Текст книги "Волчицы"

Автор книги: Вольф Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда Куприянов вошел в кабинет Сабурова, генерал беседовал с Плотниковым и той самой женщиной, что минувшей ночью помогала профессору принимать роды.

Взглянув на вошедшего, генерал произнес:

– Добрый день, профессор.

– Здравствуйте, – кивнул Куприянов. – Простите, если помешал, но хотелось бы узнать, почему меня не пускают к ребенку? Это ваше распоряжение?

– Да, мое, – спокойно ответил Сабуров. – Ребенок вполне здоров и не нуждается в ваших заботах. Занимайтесь своим делом, профессор. Кстати, познакомьтесь, – он указал на женщину. – Василевская Светлана Александровна. Она будет работать с вами. Как это у вас в науке называется? Ассистент?

– А разве я нуждаюсь в ассистентах? – нахмурился Куприянов. – Мне вполне хватает лаборантов. Кажется, я не просил у вас помощников.

– Не просили, – кивнул генерал. – Но мы вам их, вернее, ее, любезно предоставили. Вы слишком переутомляетесь в последнее время, профессор. Вот и сейчас вы мне кажетесь не совсем здоровым. Как вы себя чувствуете?

– А как, по-вашему, я должен себя чувствовать после всего, что случилось? – хмуро отозвался Куприянов. – Лучше скажите, почему вы не разрешаете мне увидеть ребенка? Вы уже совсем никому не доверяете?

– Доверяю. Но в пределах разумного. Как вы думаете, профессор, волчица могла самостоятельно сломать замок и выбраться из клетки?

Куприянов пожал плечами. В голову вдруг пришла мысль – а действительно, как Маше удалось покинуть клетку, да еще и выбраться из бокса? Неужели тот прапорщик? Но вслух он не решился высказать свою догадку.

– Не знаю, – сказал Куприянов. – Меня там не было.

– А как вы вообще там оказались?

– Я уже говорил Сергею Борисовичу, – Куприянов указал на Плотникова. – Приехал ночью из поездки, добрался сюда на такси, у самого корпуса встретил вашего капитана.

– Да-да, мы уже разговаривали на эту тему, – подтвердил Плотников.

– А куда вы ездили, профессор? – продолжал спрашивать Сабуров.

– Разве я должен отчитываться перед вами в каждом своем шаге? – оскорбился Куприянов. – Я не ваш офицер и не занят в проекте, так что мои личные дела касаются только меня.

– Не сердитесь, Борис Васильевич, – примирительно произнес генерал. – Простите за назойливость. Так что вы скажете по поводу того, могла ли волчица освободиться сама?

Куприянов пожал плечами.

– Ее силы вполне могло хватить, чтобы сломать замок. А калитку в воротах могли оставить открытой по рассеянности. Вы кого-нибудь подозреваете?

– Нет, просто хочу установить истину, – неубедительно ответил генерал. – Ступайте к себе, профессор. Ознакомьте вашу новую помощницу со своими работами и можете отдохнуть пару деньков. Вы действительно очень плохо выглядите.

Поняв, что дальнейший разговор бесполезен, Куприянов молча вышел за дверь. Генерал кивнул Василевской и произнес:

– Можете приступать к своим обязанностям.

Женщина кивнула в ответ и направилась вслед за профессором. Она догнала Куприянова уже у самой двери в его лабораторию.

– Что? Проект зашел в тупик? – хмуро поинтересовался Куприянов, открывая дверь и входя внутрь.

– Что вы имеете в виду? – не поняла Василевская.

– Милая девушка, вас же не просто так приставили ко мне. Вы не ассистент и даже не жандарм, вы осведомитель. Руководителям проекта понадобились мои работы, но так, чтобы я не знал, чем они занимаются. Ведь так?

– А вы не слишком любезны, – заметила Василевская.

– Я слишком устал для этого. Пожалуй, генерал прав, мне надо отдохнуть пару дней. Съезжу в город, развеюсь. А вы можете тут командовать.

Куприянов протянул Василевской ключ от лаборатории.

– Мои апартаменты в вашем распоряжении. Можете проверить мои журналы, посмотреть образцы. Все здесь. Ройтесь на здоровье.

