое семейное тепло, и как же приятно! Уже после первых минут Хельга почувствовала, что последние месяцы сжались в мимолетный антракт, словно она лишь ненадолго съездила в Инсбрук, чтобы посмотреть, всё ли там ещё осталось: Мария-Терезиен-штрассе, Хольцапфель и церковь Святого Петра, Золотая крыша, горный хребет Карвендель, её книги

и призрачная неоновая вывеска напротив.

Она чувствовала, что общая работа, программа, которую нужно было выполнить, захватили и держали её в плену гораздо сильнее, чем она думала раньше, и что её коллегу Хельгу так тепло приняли не только потому, что она им нравилась и они хотели что-то для неё сделать; нет, они рассчитывали на неё, они нуждались в ней; здесь её знания имели значение, здесь она была не просто женой профессора, как в Инсбруке.

Русская весна близилась к концу, лето было уже не за горами, и Бертель с Хельгой не могли не поразиться, как всего за несколько недель то, что в Австрии набирало силу, пускало почки и цвело целых восемь недель, втиснулось в один сезон цветения. Яблони, вишни, сливы и миндаль зацвели одновременно; сирень в садах и парках с каждым часом всё больше раскрывала свои пурпурно-белые зонтики, а чайки, утки и лебеди резвились на водах Москвы-реки, недавно скованной льдом.

Пресс-конференция со всеми её атрибутами, приёмами, обсуждениями и интервью также утомила Хуберов, поэтому они с радостью приняли приглашение Амбрасяна провести два дня у доктора Шварца на его даче.

Сусанна Амбрасян была энергичной, полной женщиной с густыми чёрными волосами и маленькими, сверкающими искорками в тёмных глазах, когда она смеялась; а она любила смеяться. Она не скрывала, что часто тосковала по горам, по сверкающей белой вершине Арарата, которая издалека смотрела на её землю, по жарким горным долинам, на склонах которых уютно расположились виноградники, наливая сладкий голубой виноград, из которого получалось превосходное вино, в чём Губеры могли убедиться сами.

– Каждое лето мы ездим к моей маме; она живёт недалеко от Еревана, в небольшой горной деревушке – сказала Сусанна.

Амбрасян вставила: – Я пас там коз в детстве. Мне казалось, что я в раю: никаких криков по ночам, всё тихо, умиротворённо

Сусанна продолжила рассказ. – Мой муж, вы, наверное, ещё не знаете, потомок анатолийских армян, бежавших от турецких погромов в Советский Союз после Первой мировой войны и обосновавшихся здесь.

Так он попал в нашу горную деревню, и так мы познакомились в детстве

– А ты учил меня, что нужно мыться каждый день и вовремя ходить в школу, к чему я совершенно не привыкла. Я была как маленький загнанный зверёк, немного развращённая, нет, я знаю, что говорю. Человеком становишься только в человеческом обществе. Если бы не ты, я бы сегодня был кем угодно, но не учёным, а, пожалуй, старым капризным горным пастухом, страдающим ревматизмом

Они чокнулись бокалами крепкого армянского вина. В тот вечер Амбрасян вёл себя иначе. Напряжение последних месяцев действовало ему на нервы. Теперь он казался расслабленным и непринуждённым, напряжение спало.

– Помните, профессор Хубер, – сказал он, поднося бокал к свету, пока тот не засиял, словно рубин, – когда я впервые встретил вас в Москве? Я упомянул, что у меня особые отношения с вашей страной, что я помог освободить её от фашизма. Я был тогда ещё молод, но отчётливо помню то время.

Хубер кивнул, и Амбрасян продолжил: – Тогда вы, должно быть, были ещё ребёнком, возможно, босым пастухом, как и я, только не в горах Армении, а в Австрийских Альпах. Я приехал в Вену молодым младшим лейтенантом. Я участвовал в последних ожесточённых боях на Венгерской равнине и после капитуляции в Вене стал переводчиком при военной администрации. Тогда, конечно, я говорил гораздо лучше, чем сейчас; ещё в школе я питал пристрастие к немецкому.

