Текст книги "Предсказание дельфинов"

Автор книги: Вольф Вайтбрехт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Бледно-оранжевое небо простиралось над сочной сине-зелёной травой, по ней плыли белые облака; за колышущимися синими и бирюзовыми головками цветов, странными родственниками подсолнухов, простирался горный пейзаж. Что же пробиралось сквозь траву? Оно было далеко, и поэтому его трудно было разглядеть: какое-то существо, лениво и размеренно поднимающее и опускающее головы. Животные, теплокровные? На Земле этот вопрос был бы абсурдным; можно было бы сразу принять это за стадо коров, пасущихся на лугу. А здесь… Справа на картине были строгие геометрические фигуры – дома, конюшни, бунгало?

Бертель почувствовал, как его вдруг схватил невидимый кулак и вдавил в кресло. Он лишь издалека чувствовал руку Хельги, сжимавшую его руку. Они стремительно мчались, и он физически участвовал в этом ускорении. Под ним мелькнула пластиковая трасса. Тот же розовый оттенок, что и в зале Астронавтов в Скале – тогда она светилась ночью, самосветящаяся трасса, самосветящиеся улицы и площади: феноменально, подумал Бертель. Он забыл обо всём вокруг: о зале и людях, о пальцах Хельги на руке; он парил, он всецело отдался удовольствию полёта и парения, восторгу и радости созерцания… Рама окна из красноватого металла была так близко, что можно было дотянуться и схватить её. Когда ему показалось, что он вот-вот потеряет равновесие на повороте, он резко дернул левой рукой влево, чтобы удержать равновесие, и схватился за бедро сидящего рядом; но этого не заметил; он сам был в повороте. Это было страшно. На мгновение он вернулся в большой, тёмный зал; рядом с ним сидела Хельга, его жена – проклятая иллюзия, подумал он, иллюзия в трёхкратном размере, что можно вылететь из себя, словно из раковины – где граница магии?

От неё невозможно было скрыться, невозможно. Воздушное судно Бертеля приблизилось к зданию, к комплексу сооружений, всё больше разрастающихся, превращаясь в город. Поразительно, насколько знакомым казался ему этот город; он не состоял ни из гигантских сот, ни из мерцающих жилых пузырей на колышущихся стеблях. Там возвышались высотки, построенные в слишком знакомом розовом цвете, дома из пластика, великолепные, чудесные; другие – в оттенках зелёного и жёлтого, реже – синего – красочный город. Небоскребы были соединены невысокими зданиями, что было ему хорошо знакомо. Телефотосъемка: Его взгляд скользнул вниз между зданиями. Там тянулись лужайки, похожие на те, что он узнал с начала фильма, насыщенный сине-зеленый цвет трав, бирюзовая младшая сестра земного подсолнуха и мириады других цветов и форм, цветы и листья, чашечки, зонтики, море цвета. Прекрасно, подумал он, просто прекрасно; они любят цвета, как и мы, мы тоже любим их звездную музыку... музыку. Она исходила от живых щебечущих мышей, которые сновали вокруг, мерцая и сверкая, между цветами и фонтанами, оживали алмазы. Там: цилиндрические здания, в несколько этажей, сделанные из прозрачного материала, похожего на хрусталь или стекло. Никаких фонарных столбов, подумал он, в будущем не будет больше фонарных столбов, никаких уродливых проводов, разрезающих небо на куски, а вместо них будут эти овальные, сияющие щиты, установленные тут и там на крышах стеклянных домов, окружающие здания, словно декор. Может быть, параболические зеркала для беспроводной передачи энергии?