– Я воспользуюсь вашим разрешением, – кивнула Василевская.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся профессор.

Он окинул женщину внимательным взглядом. Только сейчас он вдруг отметил, что она необычайно привлекательна. Доведись им встретиться при других обстоятельствах, Куприянов вряд ли отказал бы себе в удовольствии поухаживать за такой эффектной женщиной, хоть был далеко не ловелас.

– У вас необыкновенные глаза, – произнес Куприянов. – И очень красивые.

– Вы что, пытаетесь приударить за мной, профессор? – удивленно спросила Василевская.

– Нет, – Куприянов покачал головой. – Для этого я слишком устал. Просто сказал то, что есть. Простите, если показался вам грубоватым, нервы сейчас напряжены до предела. Я ведь даже не поблагодарил вас за помощь там, в гараже. Спасибо. Если бы не вы, возможно, что ребенок тоже умер бы. Вы его видели потом? Как он?

– Ваши опасения напрасны, Борис Васильевич, – мягко сказала женщина. – Он жив-здоров. Его назвали Вервольфиком.

Профессор горько усмехнулся.

– У кого-то здесь еще осталось чувство юмора. Значит, теперь эксперименты продолжатся на нем?

Он пристально посмотрел Василевской в глаза.

– Вы совсем не кажетесь черствым человеком. Как вы можете принимать участие во всем этом? Разве вам не жалко это крохотное беззащитное существо? Вы хоть знаете, что его ждет? Знаете ли вы вообще, что здесь происходит?

– Догадываюсь, – кивнула Василевская. – А вы знаете?

Куприянов ничего не ответил, лишь безнадежно махнул рукой.

– Не терзайтесь, Борис Васильевич. Вам действительно нужно хорошенько отдохнуть, вы слишком впечатлительны. Не беспокойтесь за судьбу малыша, с ним все будет хорошо.

– Хотел бы я вам верить, но, к сожалению, не могу, – хмуро произнес профессор.

С этими словами он вышел за дверь. К черту все, он действительно должен отдохнуть. Ночное происшествие ударило в самое сердце. Перед мысленным взором то и дело всплывал облик юной хрупкой девушки, совсем еще девочки. Именно такой она осталась в памяти профессора, не грозной волчицей, а нежным добрым человечком. Вот только взгляд этой девочки был не по юному глубок и проницателен, словно таил в себе всю тысячелетнюю мудрость ее предков.

Куприянов даже не пытался отогнать это наваждение, он знал, что ему уже никогда не удастся вычеркнуть из памяти странное, так и не понятое им до конца существо, с которым его свела судьба. Да профессор и не желал забывать девушку-оборотня. Так ему и надо, пусть образ умершей девушки мучает его всю оставшуюся жизнь. Добрая девочка простила профессора перед смертью, но он-то сам никогда не забудет, что именно из-за него Машу лишили свободы и попросту убили неволей. Ему уже никогда не примириться с собственной совестью. Зыбкая надежда вернуть оборотню свободу рухнула в одночасье. Заручившись поддержкой Тихого, Куприянов воспрянул было духом и вот такой неожиданный удар. Необходимо известить о случившемся полковника, он как раз сейчас в городе. Набраться бы только смелости взглянуть ему в глаза.

Маршрутный автобус доставил Куприянова в один из окраинных районов уже поздним вечером. Не медля, он направился к Тихому. Полковник приехал в город накануне вместе с ним и снял скромную квартирку на окраине.

Полковник внимательно выслушал рассказ профессора о ночном происшествии. Ни один мускул не дрогнул на лице Тихого, но в глубине его глаз Куприянов заметил печаль.

– И что же вы теперь собираетесь делать? – хмуро спросил Тихий.

Куприянов тяжело вздохнул.

– А что теперь можно сделать? – с тоской отозвался он. – Все кончено. Вы даже не представляете, как страстно я желал вернуть Маше свободу. А теперь… Не в моих силах вернуть ее к жизни. Выходит, что я зря вас побеспокоил.

– Я бы сказал, не зря, а слишком поздно, – поправил полковник.

