Текст книги "Медсестра"
Автор книги: Владислав Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
– Но как же ты ему ничего не сказала?! – снова всплеснула руками мать. —Разве можно так с мужем, отцом твоей дочери?! Он ведь тоже человек!
– Он не человек! – нахмурилась Алена, перестав разбирать свои вещи. – А записку я ему оставлю, ты права! А то он припрется сначала к тебе, а потом в больницу! Что касается денег, то проживем! Я даже не хочу ничего у него брать!
Мать, услышав про деньги и осознав, что это не блажь, а серьезное решение дочери, опять заохала, вытирая слезы.
– Ну хватит причитать! -рассердилась Алена. – Извини, у меня нет времени все объяснять и тебя
успокаивать! Позаботься лучше о малютке, ей через час надо поесть, потом ты ее уложишь и сама соснешь! Я сегодня остаюсь в ночь, приду утром, так что не волнуйся! Все, пока!
Она заехала снова к Грабову, оставив ему короткую записку: «То, что наша семейная жизнь не сложится, мы с тобой знали с самого начала. Кто-то должен был сделать решительный шаг и разрубить сгнившийузел. Давай обойдемся без фокусов, диких сцен, кровавых разборок и прочего. Если расстанемся по-человечески, я разрешу тебе видеться с дочерью. Обдумай все это на досуге и не делай глупостей! Прощай!»
Алена вовсе не верила, что ее спокойная и дипломатичная записка вразумит супруга и Грабов навсегда исчезнет из ее жизни. Он не привык сдаваться без боя. Глупая привычка военных. Ему бы снова вернуться в армию, там его ждут, он даже письма от бывших командиров получает – те зовут обратно, но он решил тут окопаться и вести войну с бабами.
– Наполеон хренов! – невольно вырвалось у Алены.
– Что? – не понял шофер.
– Француз был такой. Большой полководец, но мы ему пинков надавали!
Глубокой ночыо они Кузовлевым пили кофе. За полдня и вечер не успели переброситься и словом. Станислав Сергеевич допоздна оперировал, а потом, как обычно, свалился без сил. Нежнова, заглянув за ширму, с волнением смотрела, как хирург, посапывая, спал, свернувшись калачиком и подложив ладонь под щеку. И странная жалость, соединенная с нежностью, вдруг пронзила ее. Ее внимание привлекла аккуратно заштопанная дырочка на его шерстяном джемпере, и сердце невольно вспыхнуло ревностью:
это Римка уже успела приклеиться, к хирургу, зная, чем можно увлечь одинокого мужчину.
«Вот тварюга! Знает ведь, что не ее кусок сладкого пирога! Нет, надо схватить и хотя бы надкусить со злости! Корюшка вспученная, саранча северная!» – ругалась про себя Алена, без всякой радости перелистывая старый, замусоленный роман «Страстные ночи любви».
Когда-то она любила перечитывать понравившиеся ей книги и всякий раз испытывала волнение, плакала, сопереживая героям, но тут с первых страниц не заладилось, а первая кровопролитная стычка Армандо с разбойниками,когда он спасает Терезию, вызвала острое неприятие. И медсестра тотчас поняла, в чем дело: темное от южного загара, мужественное лицо Армандо теперь напоминает ей лицо Грабова. И сейчас, открыв роман снова, через две минуты Нежнова захлопнула его и отодвинула от себя подальше.
В четыре утра Кузовлев по старой привычке проснулся, ополоснул лицо холодной водой и, подсев к столу, стал выкладывать из сумки термос с кофе и бутерброды с колбасой.
– А про шаньги я и забыла!. – спохватилась Алена. – Пока перевозила свои манатки от Грабова, пока мать успокаивала, все из головы вылетело!
– Ты ушла от мужа? – обалдел он, застыв с надкусанным бутербродом.
– Тебя это удивляет? Или тебе рассказывали, как мы счастливо и дружно живем?
– Рассказывали.
– И кто этот сказочник?
– Римма мне рассказывала... – смутившись, выдавил он из себя.
– Как же я забыла, что она у нас каждый вечер гостевала, наблюдая радостные картины семейного
счастья орденоносца Петра Грабова и его верной супруги?! —язвительно воскликнула Алена. – Впрочем, что уже неважно! Я вот тоже слышала, что вы женитесь на Римме?