На лужайках были не только цветы; были и дети. Как они кружились, гонялись друг за другом, кричали, наслаждаясь своими шалостями, самые юные из всех обитателей планеты, как они запускали в воздух маленькие игрушечные летающие диски или играли в мяч, просто в мяч. Ничем не отличаясь от всех детей от Сан-Франциско до Хайфона. Бертель был рад, осознав это. Он чувствовал настоящее тепло. Это была Земля, над которой он скользил, теперь медленно, чтобы наслаждаться ею спокойно; эти люди, эти дети – ничего чужого, ничего пугающего, просто другие, очень странные и волнующие. Конечно, они не были людьми; Бертель сейчас парил где-то в бесконечном пространстве; он мог быть где угодно в бесконечности; только одно было ясно: он не на Земле. Это было безумие; он выпал из пространства и времени, разрываясь между чувством присутствия, принадлежности и неудержимым знанием бесконечной дали. Пятьсот лет назад, во времена Лютера, Карла V, Дюрера и Рименшнейдера, пятьсот лет спустя, в мире совершенствующегося человеческого порядка, – расстояние во времени и пространстве сбивало его с толку, сплетаясь в ковёр, сотканный из ярких цветов, на котором он прилетел сюда, на котором сидел и с которого смотрел вниз.

Только смотреть, ничего не упустить! Теперь он словно парил примерно в двадцати метрах над городом. Близость и даль быстро сменялись. Поражало поразительное количество пешеходов. Люди шли так же естественно, как дети, играющие в мяч. Никаких улиц, забитых машинами, но и никаких движущихся тротуаров для будущего мира, ставшего комфортным, как в некоторых утопических книгах. Реальность – как выразился Амбрасян: она реальна. Жизнь на этих улицах, их реальность. Те из обитателей чужой планеты, кому не приходилось пользоваться глайдбусом или аэротакси, шли пешком; большинство шли пешком. Откуда у них было время?

Да, и транспорт тоже, не катящийся, а скользящий, проносящийся на огромной скорости. Движение в центре города было оживлённым, с завораживающей атмосферой; всё было так идеально организовано в пешеходные дорожки, подземные переходы, эскалаторы и надземные магистрали для скоростного транспорта, что оно органично перетекало одно в другое без какого-либо заметного направления. И у Бертеля не сложилось впечатления, что этим людям приходится спешить по своим повседневным делам. Были ли сердечные приступы и нервные срывы обычным явлением? Изображения говорили о спокойствии, безмятежности, достоинстве, гармонии, осмысленном течении жизненных процессов.

Это заворожило Бертеля: люди с чужой звезды во многом напоминали людей Земли, или ещё больше – то, что люди могли бы из себя создать. Где же были его гномы, явившиеся ему в скафандрах и с бородами, уводящие его обратно к сказкам и легендам? Остались лишь хрупкие, гибкие существа, чьи фигуры и лица он узнал по лунному отчёту, но знал он только одно; Здесь их было тысячи, тысячи индивидуальностей, тысячи разных лиц, десятки разных цветов волос – да, именно так. У них были волосы! До сих пор в этом и заключался пробел в знаниях: цвет их кожи и наличие или отсутствие волос. Они носили окрашенные волосы, естественно или искусственно, сказать было невозможно, и все носили их коротко, завивая, как наши африканцы. Бород нигде не было. А цвет кожи? Там тоже не было единообразия. Бронзовые, коричневатые или оливково-зеленые тона, казалось, были нормой, и тон кожи со вкусом вписывался в выбор цвета костюмов. Преобладали неброские цвета одежды; мужская одежда казалась Бертельу завидно практичной: свободные блузы, удобные брюки, нигде нет галстуков и воротничков, нигде нет складок. Женщины здесь предпочитали брюки, там платья; женская мода была разнообразнее мужской. Бертельу было забавно наблюдать, что молодые люди чужой звезды предпочитали более насыщенные цвета; На них были видны шарфы, которые буквально кричали и визжали, как цвета попугаев в джунглях – молодые люди всегда хотят немного отличаться от старших, думал он, закон космоса; почему мы так волнуемся?