Внимательно посмотрев собеседнику в глаза, он заметил:

– Я вижу, вы очень привязались к волчице.

Профессор покачал головой.

– Для меня она не волчица. В моей памяти она навсегда останется милой доброй девочкой. Если бы вы только видели этого нежного ангела, ее глаза…

– А что с ребенком? – спросил Тихий.

– Говорят, что с ним все в порядке, но меня к нему не допускают. Я больше не видел его с той ночи.

– Послушайте, я поднял старые связи, позвонил кое-кому, – произнес Тихий. – Как я и предполагал, проекта «Вервольф» официально не существует. Есть только заявка на его разработку от частного исследовательского центра генетики. Того самого, что открыл здесь свой филиал.

– Что это значит? – насторожился Куприянов.

– Работы над проектом ведутся несанкционированно, – пояснил Тихий. – Конечно, все организовано не самим Сабуровым, есть кто-то повыше его, кто заварил всю эту кашу. Мне не удалось выяснить, кто он или они. Но понятно, что тем, кто все это затеял, любой ценой нужны положительные результаты и как можно скорее, чтобы легализовать проект и снять под это дело большие деньги. Очень большие. Понимаете?

– Честно говоря, не очень, – признался Куприянов. – Куда вы клоните?

– Эксперименты будут продолжаться над ребенком Маши, пока не увенчаются успехом или пока он не умрет. Но даже в последнем случае, я думаю, организаторам проекта хватит совести подтасовать факты и добиться своей цели. Это госзаказ, финансирование и необходимая свобода действий. Вот тут-то и может случиться катастрофа, которой вы боялись. Испытания на людях продолжатся и, к чему это приведет, одному богу известно. Но сейчас меня беспокоит даже не это.

– А что же?

Полковник ответил не сразу. Он встал, подошел к окну и задумчиво устремил взгляд в черноту ночи.

– О чем вы думаете? – спросил Куприянов.

– О них, – коротко ответил Тихий.

Куприянов без лишних объяснений понял, кого имеет в виду полковник. Повернувшись к гостю, Тихий произнес:

– Все это начато мною тогда, в Огнево, много лет назад. Как я ни пытался отстраниться от всего, что было, прошлое упорно настигает меня. Стало быть, мне и надлежит поставить точку в этой истории.

– Я не совсем вас понимаю, – растерялся профессор.

– Я преследовал этих существ много лет, прежде чем понял их сущность, их жизнь. Мы с вами приоткрыли завесу над удивительной тайной природы. Понимаете? Мы не единственные представители разумной формы жизни на этой планете. Есть еще и они.

– Вы думаете?..

Тихий не дал договорить профессору.

– Да, теперь я в этом убежден, – кивнул он. – Это не мутанты, не ошибка природы, не ее каприз, а совершенно иная форма разумной жизни, которая развивалась параллельно с человеческой цивилизацией. Возможно даже, что они гораздо древнее нас.

– Это очень смелое утверждение, – пробормотал Куприянов. – Откуда такая уверенность?

– Считайте это интуицией, инстинктом, – ответил Тихий. – Доказать я ничего не могу, да и не собираюсь, просто чувствую. Но суть не в этом. Вы слышали волков там в лесу, у стен института?

– Да. Они воют постоянно. Я слышал от местных жителей, что на окраинах люди боятся выходить ночью из дома. Говорят, что волков стало много, как никогда.

– Я тоже это слышал, – кивнул Тихий. – Но ведь волки не выходят из леса?

– Вроде бы нет, – неуверенно ответил Куприянов. – По крайней мере, я не слышал, чтобы кто-либо с ними сталкивался.

– Это они, – произнес Тихий. – Они сдерживают своих примитивных сородичей, которые пришли с ними. Этот ребенок что-то значит для их рода, что-то очень важное, и они пришли за ним. Нам с вами придется помочь вернуть Вервольфа его народу.

Куприянов опешил.

– Подождите, подождите… – пробормотал он растерянно.

– У нас нет времени ждать, – жестко оборвал его Тихий. – Соберитесь, профессор, вы мне нужны. Куда подевалась ваша решимость? Вы ведь так хотели вернуть свободу Маше. Очень жаль, что мы опоздали, но сейчас наш долг сделать то же самое для ее ребенка.