И знаете, что меня больше всего потрясло в Вене? То, что никто не имел никакого отношения к нацистам. Мне казалось, что каждый, кого я встречал или с кем приходилось вести переговоры, хотел возмущённо воскликнуть: – Гитлер? Никогда о нём не слышал. Австриец? Совершенно невозможно Знаю, это преувеличение, но именно так я себя тогда чувствовал. Все казались мне трусами и подхалимами.

Мне не терпелось встретить кого-нибудь, кто скажет мне в лицо: да, я был нацистом. Я верил в Гитлера, а теперь мне придётся смириться с тем, что всё было неправильно, более того, как вы утверждаете, преступно. Конечно, я встречался и со старыми товарищами. Большинство из них совершенно ясно понимали это. Но большинство людей, многие другие! Я мог объяснить себе это только тем, что годы террора заставили людей подавлять собственное мнение, пресмыкаться перед властями. И что они привыкли к этому и, сами того не осознавая, стали калеками, людьми без человеческого достоинства.

– Кроме этих товарищей, вы нашли кого-нибудь с открытыми взглядами? – – спросила Хельга.

– Да, пожилая женщина, которая пришла в наш штаб, потому что её сына арестовали. Она выглядела несчастной и измождённой. Её сына призвали в войска СС в последние недели войны, затем он сбежал и прятался у матери. Соседи донесли на него, и его посадили в тюрьму до решения его дела. Его мать пришла ко мне, чтобы всё рассказать. Её старший сын погиб в бою. Он ушёл добровольцем. Она, старая ткачиха, была безработной три года до аншлюса; её муж умер от туберкулёза много лет назад.

deva

Я до сих пор слышу её старческий, дрожащий голос, когда она спрашивала: – "Скажите, офицер, неужели всё было так плохо, что Гитлер дал нам работу? Можете ли вы понять, что значило для нас снова иметь работу, иметь возможность покупать вещи с деньгами, больше не просить работу, снова быть людьми? – Мы поверили Гитлеру, потому что нам стало лучше. И когда пришла война, мы снова поверили, что… Другие хотели отнять то немногое, что нам удалось создать. Так оно и было. Сегодня вы пишете многое  такое, чего мы тогда не знали. Поскольку вы пишете, что коммунисты за справедливость, я пришла к вам."

Амбрасян помолчал. – В данном случае я смог помочь – заключил он. – Сына освободили. Тогда я многое понял, в том числе, как обстоят дела в сознании ваших соотечественников и как много ещё предстоит сделать, чтобы всё изменить.

Пока Амбрасян говорил, Бертель думала о своей бабушке. Как же она была далека от него, каково было её серое, самое серое прошлое. Хельга, казалось, чувствовала то же самое; необычайно серьёзно она сказала: – Когда я думаю об этой женщине и одновременно о том, что мы переживаем сегодня, как мы сидим здесь вместе... И всё воспринимается как должное; замечательно, что мир наконец-то приходит к согласию... Открытие внеземного происхождения двух спиралей также считается во всём мире великолепным, потому что теперь у каждого есть уверенность, что он не один в космосе.

Амбрасян по-своему поднял брови и сказал доктору Шварцу несколько русских предложений. Он встал и вернулся со стопкой газет, которую молча положил на стол перед Хельгой.

– Что это такое? – – воскликнула она. – Немецкие! – Обрадованная, она взяла первую и прочитала: – КОМУ ПРИНАДЛЕЖИТ СПИРАЛЬ ХУБЕРА? – Она остановилась и потянулась за следующей: – ИТАЛЬЯНСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ СОБСТВЕННОСТЬ, ДОСТАВЛЕННАЯ В МОСКВУ АВСТРИЙСКИМИ КОММУНИСТАМИ а затем: – КОГДА ООН НАКОНЕЦ ВМЕШАЕТСЯ? – Эти и подобные заголовки первыми бросились ей в глаза. Невольно она отодвинула стопку. – Что это значит? – – спросила она, глядя на Амбрасяна дрожащим от волнения голосом.