Он не видел никого с оружием в руках – ни полицейских, ни солдат. Нигде не было никакой формы. Каждый выражал себя только своей одеждой, своим характером и темпераментом, цветом кожи и волос. Бертель не мог понять, что делает молодая пара прямо под ним, останавливаясь посреди пешеходного потока бульвара – один раз, другой и ещё раз, – так, что всё вокруг, должно быть, захлестнуло их – какое-то новое, неведомое космическое явление? Камера отвлеклась, пришла в себя, вернулась к ним и показала крупный план: пара крепко обнималась, девушка стояла на цыпочках – это было хорошо видно, и никто из прохожих не обращал на них внимания – и что ещё? Сцена изменилась в мгновение ока. Перед глазами Бертеля предстал парк, перемежаемый зданиями. Ему показалось, что его ноги едва касаются верхушек деревьев, когда его кресло, его самолёт, опустило его на луг. Его тут же окружили, словно приветствуя. Он обнаружил, что поднимает локти и руки, чтобы их не раздавило. Странно, но, несмотря на всё это, он был таким же маленьким, как обитатели другой планеты, таким же маленьким, как – карлики» – или они были такими же большими, как мы, дома?

У него не было времени думать, потому что, когда толпа рассеялась, он понял, где находится: он оказался не где-нибудь, а в Зоологическом саду. Теперь он расхаживал по нему взад-вперёд. Вольеры, скальные образования, аквариум под открытым небом, а на заднем плане виднелось что-то похожее на конюшни. Но животные! До сих пор он знал только стрекочущих мышей. Здесь же он встретил их в виде чрезвычайно крупных особей, похожих на летающих ящериц, восседающих на камне и смотрящих сверху вниз на посетителей, включая Бертеля, их презрительные взгляды, их прожорливые морды были очень жуткими. Просто убирайтесь отсюда! Это был носорог или слон, толстый, неуклюжий, колоссальных размеров, с виду добродушный, поскольку дети с нетерпением к нему стремились. Бесконечно медленно вращаясь, он превратился в коалу, в много раз больше своего земного собрата. Что же это было на самом деле? Сейчас он мало напоминал своего собрата, совершенно голый, без шерсти, с несколькими щетинками на спине; но дети его обожали.

В соседнем вольере обитали существа, как будто пришедшие из мифологии, особенно греческой: на ходулях, с волосатыми телами, длинными, проворными шеями, слишком маленькими головами, заканчивающимися мощными клювами, с когтями на кончиках перепончатых крыльев – как же их называли, этих гарпий или вампиров? Откуда древние знали этих вредителей? Неужели несколько из них когда-то были выпущены на Землю, но с тех пор они были истреблены, вымерли, погибли от собственной скуки? Такие мысли мелькали в голове Бертеля, когда он с ужасом столкнулся с мифами с плоти и крови.

Дети дергали родителей за руки, как и земные. Ты прав, вечно вперёд, твои родители слишком долго возятся с этими ужасными болотными птицами. И снова Бертель оказался так плотно окружён звёздными людьми, что едва мог дышать, когда, казалось, камера расчистила ему путь. Он отпрянул: он стоял на краю бассейна, перед сверкающей светло-зелёной водой.

А в бассейне – дельфины!

Он был невероятно изумлён, когда осознал это. Коньков вскочил перед ним, и Уилер с Сахаровым тоже вскочили со своих мест, словно ведомые невидимой силой.

Сначала все в зале подумали, что это рыба, огромная рыба с чужой планеты, неведомое существо, как и другие животные этого мира, которые были им незнакомы и безымянны. Они казались гигантскими по сравнению с маленькими – скажем так, людьми – которые так живо выражали свой восторг, наблюдая за дрессировкой у бассейна. Особенно дети. Но когда животные выпрыгивали из воды, когда они являли себя во всей своей мощной, гибкой красоте, издавая щебетающие, визжащие и щебечущие звуки, когда они прыгали через обручи, как в Одессе или Маринленде, не оставалось никого, кто не был бы уверен: дельфины!

Дельфины!

***

Просмотр закончился на самом интересном месте. Разочарование не было принято молча. Но что оставалось делать?

По непонятным причинам фильм закончился. Свет зажегся, как же нерешительно. Возбуждение искало выхода. Амбрасяна осаждали со всех сторон: дельфины или нет, это первое, и облик городов, цвет солнца, и можно ли, при более внимательном анализе, найти хоть какой-то намек на то, где в космосе находится планета с сине-зелёным солнцем?

Амбрасян поднял обе руки, словно пытаясь защититься от всего этого. Замечал ли кто-нибудь в фильме карту звёздного неба или даже само звёздное небо? Ой, пожалуйста. И наверняка будет ещё тысяча вопросов и просьб. Он просил проявить понимание: всему своё время, и просил, в интересах дела, пока воздержаться от дальнейших вопросов.