– Наверное, вы правы, – согласился Куприянов, печально вздохнув. – Маша очень хотела, чтобы ее сын был свободен. Я видел это в ее глазах, когда она умирала. Но… Все это так неожиданно. Я совсем не думал о таком варианте.

– Ну так самое время подумать.

– Постойте, вы же сами сказали, что они уже здесь. Разве они не могут сами…

Тихий покачал головой.

– Я очень многое понял за последнее время. Сколь ни грозно выглядят эти существа, они не склонны к насилию и всячески избегают контактов с людьми. Их агрессию можно только спровоцировать. Они сознают свою силу и не демонстрируют ее, зная, что это приведет к ненависти с нашей стороны и преследованию их. Их маскировка под людей всего лишь защита от нашего страха, а не охотничья уловка. Они не станут штурмовать институт. Это придется сделать нам. И побыстрее. Как я уже сказал, ребенок что-то значит для них, что-то очень важное. Ведь это мальчик, рожденный от двух оборотней и родившийся волком, он не простой представитель их рода. Сами Маша и ее брат были не совсем обычными оборотнями – в отличие от всех прочих, известных нам, приняв смерть, они сохранили свой истинный облик. Думаю, они породили более совершенное существо. Если ребенок умрет, это может спровоцировать столкновение. Вы не хуже меня знаете, как опасны они в ярости. Ведь неизвестно, сколько их вообще в природе и, как ни глупо это звучит, столкновение может привести к самой настоящей войне двух цивилизаций. Тайна их существования откроется всем и для всех они станут смертельными врагами. В конечном счете их всех истребят, но нетрудно представить, что произойдет до этого.

– Вы рисуете жуткую картину, – поежился Куприянов. – У вас хотя бы есть какой-нибудь определенный план?

– Пока только наметки. Идеально было бы заполучить документы, касающиеся проекта, и представить их в высшие инстанции. Проект несомненно прикроют. Но это займет слишком много времени. Пока высокие комиссии подтвердят факты проверкой, пока то да се… И к тому же я совсем не уверен, что ребенок получит свободу. Либо отправится в мединститут для более гуманных исследований, либо Сабуров, заметая следы, попросту убьет его. Оба варианта неприемлемы.

– Так что же вы предлагаете?

– Из вашего рассказа я понял, что тот охранник оказался рядом с Машей совсем не случайно. И план у него был вполне определенный, хоть и не совсем продуманный. Вот и возьмем за основу этот план. А детали проработаем прямо сейчас.

В отсутствие Куприянова в лаборатории института приступили к очередному испытанию препарата. В просторный светлый бокс двое солдат ввезли Бобренко, прикованного наручниками к поручням каталки.

– Эй, фраера, вы чего тут затеяли?! – бесновался беглый зек. – Права не имеете!

– Варежку заткни, – с угрозой посоветовал Ищеев, сопровождавший пациента. – Ты мне еще судом пригрози.

– Ладно, начальник, будет срок, сочтемся, – злобно пообещал Бобренко.

Сабуров взглянул на Якимовских.

– По крайней мере, этот тип не должен вызывать у вас жалость.

Профессор тяжело вздохнул.

– Может быть, он и порядочный негодяй, но это не умаляет наших с вами собственных преступлений.

– Не забивайте себе голову всякой ерундой, – посоветовал Сабуров. – Просто занимайтесь своим делом.

– Этот человек серьезно болен туберкулезом, – предупредил Якимовских. – Его организм может не выдержать.

– Тем хуже для него, – невозмутимо заметил генерал.

Повернувшись к Василевской, что стояла поодаль вместе с Плотниковым, он спросил:

– Вы проверили работы Куприянова?

– Да, – ответила женщина. – Я уже ознакомила с данными профессора. В изысканиях Куприянова практически нет ничего, что могло бы продвинуть проект, он работает совершенно в другом направлении.

Сабуров перевел взгляд на профессора.

– Это так, – подтвердил Якимовских. – Должен признать, коллега в своих изысканиях более близок к цели, чем мы. Самое верное было бы посвятить его в детали проекта и привлечь к работам.