–Вот как? Первый раз слышу! – искренне удивился он. – Неужели об этом говорят в больнице?
– Слухи ходят очень упорные, а Римма жмурится от счастья и твердит, что не имеет права разглашать.
– Мы как-то с ней целовались, это правда, – покраснев, признался Кузовлев. – Сам не понимаю, как все случилось, но дальше этого дело не зашло.
– Мужики редко помнят, как у них все случается, – усмехнулась Нежнова. – Умными же людьми подмечено: иногда и от поцелуев дети рождаются!
Она помрачнела. Ей почему-то было неприятно, что Станислав Сергеевич в ее отсутствие позволял себе такие вольности.
– Все из-за того, что я очень хотел забыть тебя.
– И как? Удалось? – возбужденно спросила Алена.
– Нет.
Она громко расхохоталась:
– Надо же! Это, наверное, оттого, что Римма приболела! Когда она выздоровеет, тебе это удастся!
– А ты все такая же!
– Какая?
– Веселая и язвительная.
– А чего мне? Я же не на том свете побывала, а всего лишь замужем!
Алена нервно рассмеялась. Ее словно черт под мышками щекотал, так и хотелось скалиться. Да и после первой чашки кофе вся сонливость исчезла, она почувствовала себя бодрой, и странный азарт разжигал ее изнутри.
– Я ведь и не уезжал из-за тебя. – помолчав, признался Станислав Сергеевич.
– Не поняла? – Она сделала удивленное лицо.
– Я как-то сказал тебе, если помнишь, что даже если ты выйдешь за другого, то я все равно дождусь, пока ты его разлюбишь и вернешься ко мне...
– Надо же, какой вы верный и упорный! – игриво усмехнулась Алена.
– Да, я такой! – посерьезнев, кивнул хирург и с бесстрашной влюбленностью взглянул на нее.
Она отвела взгляд в сторону, будучи не в силах ответить ему с той же искренней нежностью и любовью, взглянула на окно ординаторской и вдруг увидела Грабова, прилипшего раскаленным взором к верхней створке окна, потому что нижние были задернуты белыми занавесками. Темно-коричневый круг его лица с горящими черными глазами заставил ее вздрогнуть и оцепенеть. И в тот же миг оно исчезло. Кузовлев, посмотрев туда же, никого не увидел, удивился, не поняв, чего испугалась Алена.
– Там кто-то был?
– Нет, мне показалось, – прошептала она.
Она вдруг отчетливо поняла, что Грабов не оставит ее в покое и всеми способами заставит к нему вернуться. Его устраивала даже такая, не зримая ни для кого война между супругами, лишь бы Алена жила в его доме и для всех считалась его женой. Он тоже знал, что долго жена на баррикадах не протянет, что принцип «стерпится – слюбится» рано или поздно возьмет свое, и вот тогда она будет целиком принадлежать ему, и Петр возьмет свое в схватке со строптивой бабьей натурой. А война его пока устраивала: он привык жить в блиндажах и землянках, неделями носить одну и ту же рубаху, терпеливо выслеживая бандитов. И это обострение, ее попытка уйти от него придали ему новые силы, он снова двинулся по следу, выследил противника, и теперь, забившись в укрытие, бывший сержант обдумывает стратегию и тактику своих военных действий: с кем и как.
И что теперь? Опять сдаться на милость победителя? Последний только этого и ждет и наверняка будет выдвинут тот же довод: вернись, и я его не трону. Сколько можно ее шантажировать, пить из нее кровь?
– Я бы хотел, чтобы ты с дочерью переехала ко мне, – помолчав, неожиданно предложил Кузовлев. – У матери он тебя не оставит в покое. Станет приходить, а то, чего доброго, и угрожать. И этому будет способствовать неопределенность твоего положения. Вы как бы поссорились – и ты решила временно пожить у матери. А если переедешь ко мне, то тут все ясно и твое решение серьезно. Я, естественно, не хочу тебя торопить, ты сама должна все хорошенько обдумать, но так, мне кажется,будет лучше, и Грабов, я уверен, смирится. А через полгода найдет другую. Бабы тоже таких брошенных мужиков любят! Когда он ничей да неженатый, то боязно, а когда брошенный, обиженный, то почему бы не утешить да к рукам не прибрать!