Президент Академии наук пришёл ему на помощь. Он заявил, что ничто не должно помешать им решительно обрабатывать драгоценный материал, и прежде всего одно: соблюдать секретность! Все присутствующие поклялись в этом. – Представьте себе, что произойдёт, если этот материал беспрепятственно просочится в печать! Невообразимые массы посетителей, да, ещё ужаснее, бумаги, которые заполонят институты и помешают нам обоим работать, фактически помешают нам работать! Нет, сначала самые серьёзные исследования, а затем, если правительственная комиссия сочтёт нужным, достоверная информация для общественности. Миру нужна не шумиха вокруг сенсации, а реальная информация, то есть представление всех фактов в соответствии с последними достижениями нашей науки.

Хотя эта позиция была не нова, зал опустел лишь неохотно. Амбрасян, выглядевший усталым и измученным, пригласил Сахарова, Конькова и Уиллера в свой кабинет; также прибыли Шварц, Хуберы, Ева Мюллер и Кириленко. В небольшой группе, предложил Амбрасян, всё же стоит поделиться своими мыслями, так сказать, постфактум, сразу после первого впечатления. Все были ему за это благодарны.

Хельга с нетерпением ждала встречи со знаменитой американкой, чьё появление в Вене так глубоко впечатлило её Бертель. Разве этот бионический конгресс не положил начало захватывающей истории, оказавшей столь неизгладимое влияние на жизнь и творчество Бертель? Он открыл горизонты, и высокая стена хребта Карвендель над Инсбруком словно растворилась в её памяти?

Хубер тоже думал о чём-то подобном. Когда все собрались за столом Амбрасяна, он тихо сказал жене: – Итак, мы замкнули круг: Хубер встречает Уилера, но уже не просто ещё одного человека в зале. И уже не в нашей Вене, а здесь, в центре Москвы, с Амбрасяном.

Он откинул волосы со лба. Он был мастером побеждать усталость. Он посмотрел на одного, на другого, задумчиво улыбнулся и начал почти фамильярным тоном: – Вот мы сидим и спрашиваем себя, стали ли мы хоть немного мудрее, чем прежде. Вопрос всех вопросов. Когда мы впервые посмотрели фильм, мы всё ещё сомневались, дельфины ли эти милые пловцы. Каких ещё животных на Земле нам позволил узнать зоопарк? Ни одного, о которых мы могли бы сказать с уверенностью: лев, обезьяна, кенгуру – ничего. Да, фигуры, больше похожие на те, что из арсенала поэтов, пегас, грифон, крылатые драконы… А теперь дельфины. Голова, спинной плавник, форма хвоста – точь-в-точь. Мы сфотографировали их крупным планом – если принять средний размер обитателей планеты за 1,25 метра, то морские млекопитающие, которых мы наблюдали, такие же большие, как ваши Хойти и Тойти в Одессе, в этом нет никаких сомнений. Наземные дельфины на планете, о которой мы ничего не знаем. Даже то, на какой… Часть космоса, где он находится! Интереснейшая, да что там говорить, захватывающая дух тайна. Вот почему, дорогие товарищи из Одессы, я пригласил вас сюда, извините за выражение, на премьеру фильма. Вот почему. И вас, как первого. Мы знаем о ваших усилиях по К-искре и высоко ценим их. Доктор Коньков сообщил нам подробности. Возможно, то, что вы только что пережили, поможет нам.

– Мне почти хочется ответить, – первым заговорил Сахаров, – что эта история начинает меня беспокоить. Знаю, и в то же время прошу прощения: такого слова в науке не существует. Оно некорректно, но тем не менее оно есть... Сразу же возникает вопрос, цепочка вопросов: так дельфины прилетели с другой планеты? Или они с Земли и были привезены домой маленькими астронавтами? Помимо того, как они это сделали – почему, и почему именно они? Совпадение? Сувенир? Научный интерес? Ждите от меня чего угодно, кроме ответа! Это выше моих сил.