– Они приложили немало усилий, чтобы усложнить нам жизнь – ответил он. – Мир не так хорош и чист, как кажется вам сегодня, дорогая коллега Хельга. Вы правы лишь в одном: это меньшинство, которое пытается сварить свой собственный мутный супчик, даже в этот великий момент.

– Но почему, по какому праву, по каким причинам, чего, чёрт возьми, они от нас хотят?

Бертель положил руку ей на руку.

– Видите ли, – объяснил Амбрасян, – определённые круги возмущены тем, что ваш муж привёз сюда свою ВМС. Более того, они утверждают, что это не его ВМС, а государственная собственность, которую он незаконно вывез за границу. Экстремистские круги даже начинают спорить, принадлежит ли – ВМС Губера – Италии или Австрии. Вы же знаете южнотирольских террористов, эту группу неисправимых упрямцев, для которых не существует ни договора о всеобщем разоружении, ни Организации Объединённых Наций. Они хотят использовать шумиху вокруг ВМС Губера и Розенгартена в своих целях.

– О спирали Кириленко с Луны они ничего не пишут? – – хотела узнать Хельга.

– Не могут; есть резолюция ООН о космических исследованиях, принятая ещё в конце 1960-х. В ней чётко сказано, что Луна является международным исследовательским центром.

– И ты об этом молчишь, Бертель? -

– Знаешь, я узнал всё это вчера, до пресс-конференции

– И ты ни слова не сказал? -

– Зачем мне тебя расстраивать? Всё рухнуло, как карточный домик. Академия получила официальные уведомления от правительств Италии и Австрии о том, что они глубоко сожалеют о всплеске в прессе, и что, конечно же, обнаруженная мной спираль общеизвестна в науке

– И всё же подстрекательство… – Хельгу было трудно успокоить. – „Свобода прессы“ – сказал Амбрасян. – У таких журналистов нет совести.

Бертель отпил и посмотрел в свой стакан. – ОТ КАРЛИКА БЕРТЕЛЯ ДО КРАСНОГО ШПИОНА – сказал он.

– Там есть и такое...? – – спросила Хельга.

– Нет, это моё. Моя интеллектуальная собственность.

***

Напряжение повисло в воздухе; Бертельу казалось, что он слышит потрескивание, предвкушение покалывало кожу под затылком, любопытство неумолимо и неуклонно росло. Что же развернётся на большом серо-зелёном экране, почти в квадратный метр, всего через несколько мгновений?

То, что Амбрасян представил комиссии во вступительной части, было почти невообразимо, даже фантастичнее самой фантастической сказки о гномах.

Но самое сенсационное он оставил при себе для пресс-конференции! Только сейчас он раскрыл его: образование этих антифотонов, как физики назвали до сих пор необъяснённый феномен исчезновения спиралей, было скорее случайным открытием, побочной находкой, с научной точки зрения, результатом, не имеющим никакого отношения к функции спирали. Никакого отношения к её функции? Нет аккумулятора для плаща-невидимки? Все слушали, а затем раздался шквал возбуждённых вопросов, криков и аплодисментов, когда Амбрасян наконец проболтался: спирали оказались носителями информации.

Носителями информации!

Как киноплёнка, магнитная лента, компьютерный диск, книга, перфокарта, словарь... Стало ещё лучше: – Нам удалось сделать информацию видимой и слышимой Никто больше не мог усидеть на своих местах; Амбрасян был окружён. Шварц больше не мог переводить в общей суматохе, и Бертель несколько раз переспросил, правильно ли он и Хельга поняли: – Информация, видимая и слышимая? -

Амбрасян усилил свой бас, загремев, как литавры; только так он мог справиться с суматохой, и публика постепенно успокоилась и вернулась на свои места.