– Да ты философ! – усмехнулась она.
– Ты меня еще не знаешь!
Станислав Сергеевич усмехнулся, достал фляжку, которую приобрел за то время, когда они не общались, или подлая Римка успела подарить, плеснул себе в кофе коньяку, предложил и ей, но она отказалась. Хирург вытащил сигарету, закурил, поднялся, чуть приоткрыл форточку, чтобы вытягивало дым.
Она вдруг подумала, что, может быть, Кузовлев и прав: если рвать, то рвать решительно,бесповоротно, не оставляя Грабову никаких надежд на возвращение, и тогда он смирится, поймет, что все кончено, и оставит ее в покое.
– Теперь его шантаж не пройдет! – уверенно продолжил хирург. – Раньше никто не знал, что он имеет
на тебя виды, один танец в Доме культуры, и все, а теперь ситуация обнажена. Если со мной что-то случится, все сразу поймут, кого искать. Только я не думаю, что у него с головой не в порядке. Лучшйй бригадир в районе, ему карьера светит, зачем же в уголовщину лезть? Логики не вижу.
– У него ее нет.
– Логика у всех есть! – заспорил Кузовлев. – Даже у того, кто ее отрицает! Логика ведь не только наука, она есть образ жизни, поступков. И у сумасшедшего своя логика. А у Грабова вполне нормальная и даже расхожая. Он себе карьеру строит. И ты ему нужна была тоже как элемент этой карьеры. Как говорил мне один крупный начальник в ранге замминистра, в карьере мелочей не бывает. И жена, двое детей, желательно сын и дочка, тут важны не меньше, чем твои способности приникать к уху и сердцу вышестоящего начальника. А его тащит Конюхов, он сам мне в этом признался. Кого-то же надо выдвигать из народной среды на руководящую работу. А Грабов орденоносец, испытанный, закаленный, умеет людьми руководить, а проще говоря, командовать. И такой начальник среднего звена на местах важнее, чем тот, кто сидит наверху. Как у нас старшая медсестра значит больше, чем Семушкин! Бригадир, начальник рыбартели – опора всего районного начальства. Извини, я отвлекся, но ты подумай над моим предложением! Я уже второй раз его делаю. Говорят, третьего не бывает.
Станислав Сергеевич загадочно улыбнулся, влюбленно посмотрел на нее.
– Я вот просто сижу с тобой, но у меня так хорошо на душе, как давно уже не было, словно сегодня не ночное дежурство, а Новый год! Честное слово!
Он нечаянно коснулся ее руки, и Алена ее
не отдернула. Кузовлев вспыхнул, расцвел от одного этого факта, но ринуться к ней с поцелуем не решился, струсил, побоялся, что она его оттолкнет.
– Ты даже не представляешь себе, как сильно я люблю тебя! – прошептал он.
8
Прошла почти неделя, однако Мишель ни о чем ее не спрашивал, словно никакого предложения он ей не делал. Они вместе завтракали, ходили гулять, потом обедали, ужинали, учили французский язык, смотрели в десятый раз «Смерть в Венеции» Лукино Висконти, и каждый раз на последних кадрах, когда умирал герой Дика Богарта, мсье Лакомб не мог сдержать слезинку, скатывавшуюся по щеке. Алена, хоть и удивлялась этому в душе, не понимая, что может уж так сильно трогать его в этой истории, но свое удивление, как и зевоту, подавляла, выказывая всем лицом грустную заинтересованность в финале знаменитой картины.
Однако Лакомб не мог не заметить, что знаменитый фильм медсестру в восторг не приводит, и очень этому удивился.
– Но кого может растрогать развратная любовь старика к мальчишке?! – не выдержав, возмущенно воскликнула Алена. – Что уж в этом такого чувствительного, что слезу сдержать не можете?! Ведь это педерастия, гомосексуализм! Или я дура набитая?!
Мсье Лакомб кивнул:
– Да, в фильме идет речь о любви старика к мальчику. У вас в России, насколько я слышал, таких людей осуждают? – спросил он. – И даже есть уголовная статья за подобные отношения. Это правда?
– Надеюсь, что разгул демократии ее не отменил!
А вам такая любовь нравится? – Алена вспыхнула, и на ее щеках проявились алые и рубиновые полосы.