– Вы уже дали своими вопросами больше, чем требуется.

за этот час, – ответил Амбрасян. – Прошу вас, профессор Уилер?

Высокий американец, как обычно сдержанный, казалось, жаждал говорить. – Помните, – оживлённо обратился он к советским коллегам, бросив на Хубера мимолётный, дружеский взгляд, – что я пытался объяснить в конце своего выступления в Вене? Что дельфин не мог быть результатом нескольких тысяч лет эволюции? Я со всей осторожностью признался в своём убеждении, что с этим животным должно было что-то произойти, чего мы не знали. Что-то, что изменило его – и это ещё больше подтверждает моё мнение сегодня, после просмотра этого самого сенсационного из всех фильмов. Да, я близок к тому, чтобы говорить об уверенности. – Зона молчания» всё ещё безмолвна. Вот в чём дело. Мы должны, дорогие коллеги, мы должны заставить их раскрыть свою тайну. Я убеждён, что на краю этого бассейна, который мы видели в фильме, мы стоим у колыбели управляемых дельфинов.

Амбрасян поднял брови. – Не может ли быть так, – спросил он, – что дельфины с той планеты были выпущены сюда, чтобы исследовать, может ли жизнь с этой звезды адаптироваться к нашим условиям – провести биологический эксперимент?»

– Никогда в это не поверю, – ответил Уилер. – Зона молчания – вот в чём секрет. Дельфин настолько похож на всех китов, да и вообще на всё семейство млекопитающих, что, я уверен, его внеземное происхождение исключено. Вы не согласны?» С этими словами он обратился к своим одесским коллегам.

Коньков кивнул, и Сахаров поддержал Уиллера, подчеркнув: – Без сомнения: дельфины не внеземного происхождения.

– Для меня это логично, – вставил Бертель. – С одной стороны, мифические существа, щебечущие мыши, с которыми мы столкнулись в их зоопарке, были неземными, совершенно инопланетными; но форма и движения дельфина сразу напомнили мне Землю. Но как и зачем они перенесли его на свою планету?»

Уилер ответил: – Я мог бы предложить объяснение этому. Я поставил себя на место инопланетных астронавтов: во время своего первого визита на Землю они обнаружили, что наша планета на две трети покрыта водой. Предположим, что это путешествие произошло в доисторические времена. Разве не могли они не заметить первых зачатков человеческой культуры, пролетая над континентами? Свайные поселения раннего каменного века, например, на Боденском озере, или пещерные жители Северной Африки ускользнули бы от них; их поразила вода, океаны, побережье. Возможно, они высадились где-то на побережье. Допустим, это событие произошло 25 000–30 000 лет назад. В то время семейство дельфиновых уже адаптировалось к жизни в море миллионы лет назад. Вы помните, что мы, зоологи, оцениваем это примерно в 60 миллионов лет. Очень хорошо. На побережье они могли заметить предка нашего… Современные дельфины, безусловно, уже являются высокоинтеллектуальными и доверчивыми животными. Разве не могли они взять их с собой из биологических соображений? Возможно, это были сперма и яйцеклетки, чтобы затем продолжить их разведение в собственной лаборатории?

– Сперма и яйцеклетки, – обратилась Хельга к американцу. – С рыбой я ещё могу представить себе заморозку икры и её оживление. Но с млекопитающими? А если бы они взяли взрослых особей, как вы себе представляете резервуары в условиях невесомости?»

– Именно потому, что я не думаю, что это работало таким образом, я думаю, они провели искусственное оплодотворение нескольких самок дельфинов и забрали оплодотворённые яйцеклетки с собой. Я убеждён, что, учитывая уровень их науки, они давно могли заменить матку питательной камерой, в которой оплодотворённая яйцеклетка могла бы имплантироваться до достижения зрелости, то есть рождения.

– Транспортный контейнер с оплодотворёнными яйцеклетками дельфинов в искусственной матке, – воскликнул Бертель. – Нет, при всем желании, оставьте это. Мое воображение не справляется. Представьте себе это, кто захочет. И скажите мне, зачем все эти усилия?»

– Представляю, – ответил Уилер.