– Исключено, – живо возразил Сабуров. – Более того, нам придется отказаться от его услуг. Самка сдохла, так что в Куприянове больше нет нужды. Он слишком эмоционален и будет только помехой.

– Я могу его понять, – произнес Якимовских, хмуро глядя на очередного подопытного. – Я и сам уже проклинаю себя за то, что взялся за проект. То, чем мы тут занимаемся, самое настоящее варварство. Борис Васильевич прав, прежде чем приступить к практическим действиям, мы должны как следует изучить этих существ, необходимы сотни сложных тестов. Но вы не даете нам времени.

– Потому, что его нет. От меня требуют результатов и я требую их от вас. Так что давайте прекратим лирику и приступим к делу. Не расслабляйтесь профессор. Вы ученый, а не домохозяйка.

– Как скажете.

Взглянув на ассистентов, закреплявших датчики на теле пациента, Якимовских спросил:

– Все готово?

– Да, можно начинать.

– Вводите препарат.

Один из биологов приблизился к каталке со шприцем в руках.

– Вы чего удумали, суки?! – злобно прохрипел Бобренко. – На иглу меня посадить решили?! Отлезь, гнида!

Не обращая внимания на его брань, доктор умело ввел содержимое шприца в вену подопытному.

– Всех порешу, козлы! – бесновался Бобренко.

Отборнейшие грязные ругательства и угрозы обильным потоком полились на всех присутствующих.

– Лучше было бы усыпить этого ублюдка, – произнес Сабуров. – Как скоро подействует препарат?

– Трудно сказать, – ответил профессор. – Теоретически действие должно начаться в течение пяти минут. А практически… Увидим сами. Приборы покажут любое изменение в его организме. Я же не могу дать никаких гарантий.

– Очень плохо, что не можете, – проворчал генерал. – Надеюсь, когда препарат подействует, он станет не так разговорчив.

Между тем Бобренко действительно умолк. Стиснув зубы, он весь напрягся, словно пытался вырваться из оков.

– Ему больно? – поинтересовался Сабуров, внимательно глядя в искаженное гримасой лицо подопытного.

– Скорее всего, да, – кивнул профессор. – Честно говоря, я бы сейчас совсем не хотел чувствовать то, что чувствует он.

– Ему очень больно, – тихо произнесла Василевская, неотрывно глядя в выпученные глаза Бобренко.

Около минуты пациент боролся с неведомой силой, ломавшей его изнутри. По его телу волнами прокатывались судороги, жилы синими канатами проступили сквозь кожу.

– Сгиньте, твари! – злобно прорычал Бобренко сквозь зубы, глядя в пространство перед собой пустым невидящим взглядом, и вдруг откинулся назад.

Тело его вытянулось и обмякло. Сабуров недовольно взглянул на профессора.

– Сдох?

Якимовских поморщился. Его слегка коробило от циничного лексикона генерала.

– Он жив, – тихо сказала Василевская.

– Да, жив, – подтвердил профессор, глядя на мониторы аппаратов.

Вместе с ассистентами он проверил состояние подопытного. Остальные подошли ближе.

– Дыхание замедлилось, сердцебиение почти отсутствует, но мозговая активность очень высокая, – сообщил Якимовских генералу. – Посмотрите. Он что-то видит или слышит. Его мозг обрабатывает какую-то информацию.

– Какую именно? – спросил генерал.

– Этого я не могу сказать.

В этот момент Бобренко открыл глаза и резко вскинулся. При этом весь его облик мгновенно преобразился, человек превратился в лютого зверя. Все отпрянули в стороны. Оборотень щелкнул зубами, едва не вцепившись в лицо Плотникову. Побледнев, директор схватился за сердце.

С ненавистью глядя на окружавших его людей, полуволк напрягся, силясь разорвать оковы. Даже под густой шерстью можно было заметить угрожающую мощь мускулатуры злобного существа.

Солдаты вскинули автоматы. Ищеев вырвал пистолет из кобуры и прицелился в голову зверя.

– Не стреляйте, – остановила их Василевская.