– Нет, но... – Мишель улыбнулся. – Как ты относишься к тем, кто верит в Будду или Магомета?.
Алена пожала плечами.
– Вот и любовь– личное дело каждого, – улыбнувшись, обронил Мишель.
Алена на мгновение задумалась: как-то уж слишком просто Мишель все объяснил.
– Может быть, вы и правы... Хотя мне всегда казалось, что любовь между мужчиной и женщиной более естественна. Еще и потому, что благодаря этой любви продолжается человеческий род, цивилизация, а что дает близость между двумя мужчинами? Ничего.
Мишель снова ласково улыбнулся:
– А что дает запах чайной розы или букетика фиалок? Ничего, а между тем тысячи людей покупают цветы только для того, чтобы ощутить. И любовь между мужчинами на первый взгляд бесполезна, но в ней есть такой же сильный аромат. И кому-то это просто необходимо... Как это у вашего Маяковского: «Если звезды зажигать, значит, это кому-то нужно?» А Лукино Висконти очень тонкий художник, он чувствует такие вещи. И доказывает, что главному герою это необходимо.
Он не выдержал, налил себе пол стакана апельсинового сока, сделал глоток, потом вопросительно взглянул на свою собеседницу. Алена помедлила, посмотрела на него и пожала плечами.
Дождь шёл всю ночь, мелкий, моросящий, холодный. Под такой хорошо спится, и Алена вечером быстро заснула, но, проснувшись утром и выглянув в окно, снова забеспокоилась, вспомнив о предложении Мишеля. Он хоть и не спрашивает ее ни о чем.
соблюдая деликатность, но во взгляде этот вопрос то и дело вспыхивает: да или нет? Почему она не дает ответа, что ее мучает?
«Здесь все чужое и моим никогда не станет, – вдруг тревожно пронеслось у нее в голове. – Тогда зачем оно мне, моей дочери, зачем влезать в ту упряжь, которая будет до крови растирать шею? Прижиться можно даже и в тюрьме, только зачем?»
Ее заставил вздрогнуть хрипловатый голос Стефана-молочника, радостно приветствующего Анри. Алена слушала их привычную дружескую перебранку, потом оделась, выскочила на крыльцо за молоком и сливками, не сомневаясь, что встретит у ворот Виктора с биглями. Так оно и случилось. Сосед заулыбался, приподнял шляпу. Сиделка взмахнула рукой, прося задержаться, подбежала к воротам.
– Я бы хотела посоветоваться, но так, чтобы об этом не узнал мсье Лакомб, – сразу же выпалила она. – Могла бы я рассчитывать на такую доверительность?
Еще выбегая на крыльцо, она и не собиралась делиться с Виктором своими сомнениями, но, увидев его, бросилась к нему, позабыв обо всем, точно бес в спину подталкивал.
– Конечно, разумеется! – Бывший разведчик слегка порозовел, выдав свое волнение.
– Мишель мне сделал предложение, но я не знаю,на что решиться. Боюсь пересудов здешних, да и Филипп злобу затаит, посчитает, что сама отца на себе женила. – Она не стала распространяться о наследстве: вопрос деликатный и не о том вообще речь. – Потом, и гражданства у меня нет, вот и получается, что я пришлая!
Виктор, услышав это сообщение, точно окаменел, будто Алена известила его о смерти Мишеля.
– Что значит «пришлая»? – не понял он.
– Пришлая? Ну чужая, нездешняя.
– Понятно. Но это нестрашно, да и значения никакого не имеет. И пересудов бояться нечего. Филипп, конечно, разъярится, но не это главное. – Он облизнул пересохшие от волнения губы. – Со мной Мишель говорил два дня назад...
– О чем? – удивилась Алена.
– Он просил меня поговорить с вами...
– О чем поговорить?! – не поняла она.
– Чтобы я сказал, как он любит вас...
– Почему он сам не скажет?
– Нет, он просил сказать, что никого еще так не любил! Даже свою жену Фанни!
– Странное объяснение в любви – через соседа! – фыркнула Алена.
– Мишелю никогда не везло с женщинами, – словно не заметив ее недоумения, продолжил Виктор, – хотя на самом деле он тонкий и необыкновенно одаренный человек, и это великая честь – заслужить его любовь. Он настоящий рыцарь, и, будь я женщиной, я бы влюбился в него без памяти!