– Конечно, это возможно. В любом случае, этот вариант нельзя сразу отбрасывать, – сказал Коньков. – Согласно этому, дельфины, которых мы видели в фильме, были бы космическими кузенами Хойти и Тойти…»

– Подождите, – перебил Уилер. – Я ещё не закончил. Нет, Хойти и Тойти не кузены, а потомки дельфинов с чужой звезды. Я же говорил, у – зоны тишины» должен быть секрет.

– Зона тишины, по моему мнению, содержит в себе характерные изменения, которые с ними там произошли. Возможно, я думаю, она содержит послание, зашифрованное, биологически закодированное, послание для нас.

Амбрасян покачал головой, почти неохотно. Бертель изумлённо открыл глаза; Хельга спросила: – Откуда вы это знаете, профессор Уилер?»

Он улыбнулся. Он переводил взгляд с одного на другого. – Я совершенно не уверен. Я пытаюсь сопоставить, как-то примирить то, что годами ношу с собой, результаты своих исследований, с новейшим опытом. Почему им, инопланетянам, не пришло в голову использовать биологическое существо с этой водной планеты, которую мы называем Землёй, в качестве носителя информации?»

Хотя на столе уже стояли закуски – икра, масло, чёрный и белый хлеб, салат – Московский, минеральная вода, водка – на них почти никто не обратил внимания. Все были увлечены дискуссией.

– Минутку, профессор Уилер, – сказал Коньков. – Вы так и не объяснили, почему Хойти и Тойти якобы прибыли с другой планеты.

Уилер был почти нетерпелив. Разве я не говорил? Все дельфины и афалины, согласно моей гипотезе, происходят от этих модифицированных животных, поскольку область молчания, наша зона молчания, может быть идентифицирована у всех из них без исключения. Мои дельфины в – Маринленде, строго говоря, являются афалинами. Это означает, что они крупнее и имеют другую форму морды, чем ваши дельфины в Черном и Средиземном море. Но, как вы знаете, есть еще и афалина, которая значительно отличается от афалины и дельфина. 25 000 лет назад, поэтому я и придумал эту дату, типы дельфинов и афалин были ближе друг к другу, чем сегодня; это известно. Сегодняшние различия еще не были или едва выражены. Таким образом, в то время они могли взять с собой только предка группы дельфинов – афалин и  дельфинов. Возможно, они Хотелось выяснить, как он адаптируется – что нам известно? В любом случае, от этого предка здесь, на Земле, произошел дельфин-афалина, а на других планетах – дельфин-белобочка и его двоюродный брат – дельфин-афалина. Если бы это было не так, на Земле должны были бы быть дельфины-афалины и дельфины с другими субталамическими и корковыми структурами, а это, как мы знаем, не так.

– Я ничего не понимаю, – тихо сказала Хельга Бертельу, который сидел, нахмурившись.

– Давайте оставим в стороне различия между афалинами и дельфинами, которые заключаются исключительно в размере и форме морды, а не в строении мозга. Будем называть этих кузенов их общим названием – дельфин. Тогда дельфин, каким мы его знаем сегодня, должен был быть перенесён обратно на Землю, возможно, принеся с собой несколько сотен оплодотворённых икринок; трудно представить себе иное. Это могло произойти 10 000–15 000 лет назад, в связи с новой высадкой; возможно, они вернулись на Землю исключительно для этой цели. Господин Коньков, вы меня перепутали. Я хотел сказать что-то другое. На чём я остановился?»

– К вопросу о том, являются ли дельфины переносчиками информации, – ответил вместо него Бертель. – Почему, профессор Уилер? Астронавты напрямую встречались с людьми в Монголии, и Лаурин встречался здесь не меньше. Зачем этот крюк? Я не понимаю.

– Как они вообще вступили в контакт?» – возмутился американец. – Как пастухи, цари, сыны богов. Но никогда как учёные. Возможно, они оставили нам послание, которое мы сможем прочесть только на высокой стадии нашей собственной эволюции! Какой самый неразрушимый источник информации? Гены! Сотни тысяч лет они передают наследственную информацию надёжно и точно, пока вид не вымрет.