Он описал, как они чувствовали себя, словно неандертальцы, орудующие каменными топорами, пытаясь раскрыть секреты транзисторного радио; он был уверен, что метод лазерного возбуждения не соответствует изначальной технологии. В ходе длительных экспериментов им удалось преобразовать модуляции, создаваемые в неизвестном материале при сканировании электронным лучом, усилить их, отфильтровать несущую частоту звука, отдельно подать её на акустическую систему и вывести изображение на телевизионный экран.

Он был уверен, что этот фильм должен был быть трёхмерным и цветным – в оригинале ибо, рассуждал он, если мы уже сегодня способны создавать трёхмерные цветные изображения с помощью голографии, то чего же должны были достичь в этой области те, кто, несомненно, намного опередил нас в космонавтике и металлургии? К сожалению, использованная импровизированная технология могла обеспечить только чёрно-белое киноизображение, но и этого было достаточно; мы скоро это увидим; и он пригласил всех в проекционный зал.

И вот теперь Бертель сидел здесь, после того как ему, как и всем остальным, объяснили устройство аппарата: как возбуждаются спирали, где берётся модуляция, как сканируется изменение частоты в инородном материале и как всё это происходит автоматически, миллиметр за миллиметром, саморегулируясь.

Там Шварц восседал за пультом управления с бесчисленными цветными лампочками, кнопками и циферблатами, чьи маленькие, ярко-красные язычки мерцали взад и вперёд. Оттуда толстые, обтянутые металлом кабели тянулись к массивному чёрному ящику – модулятору. В передней части этого шкафа находилась метровый телевизионный экран, на который теперь с ожиданием смотрели не только Бертель, но и вся публика.

Всё началось с тихого жужжания. Оно напомнило Бертельу звук, который завораживал его в детстве, когда он прикладывал ухо к телеграфному столбу, а ветер свистел и завывал в проводах над ним.

Экран засиял. По экрану забегали и замерцали яркие полосы. Хельга схватила Бертеля за руку. Шварц нажал тускло светящуюся кнопку, и мерцание повиновалось ему. Экран лежал спокойным, светло-серым. Постепенно он наполнился контурами. Сердце Бертеля ощутимо забилось; облака летели к нему так неожиданно, и вот он увидел фрагмент пейзажа. Там были реки, долины и горы; скорость не могла быть большой. Горы, рельеф которых казался почти трёхмерным, приближались всё ближе и ближе; ему показалось, что кинооператор, или кто там, чёрт возьми, это снимал, вот-вот приземлится. Он снова вздрогнул, потому что внезапно услышал звуки, похожие на далёкую птичью трель, затем высокие и пронзительные, странно жужжащие и мерцающие, очень быстро. Раздался металлический призвук; Бертель никогда не слышал таких звуков; это показалось ему жутким.

Звуки оборвались так же внезапно, как и начались. На экране Бертель увидел, как скалистый выступ приближается всё ближе и ближе, изображение становилось всё спокойнее, а затем замерло.

Что это было? Космический корабль, изследовательская ракета? Всё это показалось ему странно знакомым.

Внезапно перед Бертельом возник пейзаж; что это было, где это было? Панорама медленно проплывала мимо, и вдруг Бертеля осенило: – Это же Доломиты, вон там, Три Вершины! Это может… только… это, должно быть, из Розенгартена! – – воскликнул он возбуждённо.

– Розенгартен? Это хорошо, я просто хотел узнать – вмешался Амбрасян. – Но, пожалуйста, продолжайте смотреть.

Бертель завороженно наблюдал за происходящим на экране. Снова раздался щебет, всё больше и больше гор и долин двигались мимо. Он увидел траву, скудное альпийское пастбище, где росла даже горечавка, затем на краю поля зрения показались низкие кусты. – Розы, альпийские розы! – – крикнул он вполголоса. Рука Хельги сжала его руку. Неожиданно изображение померкло, щебетание прекратилось, и в комнате повисла тяжёлая тишина.