– Вот как? – удивилась она. – Что-то слишком много мужчин здесь хотят походить на женщин.
– Что вы сказали?
– Вы хороший друг, – с грустью констатировала Алена.
– Обыкновенный. Когда твой товарищ детства слабый человек, то поневоле, даже в ущерб себе, хочется в первую очередь помочь ему...
– Я не понимаю, что значит «слабый», – перебив, заговорила она. – Если под слабостью подразумевается тонкость чувств, а под силой их грубость, то я отвергаю такую силу и охотнее приму слабость. И вообще, кто сильнее: лесоруб или музыкант? И не бывает ли, что слабые сильнее сильных? В дуб молния
попала, и он сгорел дотла, а иву сколько ни сгибай, она всегда выпрямляется!
Виктор был сражен этой неожиданной отповедью.
– Возможно, вы и правы, я об этом не подумал, – смутился он.
– Странно.
– Что?
– Я думала, что бывшим разведчикам свойственно задумываться о самых разных вещах,
– Откуда вы знаете, что я бывший разведчик?
На этот раз настала пора смутиться Алене. Она сама не заметила, как проговорилась.
– Прошу прощения, я не должна была об этом...
– Ничего страшного, – с грустью улыбнулся Виктор. – Я никогда не делал тайны из своей прежней профессии. И ваша фраза о том, что мой уровень мышления мог быть и повыше, также вполне справедлива. Видимо, я был неважным разведчиком, если мне предложили выйти в отставку и ныне в моих услугах не нуждаются. Это горько осознавать, но это так.
Она зябко повела плечами, не замечая его восхищенного взгляда.
– Мне пора идти.
– Да, конечно, вы всегда так легко одеваетесь!
– Так мне выходить за Мишеля или нет? – снова спросила Алена.
– Я его друг и был бы рад его счастью.
– Что ж, спасибо за совет! – с обидой в голосе проговорила она и убежала.
Виктор еще минут пять сиротливо стоял у ворот «Гранд этуаль», понимая, что совершил глупость, но разве он мог совершить вероломство и за спиной друга объясниться Алене в любви, самому предложить ей руку и сердце. Все-таки Лакомб первым
нашел ее, пусть и по фотографии, вызвал из России, завоевал ее симпатию.
Он долго стоял у ворот, пока бигли громким лаем не вернули хозяина с небес на землю. Он поплелся домой кормить своих любимцев, пить горький утренний кофе, ибо до полудня обычно ничего не ел.
– Не мог же я ей сказать: «Не выходи за инвалида, выходи за меня, мне нужна настоящая жена, такая, как ты, а не сиделка, и я готов составить твое счастье. Мы будем странствовать по свету, на Рождество возвращаться сюда. И еще ты родишь мне сына и наследника...» Да, это могла бы быть удивительная жизнь! Верно, мальчики?
Но «мальчики», уткнувшись в свои плошки, наполненные рисовой кашей с мясом и сухариками «Педигри», с жадностью ее пожирали, не обращая внимания на бормотание хозяина. Впрочем, если б они умели разговаривать, то вряд ли бы его поддержали: странствия для собак утомительны. То ли дело жить здесь, на вилле, где можно вволю порезвиться и поохотиться, тем более что их господин такого случая не упускает ни зимой ни летом. И менять эту сытую, сладкую жизнь на какие-то долгие странствия они были вовсе не намерены. К счастью, в отличие от кошек, собаки будущее провидеть не могли, а потому, набив животы, они минуты две с визгом носились друг за другом по комнатам, после чего, сытые и счастливые, улеглись у камина и быстро уснули, не ведая, какая страшная угроза пронеслась этим утром мимо них.
– Сегодня на обед фаршированная щука, – громко объявила Колетт, когда сиделка спустилась на кухню за завтраком. – Мсье Мишель очень любит это блюдо, а я делаю его сегодня по весьма радостному поводу: моя невестка забеременела! Николь вчера днем заезжала к врачу, и он ей сообщил эту радостную новость! Наконец-то! А то я начала уж подозревать, что мой пустобрюхую отхватил. Два года молодые прожили, а невестка не несет и не несет! Ан нет! Скоро бабушкой стану!