– Не будем, – спокойно ответил капитан. – Только если эта тварь не вырвется из наручников.

– Он не вырвется, – уверенно сказала женщина.

Внимательно глядя в лютые глаза оборотня, Василевская почти вплотную приблизилась к нему. Все так же внезапно, силы вдруг покинули оборотня и он снова откинулся назад, приняв прежний облик.

– Жив? – тут же поинтересовался Сабуров.

Взглянув на показания аппаратов, Якимовских кивнул.

– Жив. Состояние близкое к коматозному, но мозговая активность по-прежнему очень высока.

– Надеюсь, этот подохнет не так скоро, как остальные, – произнес генерал. – Продолжайте наблюдение и держите меня в курсе. Пойдемте, Сергей Борисович, надо разобраться с документацией. Как-то вы неважно выглядите.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Щелкнул замок и дверь изолятора распахнулась. Первым внутрь вошел Ищеев, за ним появился Куприянов. Сидевший на койке Веснин медленно повернул голову и с тупым безразличием взглянул на вошедших.

За минувшие дни прапорщик сильно изменился, он заметно похудел и осунулся, взгляд его запавших глаз утратил всякую осмысленность.

– Не знаю, профессор, сможете ли вы что-либо изменить, – с сомнением произнес капитан. – У него крепко крыша съехала, вы же видите. Даже не ест ничего. Сломался парень.

– Посмотрим.

Куприянов присел на койку рядом с прапорщиком и внимательно посмотрел ему в глаза.

– Алексей, вы меня слышите? – спросил профессор.

Веснин ничего не ответил, тем не менее, Куприянов понял, что его слова доходят до сознания прапорщика.

– Вижу, что слышите и понимаете, – продолжал профессор. – Пойдемте со мной. Нам с вами разрешили погулять во внутреннем дворе.

Прапорщик тупо смотрел на профессора и ничего не отвечал. Наблюдая за этой сценой, капитан безнадежно махнул рукой. Но вдруг Веснин хрипло спросил:

– Зачем?

– Потому, что вам нужна помощь, – ответил Куприянов. – Прогулка на свежем воздухе пойдет вам на пользу.

– У меня болит голова, – тихо выдохнул Веснин. – Я очень устал.

– Я знаю, – кивнул Куприянов. – И тем не менее прошу вас пойти со мной.

Профессор взял Веснина за руку и повлек его за собой. Прапорщик послушно подчинился.

Куприянову стоило немалых усилий уговорить генерала разрешить ему повидать больного и тем более вывести его из лазарета. Сразу после возвращения из города профессор обратился с этой просьбой к Сабурову, выполняя наставления Тихого. Сабурова уже порядком утомила сердобольность молодого профессора и он не скрывал свое недовольство. Более того, генерал весьма прозрачно намекнул, что в услугах Куприянова проект уже не очень нуждается. Это означало, что не сегодня завтра путь на территорию института будет для профессора заказан. Пришлось призвать на помощь все свое небогатое красноречие, чтобы убедить генерала позволить ему осмотреть прапорщика и провести терапевтическую прогулку. Видимо, Сабуров все еще не мог решить для себя, как поступить с прапорщиком, поэтому, в конце концов, позволил себя уговорить.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Куприянов. – Вы способны адекватно мыслить?

Веснин отозвался не сразу. Некоторое время он молча шагал по аллее рядом с профессором, глядя в землю. Наконец, он поднял голову, посмотрел на спутника и спросил:

– Скажите, что это было?

Профессор понял, что прапорщик имеет в виду.

– Я постараюсь вам все объяснить, но прежде хочу задать несколько вопросов. Прошу вас отвечать честно. Все, что вы скажете, останется между нами. Я для того и выпросил эту прогулку, чтобы избежать чужих ушей. В свою очередь попрошу и вас молчать о том, что узнаете. Договорились?

Веснин вяло кивнул.

– Скажите, вы приходили к девушке в бокс до той ночи?

Немного подумав, Веснин признался:

– Да.

– И как часто?

– Несколько раз по ночам, когда стоял на посту, – ответил прапорщик, снова чуть помедлив.

– Зачем? Вас что-то связывало?