– Вы подтвердили наши подозрения – нарушил Амбрасян молчание. – Розенгартен, высадка около 400 года н.э. К сожалению, записана лишь малая часть вашей спирали. Остальная часть, примерно девять десятых, пуста. Мы подсчитали, что такая катушка легко вместит фильм продолжительностью полтора часа. То, что мы видели здесь, длилось чуть меньше двенадцати минут. Судя по всему, камера, назовём её так, была установлена снаружи и должна была записать высадку. Звук мог быть речью с космического корабля. Затем произошла авария, корабль столкнулся с землей, и спираль отбросило от камеры. Больше мы ничего не знаем, да и то лишь догадки. Мы можем лишь предположить, что корабль не взорвался, а экипаж благополучно спасся; иначе не было бы короля Лаурина.

– Какая невероятная история! – – воскликнул Бертель. – Я даже не до конца понимал это, когда смотрел. Мы слишком привыкли к этим изображениям в наш век полётов, кино и телевидения. Но чтобы это произошло более полутора тысяч лет назад – это непостижимо Он глубоко вздохнул и встал, взволнованный, как никогда в жизни, и не только потому, что это было его открытие, его спираль. Вести из далёкого прошлого, аудио-, видео-, кинематографическая информация о чём-то, что давно сгустилось в сказку, легенду... Гном Бертель! Его взгляд упирался в чёрный экран.

– Давайте сделаем небольшой перерыв, а затем рассмотрим, что же содержит спираль "Иван"

Вот это день!

***

На этот раз экран был гораздо менее ярким. Начался звук: щебетание и писк, пронзительные звуки. Бертельу показалось, что это был более чёткий нюанс для его уха. Вот медленно и робко загорелись один, два, несколько огоньков: звёзды, светящиеся точки. Затем в поле зрения появилось огромное тело. Земля, наша Земля!

Хотя он часто видел фотографии Земли, подернутой дымкой и окруженной клочьями облаков, с коричневыми и красноватыми пятнами, горами, континентами, цветные и трёхмерные, на этот раз Бертель был глубоко тронут. Это была его Земля, не сегодняшняя, не в обрамлении современных существ; кто знает, сколько сотен лет назад инопланетяне видели и запечатлели её такой, кто знает, сколько метеоритных ударов и солнечных ветров пронеслось над спиралью Кириленко, прежде чем он увидел её лежащей там – случайно, как и его собственная находка в розенгартене тогда! Земля, в четыре раза больше полной Луны в ночном небе, висела на экране. Полная Земля! Были отчётливо видны пелена облаков и очертания Африканского материка. Медленно они исчезли, и на снимке появилось ослепительное сияние, от которого болели глаза. Хубер знал, что это зазубренный край Луны, ярко освещённый Солнцем; теперь она занимала половину экрана; были отчётливо видны отдельные кратеры.

Лунный пейзаж приближался всё ближе и ближе к зрителям. Комментарий стих до нескольких щебечущих звуков. Теперь рельеф стабилизировался. Как и в первом витке спирали, оптика была панорамирована, и панорама лунной поверхности медленно и чётко проплывала перед ними. На горизонте возвышались крутые горные вершины. Очевидно, космический корабль, лунный зонд или что-то ещё, что могло нести регистрирующую аппаратуру, приземлилось на плоское дно лунного кратера. Ландшафт напоминал Море Бурь, где располагалась станция – Терра обсерватория ООН, подземные сооружения в лунной коре – второй дом Кириленко.

Свист и щебетание комментариев становились всё более оживлёнными, даже когда экран ненадолго погас. Затем, как и многие другие, Бертель едва сдержал вскрик: приземлившийся объект был сфотографирован с лунной поверхности. Это был не модуль а огромный дискообразный аппарат, лежащий на лунной поверхности, космический корабль совершенно неслыханной на Земле формы, не ракета, не лунный модуль на паучьих лапах, не транспортный цилиндр, подобный тому, что был разработан для строительства Терры. Диск!