Стряпуха расхохоталась,обнажив большие желтые зубы.
Забрав завтрак, Алена поднялась к мсье Лакомбу. Тот, одевшись, уже сидел за столом, поджидая ее. Сиделка опоздала на пять минут, но Мишель ничего ей не сказал, хотя она знала, что хозяин этого не любит.
– Сегодня, кажется, холоднее, чем вчера, – намазывая хрустящий круассан маслом, проговорил он.
– Туман, – отозвалась она.
Мишель заметил улыбку на ее губах и замер в ожидании.
– Я никак не отважусь спросить, что ты решила? – робко проговорил он. – Если ты еще не придумала, как сказать, то я могу еще подождать...
Она с улыбкой смотрела на него,
– Ты придумала?
Она кивнула.
– И что ты придумала? – Чайная ложка выпала у него из рук.
– Я согласна выйти за тебя замуж.
Он несколько секунд молчал, точно не веря тому, что она произнесла.
– Это правда?
Алена кивнула, и Мишель радостно заулыбался, подъехал к ней на коляске, взял ее руку, поцеловал.
– Я так счастлив, моя Росо-маха, что готов вскочить на ноги и сплясать русскую барыню или как это у вас говорят...
– Вприсядку.
– Да, вприсядку! – сияя, воскликнул он. – Я так счастлив и сделаю все, чтобы ты полюбила меня и была счастлива!
Она кивнула.
– Я хочу тебе сказать еще одну важную вещь... – Мсье Лакомб внезапно запнулся и несколько секунд молчал, точно собираясь'с духом. – Я хотел сообщить, что с мужской стороны, то есть как мужчина, я вполне дееспособен, у меня только ноги сразу после колен... А в остальном я нормальный человек и мужчина! Ты меня понимаешь?
Она кивнула и, собрав все силы, грустно улыбнулась.
Виктор первым узнал о согласии Алены выйти замуж за Мишеля. После прогулки они без предупреждения заявились к нему, и Лакомб с порога объявил о своей радости.
Рене выдавил мученическую улыбку.
– Ты не хочешь Нас поздравить? – удивился Лакомб.
– Нет, наоборот, очень хочу!
Он старался не смотреть на Алену, боясь увидеть ее счастливое лицо.
– Алин сегодня сказала мне «да»! – сияя от радости, выговорил Мишель. – Я так счастлив!
– Сегодня сказала «да»?
– Да, сегодня!
– Я рад за тебя, Мишель!
– Спасибо! Меня так и распирает от счастья, что я совсем... как это? Шалеть, да?
Он сжал руку Алены. Виктор, сидя напротив них за столом, смотрел только на Мишеля. Наконец он не выдержал и перевел взгляд на нее. Стоило ему увидеть ее грустные глаза – и сердце защемило,
улыбка погасла на его губах, и лицо превратилось в трагическую маску.
–У тебя неприятности? – заметив, эту перемену в настроении друга, поинтересовался Мишель. – Извини, мы ворвались, не предупредив...
– Мальчишки что-то не едят совсем. – Он бросил взгляд на биглей, дрыхнувших рядом с камином. – Кажется, запор у бедняг... Извините за такие подробности!
– Свози их к Пьеру в Данвиль, он хороший ветеринар!
– Да, придется.
– Ну все, мы пойдем. Приходи к нам на обед! Колетт готовит фаршированную щуку по случаю беременности своей невестки, – усмехнулся Мишель. – Такого замечательного пиршества пропустить нельзя! А ты прихвати бутылочку виски, потому что я хочу нарушить все правила и опьянеть!
– Ладно, – помедлив, согласился Виктор. – Я покормлю мальчиков, переоденусь и прибегу!
– Не надо их больше кормить, если у них запор! – напомнил Мишель.
– Да, конечно!
– Мы без тебя не сядем!
– Да-да, я прибегу!
Рене отважился взглянуть на Алену. В ее небесных глазах светилась нежная улыбка, адресованная ему, и никому больше. И он ласково улыбнулся ей в ответ.
Прежде чем возвращаться в дом, они снова заехали в сад. Туман спадал, и неожиданно выглянувшее солнце острыми лучами прокалывало густую белую пелену, сквозь которую проступали таинственные силуэты деревьев. Было так красиво, что они оба как завороженные смотрели на это величие природы.