В этот раз Веснин не нашелся, что ответить и лишь тяжело вздохнул. Когда тягостное молчание затянулось, Куприянов произнес:

– Я спрошу вас прямо. Это вы устроили ее побег? Не бойтесь, я никому вас не выдам.

– Да какое это теперь имеет значение? – с горечью отозвался Веснин. – После того, что с ней сделали… Эх… Профессор, за что с ней так?

Куприянов внимательно посмотрел на Веснина.

– Так вы считаете, что с ней что-то сделали? – спросил профессор.

– Да бросьте. Я видел на видеозаписи, что здесь делают с людьми. Зачем же с ней так?

Брови профессора удивленно вскинулись вверх.

– Так они уже приступили к опытам на людях? – ошеломленно пробормотал он.

Веснин недоверчиво посмотрел на него.

– Послушайте, здесь действительно происходят страшные вещи, – произнес Куприянов. – Не знаю, что и как вам стало известно, но думаю, что вы порядочный человек и не одобряете всего происходящего.

– Скажите, профессор, чего вы от меня хотите? – устало спросил Веснин. – Зачем вы притащили меня сюда?

– Я хочу остановить проект и рассчитываю на вашу поддержку. Думаю, что от этого зависит и ваша собственная судьба.

– Я не понимаю вас, профессор. Я очень устал, у меня болит голова. Объясните, чего вы добиваетесь?

– Хорошо, попробую объяснить. Вы пережили сильнейшую психологическую травму и мне не хотелось бы вам это говорить, но придется. Дело в том, что Маша изначально не была человеком.

Веснин остановился.

– Я не понимаю вас.

– Она принадлежала к другой форме жизни, – пояснил профессор. – То, что вы видели той ночью, и есть ее истинный облик.

– Что за ерунда? – недоверчиво пробормотал Веснин. – Вы издеваетесь, что ли? Я и так уже ни черта не понимаю. А те, другие?

– Все прочие действительно подверглись генетическим экспериментам. Я не могу сейчас объяснить все детально, но Маша являлась ключевой частью всех экспериментов.

– Я, кажется, схожу с ума, – устало произнес Веснин. – Зачем вы мне сейчас все это говорите? Чего хотите от меня?

– Маша умерла, но остался ее ребенок. А это значит, что эксперименты продолжатся. И боюсь, что вы можете стать очередным подопытным. Вы узнали то, что не должны знать, и вряд ли генерал Сабуров оставит это без внимания. Он не допустит, чтобы вы могли кому-либо поведать то, что знаете, что видели.

– Вы хотите меня испугать?

– Нет, только предупредить. В этих стенах не действуют никакие законы и теперь с вами может случиться все, что угодно. Я хочу прекратить это варварство и рассчитываю на вашу поддержку.

Некоторое время Веснин молча шагал рядом с профессором. Наконец Куприянов осторожно спросил:

– Так что вы скажете?

– Скажу, что мне все равно, – равнодушно ответил Веснин. – Я смертельно устал. У меня башка раскалывается.

– Подумайте хорошенько…

– Я не хочу ни о чем думать. Делайте, что хотите, только меня оставьте в покое.

– Видимо, я в вас ошибся, – разочарованно произнес профессор. – Очень жаль.

– Я сам в себе ошибся, – устало ответил прапорщик. – Отведите меня назад. Пожалуйста.

Куприянов внимательно посмотрел на прапорщика. Да, они с Тихим явно просчитались в надежде на помощь этого человека. Ночное происшествие полностью сломило его психику, превратив в вялое, почти безвольное существо.

Взяв прапорщика под локоть, Куприянов отвел его обратно в лазарет.

– Похоже, ваша прогулка не пошла парню на пользу, – хмуро заметил Ищеев, запирая дверь изолятора.

Куприянов лишь тяжело вздохнул. Теперь оставалось рассчитывать только на самих себя. Тихий обещал, что проникнет на территорию в полночь. А до той поры профессору необходимо тщательно продумать собственные действия и подготовиться.

Барабанный бой настойчиво влезал в уши, от этого грохота не было никакого спасения. Не скоро он понял, что это биение собственного сердца отдается в мозг. Все вокруг кружилось в стремительном вихре и было абсолютно невозможно что-либо разобрать в череде размытых видений.