Повисла пауза. Каждый погрузился в свои мысли.

– Значит, по-вашему, в гены дельфинов была заложена некая программа?» – наконец спросил Сахаров. – Во-первых: сохранение вида. Во-вторых: контакт с людьми. В-третьих: выбросить их на берег, чтобы они сами себя предложили для вскрытия – смотрите, люди, какой у нас особый мозг. Нет, нет и ещё раз нет, я не могу этого понять. Зачем им это было нужно? Конечно, зона молчания – это странно. Сам дельфин – чудо точности, всё верно; но то, что они ставили на нём эксперименты, что они взяли его с собой в космос и, чёрт возьми, однажды вернули нам – нет. Зачем такое сообщение, какое абсурдное, какое лишённое всякой логики? Как говорит профессор Хубер, у них были все возможности установить прямой контакт и в Тироле, и в Мексике. Ты строишь домыслы, Джон.

В комнате повисла тишина. Коньков налил себе стакан воды.

Амбрасян вздохнул и произнёс своим звучным басом: – Я недостаточно эксперт. Тем не менее, в том, что здесь представлено, возможно, есть доля истины.

Коньков посмотрел на него. – Не знаю, мне это кажется фантастическим, даже спекулятивным, вот верное слово. Генетическая информация стабильна, это правда. Но сообщение, если предположить, что была причина использовать столь сложный способ – закодированное сообщение, адресованное нам, – граничит с мистикой.

Уилер настаивал. – Но даже вы признаёте, что зона молчания – это загадка, как подтверждает профессор Сахаров. Доктор Коньков, давайте попробуем. Зона молчания должна заговорить, тогда и будет решено, кто прав.

– Я понимаю, что Коньков имеет в виду, – сказал Сахаров. – Живой субстрат в роли печатного листа бумаги, биологической перфоленты – вот что его беспокоит.

Коньков горячо согласился.

– Признаюсь, – продолжал Сахаров, – я тоже нахожу эту идею отвратительной. Мы видим в мозговой материи нечто живое, нечто постоянно изменяющееся, нечто, что должно непрерывно адаптироваться и приобретать новые свойства. А посреди столь высокочувствительного организма – фрагмент мёртвого кода. Возможно, мы смотрим на него слишком уж с точки зрения нашего собственного, узкого, земного опыта; я готов это признать.

Амбрасян подытожил: – Я за то, чтобы последовать предложению профессора Уиллера и попытаться заставить заговорить упорно молчащую зону:

Я тоже не могу понять идею о существовании некоей спящей области, из которой не исходят импульсы или потенциал. Это нелогично и непонятно. Здесь я согласен с нашим американским другом. Однако, что касается его предложения о послании…» – он поднял руки, пожал плечами и посмотрел на Уиллера, – – я пока его не понимаю. Как он сам говорит, это может решить только результат. Вы остаётесь у нас ещё на несколько дней, а всё остальное будет подробно обсуждено. А теперь, пожалуйста, угощайтесь; почему вы думаете, что добрые духи накрыли нам стол? От споров у меня всегда разыгрывается аппетит.

***

Зоологи очень подробно изучили плёнку; многое из неё было показательным, многое заполняло пробелы; прежде всего, они неоднократно возвращались к сценам с дельфинами. С фотографией в руках Уилер подошёл к Хельге в фотолаборатории. – Посмотрите, пожалуйста: вот, да, вот, полускрытая, не антенна ли это, которую дельфин носит на шее? Не могли бы вы увеличить её для меня, сделав максимально контрастной?» Хельга пообещала сделать всё возможное. Результат их поразил. У дельфина на заднем плане фотографии в жировой складке на шее виднелся небольшой вертикальный стержень. Увеличенная деталь напоминала телескопическую антенну.

Теперь Уилер торжествовал. – Это доказывает, что на той чужой планете они проводили эксперименты с дельфинами, а именно с их мозгом!» Сахаров и Коньков не могли возразить, и обнаружили, что антенна была примерно такой же длины, как и та, что была у Хойти и Тойти. С доказательствами или без доказательств, гипотеза Уилера о биоинформации была ещё далека от подтверждения.