– Словно сам Господь радуется нашему счастью, Росо-маха! – вздохнув, тихо проговорил Лакомб.
Он не выдержал и прослезился. Алена вытерла слезную дорожку на его щеке. Мишель перехватил ее руку, жадно припал к ней губами:
– Боже, как я люблю тебя!
За обедом мужчины пили свое виски, а она потягивала сухое сладковатое вино. Все ели фаршированную щуку и похваливали Колетт. Стряпуха, не вытерпев, специально пришла узнать, понравилась ли господам ее стряпня. Она наперед знала, что щука понравится, и явилась, чтобы выслушать похвалы в свою честь, выставляя в улыбке большие желтые зубы. Когда-то Фанни, жена Мишеля, запретила ей появляться при гостях, но стоило Фанни исчезнуть, как Колетт, словно прима-балерина, стала показываться снова.
– Ты, Колетт, сотворила чудо! – восхищенно воскликнул Виктор. – Такого и в «Максиме» не попробуешь!
– Я рада, очень рада, что вам нравится! – радостно выпевала повариха. – А тебе, Алин, нравится? Это же известное еврейское блюдо. Мишель знает, у него мама была еврейка, и она обожала фаршированную щуку! Помните, мсье Мишель?
Хозяин молча кивнул.
– А у вас в России евреев не любят и щуку, наверное, не готовят. Так тебе понравилось?
– Немного суховата, не хватает сочности жирных пород рыб, а в остальном ничего, – проговорила Алена, и ее фраза прозвучала как пощечина.
Колетт выпучила глаза, не зная, что ответить, ее лошадиное лицо посерело от обиды, она готова была наброситься на сиделку с кулаками, но при хозяине решиться на такое не могла, а потому и застыла, как памятник. Алена, заметив, сколь чувствительный нанесла удар, победно улыбнулась и сменила гнев на милость:
– Все чудесно, Колетт, щука удалась, мы тебя больше не задерживаем!
Повариха округлила глаза от новой наглости сиделки, посмевшей, подобно хозяйке, выпроваживать ее, с недоумением взглянула на мсье Лакомба, но тот, к ее удивлению, кивком головы подтвердил эти слова, и стряпуха, проглотив горькую пилюлю, развернулась и ушла. Мишель же, бросив взгляд на невесту, улыбкой подбодрил будущую хозяйку.
– Колетт большая заноза, но готовит отменно, – улыбнувшись, нарушил молчание Виктор. – Насколько я помню, Фанни ее тоже не любила.
Старые друзья усидели за обедом всю бутылку виски, и Мишель немного опьянел. Всю первую половину дневной трапезы он молчал, предоставляя возможность произносить тосты и речи будущему шаферу Виктору, а тут вдруг заговорил без умолку. Причем виски непонятным образом улучшило его русский, он перестал путать слова и падежные окончания, выводя свой монолог без запинок.
– Моя жизнь катилась сумрачно, без света, случались минуты, когда мне хотелось умереть, и я с трудом справлялся с этими приступами сплина, по-русски тоже так говорят. Здоровый человек в такие часы может сесть в поезд и уехать в путешествие. Мне и этого не дано. Но самым тягостным было отсутствие рядом близкой души. Кто-то из мудрецов сказал, что одиночество лечит. Да, когда много праздников подряд, то надо передохнуть. И тогда тишина как бальзам в душу... или на душу?..
– На душу, – подсказал Виктор.
– Да, на душу. Но для меня одиночество стало петлей, в которой я повис. И вот висишь, барахтаешься и понимаешь, что без посторонней помощи
выбраться не сможешь. И вдруг меня осенило; Осанна! Я попросил сына найти мне русскую сиделку. Да, сработал миф о русской женщине, загадочной и волшебной, Лев Толстой, Тургенев, Достоевский, Чехов, их яркие, пленительные женщины всегда волновали мое воображение, и мне вдруг захотелось познакомиться с одной из них. Я рискнул, и появилась Алин. Я намеренно не искал тех, у кого ум властвует над душой, я искал чувственных, душевных. И не ошибся. Я понял,что рядом со мной появился родственный мне человек, родственный по духу, столь же трепетный и нежный! И я ожил. Алин возвратила меня к жизни, и я хочу выпить за нее!