Вдруг из общего хаоса отчетливо проявился образ человека. Его лицо показалось смутно знакомым. Ни слова не говоря, человек приблизился вплотную и, неожиданно выхватив нож, коротко, без замаха всадил клинок прямо в сердце. Грудь прожгла боль, но гораздо сильнее боли был страх. Страх смерти. Он не хотел умирать. Именно сейчас он отчаянно хотел жить. Он не помнил, чтобы когда-нибудь ему так хотелось жить.

И он не умер. Все снова закружилось вокруг и самого его закружило в вихре. Но скоро вновь появился тот же самый человек. Его жестокие безжалостные глаза не оставляли места сомнениям, он пришел убивать. Убивать хладнокровно и равнодушно. Никакой жалости, никакого сочувствия, для него это чисто механический процесс. Без труда сломив жалкое сопротивление, человек снова нанес смертельный удар. И снова боль, страх и пустота.

А человек появлялся вновь и вновь. От него невозможно было убежать или защититься. Страх сжигал душу ледяным холодом. Смерть прекратила бы все мучения, но она приходила лишь на краткий миг и снова он оказывался во власти страшного человека. Теперь его палач не спешил нанести смертельный удар, сначала он подвергал свою жертву пыткам и унижениям, наслаждаясь его страхом и беспомощностью. Итог же был один – нож в сердце, петля на шею или пуля в лоб.

Он переживал унижения и насилие над собой бесчисленное множество раз, сходя с ума от безысходности, и в какой-то миг вдруг узнал в страшном человеке самого себя. Сейчас он испытывал на себе всю ту боль, что причинял другим всю жизнь.

Едва пришло осознание происходящего, его снова закружил вихрь и все вокруг перемешалось в сумасшедшем полете, хаосе образов и видений. Он обретал устойчивость лишь на краткий миг и только затем, чтобы вновь почувствовать себя жертвой насилия. Его злобный двойник больше не появлялся, но теперь его место заняли полчища убийц из самых разных эпох. Казалось, он переживал боль и смерть каждого, кто когда-либо погиб от чужих рук за всю историю человечества. Страх смерти уже притупился, но нестерпимо жгла горечь унижения и собственного бессилия.

Видения разом отступили, когда ярко вспыхнул огромный костер. Кто-то внимательно следил за ним со всех сторон. Он чувствовал их присутствие, но не мог разглядеть – яркое пламя слепило глаза. Облегчение от прекратившихся мучений сменилось напряжением ожидания чего-то неведомого и значительного.

Присмотревшись внимательней, он увидел над языками пламени суровый лик, высеченный в дереве. Это не было лицо человека. Глаза истукана горели живым огнем и этот огонь проникал в самую глубину сознания. Суровый взгляд словно вопрошал о чем-то. И он понял этот немой вопрос. Да, он все понял, все осознал, он готов вступить в новую жизнь. И готов вернуть то, что ему не принадлежит.

Едва был дан ответ, пламя костра вспыхнуло жарче и рассыпалось миллиардами искр, тьма рассеялась.

Бобренко не сразу понял, что из мира чудовищных фантасмагорий вернулся в реальность. Даже с трудом вспомнилось, кто он сам такой. Да и он ли это был? Тот прежний человек остался в странном мире видений, откуда он только что вернулся, он остался там, растоптанный полчищами таких же, каким был сам. Суровый взгляд неведомого существа, представшего в виде огромного истукана, дал человеку надежду на новую жизнь.

Когда сознание боле-мене прояснилось, Бобренко попытался подняться, но наручники накрепко приковывали его к поручням каталки. Он прикрыл глаза, снова вспоминая взгляд истукана из своих видений, похожих на сон. Теперь человек уже четко осознавал, что это был совсем не сон. К нему пришла чужая память, память того народа, чья кровь сейчас бурлит в его жилах. Они научили его жить и дали силу жизни. Но он должен вернуть эту силу. Он всего лишь человек и эта мощь неминуемо раздавит его самого. Бобренко четко осознавал угрозу и знал, что он должен делать.