– Да, за Алин! – согласился Виктор.
Еще через полчаса Алена отвезла его в спальню, уложила в постель.
Мсье Лакомб заснул как младенец.
Когда Алена вернулась в столовую, грязная посуда со стола была убрана, унесена, а стол тщательно вытерт. Она спустилась в кухню, услышала шум воды и увидела, как Виктор моет тарелки. Облаченный в клеенчатый фартук, надев белые резиновые перчатки, ловко орудуя кухонной щеткой, сосед домывал их, выставляя в сушильный шкаф.
Заметив появление будущей хозяйки и ее удивленное лицо, он улыбнулся и объяснил:
– Дома я сам мою посуду, подметаю, стираю, готовлю и даже делаю себе уколы, если заболеваю, так что мастер на все руки! – не без гордости проговорил он. – Однако за свою нынешнюю услугу я попросил бы у вас чашку кофе. Это не слишком нахально с моей стороны?
Они пили кофе в столовой. Виктор закурил трубку, и ароматный дым голландского табака вскружил ей голову.
– При Мишеле я обычно не курю. Его отец тоже не переносил табачного дыма, да и сам он никогда не курил, зато мадам Фанни смолила как паровоз, и они постоянно цапались из-за этого. – Он грустно улыбнулся. – Ничего, что я упомянул про его домашних?
– Ничего. Я тоже в Москве покуривала. Сигареты.
– Хотите сигарету?
Она кивнула. Виктор вытащил пачку «Мальборо лайт», передал Алене, вытащил зажигалку. Та закурила.
– Когда надоедает табак, я курю обычные сигареты, так что всегда ношу с собой пачку «Мальборо», – объяснил он.
Рене поднялся, нашел в буфете полбутылки «Мартеля», налил им к кофе по рюмке коньяка. Они помолчали. Виктор, оставшись с ней наедине, неожиданно оробел и чувствовал себя скованно.
– Я очень расстроился, узнав о вашем решении, – помолчав, вдруг признался он ей.
– А мне показалось, что вы одобрили мой выбор...
– Мишель просил помочь, сказал, что вы единственный свет в его окошке, а я могу, как он недавно заметил, отправиться в путешествие. – Виктор старался на нее не смотреть. – Как же я мог обидеть увечного друга?
– А вы разведчиком у нас работали?
Он помедлил, потом усмехнулся:
– Да, года четыре. А может быть, пять Но я сразу скажу, что больших секретов у вас не украл. – Рене усмехнулся. – Работал в посольстве, был, так сказать, легальным разведчиком, и моя задача заключалась в том, чтобы анализировать все газетные статьи, выходящие у вас, и делать отчеты. Такой аналитический дайджест. Вот я и делал. А вот вас я мог бы украсть, – неожиданно без всякого перехода проговорил Виктор, – но красть счастье у друга непорядочно
Счастья на несчастье не построишь, так у вас говорят?
Алена кивнула.
– А какое у вас звание?
– Полковник.
– Мне всегда нравились военные, – смутившись, призналась она. – А теперь вы чем занимаетесь?
– Пишу книгу о псовой охоте.. Начиная с французских королей и до наших дней. Собираю материалы, сам хожу на охоту, изучаю повадки собак. Материал из русской охоты я нашел в Москве – книги Сабанеева, Аксакова. Ваши прежние монархи понимали смысл в собаках и в охоте.
– Интересно!
– Я рад за своего старого друга Мишеля. Он заслужил это великое счастье. Он заслужил вашу любовь. А я сегодня ее потерял. И с горечью, болью этой Потери мне никогда не справиться! Прощайте!
Лицо его посерело, Виктор вдруг резко поднялся и ушел, оставив на столе свою трубку.
Часть Вторая
ПOMИHKИ ПОСЛЕ СВАДЬБЫ
1
Мишель спал с блаженной улыбкой на лице. Алена заботливо поправила одеяло, чуть пошире приоткрыла форточку, зная, что жениху в столь ослабленном алкоголем состоянии нужно побольше свежего воздуха.
Поразмыслив, невеста принесла ему две бутылки минеральной воды без газа, налила полстакана, растворила таблетку аспирина, разбудила Мишеля и заставила выпить лекарство.
